И грянул град

-- Радуга... я преклоняюсь перед её памятью. Они убили её потому, что знали -- её нельзя ни запугать, ни подкупить, ни ввести в заблуждение. Она прекрасно знала кто есть кто и старалась раскрывать глаза другим. Жаль, многие отворачивались от её правды как от слишком яркой лампы, она им слепила глаза.

-- Конечно, мой друг. Когда они не могут ни запугать, ни подкупить, ни обмануть, врагам только и остаётся, что надругаться и убить, облить грязью и оклеветать. Они не могут не стремиться обесчестить достойнейших.

-- Орех, я давно хотел спросить тебя... почему меня всё-таки назначили сразу Главным Оценщиком, когда были более опытные и достойные. Почему не назначили тебя, например?

-- Потому что я им уже был. Да пришлось в простые оценщики переходить во избежание худшего.

-- Не понимаю...

-- Да писатели наши народ нервный. Не нравится им, когда Главным Оценщиком выступает человек твердокаменных убеждений, да ещё и лояльный Инти. Им уж лучше подлеца Жёлтого Листа терпеть... Хотя и тот их достал.

-- Не пойму, за что они так на тебя обиделись? Ведь твои оценки были всегда обоснованы.

-- Ну, они так не считают. Если произведение вредное, я не пропускал его в печать, сколь бы талантливо оно не было написано. А они считают, что таланту можно всё, и вечно норовят написать чего-нибудь такое... А теперь "звери убивают людей", как они боялись...

-- Не понимаю, о чём ты...

-- Да есть у нас один писатель. Он как-то повесть написал, про монахов, которые бегают по улицам и устраивают погромы, убивая всех умных и образованных...

-- Это он про инквизицию? Но ведь она...

-- Действует по-другому? Да! Но на самом деле, это было вообще не про монахов...

-- А про кого же? -- спросил бывший монах, окончательно сбитый с толку.

-- Про нашу службу безопасности. Глава этих монахов -- это, для понимающих, якобы Инти. Он, мол, всех умных и образованных якобы в порошок стереть собрался.

-- Но ведь Инти... Разве он против науки и учёных? Я, правда, с ним очень близко не общался, но знал от Горного Ветра, что отец него очень образованный и начитанный... Я не понимаю.

Говоря это, Золотой Подсолнух почти физически ощущал на языке горечь... Трудно было поверить и принять, что ни Инти, ни Горного Ветра больше нет в живых.

-- Да нечего тут понимать. Тут нет логики. Просто среди наших амаута принято верить в некоторые вещи, не имеющие отношения к реальности. Если ты веришь в бессмысленную злобность нашей Службы или в тиранов, которые способны убивать людей просто так, то ты свой, а не веришь, как не верил я или Радуга -- то ты чужой. И плевать на твои достоинства. Знаешь, тут только лекаря, которые безумцами занимаются, помочь могут. Как оценщик, я старался, чтобы они из своего творческого гадючника свои глупости на свет не выносили. Ну и стал для них врагом, потребовали они сменить Главного Оценщика. И назначили Жёлтого Листа. А против него они так организованно не бунтовали, хотя и считали подлецом. Знаешь, что меня больше всего мучает -- что раз случилось то, что случилось, то значит, недоглядели мы где-то, ошиблись... И теперь такие жертвы -- одни мертвы, другие искалечены... Но будем бороться... Нельзя нам раскисать, нельзя... -- и в отчаянии Золотистый Орех закрыл глаза ладонью...

-- Теперь понял, -- сказал Золотой Подсолнух, -- писатели несут ответственность за то, что Инти и его людям многие не доверяли, не доносили об опасных вещах, они не справились, и теперь всё рухнуло?

-- Да. Я не знаю, почему так. Могу лишь гадать. Многим наша этика кажется слишком сложной. Им хочется чего попроще -- что жалеть всегда хорошо, а убивать якобы всегда плохо, укрывать гонимого всегда хорошо, а доносить на него всегда бесчестно... И им были неприятны те, кто напоминал: иногда приходится воевать, и убивать, и идти на обман ради победы над врагом. Хотя иные жалостливые гуманисты будут радоваться, когда меня на виселицу поволокут. Да и твоего друга едва ли пожалеют, учитывая, чей он сын...

-- Послушай, если ты знал столько врагов, то почему ты не стремился их арестовать?

-- Потому что нельзя арестовывать за одно только отношение, мысли, настроения, чтобы там о нас ни говорили. Иначе неизбежно будут страдать невинные, а, страдая -- озлобляться.

Вышел лекарь и заговорил тихо:

-- Вот что я вам скажу: некоторый шанс у него есть, похоже, что позвоночник только надломан, но не переломан до конца. Но вот что меня пугает -- как бы он с собой не покончил... ведь он боится для вас балластом быть. Пока ему надо продолжать лежать привязанным, но лучше буду каждые два-три дня стараться заглядывать. По ночам, наверное, а теперь мне пора.

-- Может, тебя проводить? -- спросил Золотистый Орех.

-- Не стоит. Ты меня не защитишь в случае чего, для тебя это только лишний риск. Да и вообще тебе лучше отоспаться.

-- Ты думаешь, я засну?

-- Заснёте. Вы смертельно устали. У вас у обоих глаза красные. Главное, придумайте, чем его от мыслей о смерти отвлечь, чем занять. Руками ему двигать можно, есть-пить тоже. Но это завтра, а сейчас ложитесь. Чего сидеть без толку, всё равно ничего не придумаете от усталости.

Совету лекаря они последовали. Бывший монах долго ворочался на новом месте, то прислушиваясь к сонному дыханию своих друзей, то мысленно прокручивая воспоминания нынешнего дня. Диспут, захват, бегство, искалеченный Жук, смерть Шерстяной Накидки, искалеченный Золотое Перо... Когда погибает один дорогой и близкий человек, горе охватывает всю душу, но когда столько... Горе видимо, слишком велико, чтобы его осознать. Также мелькнула мысль, что искалеченным даже хуже, чем убитым. Мёртвые мертвы, они уже отмучились. А как теперь будет жить Золотое Перо? Хотя быть звездочётом можно и без ног, если тебя будут носить к телескопу в паланкине. И книги доступны, и юпана. Завтра он об этом поговорит... Не хотелось думать, что и звездочётов в ближайшее время не будет.

А тем временем в Зале Совещаний пировали победители. Их было всего трое: Дэниэл, Розенхилл и Жёлтый Лист.

Дэниэл, наливая себе в бокал вино, сказал:

-- Я думаю, теперь ты, Розенхилл, сумеешь произнести такую подходящую к случаю речь!

-- Прекрасней и страшней не помню дня... -- начал Розенхилл, встав в позу. Однако Дэниэл, узнав цитату из "Макбета", тут же поправил компаньона:

-- Ну-ну, зачем так двусмысленно! Или ты думаешь, что нас одолеет какой-нибудь... кого женщина не рожала? Так здесь так не умеют.

-- Простите, друзья, я вас не понял, -- сказал Жёлтый Лист.

-- Это цитата из пьесы. Её герой стал королём, да вот только ему предсказали, что его не может убить рождённый женщиной. А убил человек, появившийся на свет через кесарево сечение.

-- Это когда роженице живот разрезают? Ну, у нас так тоже делают. Младший из сыновей Славного Похода и Шерстяной Накидки был рождён именно таким образом.

-- Что-то не понял, -- сказал Дэниэл. -- Ведь Шерстяная Накидка была жива ещё два дня назад! -- сказал Дэниэл. -- Мы же с тобой как раз её видели.

-- А что, разве при этом обязательно умирать? Для того и режут, чтобы спасти. А вообще с ней натворили немало глупостей. Зачем было её бесчестить? Да ещё и ножом полоснули? Неужели непонятно, что жена Славного Похода -- ценная заложница?! Теперь неясно, выживет или нет.

Дэниэл ответил:

-- Ну, каньяри имели на него зуб и просто не могли не оторваться на мести его жене. А что до заложников -- так его дети не хуже.

-- Их вы тоже чуть не угробили. Лекарь возится с ними, но боюсь всё-таки трагического исхода. Дочери до сих пор кровью истекают. А если с собой от позора покончат?

-- Да, конечно, каньяри -- весьма грубый инструмент. Однако какой уж есть... А от Славного Похода надо избавляться по-любому. Я уже послал ему убийц навстречу.

-- Не очень бы я на это надеялся. Едет с охраной. Может отбиться, а то они вообще разойдутся и могут его прохлопать. Так что заложничество его родных -- это единственный шанс. Иначе он на нас войной пойдёт, узнав про то, что каньяри натворили.

-- Ну и пойдёт, значит, будем бить при помощи каньяри. Твои-то ребята воевать не горазды. Только языком молоть.

-- Зато без моего языка вы много бы не навоевали.

-- Да, тут надо отдать тебе должное! -- сказал Дэниэл. -- Никак не думал, что не дикари с бусами, а жители городов поверят всему написанному в один миг. У нас любой обыватель знает, что в газете могут написать правду, а могут и неправду, потому и не делает для себя важных выводов.

-- Ну, планы я стал сочинять ещё задолго до вашего визита. Годы уходили, а Асеро всё по-прежнему оставался молодым и сильным, почти юношей...

-- Сорокалетний юноша! -- хихикнул Розенхилл.

-- Ну, в любом случае помирать-то он от старости и болезней не собирался. Такого не отравишь даже, чтобы подозрений не вызвать. Тут сам раньше помрёшь, чем дожидаться будешь.

Дэниэл добавил:

-- Послушай, а это его протеже... Зять несостоявшийся... забыл, как его там. По слухам, он сбежал. Как ты думаешь, он опасен?

-- Не думаю. Он без своего покровителя никто и ничто. Вот людей Инти надо вычищать, а этот мальчишка... С ним не стоит возиться.

-- А твой предшественник на посту Главного Оценщика? Как его...

-- Золотистый Орех. Серейшая посредственность. Он не опасен. Ходили слухи про его связи со Службой Безопасности, но, сдаётся мне, что всё это ерунда. От него жена ушла к любовнику, человек Инти этого любовника как-нибудь прижучил бы! А этот хоть бы хны! Да и не дал бы Инти своего человека так унизить, лишив такой ценной важной должности. Нет, конечно, этими людьми тоже стоит заняться, если они попадут нам в руки. Но специально их искать... есть дела и персоны поважнее... В первую очередь нужно заняться Славным Походом, Зрелым Плодом, Старым Ягуаром... В общем, всеми теми, кто может организовать поход на Куско. Шалфей ? дурак, что этого не понимает. Вот есть у него тут враг, так именно этого врага надо ему вот прямо сейчас достать во что бы то ни стало. И мне говорит, что надо заниматься поимкой Саири с Изабеллой. Хотя кому они сейчас опасны...

Дэниэл спросил:

-- Но ведь Саири ? человек Инти, и не из рядовых. А если он тоже что-то организует?

-- Едва ли. У него никакого авторитета нет. Разве что... -- Жёлтый Лист внезапно помрачнел, -- разве что он решится у Инти авторитета занять.

-- В каком смысле?

-- Ну, если Саири при жизни Инти порой играл его роль, то может и после смерти рискнуть. Найдутся люди, которых он может ввести в заблуждение внешним сходством, или готовые его поддержать из тактических соображений. Тогда он станет опасен. Но, надеюсь, он всё-таки не решится на такое...

Дэниэл вдруг спросил:

-- Послушай, а зачем тебе дворцовый лекарь? Почему ты так настаивал, чтобы его отдали тебе?

-- Как зачем? Во-первых, должен же кто-то о семействе Славного Похода после каньяри заботиться, чтобы те не сдохли. А кроме того, раб-лекарь -- сам по себе ценное приобретение. Хочешь ? сам лечись, хочешь ? в аренду сдавай. Ведь у вас такое не редкость.

-- А не боишься, что он тебя предаст, как предал предыдущего хозяина?

-- Предал неохотно, кстати. Но я прижал его компроматом -- ведь он текст "Лекаря" у себя тайком хранил. Якобы у него был профессиональный интерес. Хотя знаю я эту породу, не в профессиональном интересе тут дело. Конечно, опасаться всегда приходится. Но тем более удобнее держать его под боком и под контролем.

-- Темнишь, друг, -- сказал вдруг Розенхилл, -- похоже, у тебя в связи с этим лекарем свои тузы в рукаве припрятаны.

-- Да, и какие же?

-- А такие, например, что ваши лекаря и впрямь кое в чём более искусны, чем наши. Может, их искусство и в самом деле можно выгодно продавать?

-- Ну, об этом я тоже думал... поэтому лекарей и в самом деле лучше не убивать без нужды. Живые они полезней. Но пока нужно заняться другими делами. Нужно раздобыть список людей Инти, нужно расправиться с ушанами, нужно пресечь возможность восстания. Потом уже будем торговать.

Дэниэл спросил:

-- А ты сам завтра поедешь со мной беседовать с ушанами?

-- Попрошу избавить меня от этого. Не люблю вида крови и горелого мяса...

-- А, может, в глаза своим бывшим дружбанам взглянуть боишься?

-- Не боюсь, потому что в проклятия не верю. Но мне это неприятно. А зачем делать себе неприятно? Нужды в этом нет.

Дэниэл лишь как-то двусмысленно посмотрел на Жёлтого Листа. Тот заподозрил, что кое-какой из козырей, который он хотел припрятать, всё-таки стал известен чужестранцу.

-- Ладно, -- сказал вслух Дэниэл, -- думаю, допросить пленников я могу и один. Завтра утром поеду для этого в замок Инти. Но в случае чего пошлю за тобой гонца.

"Серейшая посредственность" и "Никто и ничто" по привычке проснулись утром по часам, но в то же время не могли не отметить с тревогой, что городские часы не бьют. Время как будто остановилось.

Хозяин дома предложил приготовить завтрак, на что бывший монах с тревогой спросил, на сколько дней у них ещё есть продукты.

-- Стоит подсчитать, ты прав. Но сегодня в любом случае лучше подкрепиться, так как предстоит много работы. Кроме того, то, что быстро испортится, всё равно лучше съесть заранее.

-- Я есть не буду, -- сказал Золотое Перо, -- даже и не пытайтесь меня кормить.

-- Почему? -- спросил Подсолнух.

-- Раз ножика не даёте, то лучше я себя голодом уморю.

-- Не говори глупостей, -- сказал Золотистый Орех, -- будешь лучше есть -- больше шансов поправиться.

-- Перо, я понимаю тебя, -- сказал бывший монах, -- не так-то легко смириться с увечьем. Но ведь ты можешь поправиться, а даже если так и останешься... ведь звездочётом можно стать всё равно!

