И грянул град

-- Нет.

-- Твоя возлюбленная о твоих чувствах знала?

-- Да, но она никакого отношения к заговорщикам иметь не может, и скорее умерла бы, чем кому-то рассказала!

-- Ладно, допустим. Но ведь у тебя есть брат, с которым вы не ладили. Если бы я знал о его проделках в отношении тебя, я бы выгнал его со службы немедленно. Муравьёв в кровать -- это же додуматься надо! Теперь скажи, твой брат знал о твоей сердечной тайне?

-- Да.

-- Ты сам ему сказал?

-- Нет, но он... он случайно увидел, как мы целовались.

-- И возревновал?

-- Нет, всё было не так, как ты думаешь, государь. Он резко поговорил со мной, испугавшись за меня. Ну, он сам так сказал. Он сказал, что я должен прекратить это... в семье он считается старшим, хотя у нас разница в полчаса, но мне всегда велели его слушаться. А мне надоело, я... я понимаю, что он не всегда прав! Ну, вот он меня за непослушание и наказал... Конечно, это было чересчур, но я всё-таки был виноват...

Горный Ветер вставил:

-- Твой брат просто изверг, я говорил с лекарем, он мне расписал подробности. Лучше скажи, Золотой Лук мог связаться с заговорщиками? Ведь кроме него никто не мог сообщить...

-- Мне не хочется думать так. У них, скорее всего, не было на него компромата. И я не знаю, что они могли ему пообещать... Кроме того, думаю, что он не стал бы навлекать гнев и позор на нашу семью.

-- Кстати, о твоей семье. Ты ведь с братом с детства не ладил. А как это твои родные к этому относились?

-- По-разному. Родители считали, что я сам во многом виноват, что я какой-то не такой?

-- Да чем не такой?

-- Сам не знаю... ну, я его раздражал чем-то, не очень понимаю, чем... наверное, просто своим присутствием, поэтому я очень надеялся, что когда вырасту, уеду куда-то подальше. Но в армию меня признали негодным, а вот в охрану взяли. Я сначала думал, что без брата, но отец умолил, мол, братьев негоже разлучать... Ну, в общем, не получилось мне с братом расстаться. И стать таким, чтобы его не раздражать, у меня тоже не получается, хотя я и старался. Но не получилось.

-- Ну, если ты не понимал, чем ты не такой, то и не могло получиться. Но всё-таки я этого не понимаю. Если кто нормальный хороший человек, то он не будет травить кого-то ради развлечения, каким бы тот другой ни был, но, почему же в том, что брат тебя обижает, обвиняли тебя, а не его?

-- Да я сам не понимаю толком. Ну... он же не всех обижает. А один недостаток у меня есть... но мне очень стыдно говорить об этом. Я же не виноват, что с таким пороком родился.

-- С каким таким пороком? Вроде телесно у тебя всё в порядке. Ладно, если у тебя тут есть повод для стыда... пусть тогда Горный Ветер отойдёт, и мы наедине посекретничаем.

-- Ну ладно, ухожу, -- сказал Горный Ветер, -- раз уж ты меня так боишься.

Когда они остались наедине, Асеро сказал:

-- Я понимаю, что о многом тебе трудно говорить, но придётся. От этого зависит не только твоя, но и моя жизнь. Да и жизни многих других людей. Доверься мне как отцу. Тем более что я сам вынужден так или иначе не стесняться вас во многие моменты.

-- Ладно, государь, я сознаюсь. У меня маленький хвостик. Мы в бане сверяли, у меня он и в самом деле меньше всех. А у брата громадный. И он говорил, что такому как я нельзя... нельзя даже думать о женщинах, что на меня никто и не посмотрит.

-- Послушай, но ведь это же бред! Какая разница, что у кого там какого размера выросло? Это ведь от твоих усилий никак не зависит, и увеличить по своей воле ты ничего не можешь. И при чём тут женщины? До свадьбы они этого видеть не должны, а после свадьбы уж как-то друг к другу приспосабливаются.

-- Государь, а ты сам до свадьбы ни с кем не?.. Ведь когда ты женился, тебе уже было 22

-- Ну, если быть точным, 23.