-- Теперь нельзя, -- грустно сказал Золотое Перо, -- ни с ногами, ни без ног. Неужели вы думаете, что этим... которые страну захватили, нужна наука и учёные? Бандитам они никогда не нужны. Помню, как мы с отцом спорили, что нужнее, амаута или воины... Так отец мне говорил, что если нет воинов, чтобы защитить амаута, то и амаута невозможны. Я тогда отмахнулся, а теперь понимаю, насколько он был прав... Если бы я согласился на военную карьеру, может, всё было бы иначе... А теперь поздно, воином без ног не стать.

-- Послушай, Перо, хватит философии, -- сказал Золотистый Орех. Если ты пока не хочешь есть, то не мог ты пока делом заняться?

-- Делом?! Лёжа?! Каким?!

-- Да у меня тут верёвочки распутать надо. Руки у тебя работают, вроде...

И хозяин дома сунул юноше охапку разноцветных верёвочек.

-- Да зачем тебе верёвочки?

-- Шифрованное послание нужно написать. Я, между прочим, серьёзно.

-- Ладно, займусь

За завтраком Золотистый Орех сказал бывшему монаху:

-- Итак, как ты уже знаешь, мой дом и дом Инти были соединены подземным ходом. Когда с утра дом Инти окружили эти отморозки, я был уверен, что Горный Ветер отправит по нему Лань с детьми, но этого не происходило, и у меня возникли дурные предчувствия. В доспехах и при оружии я рискнул пройти по ходу сам. Дошёл до конца, попробовал открыть дверь, но механизм как будто заклинило. Я слышал с другой стороны голоса, мужской, женский и детские, но так как эта дверь из камня, лишь с той стороны обита деревом, то я слов не разобрал, но казалось, что Горный Ветер пытался открыть дверь и не мог. А я был с другой стороны и был бессилен им помочь. Я пережил в своей жизни немало страшных минут, но не помню минуты ужаснее этой. А потом раздались другие голоса и шум, кажется, туда ворвались и всех или убили, или увели. Без сил я вернулся домой. Так что пойдём сейчас туда на руины, постараемся понять, что помешало Горному Ветру спасти семью.

Бывший монах спросил:

-- А если нас там увидят на руинах?

-- Ну, примут за мародёров, ищущих, чем поживиться. Немного обидно, но по нынешним временам к этому никто не прицепится. Золотой Подсолнух, я конечно, надеюсь, что до этого не дойдёт... Но в случае чего, если всё-таки погромщики заявятся сюда, то хоть ты сможешь убежать.

-- И бросить вас здесь на верную смерть?! -- юноша вздрогнул от негодования.

-- Тогда придётся выбирать меньшее из зол. Если мои бумаги попадут в руки врагов, это может стоить не одной жизни. Но сжечь я их тоже не могу, потому что они могут быть полезны своим. И они... они здесь, вот в этой шкатулке. Обещай, что в случае чего убежишь с ними.

-- Обещаю, -- с трудом выдавил из себя бывший монах, в глубине души надеясь, что это страшное обещание не придётся исполнять никогда в жизни. В этот момент Перо с кровати сказал:

-- Боюсь, что без чего-нибудь остренького, хотя бы вязальной спицы, мне не справиться.

-- Хорошо, дам! -- сказал Золотистый Орех и, поймав вопросительный взгляд бывшего монаха, шепнул: "Не бойся, себе он ничего не сделает. До тех пор, пока не завершит работы".

-- А кому ты собрался шифровку составлять?

-- Твоему отцу.

-- Но как ты ему её перешлёшь?

-- А вот об этом мы с тобой попозже вместе покумекаем. Ты точно не хочешь есть? А то мы тут с твоим другом сбегать на руины дома Инти должны.

-- Ладно, давайте ваш завтрак.

Золотистый Орех подмигнул бывшему монаху. Победа! По крайней мере, на некоторое время от мыслей о самоубийстве удалось отвлечь.

От дома Инти остался один обгорелый остов, деревянные перекрытия выгорели дотла. То здесь, то там валялись обгорелые скелеты погибших воинов, видимо, из защитников. Юноше было страшно думать, что наверняка не все из них погибли в бою, кто-то сгорел из них заживо раненым. К своим двадцати трём годам бывший монах видел многое, но за время жизни в Тавантисуйю он уже успел отвыкнуть от вида и запаха горелой плоти. Неужели теперь придётся привыкать к этому вновь?

Потом он подумал, что будь они настоящими мародёрами, всё равно было бы мало смысла тут ходить. После такого пожара почти ничто не имело шанса уцелеть. Разве что куски драгоценных металлов, бывших ещё вчера изделиями.

Подвальная комната, к которой подвёл его Золотистый Орех, пострадала от огня меньше всего остального. Разве что проход по каменной лестнице, заваленной полусгоревшими балками, дался не без труда. Там были каменные стены, каменный пол и чудом сохранившийся деревянный шкаф. Золотистый Орех подошёл к нему и распахнул. Внутри не было никаких вещей. То ли хозяева не хотели загромождать проход, то ли настоящие мародёры всё уже успели растащить. Золотистый Орех указал на заднюю стенку, которая была как будто перечёркнута двумя железными полосками, в свою очередь плотно вколоченными в стенку, и сказал:

-- Видишь, кто-то специально заделал проход заранее. Сделать это мог только изменник внутри дома. Он знал, что будет штурм, и не хотел, чтобы семья Горного Ветра могла спастись.

-- Но почему им это было так важно? -- спросил Золотой Подсолнух. -- Англичане хотели отомстить Лани за Новую Англию?

-- И это тоже. Но всё-таки не думаю, что это главное. Горный Ветер был одним из трёх человек, знавших доступ к тайнику, где хранятся данные на всех, кто когда-либо работал в Службе Безопасности. А это сотни людей, если считать с семьями. Но только он бы никогда не выдал этой тайны врагам даже под пытками. Но он очень любил свою жену и детей, и если бы их стали пытать у него на глазах, то этого он мог и не выдержать... Надеюсь, что он всё-таки мёртв, иначе его участь много страшнее смерти.

Под сердцем у юноши похолодело:

-- Скажи, а как ты думаешь, враги могли знать, куда ведёт этот ход?

-- Думаю, что они этого не знали. Потому что если бы знали, что это за ход и как его открыть, они бы сначала залезли в мой дом и взяли бы дом Инти изнутри. Это было бы много проще для них. Но поскольку они этого не сделали, то предпочли механически его заделать.

-- А будут узнавать?

-- В ближайшее время им не до этого. Потом... кто знает! Но нам лучше самим раскрыть этот ход, чтобы в случае чего хоть ты мог сбежать. Отодрать эти проклятые железки вполне реально, мы же не Горный Ветер, который не мог это сделать без инструментов и в короткий срок.

"Проклятые железки" заняли весь оставшийся день, так как работать приходилось медленно, а Золотое Перо было страшно оставлять надолго одного. Но когда их, наконец отодрали, механизм заработал.

Удалось также раздобыть свежий номер Газеты. Она валялась на пороге дома, и бывший монах поднял её в надежде узнать хоть какие-то свежие новости. Издавал её по-прежнему Жёлтый Лист. О судьбе Асеро и других Носящих Льяуту там ничего конкретного не говорилось. Впрочем, теперь Жёлтый Лист активно поливал своих бывших коллег грязью. Помимо начинавших уже приедаться обвинений в развратных оргиях, были и обвинения в жестоких интригах. Получалось, что практически каждый из Носящих Льяуту представал жестоким интриганом, погубившим ради своего поста не менее одного человека, а то и больше. Бывший монах понимал, что таким образом общественное мнение готовят к расправе над несчастными.

О судьбе заложников тоже ничего конкретного не сообщалось, разве что было сказано, что многие из них связаны с инками, и потому нечего их жалеть. Была даже приведена речь одного из каньяри, который говорил, что инки им изрядно насолили, и потому их с жёнами и детьми наказать будет только справедливо. Что он понимал под "наказанием", было не вполне ясно, но, скорее всего, речь шла об убийстве или обращении в рабство. О лишении всего имущества уж точно.

Бывший монах с отвращением глядел на кусок бумаги, который теперь даже стыдно было называть Газетой, потому что к Газете было принято испытывать уважение. Он с ужасом думал, сколькие из подчинённых Жёлтого Листа согласились поучаствовать в этом. Сам бы он не пошёл на такую мерзость даже под угрозой пыток. А их, скорее всего, и не пытали, наоборот, они ждали этого часа... В христианском мире, насквозь пропитанном лицемерием, он привык созерцать в душах людей бездны мерзости, но тут он был всё-таки очень неприятно удивлён, обнаружив то же самое.

Золотистый Орех сказал на это, что не особенно-то и удивлён. Жёлтого Листа давно подозревали в измене, в нём чувствовалось какая-то гнильца, и только отсутствие прямых доказательств спасало его от ареста.

-- Куда большим сюрпризом для нас было разоблачение Едкого Перца, предшественника Жёлтого Листа, казнённого четыре года назад. Он был ярок, талантлив, и казался искренне преданным Асеро, а против его врагов писал очень остроумные и едкие сатиры. Каково же было узнать, что те, кого он разоблачает днём, собираются у него ночью! Знаешь, даже я, уже многое повидавший человек, не мог в это поверить. Я пошёл от всех оценщиков к самому Асеро, сказал, что такой человек не может быть предателем, тут явно какая-то ошибка. А тот сам не свой, и прямо так и говорит мне: "Знаешь, я тоже сначала не мог поверить в это" и показал мне протоколы перекрёстных допросов. После того, как я прочёл их, сомнений у меня не осталось. Увы, ошибка была исключена. Асеро сказал, что я могу рассказать остальным оценщикам о том, что я у него видел и слышал.

-- Всё-таки я не пойму... Как так можно? Ведь те, кто состояли в заговоре, не один день должны были это скрывать. Они жили, встречаясь каждый день с людьми, которые должны были стать их жертвами. Помню, что мне Томас рассказывал, что в юности решил стать миссионером, потому что его ужасала мысль, что какие-то люди уже в силу своего рождения в неудачном месте обречены на адские муки... Его ужасала судьба далёких от него и неведомых ему людей, а тут обрекли на смерть своих знакомых, соседей...

Золотистый Орех ответил:

-- Поверь, я сам нередко задумывался над этим парадоксом. Среди европейцев попадаются люди, которые могут обречь на смерть других безо всякой ненависти или мести, чисто ради выгоды. Но вот у нас таких относительно мало. Большинству людей, чтобы решиться убить, надо как следует возненавидеть свою жертву. Ты ведь знаешь, как сильна бывает ненависть?

-- Знаю. Но как можно возненавидеть того, кто не причинил тебе никакого зла? Вот в Европе люди часто ненавидят друг друга за причинённое зло, и это понятно, потому что зло причиняют часто. А тут...

-- А зло можно выдумать. У каньяри иные деятели приписывают инкам совершенно немыслимую жестокость. Конечно, на войне бывало всякое, но до того, что они нам приписывают, не доходило никогда. Скорее есть неприятная закономерность: больше всего ненавидят инков не там, где они много лютовали, а, наоборот, там, где их много убивали. Чтобы только оправдать себя. Для тех каньяри это всё необходимо для оправдания собственной жестокости по отношению к другим народам. Хотя эти оправдания нелепы: даже если тебя или твоих предков и в самом деле жестоко обидел какой-то инка, почему надо жестоко расправляться с жителями целой деревни, не имеющих к этому инке никакого отношения? Разве даже самая жестокая обида -- это право отнимать жизнь, свободу и честь у любого, кто на пути встретится? Да они и сам в глубине души понимают, что в глазах большинства людей это не оправдание... Да и что каньяри, если нашлось немало предателей в самой столице! Ведь они же сговорились с городскими властями! А те не из каньяри. Да и в университете тоже сторонники были... А теперь примкнут те, кто всегда примыкает к победителям. В столице нет силы, способной противостоять узурпаторам. Эта сила если и возникнет, то за пределами столицы. Скорее в Кито. В общем, нам надо будет с ней связаться и стать её глазами и ушами. Возможно, что это будет Славный Поход. Перо, как ты думаешь, узнав, что тут случилось, он рискнёт проникнуть в столицу под чужим именем, чтобы узнать о судьбе родных?

Тот ответил:

-- Сам вряд ли. Его тут слишком хорошо в лицо знают. Послать кого-то -- может быть...

-- В общем, надо побольше узнать об обстановке в городе. И о судьбе важных для меня людей. Завтра, Золотой Подсолнух, я дам тебе адреса, и ты попробуешь узнать, что происходит по ним. Где хозяева живы и здесь, где погибли, где в бегах.

Юноша кивнул. Собственно, он и сам хотел разузнать многое, особенно его волновала судьба Прекрасной Лилии. Несмотря ни на что, он всё равно продолжал любить её. К тому же они так и не поговорили тогда...

Дэниэл присел и с довольным видом окинул взглядом нагого и израненного Асеро. Сам он при этом выглядел волосок к волоску, кажется, такого тщания относительно своей внешности он не выказывал даже тогда, когда посещал дворец с официальным визитом. Или тогда контраст с обстановкой так не бросался в глаза? В руках у Дэниэла был изящный бокал, видимо, с вином, видеть который для мучимого жаждой Асеро было дополнительной пыткой. И, кажется, Дэниэл это понимал, так как толком не пил, время от времени лишь слегка пригубливая напиток.

С того момента как пленников напоил воин-каньяри, прошло довольно много времени. Узников развели по разным комнатам, питья и еды им больше не давали. Асеро с Золотым Слитком завели в подвал. Золотого Слитка не стали даже как-то особенно связывать, видно враги, понимали, что он не опасен, а вот Асеро растянули на какой-то широкой доске в распятой позе. Привязывая его веревками, конвоиры удивлённо ругались, что в доме Главного Палача Государства не нашлось даже завалящих цепей, и пришлось кое-как привязывать руки верёвками. Конечно, тело от такого положения затекало, но собственно пыток пока ещё не применяли. Чего-то ждали. И дождались. В подвал спустился Дэниэл Гольд в сопровождении Золотого Лука. Впрочем, последний пока отошёл в тень, видимо, его час ещё не настал.

-- Ты проиграл, Асеро, -- сказал Дэниэл с легкой довольной улыбкой, -- теперь ты в моей полной власти. Я могу подвергнуть тебя пытке, могу казнить, но могу и пощадить... Это будет зависеть от твоего поведения...

Асеро невольно встрепенулся. От его поведения... Значит, Дэниэл не просто так поиздеваться пришёл, значит, что-то ему от Асеро нужно... но вот что именно?

-- А знаешь, почему ты проиграл? -- продолжил Дэниэл. -- Причина твоего поражения -- в глупой уверенности, что для любого здравомыслящего человека ничего более соблазнительного, чем блага, предоставляемые вашим государством, и быть не может. Ведь вы, смешно сказать, всерьёз думали даже, что стоит нашим обывателям рассказать о таких благах вашего государства, как всеобщее школьное образование, бесплатная пища, в том числе и для стариков и калек, отсутствие разбоя и прочее, как вся Европа сдастся вам с потрохами! Во всяком случае, именно так говорил мне ваш Знаток Законов, с которым сейчас говорят наверху. Конечно, кое в чём он прав, это и в самом деле привлекательные вещи, и желающие продать своё первородство за чечевичную похлёбку нашлись бы, но историю вершат не они, -- Дэниэл презрительно улыбнулся. -- Историю делают люди честолюбивые. Вот потому ты и проиграл -- в тебе нет ни грана честолюбия. Так что странно даже не то, что алое льяуту слетело у тебя с головы, а то, что оно пятнадцать лет там ещё как-то держалось. Даже странно, что тебя при этом смогли на престол выбрать, ведь мужчина без честолюбия -- всё равно что евнух! То есть не мужчина по сути дела. Такой регентом ещё может какое-то время быть, но не полноценным правителем, не вождём.

В ответ Асеро лишь угрюмо молчал. Строго говоря, Дэниэл ошибался. Некоторая доля честолюбия у Асеро была. Слава была приятна ему, как приятна чистая и свежая рубашка после бани, он мечтал о доброй памяти потомков... Но в каком-то смысле Дэниэл был прав: честолюбие никогда не было для Асеро руководящим мотивом. Он никогда и ничем бы не пожертвовал исключительно ради этого чувства.

Дэниэл продолжал:

-- А ведь если у тебя изначально нет честолюбия, то как тебе понять тех людей, у которых оно есть? И что оно требует удовлетворения, а в твоём государстве удовлетворить его довольно сложно. Ну, разве что во время войн... но ведь, вы, инки, сами считаете их дурным исключением. А так у вас для карьеры нужно двигаться со ступеньки на ступеньку, и достичь чего-то можно только к старости, а для молодого человека, которому хочется всего и сразу, это всё противно и мучительно. Мы, англичане, тщательно просеивали ваших людей, ища среди них именно таких... И когда нашли достаточно, остальное уже было делом техники. Сейчас они бегают по Куско и убивают всех тех, на кого мы укажем. Они, может быть, даже догадываются, что эта вольница продлится недолго, что их тоже могут убить по ходу дела, тем не менее, они пьяны не столько от вина, сколько от счастья разбить в кровь морды тем, к кому ещё вчера должны были изображать почтение. Счастливы сегодня овладеть их женами и дочерьми, которые ещё вчера бы от них нос отвернули. Между прочим, я и о твоей жене и дочерях говорю!

Асеро не понимал странной логики. По какой причине юные девушки и замужние женщины должны были до того обращать внимание на притязания молодых отморозков? Но, по логике англичан, даже его супруга виновата, что, как и следовало любой порядочной женщине, отвергла притязания Розенхилла. Дэниэл ухмыльнулся.

-- Неужели ты и в самом деле не понимаешь, что возможность здесь и сейчас овладеть горячим женским телом для этих юношей важнее сытой старости? Да они до неё и доживать-то не собираются. Впрочем, даже просто вмазать в морду кому-нибудь высокопоставленному, например, чиновнику или учёному, само по себе тоже кайф. Потому что главное -- это даже не плотское удовольствие, а власть! Власть над теми, у кого до того была власть над тобой. Взять того же Золотого Лука... Ты знаешь, почему он тебе между ног врезал? Кстати, здорово он постарался. У тебя, небось, до сих пор там всё горит. Ну а если ты в ближайшее время не попадёшь в руки лекаря, то рискуешь остаться евнухом на всю жизнь. Ну что молчишь, скажи чего-нибудь для разнообразия. Неужели тебя не страшит, что ты никогда больше не попробуешь ни одной женщины?

-- А разве я буду жить? -- произнёс Асеро, с трудом разомкнув ссохшиеся губы.

-- Будешь, если проявишь благоразумие, -- ответил Дэниэл. -- Так вот, ты так и не понял, за что Золотой Лук тебе мстил?

-- За то, что ему моя дочь была недоступна? -- спросил Асеро.

-- Отчасти. Но дело не только в Розе, хотя ему и сладко будет сделать своей наложницей девушку, которая бы в своей гордости никогда не снизошла бы до него. Впрочем, чтобы добраться до Розы, ему было бы достаточно лишить тебя власти, а делать евнухом не обязательно. Нет, он ненавидел тебя именно за то, что ты имел над ним власть. Ваше государство надёжно защищало народ от стихий, но для молодого, сильного и здорового юноши власть государства куда противнее власти стихии, потому что со стихией можно потягаться на равных один на один, а с государством нельзя. Мы, народ моряков, прекрасно понимаем это... У нас в крови свободолюбие.

-- Сказки это -- про ваше свободолюбие. Сами-то живёте при абсолютной монархии, а разговоры про свободу и ненависть к деспотизму -- товар на экспорт. Знал бы заранее, что за тухлятину вы будете нам втюхивать...

-- Потому что свободолюбцы предпочитают не землю, а море. Впрочем, думаю, что твоя собственная судьба тебя должна интересовать сейчас гораздо больше, чем наш остров, -- Дэниэл вдруг заговорил без подколки в голосе. -- Послушай, Асеро, я не изверг и не стремлюсь убить тебя из удовольствия. А выгоды в твоей смерти для меня нет. Точнее, если мы убьём тебя, это чревато убытком -- ты можешь стать знаменем сопротивления. Да и народ в твоей стране склонен к вере во всякие нелепые слухи и чудеса. Хоть казни тебя прилюдно на площади, всё равно по стране поползут слухи, что ты жив и где-то скрываешься. Короче, мне лично выгодно, чтобы ты сдался. Ты скажешь, что признаёшь власть Республики и что сам виноват в том, что тебя лишили власти, так как ты наделал немало ошибок. Речь мы тебе сочиним, это не вопрос. После тебе дают небольшое имение, достаточное для того, чтобы ты мог прожить со своей семьёй на том уровне, который для тебя привычен. Но главное -- тебе вернут мать, жену и дочерей. Все они будут живыми, здоровыми и необесчещенными. Раз ты привязан к семье как сентиментальный бюргер, так что для тебя спасти их от позора -- самое важное.

-- То есть я должен спасти их от бесчестья, сам совершив наибесчестнейший поступок? Я не стану предателем, -- сказал Асеро, -- к тому же я вам не верю.

Картина семейной идиллии показалась ему на краткий миг соблазнительной, каким кажется мираж в пустыне, но он усилием воли отогнал обманчивое видение. Предатель не сможет быть счастлив. Только умерев за свой народ, он сможет сохранить остатки чести. Он клялся в верности своему народу, и теперь настала пора эту клятву выполнить до конца.

-- Мне смешно слышать слова о предательстве из уст бывшего короля, -- сказал Дэниэл, -- ведь это подданный может предать своего государя, когда он даёт присягу, если он глупый лошара, он думает, что это его к чему-то обязывает. А уж короли должны понимать, что это обман исключительно в их интересах. Ты сам ещё вчера был королём, и должен бы это понимать. Ведь вся страна была лишь твоим большим поместьем, сколько бы ты не доказывал мне обратное! А своё имущество нельзя предать. Его можно лишь отдать, бывает, что и на не вполне добровольных началах.

-- Что называется разбоем, -- сказал Асеро.

-- Ну, хорошо, разбоем. Но раз уж кошелёк всё равно не спасти, то самое время подумать о том, чтобы спасти свою жизнь. Или ты веришь, что боги накажут разбойников не сегодня-завтра, а тебе не здесь, так на том свете выдадут награду? -- Дэниэл так хитро сощурился, что Асеро понял: на самом деле тот не верит и в собственного бога, не то что в богов инков. Да и как верить, если столько лет безнаказанно творить подлости, а всемогущий бог не пресекает? Вслух же Асеро сказал:

-- Власть разбойников не может быть справедливой и не продержится долго. Скоро ты помянешь мои слова.

-- Мой племянник Бертран как-то спросил одного священника, почему Господь попускает разбой, ведь Бог за справедливость. И тот объяснил ему, что разбойники как раз и выступают в качестве орудия высшей справедливости. И да, он прав. Ведь есть же некоторая справедливость, когда тот, кто не умеет распоряжаться своим богатством с толком, в конце концов лишается его, и оно попадает в руки к более ушлым и расторопным. Ты не желал извлекать из своих богатств как можно больше прибыли, говорил какую-то чушь про заботу о населении, и лишился всего! Учитывая, как крупно нам повезло, нельзя не сделать вывод, что высшие силы на нашей стороне. Значит, они хотят, чтобы ты лишился власти, и она оказалась у нас. А если уж тебя так смущает идея предательства, то подумай о своей семье -- разве тебя не пугает мысль, что ты предашь их? Ведь они верят в тебя как в мужа и отца. И, думаю, вовсе не горят желанием пойти в наложницы к белым людям. Точнее, насчёт дочерей не знаю, а твоя жена нас как огня боится. И ни в наложницы к Розенхиллу, ни в бордель идти явно не хочет.

Мысленно Асеро содрогнулся от ужасающих картин. Впрочем, чем его родные лучше многих и многих других женщин, которых сейчас бьют и насилуют на улицах Куско? Сколькие из них обречены теперь на позор и рабство... А как он будет жить с такой тяжестью на душе: своих выкупил, а остальных предал? Ведь его сдача в плен морально подкосит сопротивление, которое обязательно будет, его не может не быть, даже Дэниэл это признаёт. Нет, он не имеет права идти на компромисс. Асеро молчал.

-- Может, всё-таки спросишь, что ещё мы от тебя хотим?

-- А это ещё не всё?

-- Нет, я ещё не сказал самого главного. Как ты понимаешь, мы не смогли бы сделать то, что сделали, если бы некоторые люди из службы безопасности не перешли на нашу сторону. И от них мы знаем следующее: есть список всех людей Инти, нынешних и ушедших на покой, с краткими данными на них. И этот список хранится не где-нибудь, а здесь, в этом замке, в тайнике, надёжно укрытом от людских глаз. И месторасположение, и ключ к этому тайнику знают только трое -- Горный Ветер, Инти, и ты. К сожалению, разговорить первых двух уже не смогут ни щедрые посулы, ни самые искусные палачи... Так что секрет мы из тебя вытрясем. А вот как это произойдёт, добровольно или силой, зависит уже от тебя. И не думай, что ты такой герой, сможешь умереть под пыткой и ничего не сказать -- нет, в глубине души ты уже колеблешься, я знаю...

-- Зачем вам этот список?

-- Ознакомимся, некоторым предложим сотрудничество. В случае отказа, сам понимаешь... но не думаю, что многие откажутся. Трудно отказать, когда твоих дочерей могут лишить чести прямо у тебя на глазах... Между прочим, к тебе это тоже относится.

-- Я не предам своих людей. Я не предам прах Инти и Горного Ветра.

-- И ты сможешь это сказать, даже когда увидишь твоих родных в руках палачей?

-- Как ни дорога семья, а Родина дороже!

-- Родина... у тебя её больше нет! Не жалко тебе своих ни в чём не повинных дочерей?

-- И кто меня в этом упрекает -- у кого у самого нет жалости к ним? Ведь они перед вами ни в чём не виноваты...

-- Лично передо мной -- нет. Но королевские дети не могут быть невинны сами по себе. Из яиц змеи могут родиться лишь змеёныши. Много лет абсолютная монархия отравляла вашу страну, и лишь мы принесли к вам свободолюбивые традиции Римской Республики. Так что ваш народ ещё будет нам благодарен. Рабы по природе, конечно, ничего не поймут, но свободолюбивым людям станет легче дышать. Так что мы делаем благое дело, хоть и не бескорыстно. Но потомки будут довольны. И тебе они будут благодарны, если ты отречёшься от власти публично и признаешь Республику. Таким образом, ты лишишь всех своих потомков прав на престол!

-- Республика... вот как это называется! Вы назвали себя Республикой, хотя вас никто не избирал, и вы прекрасно знаете, что большинство тавантисуйцев против вашей власти. Я же был избран по закону и без нарушений. И даже если бы у меня был сын, он не смог бы взойти на трон иначе, чем через избрание его большинством инков. Вы же... Ради своей так называемой "республики" вы уже сейчас готовы пытать и насиловать беременную женщину, чтобы она не родила мальчика. Впрочем, и не будь она беременной, вы бы её тоже бы обрекли на пытки только за то, что она моя жена... Вы можете меня убить, можете посмертно опозорить моё имя, но всё равно народ рано или поздно восстанет и свергнет вашу власть! Вы всё равно всех инков не убьёте! Не так-то легко истребить истинную кровь Солнца!

-- Ну, расхорохорился! Забыл, что ты у меня в руках? Мне ничего не стоит прямо сейчас приказать твоему бывшему охраннику вонзить в твою плоть раскалённые щипцы. Но я пока погожу с этим, дам тебе время на раздумье. А пока займёмся твоим родичем.

Золотой Лук подошёл к тому месту, где сидел трясущийся от холода и страха Золотой Слиток.

-- От меня-то вы чего хотите? -- дрожащим голосом сказал он. -- Я ничего про тайник с документами не знаю.

-- Да видно, что не знаешь -- тебе, пузатый трус, такого бы не доверили. Однако ты был чиновником высокого ранга и имел дело с большими деньгами. Так что не может быть, чтобы у тебя к рукам совсем ничего не прилипало. А теперь ты выдашь всё наворованное на нужды Республики. Может быть, мы тебя даже пощадим за это.

-- У меня теперь ничего нет. Всё, что было, вы и так уже разграбили, дотла разорив мой дом и обратив мою семью в рабство. У меня ничего нет.

-- Ты что нас, за дураков держишь? Не может быть, чтобы у тебя нигде не было прикопано золота и серебра на чёрный день!

-- Ничего у меня нет! Чем хотите поклянусь! Пощадите! -- последний крик уже был полон безнадёжного отчаянья. Золотой Слиток увидел, что по шаткой лестнице в подвал осторожно спускается ещё один стражник, и в руках у него чаша с чем-то зловеще бурлящим....

-- Масло уже вскипело, можно начинать потеху! -- сказал палач.