-- Мне как-то говорили, что здоровый мужчина не может до такого возраста оставаться невинным.

-- Чепуха, при чём здоровье? Если человек что-то себе не позволяет, или ему просто некогда, это ни о каком нездоровье не говорит. Среди моих сверстников мало кто себе что до брака позволял, а если и позволял, то старался побыстрее жениться. Но хотя я женился невинным, моя невинность совсем не мешала моей мужественности. Я ушел добровольцем на фронт и воевал, мне порой приходилось принимать непростые решения и брать на себя ответственность, мне было просто не до любви и брака тогда. Как, впрочем, и большинству тех, с кем вместе я сражался. А потом женился, и опять же жил с женой, и других женщин не знал. Ну ладно, вернёмся к тебе. У тебя есть основания предполагать, что на любимой так просто не жениться, и заговорщики пообещали тебе её в надежде тебя этим купить. Так?

-- Да! Но я знаю, что она отвергла и возненавидела бы меня, если бы я ради нашего с ней счастья предал бы тебя, государь. Ведь в случае переворота тебя бы ждала позорная смерть...

-- Да, Роза купить своё счастье ценой моего позора и гибели государства не согласилась бы, -- ответил Асеро. Поймав удивлённый взгляд юноши, он продолжил -- Не бойся, она рассказала мне всё. Ночью я застал её в саду плачущей. Она не могла спать от горя, считая тебя мёртвым. Но я сказал ей, что ты жив и что она сможет тебя сегодня навестить.

-- Государь, я не знаю как и благодарить тебя: брат пугал меня, что если ты узнаешь про наш поцелуй, то меня ждёт позор и смерть.

-- Неужели ты и в самом деле боялся расправы за поцелуи с Розой? Но что я мог сделать тебе? В худшем случае услал бы тебя куда подальше. Расстаться с любимой горько, но ведь в противном случае с ней вообще может беда случиться, ты, надеюсь, понимаешь это.

-- Я понимаю, государь. Мне ещё бабушка говорила, что носящие льяуту стоят над законом, и потому могут сделать с кем угодно что угодно, и потому я должен опасаться. Говорила, что Инти к себе женщин затаскивает и делает с ними разные непотребства, ей об этом подруга рассказала, а она кристально честный человек. Хотя Роза мне говорила, что это чушь, никого в доме Инти не пытают и женщин он не затаскивает. Не знаю, кому верить, может, ей про это просто не говорят. И потому я очень боялся Инти, боялся, что его люди возьмутся за меня и подвергнут пыткам.

-- Неужели ты думаешь, что я терпел бы такое у себя под носом или что не заметил бы? Судя по всему, эту кристально честную подругу твоей бабушки кто-то обманул. И зачем тебя пытать?

-- Чтобы заставить рассказать больше, чем я хотел бы рассказать. Ну или даже из любви к искусству.

-- Что за чушь!

-- Ну, если моему брату нравится издеваться надо мной, несмотря на то, что он мой брат, то почему людям, имеющим власть, не поиздеваться так с теми, кто им не брат?

-- Понятно... то есть ты привык, что вроде бы близкий человек может быть с тобой жесток, потому от неблизких ждёшь худшего. Да, не позавидуешь тебе.

-- Не только в этом дело. Государь, я ещё не все рассказал тебе. Кажется, я видел человека Инти вживую, и это было страшно. В общем, я сначала думал написать о случившемся записку и отнести в дом Инти, но за этим делом меня застал Теосинте. Я ему вкратце рассказал... не упоминая Розу. Он сказал, что будет лучше, если он лично передаст записку людям Инти, а мне лучше возле дома Инти не появляться. И что если от меня захотят каких-то уточнений, то меня вызовут. Я вздохнул с облегчением, но потом в моё сердце поселилась смутная тревога. Допустим, меня не вызывают. Но ведь не одного же меня так шантажировали. Кого-то другого тоже могли вызвать, и он мог не устоять. Или устоял, и тоже написал записку... Но вокруг ничего не происходило. Я заподозрил, не предатель ли Теосинте. Или может он нарочно мне такую проверку устроил? Или переданная им записка затерялась? В общем, я решил, что должен написать её ещё раз и занести в дом Инти сам.