-- А может, он свои сокровища в животе прячет? -- пошутил другой отморозок. -- Может, вскроем да посмотрим?

-- Сначала масло, -- сказал Дэниэл, -- растяните его.

-- Пощадите! Пощадите! -- заплакал Золотой Слиток.

-- Говори, где золото, и пощадим, -- сказал Дэниэл, -- и учти, что никакой лекарь не исцелит твою плоть и кровь, если ты тотчас же не передумаешь!

-- Но ведь он сказал вам правду, -- ответил Асеро, -- у него и в самом деле ничего нет. Или вы совсем не можете себе представить, что чиновник может и не быть вором?

-- На кристальный образец добродетели твой родич явно не тянет, -- ответил Дэниэл, -- значит, воровать должен. Как бы он ни был труслив, всё равно у таких жадность в какой-то момент пересиливает страх.

-- Вору никогда не понять честных людей, -- устало сказал Асеро. -- Но неужели вы не видите, что напугать его сильнее уже нельзя, а значит, будь у него золото, отдал бы его вам, чтобы спастись от кошмара!

-- А кто его знает, может он притворяется и хитрит, -- ответил Дэниэл.

Сам Золотой Слиток лишь тихонько стонал, не в силах освободить руки и ноги, за которые его держали палачи, подвесив точно гамак. По его лицу текли слёзы, красноречивее всех слов подтверждавшие справедливость выводов Асеро.

И вдруг Асеро с ужасом понял, что на самом деле и палачи понимают, что никакого золота у Золотого Слитка может и не быть. Понимают, но не отказываются от пытки развлечения ради, а Дэниэл позволяет им это потому, что это повязывает их кровью, а Золотой Слиток для них бесполезен. И замучают его сейчас даже не как врага (в отличие от Асеро, на идейного противника трусливый свояк никак не тянул), но как несчастного кота, попавшего в руки живодёров.

-- Ну что, Слиток, начнём переплавку? -- сказал одни из палачей. Остальные загоготали. На живот несчастному полилось раскалённое масло.

-- Это же просто лава! -- закричал он. -- Пощадите! Остановите!

Потом это перешло и вовсе в безумный крик, и, случайно поймав взгляд свояка, Асеро подумал, что тот, возможно, и в самом деле сошёл с ума от боли. Потому что только безумием можно объяснить, что у телесно слабого Золотого Слитка всё же хватило сил вырваться из руки палачей, и он покатился по полу, хватаясь руками за живот. А потом он вдруг резко затих. Один из палачей потыкал в него копьём и сказал:

-- Всё, покойник.

Время, за которое всё это происходило, показалось Асеро вечностью, но на деле едва ли прошло больше получаса. Золотой Слиток не имел привычки долго терпеть боль, и сердце не выдержало.

-- Ну что, хочешь разделить его судьбу? -- спросил Дэниэл.

-- Не смею и мечтать, -- иронически ответил Асеро, -- его теперь никакими пытками родных не запугаешь.

-- Верно, -- сказал Дэниэл, -- а значит, ты всё-таки боишься именно этого? А собственная смерть и увечья тебя страшат меньше... Но ведь ты знаешь, что и до насилия над дочерьми на твоих глазах дело дойдёт, так зачем ломаешь комедию?

-- Да я не уверен, что мои жена, мать и дети действительно у вас в руках живые и невредимые. Они могут с таким же успехом сбежать или, наоборот, уже мертвы. Вы могли солгать мне.

Асеро, конечно, не сильно надеялся, что англичане ему солгали, но ему нужна была отсрочка. Смерть Золотого Слитка действительно напугала его -- но не тем, чем думал Дэниэл, не мучительной смертью. Он понял, что может тоже сойти с ума, пусть не от физической боли, то от вида своих родных в руках палачей. Выход рисовался только один: покончить с собой и оставить палачей с носом. И стоило подумать над тем, как это сделать -- непростая задача для голого и связанного человека в голом подвале.

-- Значит, не веришь нам на слово? -- сказал Дэниэл.

-- Не верю. Что вам на слово верить нельзя, вы уже много раз доказали.

-- Ну, хорошо, к вечеру мы их тебе доставим и покажем. Ну а пока желаю приятного сидения рядом с родичем.

Дэниэл и палачи вышли из подвала, оставив Асеро наедине с трупом. Больше ничего в подвале не было. Асеро попытался подумать над способом, которым можно лишить себя жизни, но ничего путного в голову не приходило. Сверху сквозь толщу камня иногда долетали крики. Видно, Дэниэл "разбирался" с другими узниками -- что именно он от них хотел, Асеро так никогда точно и не узнал. Но скорее всего того же, что и от Золотого Слитка -- приворованного золота. Потом он впал в забытье...

Очнулся он, как ни странно, в мягкой постели, и рядом с ним сидела его мать. В первый момент Асеро не смог разлепить губ от жажды, но мать догадалась обо всём по его взгляду, бережно приподняла его и напоила из стоявшего рядом стакана, видимо, специально заготовленного на этот случай.

-- Мама, скажи мне что случилось? Я был болен и бредил? И пытки мне пригрезились?

-- Увы, нет. Ты не болен, а лишь сильно изранен. И мы в плену.

-- Мама, теперь я всё вспомнил... Ты знаешь, зачем они привели тебя ко мне?

-- Не знаю сынок. Но явно не для того, чтобы я тебя выхаживала после того, что они с тобой сделали. Скорее всего, они замыслили какую-то гадость.

-- Именно так. Мама, скажи, а Луна с девочками тоже здесь?

-- Не знаю. Лично я их не видела.

-- Мама, эти мерзавцы угрожали мне... Они требуют, чтобы я сдал им на пытки своих людей. Если откажусь -- то запытают близких. А если не откажусь -- то мне обещают имение, семью и свободу.

Мать лишь покачала головой:

-- Никогда не верь обещаниям белого человека, сынок. Они всегда лгут. В этом я убедилась ещё в дни моей юности.

-- Да разве белые люди что-то говорили тебе? Я всегда думал, что они сотворили своё мерзкое дело без слов и обещаний!

-- Когда к стенам нашей обители подошёл небольшой отряд испанцев и каких-то особых осадных орудий, и они сказали нам, чтобы мы их пустили в крепость переночевать, говоря, что если мы примем их тихо, то они нас не тронут, с женщинами они не воюют. Но если воспротивимся, то им будет плевать на наше слабое естество, мы будем врагами, которых надо убивать. Я предлагала всё равно не сдаваться. Как дочь Манко, я не могла предать своего отца, а пустить на постой испанцев, пусть бы и без проституции, в моих глазах было предательством. Но многие девушки согласились, а, главное, была согласна настоятельница... И мы открыли ворота, после чего испанцы сделали с нами то, что сделали. И многие поплатились за это своими жизнями, -- старуха смахнула слезу. -- Сынок, нельзя покупать жизнь ценой чести -- всё равно утратишь и то, и то.

-- Мама, я понимаю... скажи, у нас есть хоть какой-то шанс бежать?

-- Увы, никаких! Замок Инти прочно охраняется. А мы безоружны и слабы.

-- И на помощь к нам никто не придёт. Тогда остаётся только одно... -- не смея продолжить, Асеро взглянул в глаза матери, но она глядела на него с любовью и пониманием -- Мать, ты дала мне жизнь, а теперь ты же и заберёшь её обратно. Неужели тут не завалялся хоть какой-то шнурок, хоть что-то острое... Тебе проще найти...

Мать не успела ответить, как в комнату вошёл Дэниэл в сопровождении двух воинов. В одном из них Асеро к своей досаде опять узнал Золотого Лука.

-- Ну что, мамаша и сынок, поворковали и будет. Теперь тебе, Асеро, глядя в глаза своей матери, надо будет сказать -- согласен ли ты, чтобы мы сейчас на твоих глазах сожгли её? Если нет, то ты выложишь секрет тайника.

Асеро взглянул на мать, не в силах решиться вымолвить страшные слова.

-- Мы согласны погибнуть, -- сказала мать твёрдо.

-- Неужели ты и в самом деле сделан из стали, если не боишься увидеть, как огонь пожирает лоно, из которого ты вышел на свет, груди, что вскормили тебя, руки, что некогда несли тебя в колыбель? -- сказал патетически Дэниэл. Говоря эту речь, он явно подражал Розенхиллу. Возможно, тот бы сказал ещё красивее...

-- А неужели ты настолько жесток, что готов сжечь беззащитную старую женщину? -- просто ответил Асеро.

-- А чего её жалеть -- раз она родила такого выродка, который готов ею пожертвовать? Заметь, кстати, твоих жены и дочерей мы не тронули, только мать, которой и так не очень много осталось....

-- Подозреваю, что вы их щадите отнюдь не из гуманности. На них уже нашлись претенденты.

-- А хотя бы и так, -- сказал Дэниэл, -- для тебя всё равно нет разницы. Но ты не находишь, что жечь свою мать -- это всё-таки слишком? Всё-таки в её жилах королевская кровь, а в списке наверняка одни простолюдины...

-- И это -- слова убеждённого республиканца? -- усмехнулся Асеро. -- Впрочем, я уже понял, в чем суть вашей убеждённости -- в готовности ради своих целей сжечь беззащитную женщину.

-- Ещё раз спрашиваю, ты скажешь, где тайник или нет?

-- Нет!!!

-- Ну, тогда пеняйте на себя.

Слабого и больного Асеро копьями вытолкнули из постели. При этом Золотой Лук старался ткнуть его побольнее. Потом и мать, и сына повели во двор. Там уже был приготовлен столб и возле него были положены дрова. Дэниэл опять предложил Асеро рассказать всё и тем самым избавить мать от ужасной участи, но мать опередила сына, гордо заявив:

-- Уж не думаете ли вы, что мой сын может лишить меня высокой чести умереть за Родину? В наших жилах кровь самого Манко, при имени которого вся Европа до сих пор поджимает хвост. Неужели ты думаешь, что мы опозорим своего Великого Предка?

-- Сумасшедшая старуха, -- пробормотал один из воинов, -- неужели ей так хочется сгореть заживо?

-- У нас пишут, что инки должны этого бояться больше всего, -- сказал Дэниэл, -- ведь после такого тело не сохранишь, а значит, не будет воскресения в ином мире.

-- Ха-ха, -- только презрительно ответила престарелая дочь Манко, а потом тихо добавила, глядя в глаза Асеро. -- Держись, сынок, скоро всё кончится.

Асеро и не ожидал от своей матери такой силы духа. Но теперь, глядя, как её с гордо поднятой головой привязывают к столбу, он понимал, что теперь уж точно не может не оправдать её надежд. Честь дороже жизни. Они должны умереть достойно.

-- Так ты готов отдать свою мать на сожжение? -- спросил Дэниэл, взяв Асеро за подбородок. -- Ну, отвечай. Асеро очень хотел бы ответить, ударив негодяя по наглой морде, но не мог -- его крепко держали за руки. Так что Асеро в ответ только молчал, не желая, чтобы слабость голоса истолковали как слабость духа. Дэниэл продолжал:

-- Посмотри на себя, как ты жалок, до чего докатился. И это -- мужчина? -- англичанин с презрением указал на кровоподтёки как на что-то постыдное. -- Ведь стоит мне приказать -- и я из тебя могу хоть кусок мяса выдрать. Послушай, у тебя ещё есть последний шанс.

-- Можешь выдирать. Моя мать, когда давала мне жизнь, терпела и не такую боль. Не думай, что я окажусь слабее неё.

-- Ладно, поджигайте! -- махнул рукой Дэниэл.

Асеро не хотел смотреть на роковой костёр, но его били по лицу, если он отворачивался или пытался закрыть глаза. Потом он потерял сознание.

Очнулся он опять же в подвале рядом с трупом свояка. Над ним стояли Золотой Лук и Дэниэл. Привязывать к доске ослабевшего пленника на сей раз не стали. Дэниэл сказал:

-- Послушай, Асеро, я, если честно, не хотел убивать твою мать, думал, глядя на неё, ты одумаешься... Увы, старая ведьма не оставила мне другого выбора, так что она сама виновата, заставив меня пойти на такое. Асеро, пойми, мне нужен список и только. Мучить тебя мне неохота... Действительно неохота, есть дела поважнее и поинтереснее. Скажешь, и купишь себе этим жизнь... или смерть, как хочешь. А будешь упрямиться, придётся железку воткнуть в одно место.

-- Я ничего не скажу. Ты думаешь, после смерти матери меня испугает какая-то железка?

-- Я знаю, что тебя страшит бесчестье, Асеро. А что может быть бесчестней столь унизительной пытки?

-- Предательство.

-- Король не может предать. А что касается памяти в истории, то если откажешься, то будешь изображён там наибесчестейшим образом, тираном и насильником. Или ты всерьёз веришь, что кто-то узнает правду и будет отмывать твоё имя?

Асеро молчал, считая разговор бесполезным.

-- Я знаю, ты так думаешь. Можешь не отвечать. Нет, о правде не догадается никто. Если в Газете сказано "насильник и тиран", то не отмоешься. Во всяком случае, МЁРТВЫЙ не отмоешься.

Асеро пожал плечами:

-- Но ведь уже сказано. Значит, не отмоюсь и живой.

-- Напрямую, конечно, нет. Но можно повернуть дело так, что со временем твои бывшие подданные привыкнут к мысли -- быть насильником и тираном, в общем и целом, для правителя нормально, он -- своего рода несчастная жертва обстоятельств... Его, бедолагу, за это надо простить, особенно если он при этом и кое-что полезное сделал... Ну что, согласен на такой вариант?

-- Я не могу предать прах моей матери. Что до истории -- её всё равно будешь писать не ты.

Золотой Лук, которому, видимо, надоели речи Дэниэла, решился на дерзость, сказав:

-- Да хватит вам препираться! Дэниэл, ты мне обещал, что дашь насадить его на вертел, и я насажу! Должен же я что-то получить вместо обещанной Розы!

-- Что Розу упустил, ты сам виноват. Мы обещали тебе только её, больше мы тебе ничего не должны.

Сердце Асеро радостно вздрогнуло -- значит, Роза, скорее всего, жива, но почему-то этому мерзавцу не досталась! Может, сбежала? Или к тому мерзавцу-каньяри в объятья попала? А может ещё кому? Её ведь не только этим двоим обещать могли...

-- А ты меня не оскорбляй! Если мы все уйдём от тебя, что ты будешь делать с враждебным населением один на один?

Дэниэл расплылся в леденящей улыбке:

-- А вы уже никуда от нас не денетесь. Поздно. Вы уже кровью повязаны.

-- Сделать отдельную банду ловкий человек всегда сможет. В конце концов, я немного прошу.

-- Немного, это верно. Что же, если пытка папаши заменит тебе объятья дочери, я не против. Тем более что он бессмысленно упрям. Грей железку.

"Боги, скорее бы всё кончилось!" -- мысленно взмолился Асеро, терпя адскую боль. Думать ещё и о стыде у него не было сил. В какой-то момент сознание пропало....

И в этот момент в подвал вбежал воин-каньяри. Увидев, что делает Золотой Лук, он оттолкнул его и выдернул проклятую железку, а потом замахнулся ей на Золотого Лука:

-- Хватит! -- крикнул он в гневе. -- Кончайте это палачество! Надо вам убить этих людей -- убейте, но хватит над ними издеваться!

-- Стой! -- властно крикнул Дэниэл. -- Альпако, ты что, с ума сошёл?

-- Это вы тут все с ума посходили. Инки причинили моему народу немало зла -- но ни тебе, Дэниэл, и Золотому Луку они зла не причинили. Тем не менее, мне тошно смотреть на изувеченные обрубки, которые ещё утром были здоровыми людьми, вы же этим наслаждаетесь!

-- И ты пришёл только для того, чтобы сообщить мне это? -- холодно ответил Дэниэл.

-- Нет, не совсем... Розенхилл и Жёлтый Лист срочно вызывают тебя в Куско. Со всеми воинами.

-- Да что случилось-то?

-- Разногласия у них между собой... Из-за чего -- мне не сказали.

-- Понятно. Не твой уровень. Ну что же, если так, то, пожалуй, пленников и в самом деле нужно убить. Не тащить же их обратно, в самом деле? Не хочешь убить этого? Ведь для него это, по сути, милосердие...

Альпако посмотрел на распростёртого Асеро, не зная, как на это реагировать от неожиданности. Странное дело: большую часть своей коротенькой жизни юноша-каньяри мечтал убить Первого Инку, и вот, когда, наконец, такой шанс представился, у него не поднималась рука.

В первый момент его просто смутила седина Асеро. В его народе старческие седины было принято уважать. Хотя умом он понимал, что седины -- это результат перенесённых страданий, но и к страданиям Альпако привык относиться с уважением.

Когда-то, ещё мальчиком, Альпако вместе с другими школьникам ездил в Уничтоженный Айлью -- селение, когда-то почти поголовно вырезанное во время войны, а потом было превращено в мемориал, и школьников время от времени возили туда, чтобы объяснить, как ужасна война и каким страшным преступлением является убийство мирных жителей. Там были картинки с изображением женщин, детей и стариков, которые молили о пощаде, но каньяри всё равно их убивали. Были и те, кто не молил, а бросал проклятья убийцам. А кто-то лежал уже мёртвый... Тогда мальчиком Альпако не мог во всё это поверить. Ведь его соплеменники -- это гордые и благородные воины, а такие не могут убивать беззащитных.

Потом он и вовсе услышал шёпотом передаваемую историю, будто бы Первый Инка сам приказал уничтожить селение, приказав своим воинам переодеться в каньяри. А сделал он это якобы затем, чтобы уничтожить людей, которые были свидетелями его детства. Ведь они-то понимали, что тот в детстве был самым обычным мальчиком, к тому же грубым и жестоким. Да ещё и попутно надо было оклеветать каньяри, развязать войну, прославиться на ней и быть избранным на престол. Альпако свято верил в это, не задаваясь никакими вопросами, не видя нелогичностей (ведь селение было уничтожено не в самом начале войны, тем более что она и началась не с него). Но сегодня его соплеменники и в самом деле избивали и убивали беззащитных, бесчестили женщин. К тому же хоть он и был уязвлён "несправедливостью" инков к своему народу, но жестокость была ему противна. Он мечтал убивать в бою, но не мог решиться убить уже полумёртвого. Или, может, начинал терять чувство собственной правоты? Во всяком случае, он предпочёл солгать, нежели вонзить сталь в беззащитную плоть.

-- Кажется, он уже мёртв, -- пробормотал он наконец.

-- Мёртв? -- переспросил Дэниэл. -- Ну и чёрт с ним. Тогда пошли отсюда.

Золотому Луку хотелось ещё напоследок поиздеваться над мёртвым Асеро, но время поджимало, и ему со скрипом пришлось подчиниться.

Для Зари это день начался, в общем-то, буднично. Воспользовавшись отсутствием Уайна, к Заре с утра забежала мать, как она говорила, "повидаться с внуками". Она развела бурную деятельность по готовке и уборке, высказала Заре ряд замечаний на тему недостаточной чистоты в жилище и вообще хозяйственности, а потом стала жаловаться на жизнь вообще:

-- Вы с Уайном не понимаете, какая у меня жизнь тяжёлая. От меня муж ушёл, я потом одна за своими стариками ухаживала, а это куда тяжелее, чем за малолетними. За маленьким ребёнком и какашки помыть приятно. Да и капризничают старики больше детей. Вот у тебя никогда особых проблем не было, жизнь была слишком лёгкая, оттого и не понимаешь. Вообще ты всю свою жизнь думала только о себе, жила для себя, а вот настоящего горя ты не знаешь!

Выслушивая это с хмурым видом, Заря думала, что сказала бы её мать, если бы знала про её настоящую жизнь... Знала бы о трудностях и рисках, связанных с работой в Службе Безопасности, о телесных и душевных муках, которые пришлось пережить после того, как над ней надругались, о страхе попасть в Испании в руки инквизиции... Стала бы тогда мать больше уважать её? Нет, точно не стала бы -- ведь про то, что Заря любила Уайна и горевала от известия о его мнимой смерти, Уака вполне себе знала, но почему-то за "настоящее" горе не посчитала. Ребёнком Заря тоже часто слышала от матери попрёки в незнании горя и проблем, мол, настоящие горе и проблемы начнутся только тогда, когда выносит и родит младенца. Тогда Заря всерьёз страдала, что до этого момента ещё несколько лет, в течение которых мать не будет её уважать, да и самой себя ей, "не знающей трудностей", уважать будет можно лишь весьма условно. Теперь, когда Заря сама стала матерью, у её матери появилась новая тема -- "старики". "Мол, пока не поухаживаешь за больными стариками -- ты неполноценна, реальной жизни и реальных проблем не знаешь". А случись Заре поухаживать -- мать мигом бы придумала что-то третье, за отсутствием чего дочь можно не уважать. Да и вообще Заря почти привыкла, что для матери существовали только свои собственные проблемы, а даже их аналоги у других людей казались ей бледным и несущественными, ну а не-аналоги для неё вообще никак не воспринимаются.

Мать тем временем щебетала:

-- Ну, ты у меня просто чёрствая и неблагодарная по жизни, но муж у тебя вообще чудовище. Говоришь, говоришь ему, какой он и что не так делает, а он просто сидит, смотрит, и по глазам видно, как он меня ненавидит. Да, такие глаза могут быть только у человека, который убить может. Я ещё не знала тогда, что он в Службе Безопасности работал, но уже тогда поняла, что он за страшный человек. Я практически уверена, что там, в Испании, он кого-то убил.

Заря лишь пожала плечами. Насколько она знала, Уайн никого не убивал, по крайней мере, лично -- в Испании он не считался дворянином, чтобы позволить себе безнаказанно размахивать шпагой направо и налево. Но само по себе это мало что меняло -- ведь будь у Уайна возможность, он непременно прибил бы того же Хорхе. А Инти вообще множество врагов перебил собственными руками -- и тем не менее, он куда человечнее того же Ветерка, лично ручек не пачкавшего. Да и её без конца морализирующей мамаши тоже.

Уака тем временем стала перебирать кости родственникам Зари. Сначала ругнула её отца, который теперь жил далеко от неё с молодой женой и сыновьями и даже не удосужился за пять лет хоть раз взглянуть на внуков, потом перешла на его родителей, которые его не так воспитали и теперь за это не пилят (а, по мнению Уаки, должны были это делать), потом на брата отца, прославленного воина, живущего официально с двумя жёнами и тоже не пилимого за это матерью. Короче, Заря вздохнула с облегчением, когда мать, наконец, убралась восвояси.

Хотя была ещё только середина дня, Заря чувствовала себя усталой и совершенно разбитой. Это вызывало понятную досаду: хотя основную работу по дому выполнила её мать, но с маленькими детьми всегда в доме дел хватает, а мать её зачем-то утомила своими морализаторскими лекциями. Зачем она наговорила это всё? Ведь не могла же не понимать, что Заре выслушивать всё это, мягко говоря, неприятно. Она хотела чего-то добиться от своей дочери? Одно время Заря и Уайн так и в самом деле думали. Раз она так старательно говорит гадости про Уайна, значит, хотела бы их развода, и чтобы дочь вернулась под крыло к матери. (Понятно, что симпатий к тёще это у зятя не добавляло) Но скорее всего, нет, ничего такого Уака не хотела. Она просто считала, что выслушать всё это для Зари будет справедливо. Надо впихнуть в Зарю всю эту информацию для поддержания справедливого, в понимании Уаки, состояния мира. Неприятные ощущения во время и после большого значения не имеют.

Когда-то Заря прочитала в одной книжке про инквизицию о железных грушах, которые вставлялись в живых людей. Мужчинам в рот и в анус, женщинам ещё кое-куда. Их вставляли, а они раскрывались, и жертва испытывала страшнейшие мучения. Если просто половое надругательство ещё можно было как-то понять через сладострастие, то что должно было твориться на душе у человека, засунувшего такое в другого живого человека? Конечно, есть палачи, которым реально всё равно, но, скорее всего, те, кто так делает, внушает себе, что засунуть в живого человека адскую железку справедливо. Верят же христиане, что их справедливый бог обрёк большую часть человечества не просто на гибель, а именно на вечную пытку.

В дни юности Зари Уака читала Евангелие и Зарю прочесть заставила. Так там милосердие ставили выше справедливости, как её ни понимай. Не нужно "промучивать" человека, можно его полюбить и простить, и всем станет лучше. Однако сами христиане по этому в основном не живут. Да и отправь Уаку в христианскую страну, окрести, приучи молиться, каяться и исповедоваться, неужели она отказывается от идеи "промучивания" ради справедливости? Неужели перестанет нудить? Да нет, конечно, просто обернёт всё это в христианскую риторику. Разубедить человека, внутренне уверенного в важности "промучивания", видимо, невозможно.

Хотелось как-то отвлечься, почитав свежую газету, например. Но что-то она задерживалась. Само по себе это для Зари не было как-то удивительно -- такое нередко случалось, если вместе с газетой в селение должны были доставить что-то ещё. Например, сушёную или вяленую рыбу (впрочем, последние полгода с этим было не очень, рыбное хозяйство подкосила эпидемия). В этот день должны были привести шерсть, частично в виде пряжи, из которой можно было что-то связать, а частично уже в виде готовой одежды. Ну и газеты привезут, скорее всего, вместе с ней.

Наконец, судя по шуму и движению на улице, повозка прибыла. Заря стала собираться на улицу. Выйти ей удалось не сразу -- надо было уложить Томасика в подвязку, а он почему-то вздумал упрямиться. Растёт малыш...

Выйдя, Заря увидела, что подвода прибыла пустая. Точнее, газеты были, их разбирали, а больше ничего. А человек на подводе что-то возбуждённо рассказывал столпившимся возле него слушателям. Заря подошла поближе, и стала разбирать слова:

-- Итак, вижу, ведут Первого Инку, на нём кроме кандалов -- ничего.

Кто-то из слушателей переспросил:

-- То есть как это -- ничего? Совсем ничего?

-- Ну да, совсем. Срам ничем не прикрыт. С него же всё содрали, когда арестовали. Мне его даже жалко стало, но если он в самом деле натворил хоть половину того, что о нём в газете написали -- то поделом. Надеюсь, что идя голым сквозь толпу и терпя побои, он вспоминал всех опозоренных им женщин и понимал неизбежность кары.

-- Каких ещё опозоренных женщин? -- прошептала Заря, обращаясь скорее к самой себе.

-- А вот в Газете пишут про его разнузданные бесчинства, -- сказала Заре соседка и сунула газету. Заря взглянула на карикатуру на первой странице и побледнела. Кажется, даже Марина в Испании не додумалась до того, чтобы обвинять Асеро в насилии над дочерьми. С первых строчек статьи Заре показалось, что время и пространство разверзлось и она снова в Испании. Как живая перед ней встала Марина с её циничной философией лжи на продажу. Ядовитые семена дали свои сходы. И что теперь будет с несчастным Асеро, с Инти, с Горным Ветром, его женой и детьми... Что будет со многими и многими инками... То, что они с Уайном пять лет назад пытались предотвратить -- свершилось... Асеро свергнут, будущее в кровавом тумане... И, похоже, никто вокруг не понимает серьёзности ситуации.

К Заре подошла мать. Она довольно улыбалась. "Знаешь, скоро всех инков вешать будут!"

-- Как ты можешь радоваться этому? Ты ведь сама дочь инки! А если бы твой отец был жив, ты бы отдала его в руки палачей?

-- О простых инках речь не идёт. Они такие же люди, как и все. Мой отец всю жизнь честно трудился. Но эти льяутоносцы! У них всегда были лучшие дома, лучшие экипажи, всё самое лучшее! Мы всегда знали, что они -- говнецо! А теперь ещё выясняется, что они непотребные оргии закатывали. Многожёнство практиковали, так мало им! Ещё себе девушек приводили. В общем, кто ни придёт к власти -- всё равно будет лучше, чем они.

Заря молчала, внезапно поняв, что опасности подвергается и её Уайн. Пусть на лбу у него отнюдь не написано, что он -- инка, уши он всё-таки предусмотрительно не стал прокалывать, а просто так попасть в разборку вероятность не очень велика, но всё же... Рассказчик тем временем говорил о погромах и насилиях. Вроде куда-то волокли сопротивлявшихся женщин... Внутри у Зари всё холодело от ужаса. Для неё было очевидно: если громят какой-то дом, то неизбежно жертвами становятся все его обитатели, включая стариков и детей. А то и кто-то случайно попавшийся. Поэтому погромов нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. Виноват человек -- арестуй его и суди. Аккуратно. Чтобы никого из обитателей его дома случайно не убить и не покалечить.

Из рассказа было трудно понять, на кого точно нацелено остриё погромов, но было ясно, что Носящими Льяуту оно не ограничивается. Кроме того, даже дома Носящих Льяуту, за исключением Дворца и Дома Инти, не закрывались на замки, да и охранялись весьма условно. Любой желающий мог свободно войти туда и передать бумагу со своей просьбой, а если повезёт, даже поговорить с высоким начальством. Дома простых инков, как и дома всех тавантисуйцев, запирались на хлипкие щеколды, способные защитить только от ветра, но не от гнева разозлённой толпы.