-- Похвально, что ты так решил. Ну а вот насчёт Теосинте, это интересно. Всё-таки позволь я обратно Горного Ветра позову, -- но увидел лицо юноши, Асеро понял, что тому эта идея не по нраву. -- Ну ладно, отдыхай, ты устал и тебе лучше поспать. Людей Инти тебе нечего бояться. Да и самого Инти тоже, про женщин всё сплетни, кто-то когда-то видел его с женщинами-агентами и насочинял небылиц. И насчёт Розы не беспокойся. Я даже сделаю так, что она придёт к тебе. Конечно, я не могу выдать дочь замуж за простого охранника, но... ещё мой дед Манко говорил, что заслуживший звание инки достаточно знатен, чтобы бы жениться на дочери правителя. А ты вполне сможешь заслужить это звание, тем более что времена предстоят далеко не безмятежные. А теперь спи, а когда проснёшься, увидишь рядом свою Розу, -- Асеро наклонился, и поцеловал юношу в лоб.

Когда Асеро вышел, Горный Ветер сказал:

-- Ну что, он рассказал тебе что-нибудь важное?

-- Да, это тебя он боится. Ему про твоего отца и про твоё ведомство успели глупостей наговорить, а мне он рассказал много. Будем надеяться, что Розе он ещё больше расскажет. Надо ей сюда тайком дорогу показать уже сегодня.

-- Ты уверен, что стоило рассказывать Розе обо всём? Она не разболтает?

-- Не разболтает. Раз так хорошо свою любовь скрывала, значит, будет хранить тайну и дальше. Понимает же, что от этого жизнь любимого зависит. А кроме того, у меня есть одно соображение... -- Асеро вздохнул, -- нужно всё-таки окончательно проверить, была ли мотивом Золотого Лука ревность, и Роза тут незаменима.

-- Ну ладно. В данном случае ты прав, наверное. Пока лекаря ещё нет, можно мне прямо здесь обсудить, что Золотой Шнурок тебе поведал.

-- Я и сам так хотел, -- сказал Асеро присаживаясь на скамью и пытаясь сообразить, как начать столь важный для него разговор. Теосинте, о котором говорил Золотой Шнурок, был одним из двух замов Кондора, и до тех пор Асеро не доводилось слышать о нём чего-либо плохого.

Родители Теосинте были эмигранты в Тавантисуйю из Мексики. В христианском мире нередко подчёркивали, как много тавантисуйцев готово бежать в христианский мир и как мало желающих поселиться в Тавантисуйю из внешнего мира. В христианском мире многие видели в этом неоспоримое доказательство, что Тавантисуйю представляет собой ад на Земле.

Но на самом деле такой подход лишь изобличал непонимание господ индивидуалистов. Тех, кто считал Тавантисуйю своей второй Родиной, было не так уж мало по всему миру. Но только они стремились не перенести себя в наиболее комфортное для своей тушки место, а распространить разумное государственное устройство среди народа, где случилось родиться и жить.

И родители Теосинте не были тут исключением. С риском для жизни они распространяли книги и материалы о Тавантисуйю. Какое-то время всё шло гладко, но потом они попали в лапы инквизиции, откуда их чудом удалось извлечь людям Инти.

Асеро ещё юношей помнил отца Теосинте, преподававшего испанский и латынь у них в университете. Помнил его искалеченную ногу, побывавшую в испанском сапоге. Помнил его жену, тихую и печальную женщину, служившую в архиве. В Мексике их связь была незаконной, католическая церковь запрещала брак не только священникам и монахам, но и почти всем, кто посвятил себя учёным занятиям. А когда они попали в лапы инквизиции, разумеется, с ней случилось то, что обычно случается с женщинами, если они попадают в руки палачей. Это в Тавантисуйю любая женщина, даже арестованная преступница, даже осуждённая на казнь, неприкосновенна, покусившийся на её честь сам подлежал смертной казни. А палачи инквизиции не щадили ни невинных девушек, ни законных жён, а уж мысль о чести любовницы вовсе должна была казаться им абсурдной. Так что порой мать Теосинте даже сомневалась, не был ли отцом её сына кто-то из палачей. Возможно, оттого и назвала его в честь сорняка, который когда-то дал начало кукурузе, а теперь лишь засоряет её посевы. Тем более что склонности к учёным занятиям сын от отца не унаследовал. Впрочем, тут они официально считались мужем и женой, а Теосинте -- их законным сыном, и сам отец в своём сыне вроде не сомневался или не подавал виду. Других детей у них не было. Сперва Теосинте, как знающий испанский, некоторое время участвовал в заморских экспедициях и зарекомендовал там себя весьма неплохо, но из-за лёгкого ранения в плечо уже не мог владеть левой рукой так свободно, как правой, и потому от дальних походов пришлось отказаться. Человеку с такой биографией не было оснований не доверять, но слова Золотого Шнурка не могли не настораживать.