После переворота

Заря с тревогой ждала мужа. Вечерний экипаж не прибыл ни вовремя, ни с опозданием. Сообщение между Куско и окрестностями было, похоже, прервано. Заря пыталась успокоить себя: если сообщение прервано, то Уайн всё равно может вернуться только пешком, а это значит, что ближайшие сутки можно заранее не беспокоиться. Всё-таки Уайн -- человек очень осторожный, не простой обыватель, а разведчик, Испанию прошёл. Ему в разы проще увернуться от опасности, чем многим другим. Чтобы что-то случилось, ему должно уж совсем фатально не повезти. Но на душе скребли кошки: А если Уайна всё-таки кто-то выдал, и его бросили в тюрьму?

Ночь Заря провела в полудрёме, потому что когда ей начинали сниться сны, они были настолько тревожными, что она часто просыпалась и потом ещё долго могла лежать без сна.

Под утро Уайн всё-таки пришёл. Он был без вещей и даже без туники. Кое-где у него были ссадины и синяки, но, в общем и целом, цел и невредим.

-- Я шёл пешком. Есть молоко и лепёшки? Больше ничего не надо.

Заря протянула ему кувшин. Уайн долго и жадно пил. Заря смотрела на него с нежностью. К молоку Уайн пристрастился ещё в Испании и там же проникся отвращением к алкоголю, который не пил теперь даже на Райма Инти, и жене своей запрещал, чем вызвал непонимание у родных. Не мог же он объяснить им, что подозревает причину своего провала в Испании в пьяной болтовне кого-то из своих ныне покойных товарищей!

Молоко в условиях Испании, где чистая вода была на вес если не золота, то серебра, позволяло ему и утолить жажду, и остаться трезвым. Как поняла Заря, не все его товарищи были столь рассудительны, да и ещё не факт, что они могли позволить себе пить молоко. Лично ей оно было недоступно, только белые люди могли себе позволить делать это подобно младенцам. Уайну позволяла это делать примесь их крови, но даже среди метисов молоко могли пить далеко не все. Сам же Уайн обладал на молоко специальной льготой. Поскольку он вернулся из Испании больным, то ему полагалось есть коровье масло, поэтому он имел льготу на получение молока от коровы, которую держали на случай, если у кого-то из кормящих матерей будет не хватать молока, а то оно и вовсе пропадёт (эта гуманная мера была сделана законом ещё при Горном Потоке, до того осиротевших младенцев в случае отсутствия кормилицы нередко подкладывали под кормящих сук, однако у тех период лактации был меньше, да и коровье молоко всё-таки оказалось лучше как докорм). Так что молоко Уайн получал регулярно, а остатки они превращали в масло и простоквашу, которую и Заря тоже пить могла.

Выпив почти до дна, Уайн в облегчением выдохнул:

-- Фу-у... вот что, собираться нам надо и сматываться. Оставаться здесь опасно!

-- Почему?

-- Скользкий Угорь меня не доискивался ещё? И вообще про него ничего не слышно.

-- Нет...

-- Он может быть связан с заговорщиками. А даже если нет, то свяжется в ближайшее время.

-- Ты боишься, что он тебя упечёт в тюрьму?

-- Если не растерзает на месте. При этом обязательно разгромят наш дом, а над тобой надругаются. И детей наших тоже едва ли пощадят. Заря, если бы ты видела, что сегодня творилось в столице!

-- Я слышала про погромы.

-- Ты слышала, а я видел... то что после них остаётся. У меня до сих пор перед глазами развалины дома Инти.

Заря смотрела с ужасом и не находила слов для вопросов.

-- Большинство воинов, защищавших его, полегло, сам Горный Ветер мёртв, а его семья в плену...

-- А ты сам... Расскажи, что с тобой было. С самого начала.

-- Со мной -- можно считать что ничего. Как видишь, жив-здоров. Приехал я в город, поселился, как обычно, в гостинице, отправился к моему учителю насчёт последнего экзамена договариваться. И договорился на вечер следующего дня.

-- А почему не на утро, как ты хотел?

-- Потому что приехала эта расфуфыренная дура Заколка, и на утро был назначен её диспут с Радугой. Меня усиленно туда приглашали, но что мне, делать больше нечего, кроме как слушать эту муть?!

Заря понимающе кивнула. После возвращения из Испании они некоторое время, около месяца, жили в Куско. Уайну надо было восстановить имя, решить вопрос с лечением, оформить льготу на жильё и так далее. Кроме того, Заря понимала, что Куско после если и увидит, то очень нескоро, так как с грудным младенцем особенно не попутешествуешь, начинается период затворничества... И тогда она старалась напоследок посетить там всё, что только можно. И как раз тогда в Куско впервые приехала Заколка. Тогда она ещё была не столь популярна как философ, и на её лекцию могли прийти все желающие без ограничений. Заря, разумеется, потащила туда Уайна, который большую часть лекции продремал, а после честно признался, что большая часть сказанного Заколкой звучала для него как сплошное "бу-бу-бу".

В отличие от своего возлюбленного, Заря прекрасно поняла содержание лекции и была им откровенно возмущена. По логике Заколки выходило, что искусство европейцев на голову выше искусства тавантисуйцев, так как подчёркивало индивидуальность, а тавайтисуйское было этого почти начисто лишено. Заря тогда не понимала логики этого: даже до знакомства с искусством Европы мастера Тавантисуйю вполне умели делать статуи, обладавшие портретным сходством с оригиналом, а уж теперь всех людей изображали вполне себе реалистично. Романы тоже не уступали европейским, уж Заря-то могла сравнить, и уж яркие образы героев авторы выписывать умели. А главное -- им было про кого писать. Где европейский автор мог добыть таких замечательных людей, какими были тавантисуйцы, героически оборонявшие свою страну от конкистадоров? Нет, конечно, и в Европе были герои народных восстаний, но разве церковная и светская цензура пропустила бы книгу, которая отзывалась бы о тех же гуситах хотя бы с симпатией? Впрочем и без цензуры попробуй найди человека обеспеченного (а только обеспеченные люди могут позволить себе в христианском мире заниматься писательством), который бы сочувствовал восстанию бедняков... Не зря Радуга Заколку с самого начала стала заочно критиковать. И вот теперь состоялся диспут...

-- Скажи, а Радугу ты видел? -- спросила Заря мужа.

-- Видел. И она даже привет тебе передавала, но... это было ещё в другой жизни, понимаешь?

-- Понимаю...

-- На следующий день, проснувшись в гостинице, я решил ещё раз на всякий случай повторить некоторые места. Учебники были со мной, и я сидел за ними где-то до полудня, не обращая внимание, что происходит за окном. А потом ко мне постучался сосед, которому я накануне сказал, что приехал сдавать экзамен, и сказал: "Слышь, ты, книгочей, правитель-то наш низложен, и все амаута с Девами Солнца теперь под замком сидят". Я тут же понял, что спокойная жизнь окончилась навсегда...

-- Я знаю, что случилось с Асеро. А про амаута и Дев Солнца не знала.

-- Их всех на этом же диспуте и захватили. Видно, собирались использовать в качестве заложников... Ведь среди них есть родственники видных инков. А Радугу потом убили.

-- Как?

-- Сожгли живьём на крыше университета, а потом то, что от неё осталось, таскали по улицам с проклятьями! Ведь и к нам в гостиницу ворвались люди и стали избивать её служителей и грабить постояльцев.

-- За что избивать?

-- Ну, так переворот против государства, а служители гостиницы формально тоже госслужащие. Хотя, скорее всего тот, кто за этим всем стоял, таким образом хотел лишить возможности приехавших в город выехать из него обратно. Нет служащих -- как взять лошадей?

-- Зачем?

-- Чтобы не разнесли вести о том, что в городе творится, до других крупных городов. К тому же и среди постояльцев могли оказаться весьма важные персоны. Но тогда я об этом не думал. Пришлось бежать через окно, оставив всё, что есть. А потом уже не было смысла возвращаться. Все, что было ценного, разграбили, остальное сожгли...

-- Зачем они всё сожгли?!

-- Не знаю. Может, и случайно, а может, поубивали там кого, так чтобы скрыть трупы. Скорее всего, никто так и не узнает, сколько людей было убито в тот роковой день. Заря, пойми... Радугу убили именно за то, что она считалась человеком Инти. Если бы это узнали про нас, нас бы тоже предали такой страшной смерти.

Заря молчала, не в силах вымолвить ни слова. Смерть Инти ещё как-то умещалась в её голове -- враг убивает врага. Инти тоже врагов убивал, хотя и не хвастался этим. Но расправа над беззащитной Радугой... Да ещё такая жестокая. Так могут поступать только нелюди.

-- Заря, нам бежать надо.

-- Бежать? Ты думаешь, они и сюда доберутся?

-- Непременно доберутся. Это вопрос двух-трёх дней.

-- Но кому мы нужны? Живём тишайшей жизнью.

-- Я -- инка. Имею награду. Учился. А самое главное -- вот это! -- Уайн рукой указал на стены вокруг. -- Думаешь, наш дом никому не нужен? А Скользкий Угорь?

-- Он же в ссылке...

-- Вернут его. Если уже не... Да и без него его родные могут выдать меня и тебя на расправу. Впрочем, не только в них дело. Если наши враги добрались до архивов службы безопасности, то нам конец. Да и без архивов... Тухлый Пирожок нас может выдать, или ещё кто...

-- Но куда нам бежать?

-- Думаю, что в город звездочётов.

-- А как же Тухлый Пирожок!

-- Выгнали его оттуда моими стараниями. Кроме того... я видел его в столице. Он на стороне мятежников -- И Заря вдруг поняла, что у Уайна было куда больше приключений, чем он рассказал. Про остальное он не хочет рассказывать, по крайней мере, сейчас. -- Так что в городе звездочётов у меня нет врагов и точно никто не выдаст. Ведь и других амаута может ждать расправа только за то, что они амаута. Дом у нас там есть, мы ведь всё равно туда собирались через месяц переезжать...

Заря колебалась. Это девушкой она могла собрать все свои вещи в сумку и сесть в карету к Инти. А люди семейные неизбежно обрастают вещами. Впрочем, ладно, обойтись можно как-то. Хуже другое...

-- Уайн, понимаешь, ведь пайков больше не будет. А ты не боишься, что мы там с голоду помрём? Тут хоть свои огороды...

-- Лучше умереть с голоду, чем разделить судьбу Радуги. Да и запас продовольствия там должен быть...

-- А как с детьми быть?

-- Возьмём с собой, конечно! Собирайся, давай!

Заря только вздохнула. Нет, это решительно невозможно.

-- Уайн, ты устал и вымотался. Ты сейчас много не пройдёшь, тем более с ребёнком за спиной.

-- Мы не пешком пойдём, разумеется, возьмём лошадей.

-- Как -- лошадей?!

Заря вздрогнула и опять непонимающе уставилась на супруга. В их городке была общественная конюшня, многие лошади на которой были закреплены за конкретными жителями. За Уайном была закреплена одна лошадь, а Заря, которой выезжать требовалось редко, должна была договариваться с теми, а кем была закреплена та же лошадь. Но право брать этих лошадей на время для поездки в соседнее селение или столицу не означало права брать лошадь насовсем, не рассчитывая вернуть... Это считалось кражей, а отвращение к воровству тавантисйуцы впитывают с молоком матери. Сделать такое было позором и дикостью.

-- Скажи, а если бы мы сейчас были в Испании и нам пришлось бы, спасая свои жизни, украсть оттуда лошадей -- неужели ты бы предпочла не сделать этого и попасть в руки инквизиции? Ведь нас теперь и здесь могут сжечь заживо!

-- Уайн, я понимаю... Кстати, моя лошадь сейчас занята, на ней в Рубеж поехала Узкая Тропинка... Она обещала вернуться завтра.

-- Если так, то скверно. Это же рядом с Инти, а там, по слухам, замок разгромили, а самого Инти и всех его людей убили какие-то воины издалека, похожие на каньяри. Может, и селение пострадало. Но на чужую лошадь тебе не сесть...

-- Уайн, ложись спать. Отдохни, завтра соберёмся и поедем. Ты всё равно слишком слаб, чтобы сейчас куда-то отправляться. Подождём, может Узкая Тропинка вернётся, а если не вернётся, то будем искать другие пути. Не думаю, чтобы Скользкий Угорь вернулся в ближайшие дни...

-- Ладно, ложимся спать. Но при одном условии. Весь день я не буду выходить из дома, и ты будешь всем говорить, что я ещё не вернулся. Ты ведь справишься?

-- Я-то справлюсь, если только Пчёлка не выдаст.

-- Проклятье! Ну ладно, всё равно деваться некуда.

Увы, тайну возвращения Уайна сохранить не удалось. Поздно утром, когда Уайн ещё отсыпался, а Заря, встав и покормив детей, начала потихоньку собираться, очень не вовремя ввалилась её мать. Почему-то именно в этот день ей приспичило "доказать" деткам, что ради здоровья просто-таки необходимо есть топинамбур, мол, тогда вообще никогда не будешь болеть. Заря за годы своего детства ни от топинамбура, ни от какой-либо другой "здоровой еды" никаких особенных эффектов не видела. Но мать объясняла это тем, что Заря просто ела его слишком мало, видимо, надо, чтобы еда лезла из ушей.

Увидев ещё лежащего в постели Уайна, Уака тут же начала читать лекцию, какой у неё зять лентяй и что он мог бы сделать. Заря могла только с сочувствием смотреть на мужа. Тот просто не мог позволить себе встать перед "любимой тещёй" без туники, а спал он, естественно, без неё. Но тёща была слишком сконцентрирована на своей ругани, чтобы учесть подобный нюанс.

-- Ты такой же, как льяутоносцы! Те тоже жили в роскоши и бездельничали -- мол, за их заслуги им все всё должны. Инка, тоже мне называется. Вот правильно их всех вчера шлёпнули!

-- Их всех убили?! -- спросила Заря похолодев.

-- Да похоже на то. Узкая Тропинка только что вернулась, рассказывает, что видела труп Инти.

-- О боги!

-- Тебе что, его жаль? Вот уж кто недостоин никакой жалости.

-- Убивать людей нехорошо.

-- А он сам сколько народу погубил? Такого человека всегда есть за что убить. Да и вообще он о нас не думал. Жил себе в своё удовольствие! Все они там корытники! Ничего им было не надо, кроме кормушки!

После чего она ушла, хлопнув дверью. Уайн с облегчением встал:

-- Наконец-то убралась! А то при ней всё равно собираться нельзя.

-- Уайн, а ведь в город звездочётов надо будет ехать через Рубеж... Пойду, разузнаю у Узкой Тропинки, как там дела.

-- Ну, иди!

Заря от души надеялась, что больше с матерью сталкиваться не придётся. Она понимала, отчего мать говорит так, но от этого ей было не легче.

Для Уаки все, кто выходил за круг непосредственных знакомых, делился на "в общем хороших" и "в общем плохих". Инти неизбежно попадал в категорию "плохих". Потому что преследовал и сажал людей, которые по классификации Уаки попадали "в общем хорошие". Ещё со школьной скамьи тавантисуйцы усваивали немудрящую истину: как в грязи разводятся болезни, так в неблагополучной среде, среди бедности и безграмотности, заводится преступность. В Тавантисуйю, где все сытые и чистые, преступности быть не должно. Однако время от времени прокатывалась ошеломляющая новость. Время от времени Служба Безопасности очередного преступника находила и разоблачала. Причём нередко это оказывался человек высокопоставленный. В преступность крупного чиновника Уака верила вполне охотно. Её картина мира допускала это. Ну а вот если преступником был инженер или учёный -- тут она всегда была уверена, что человек сам себя оговорил, не иначе как под пытками. Не может же быть и в самом деле виноват такой человек! Потому Инти в её глазах был кровавым палачом. И тот факт, что он фактически спас её зятя от тюрьмы, тут ничего не решал. Зять в её глазах тоже был "в общем плохим".

Впрочем, Уака имела и конкретные причины для ненависти к Инти и его людям. Когда был раскрыт заговор против Первого Инки, то пострадало немало разоблачённых амаута. Ну а потом был скандал с Пыльным Мешком, и отправка последнего в ссылку, что многие, не знавшие подробностей, расценивали как жестокость. Амаута всегда прав, а службист нет.

Выйдя из дому, Заря увидела, что на середине площади Узкая Тропика рассказывает что-то, что видела в Рубеже.

-- Да, они ворвались ночью в замок Инти, убили его самого и его охрану, после чего притащили трупы в Рубеж и бросили посреди улицы, строжайше запретив убирать их, пока они в замке. Ну и рассказали, что Инти эту участь заслужил, развратником был и насильником, его охрана по его приказу хватала хорошеньких женщин прямо на улицах и тащила к нему в дом, после чего он над ними совершал бесчестное. После чего топил несчастных в ванне с кипящей серой.

-- А эти... не врут? -- спросил один из слушателей. -- Всё-таки я в столице близко с домом Инти не один год прожил, не слышал, чтобы женщины пропадали.

-- Да, -- добавил другой, -- ведь если в ванну кипящую серу наливать, она долго не выдержит. И трубы не выдержат, если по ним сливать. Да и отравиться таким можно, надышавшись... К вулканам не зря без нужды ходить не велят.

Узкая Тропинка ответила:

-- Ну, раз такое рассказали, значит, это правда. Ну не будут же они выдумывать, в самом деле!

-- Ну, допустим, Инти и виноват, -- сказала какая-то женщина, -- но трупы так выставлять и запрещать убирать, это не по-людски всё-таки. Да и запах от них всё-таки, мухи....

-- Да, потому я постаралась смотаться оттуда как можно быстрее. Трупы им сказали, чтобы три дня висели, потом хоронить можно.

Заря не могла вымолвить ни слова от горя. Мало того, что Инти убит -- со смертью ещё можно смириться, но ведь он ещё и посмертно обесчещен. Его теперь будут рисовать сладострастным мерзавцем, готовым ради собственного удовольствия топтать жизни других людей. (Те, кто пришёл к власти, похоже, просто не представляют себе, что можно быть у власти и не быть вот таким). Заря вспоминала ту роковую ночь, когда с ней случилось страшное. То, после чего многие не могут жить... Именно Инти нашёл слова, чтобы её утешить. Именно Инти понимал её горе. Многие ли мужчины способны на такое в подобных обстоятельствах? Увы, Заря подозревала порой, что даже Уайн бы не смог. Сам он о том, что пережил, старался не говорить, молча всё перетерпел и перетаскал в себе. Он сильный, выдержал. Но многим нужно именно выговориться и услышать слова ободрения.

Потом Заря заглянула в конюшню и убедилась точно, что лошадь на месте и отдыхает, от конюха при этом последовало предупреждение: "Раньше завтрашнего дня лошадь не гонять". Потом она вернулась домой.

А там уже Каменная Курица объясняет сыну, какой он бессовестный. Как поняла Заря, та всё-таки догадалась, что старший сын куда-то намылился и решила припомнить ему всё:

-- Вот скажи, сынок, вроде как ты инка. Но ведь инка родителям должен радость приносить, а от тебя одни огорчения. Вместо того чтобы поступить в университет, стать амаута, спокойно жениться, ты пошёл в армию, зная, что потом придёт мнимое известие о смерти. Как я должна была его пережить? Ну ладно, вернулся, простили. Так ведь всё равно, тихой жизнью ты не зажил, куда-то с женой и детьми намылился? А каково меня от внуков отрывать, об этом не подумал? Признавайся, Инти тебе приказал?

-- Инти мёртв, -- сказала Заря.

Уайн сделал недовольное лицо. По его мнению, чтобы там родители не говорили, лучше всего молчать. Всё равно не услышат и не поймут. А любой ответ только продолжает бессмысленную неприятную процедуру спора. Большинство обывателей не может понять того, что противоречит их интересам, потому что не хочет в это вникать.

-- Ну, тем более, раз мёртв, что ты выиграл? Ты ведь если бы на всё это не пошёл, никакой опасности не было бы. А теперь собственной тени боишься.

Заря понимала, что это не так: новые власти будут не только людей Инти вычислять, скорее всего, плохо придётся многим и многим. Но объяснять это Каменной Курице было невозможно. Кажется, она, как и многие, думала, что в столицах перебесятся и жизнь вернётся в обычное русло. А пока надо переждать. Это самое разумное, потому что простой человек всё равно не может понять, что происходит. Хотя она и называла своего сына умным, но всё-таки не считала его богом, а понять такие вещи, по её мнению, может лишь равный богам. А разве может быть Уайн равен им, ведь это она же ему в детстве сопли подтирала!

Заря вышла во двор развешивать только что выстиранное бельё (когда в доме младенец, стирка идёт почти без перерыва). Каменная Курица говорила что-то долго Уайну, а потом ушла, громко хлопнув дверью.

-- Что ты ей сказал.

-- Ничего. Просто сидел и молчал. Что пользы говорить?

-- А чего она хотела? -- спросила Заря.

-- Уговаривала остаться. Или требовала хотя бы сказать, куда мы едем. Да и вообще, мол, нас не тронут, нужны мы... Тут ещё и отец был, говорил, что нас защитят в случае чего...

-- Может, он прав?

-- Нас не защитят, -- сказал Уайн обречённо. -- Как защитит тот, кто сам не видит опасности?

-- Ты прав, -- вздохнула Заря, подумав, что тайна, окутывавшая их с Уайном жизнь, поневоле отчуждала их от всех остальных. Не то чтобы они считали себя выше других -- этого не было, но была не просто необходимость сохранять тайну -- была другая, дополнительная жизнь, из-за которой страдала основная. Отец Уайна порой попрекал их, что у них к их возрасту только двое детей, а должно было быть уже четверо. Потому что брак слишком поздний, потому что много лет ушло на другое...

Остаток дня Уайн и Заря с детьми старались подъесть продукты и не забыть ничего необходимого. Потом они уложили детей и ненадолго улеглись сами.

Когда тебе надо вставить рано-рано на рассвете, то мир вокруг кажется каким-то нереальным. Заря уже не волновалась, как накануне. Когда мир вокруг похож на мир снов, как-то странно волноваться. Как-то в полусне они взяли лошадей из конюшни (те слушались, не храпели), погрузили на них тюки, уселись сами и поехали.

Родное селение вскоре осталось позади. Вокруг было свежо и росисто. Пчёлка дремала в седле у отца. Томасик спал в подвязке. С утра они ничего не ели -- не хватало ещё время на это тратить. Первый привал для завтрака Уайн собирался сделать в Рубеже. Там жила какая-то его дальняя родственница, у которой можно было остановиться по дороге, только говорить надо было, что едут они к троюродной сестре Уайна. (У того вообще было так много родственников, что во всех его троюродных сёстрах, двоюродных тётках и бабках Заря откровенно путалась. Впрочем, и сам Уайн знал всех своих родственников отнюдь не на зубок).

В Рубеж они приехали ко времени завтрака. Да только вот зрелище, которое они там увидели, напрочь отбивало всякий аппетит. Прямо в центре селения вокруг осветительного столба, вверх ногами висели изуродованные трупы четырёх мужчин. Они были полураздеты -- с них были содраны штаны, а туники задраны, обнажая спины. Впрочем, так как некоторые из них были проткнуты стрелами, то туники спадали не полностью. На них были какие-то записки. То что, штаны должны были прикрывать, тоже было отрезано. Изуродованные лица с выколотыми глазами разглядеть было невозможно, но, судя по расцветке туники, один из них был Инти, а остальные -- воины из его охраны. Зарю мутило от неприятного зрелища, и она с облегчением вздохнула, когда они завернули за угол и трупы хотя бы не попадали в поле зрения. Впрочем, запах чувствовался везде.

-- Дяди отдыхают? -- спросила Пчёлка.

-- Дяди мёртвые, -- ответила Заря.

-- Нет, отдыхают, отдыхают! -- упрямо повторила Пчёлка.

Заря не стала спорить. Скорее всего, она и сама понимает, что мёртвые, но хочет так себя успокоить. Уайн постучался к тётке. Та ласково их приняла и даже провела в столовую, где запах так не чувствовался.

-- Зачем вы тут это терпите, почему вы не захороните трупы? -- спросила Заря.

-- Да потому, что те, кто их приволокли, велели нам, чтобы они три дня провисели. Они ведь захватили замок и теперь там хозяева. Я же сама видела, как это произошло, -- сказала она, накладывая еду в тарелки Уайну и Пчёлке. Заря должна была сначала покормить малыша -- ладно, расскажу вам, как дело было. Я в лесу была, как раз возле ворот замка Инти. Подъезжает к нему телега, а там три дюжих мрачных молодца. Охрана у ворот спрашивает, кто, мол, такие, Инти беспокоить нельзя, болен, по всем делам к Горному Ветру... А те, не говоря ни слова, раз ? и метнули ножи. А потом вошли внутрь, и вскоре всё было кончено. Я за деревом спряталась, не могу уйти, ноги дрожат. И вижу, выволакивают труп Инти и ещё одного охранника. После чего их привязали к лошадям сзади и поволокли. Не знала я, что их к нам приволокут... Говорят ещё, по ним стрелами с записками стреляли. А потом в замок ещё какие-то люди с пленниками приехали, пытать их там, что ли, будут... Сейчас там не пойми что творится, и эти не пойми кто могут и сюда заглянуть. Так что плохое время ты, Уайн, выбрал, чтобы по гостям ездить!

-- А по мне, чем дальше от столицы, тем спокойнее.

-- Ну, не буду спорить. Здесь-то Инти тихо себя вёл. Это в столице женщин хватал. Не сам, конечно, охране велел. А потом насиловал и в сере топил. За это им мужеское достоинство и отрезали.

-- Неправда всё это! -- сказала Заря. -- Я много лет в столице прожила, не хватали там никого.

-- Ну не могут же люди выдумать такое! Ну, может, насчёт серы и присочинили, но так... ведь это же люди у власти, это особые люди, не такие как мы...

-- И потому им должно хотеться насиловать и убивать?

-- Власть -- это такая штука... кто его знает, как она на людей влияет? Тем более что он безопасностью занимался, а это дело палаческое. Может, в голове у него что переклинивало, и начинало ему хотеться убивать и насиловать. А если ты у власти, то свои желания легко удовлетворить.

Уайн кивнул Заре, не спорь, дескать.

Потом он сказал, что пока Заря с детьми побудет здесь, ему надо непременно съездить к замку Инти, осторожно поглядеть, что там. Заря не спорила, решив, что Уайну, как более опытному разведчику, виднее. Тётка пыталась отговорить, но тщетно. Уайн быстро съездил и вернулся, по возвращении сообщив, что замок охраняется, и что никакого флага над ним нет. В его отсутствие Заря ещё немного пыталась поговорить с тётей, но ничего нового ей узнать не удалось. А потом надо было собраться и ехать, иначе в город звездочётов не успеть до темноты...

Даже после того, как Рубеж остался далеко позади, перед глазами у Зари всё ещё стояла обнажённая спина Инти, которая казалась единственным почти не тронутым палачами местом (волокли его труп, видимо, на животе), и потому казалась чем-то выбивающимся. Потом Заря вспомнила, как Инти рассказывал про то, как его в юности исхлестали в плену каньяри. Но ведь рубцы от такого должны были сохраняться на всю жизнь, а на спине их не было!

На следующем привале Заря не замедлила поделиться своими соображениями с супругом:

-- Знаешь что, мне кажется, что не Инти это был.

-- С чего ты так решила?

-- У Инти на спине должны быть следы плети, его в юности высекли в плену, и рубцы после этого остаются на всю жизнь. А тут их не было. Спина чистая.

-- Хм... А зачем врагам было убивать "не Инти" и говорить, что это Инти?

-- Да очень просто. Они же думали, что это Инти, и про рубцы не знали... Ведь они же убили его очень быстро, не разбираясь.

-- А сам Инти куда делся?

-- Ну, может, решил секретно отлучиться...

-- Не верится. Так бывает только в сказках, а я сказок в Испании наслушался. Мол, Христос якобы воскрес, и по этому поводу надо всякой дурью маяться. И сказки про двойников Инти рассказывали. Только всё это чепуха. И ты, и я всегда видели настоящего Инти.

-- Послушай, я вот что думаю... где-то же должно быть сопротивление. Если Инти жив, то... нам надо его разыскать.

-- Тихо, не стоит такие вещи говорить при Пчёлке.

-- А почему нельзя? Папа, если ты на войну поедешь, меня возьмёшь?

-- Тебе что на войне делать? Ты с мамой останешься, братика нянчить будешь помогать.

-- У... -- Пчёлка обиженно надула губки, но возражать строгому отцу не стала.

Чем больше времени проходило, тем больше Уайн беспокоился. Слишком много привалов требовал Томасик. Становилось ясно, что засветло до Запретного Города звездочётов не добраться -- день давно перевалил за середину, кончалось время полдневного отдыха, а они лишь недавно вылезли из лесной зоны.

Заря предлагала и в самом деле свернуть к его троюродной сестре пока не поздно, но Уайн настаивал на первоначальном плане. Пусть придётся идти в темноте -- значит, в темноте. Дорогу он знает, так что не заблудятся. И лук наготове, от зверей отбиться можно. Но Заре было не по себе и хотелось так или иначе уговорить мужа на какой-то иной вариант.

-- Смотрите, там едет какой-то караван, -- сказала Заря, указывая на какую-то процессию вверх по склону. -- Скоро мы с ними встретимся.

-- Ты уверена, что стоит? Мало ли что это за люди...

-- Наш долг их предупредить о том, что случилось в замке Инти и в Рубеже. Если не знают, то могут попасть в беду.

Уайн хмыкнул, но возражать не стал. Они доехали до каменной площадки, которая была специально сделана возле тропы для короткого привала, и стали ждать, когда караван с ними поравняется. Это было недолго, меньше, чем жевание листа коки. Как только из-за поворота показался первый всадник, Заря громко закричала ему:

-- Приветствую вас, братья! А вы в долину едете?

-- В долину, -- мрачно ответил первый всадник, даже не подумав ответить на приветствие.

-- А вы знаете, что там случилось?

-- Ничего мы не знаем, откуда нам знать?

-- Замок Инти захватили враги, самого Инти и его охрану убили, а трупы их выставили на поругание. В самом замке устроили тюрьму, вчера вечером туда свезли каких-то людей для пыток.

Первый всадник, а также те, кто успел показаться за ним, изменились в лице, и тут же весь караван встал. Первый всадник сказал:

-- Женщина, то, что ты говоришь -- невозможно. Всем известно, что Инти -- шурин самого Первого Инки, и тот, кто посягнёт на него, подписывает сам себе смертный приговор!

-- Теперь всё возможно, -- тихо сказал Уайн, -- в Куско переворот, Первый Инка низвергнут и брошен в тюрьму, из инков одни убиты, другие захвачены в плен, многие бежали, в Куско погромы....

-- Мерзавцы эти не щадят ни женщин, ни детей, -- добавила Заря, -- они могут ограбить вас и убить, если вы будете проходить там ночью, и на вас можно будет напасть неожиданно. Так что не ездите туда сейчас, езжайте в обход.

-- Да, ездить туда нас и в самом деле не следует, -- согласился всадник, -- вот что, вы оба расскажете нашему главному всё, что знаете о случившемся.

Уайн красноречиво сжал руку Зари, что в переводе на словесный язык означало примерно: "Вот видишь, мы вляпались". С задней части каравана раздался приятный женский голос:

-- Ворон, так вести себя невежливо. Надо, прежде всего, представиться, и не приказывать, а попросить. Раз они предупредили нас как друзья, то негоже встречать их как врагов.

-- Ты ещё учить меня тут будешь! -- грубо крикнул Ворон. -- Кто ты такая, чтобы тут распоряжаться! Ты думаешь, что если ты спишь с Саири, и то теперь тебе позволено тут командовать?

-- Это ты думаешь, что тебе всё можно! -- ответил тот же голос рассерженно, -- давно тебя Саири не учил манерам.

Тут женщина, наконец, показалась из-за поворота, и Заря невольно вздрогнула, до того приятный голос контрастировал с уродливой внешностью его обладательницы. Нижняя часть лица и шея её были покрыты уродливыми шрамами, похожими на шрамы от ожогов, однако глаза у неё были при этом добрые.

-- Приветную вас, и прошу простить за грубость этого невежи, -- сказала она, -- надеюсь, вы согласны проводить нас до ближайшего привала и там за ужином рассказать всё что знаете.

-- До ближайшего привала? -- спросил Уайн. -- А это далеко?

-- Честно говоря, мы собирались заночевать в долине, но раз там такие дела, то надо менять планы. Насколько я помню, недалеко от этой площадки был ручей с водой. Если он не пересох, то можно расположиться и здесь. Правда, с топливом тут плохо -- ну ничего, пошлём Ворона в лес в наказание за невежливость. А их надо пригласить к нашему ужину.

-- Вот что, кончай командовать тут! У нас у самих еды мало!

-- А я и не командую. Я лишь вариант рассматриваю. Утеша, -- обратилась она к девочке, которую Заря только тут заметила, -- сбегай за тот камень и посмотри, течёт ли там ручей. Если течёт, то можно остановиться, -- потом вновь обратилась к Уайну и Заре. -- А кто вы и куда едете с такими маленькими детьми?

-- Да так, к родственникам едем, -- ответил Уайн. -- А имена позволь пока не называть.

-- А мы -- торговцы. Ездили за границу не очень удачно, думали сейчас вернуться домой, а тут такое... Даже не знаю, что нам теперь делать...

Это звучало вполне правдоподобно, но не всё правдоподобное непременно правда.

-- Я на вашем месте схоронился бы куда-нибудь, -- ответил Уайн, -- тем более что Казначейство разграбили, всё равно вам некуда товар и отчёты сдавать.

-- А вы к родственникам именно схорониться едете?

Уайн хмыкнул что-то неопределённое.

-- Ладно, вижу, что вы нам не доверяете, так что больше расспрашивать пока не буду. Ладно, я пошла будить своего мужа.

-- А почему он спит? -- не удержалась от вопроса Заря. -- Он серьёзно болен или ранен?

-- Нет-нет, -- ответила женщина, -- просто мы, желая попасть домой как можно раньше, старались спешить, и потому давали отдых лишь лошадям, но не себе. А он прошлую ночь стоял на страже, потому ему нужен был послеобеденный отдых. А теперь, раз в Куско не сунешься, то и спешить некуда.

Инти спал и видел счастливый сон, будто он приехал в замок, и там его встречает Горный Ветер.

-- Ты получил моё письмо? Жёлтый Лист арестован?

-- Да, и сейчас идёт допрос его людей и разработка его связей. Англичане тоже под замком. Они готовили переворот, но мы всё упредили. Я только ненадолго за списком заехал, из него тоже надо вычищать крыс. А теперь покажи мне, на ком ты снова женат?

-- Сейчас ты её увидишь...

Инти предвкушал сюрприз, но в этот момент почувствовал, что его будят. "Саири, Саири, вставай" -- говорила Морская Волна.

-- Что, мы уже дома?

-- Какое там дома! Замок Инти захвачен, хозяина с охраной убили, трупы на поругание выставили. В Куско переворот, инков убивают!

При детях Морская Волна не хотела давать волю эмоциям, знала, что те, особенно малыш, могут заплакать в такт, и попробуй их успокой, но тут, наедине с мужем, она не выдержала и расплакалась.

Видя в панике плачущую жену, Инти погладил её по волосам успокаивающим жестом.

-- Хоть кто это сказал?

-- Мы тут встретил двоих беглецов из Куско с маленькими детьми. Непохоже, чтобы они шутить вздумали.

Инти сделал над собой усилие и окончательно проснулся.

Что и говорить, вести были скверные. В тот момент, когда Инти шёл на встречу с дурными вестниками, у него ещё была надежда, что они что-то напутали, но, увидев Уайна и Зарю, он понял, что всё всерьёз. Эти люди врать не будут. Мгновенно оценив обстановку, он сказал:

-- Ба, старые знакомые! Узнаёте старика Саири? Рад вас видеть живыми и здоровыми, хотя известия, которые вы мне принесли, меня, конечно, радовать не могут.

-- Ты что их знаешь, что ли? -- недовольно спросил Ворон. -- Откуда?

-- Уайна и Зарю я хорошо знаю по службе. В общем, этим людям вполне можно доверять. Кроме того, они не просто так с маленькими детьми с места сорвались, явно от опасности бегут. Так что предлагаю принять их к себе.

-- Да куда к себе?! Нам самим ночевать негде, раз в замок Инти нельзя! И в столицу тем более!

-- Только ещё ссориться теперь не хватало. Давай, Уайн, расскажи лучше, куда путь держишь!

-- В город Звездочетов. Впрочем, мне не так уж важно, куда бежать из родного селения, где родичи Скользкого Угря, ты ведь помнишь эту историю, не упустят случая надо мной расправиться. Тебе уже сказали, наверное, что в Куско переворот и погромы. И что все обитатели замка Инти убиты, а их изувеченные трупы выставлены в Рубеже. Инков убивают в погромах, Первый Инка, по слухам, в тюрьме, Радугу прилюдно сожгли, а потом её изувеченный труп по городу таскали.

Инти потребовалось немало сил, чтобы сохранить самообладание.

-- Значит, сожгли... да... А Горный Ветер?

-- Его дом взят штурмом. Я слышал, что он покончил с собой при аресте...

-- Выпил яд?

-- Вроде, да. Не знаю чему верить. Выставленного на поругание трупа я не видел и ни о чём таком не слышал. Больше ничего не могу сказать.

Заря поразилась, что Инти от известия о яде как будто успокоился. Как будто ему сообщили не о самоубийстве, а наоборот, что его сын жив и сбежал. Или это он так мастерски владеет собой? Или просто боялся бесчеловечных пыток, рядом с которыми лёгкая смерть кажется милостью? Тем временем Инти деловито спросил:

-- А в самом замке Инти сейчас что происходит?

-- Говорят, что туда привезли каких-то пленников для пыток.

Тем временем все остальные караванщики столпились на площадке. Инти сказал:

-- Сейчас немного времени у нас ещё есть. Так что как раз самое время обсудить, что делать дальше. Все в сборе?

-- Все, -- сказал Ворон, -- но только я всё-таки не доверял бы этой парочке.

-- Которая спасла нам жизнь. Потому что,сунься мы в замок Инти без предупреждения, наш конец был бы очень печален.

После чего он сделал жест рукой, показывающий, что сейчас он будет говорить перед всеми и что надо замолкнуть.

-- Братья мои, все мы оказались теперь в очень сложном положении. Замок Инти захвачен, в Куско переворот, инков убивают, и для нас ехать в Куско равносильно самоубийству. Может, у кого-то из вас есть какие-нибудь соображения, что нам теперь делать? У меня мысли есть, но выскажу я их после вас.

Первым взял слово Ворон:

-- Что я могу сказать? Убитых не воскресишь, Первого Инку на престол не вернёшь. Наше государство пало, и его присяга больше не действует. Думаю, что надо ехать домой в Тумбес. Может быть, там сохранилась законная власть. Хотя я понимаю, Саири, что у тебя дома нет и свою... жену тебе привести некуда.

-- Я готов предоставить тебе свой дом, -- сказал Коралл, -- уверен, что мои родители согласятся...

-- Взять трёх лишних жильцов? -- спросил Ворон. -- Ну-ну!

-- Уговорю. Кстати, Ворон, а у тебя вроде родителей нет, так почему их к себе не возьмёшь?

Уязвлённая женщина в шрамах тут же ответила:

-- А я сама бы к нему в дом не пошла. Но разве об этом надо сейчас думать?! Братья! Здесь, в замке, превращённом в тюрьму, сейчас пытают наших братьев. Вместе с тем, там едва ли много охраны. Наш долг -- попытаться освободить несчастных. Сволочами будем, если не попытаемся!

-- Допустим, у нас даже и получилось бы, -- ответил Ворон. -- Половина из тут стоящих при этом стали бы трупами, а другая половина не знала бы что делать с полутрупами, которые мы бы освободили. Уйти с ними было далеко затруднительно, так что нас нагнали бы англичане и их сторонники и всех бы укокошили. Замечательный конец!

-- По твоей логике, никого из беды выручать не надо, опасно, видите ли! -- вскипятилась женщина. -- Если бы все так рассуждали, то и Тавантисуйю бы никогда на свете не возникло!

-- Моя жена права, -- сказал Инти. -- Мы инки, и наш долг -- спасти своих собратьев, которых ещё можно спасти. Впрочем, замок Инти нужно взять и по другим причинам. Потому что в противном случае нам всем вообще конец. Вы знаете, что по всем документам мы идём под ненастоящими именами. Но ведь где-то в недрах нашего управления должны быть документы, которые указывают, кто есть кто. А если они попадут в руки врагов, то нам и нашим близким не поздоровится. Значит, мы должны эти документы добыть. А находятся они в замке Инти.

-- Но Саири, если они там, то, может быть, они уже в руках захвативших его? -- спросил Коралл.

-- Ну, во-первых, англичане могут и не знать, что они там, -- ответил Инти, -- даже о самом факте их нахождения там знают немногие, а уж о том, как открыть тайник, знают вообще единицы.

Ворон добавил:

-- Горный Ветер говорил мне, что где находится тайник с ними и как его открыть, знали только три человека. Может быть, четыре, если он таки жене разболтал. Понятно, что это сам Горный Ветер, Инти, но третьего он не назвал. Только без знающего человека тайник не откроем ни мы, ни они. И как ты собираешься его открывать, если среди пленников не окажется нужного человека?

Инти на секунду заколебался, а потом сказал:

-- Я знаю секрет и открыть тайник смогу. Но я не стал бы утверждать так категорично, что тайну знают только трое. Может, ещё несколько человек. Может быть, кто-то из них сейчас как раз корчится под пыткой, и из него стараются вырвать секрет.

-- Не думаю, что они выдадут нас даже под пытками, -- сказал Коралл, -- столь ненадёжным людям такой тайны бы не доверили...

-- Не суди поспешно, -- ответил Инти. -- Я знал одного человека, которого никто бы никогда не попрекнул в недостатке воли и мужества... Попав в руки врага, он выдержал все пытки, ибо у самого него хватало воли вынести любую боль, но когда к нему привели его юную невесту и пригрозили обесчестить у него на глазах, а испуганная девушка сама стала просить его сознаться, он выдал всё... Потом он погиб в подвалах инквизиции... Горный Ветер мог передать секрет жене. Он не стал бы этого делать без нужды, но нужда могла возникнуть. И в-третьих, это секрет от тайника мало кто знает. А о самом его месторасположении может знать и кто-то из охраны. Стену при желании можно попробовать подорвать. Враги вполне могут на это пойти. Так что мы должны попытаться освободить наших собратьев из плена, иначе нас самих ждёт страшная смерть. Хотя, конечно, и в словах Ворона есть свой резон. Но, во-первых, никто не говорит, что мы сунемся туда без разведки, а кроме того, мы должны подготовить базу, где мы потом разместим наших раненых и тех, кого удастся спасти из их лап.