Асеро неспешно начал:

-- Горный Ветер, ты ведь знаешь Теосинте, зама Кондора. Тебе случалось по службе иметь с ним какие-то дела?

-- Знаю, случалось. А Шнурок что-то говорил про него?

-- Да. Он сказал, что сначала хотел передать записку через него, дал ему, но раз до твоего ведомства не дошло, значит... Значит, он всё утаил. Или у тебя кто-то всё утаил. Тут просто необходимо разобраться, тем более что ты не раз говорил, что подозреваешь среди своих измену.

Говоря это, Асеро внимательно следил за лицом племянника. Было видно, что Горный Ветер неприятно удивлён и колеблется, о чём говорить, а о чём нет. Наконец он сказал:

-- Ладно, скажу тебе то, чего говорить не хотел. Теосинте -- мой человек. И стал моим тайным агентом ещё до поступления к тебе в охрану. Сам понимаешь, на таком важном участке должен же кто-то следить за настроениями юношей. Он втёрся в доверие к белым людям. Он знает испанский, а кроме того, у него примесь крови бородатых, так что это помогло завоевать их доверие.

-- Ну ладно, допустим. А насчёт записки Золотого Шнурка он с тобой говорил? Тогда о подозрении на заговор среди твои люди должны были узнать сильно раньше. Почему этого не произошло?

-- Ну, о том, что дело идёт к заговору и попытке тебя свергнуть, мы с тобой ещё и раньше говорили. Но Теосинте говорит, что ориентировочная дата никак не раньше Райма Инти. Ты ведь знаешь, что может сильно изменится состав носящих льяуту, а идти на риск или нет, они вроде ставят в зависимость от этого. По его словам.

-- Допустим. А про попытки вербовать людей из моей охраны он говорил?

-- Он говорил, что устраивает иногда людям из твоей охраны проверки. Асеро, я понимаю, что тебе это не по нраву. Я и сам не в восторге от таких методов. Но он считает, что тут иначе нельзя. Говорит, что трагическая судьба его отца была предопределена его излишней доверчивостью... И, в общем-то, тут и в самом деле по-другому не очень проверишь.

-- Ну ладно. Допустим, Золотого Шнурка могли так проверять, но опять же зачем было шантажировать его Розой и кто ударил его по голове? Брат?

-- У брата алиби. Всё это и в самом деле слишком подозрительно, конечно, я должен проверить Теосинте. Но сам понимаешь, тут надо со всей осторожностью, не могу позволить себе его засветить перед всеми, я и перед тобой не хотел, да пришлось.

-- Ну ладно, делай как знаешь. Слушай, по компромату на Жёлтого Листа твои люди ничего не нарыли? И сам Теосинте с ним не пересекался?

-- Нет. И тут произошло кое-что нехорошее. Ты знаешь про спецоперацию по поводу ликвидации магната Так вот, магнат убит, это известно более-менее точно. Значит, группа своё задание выполнила. Однако они с компроматом не возвращаются. А по срокам должны если не вернуться, то дать о себе знать. Больше всего я боюсь, что их мог погубить предатель на борту. Конечно, я стараюсь не думать о худшем, но боюсь, что к Райма Инти они могут не успеть. А что именно к этой дате что-то готовится, всё-таки очень вероятно. А если у нас не будет компромата на Жёлтого Листа, то нам будет трудно лишить его льяуту. И всё-таки мне думается, что что-то он затевает. Ты знаешь, что он свою дочь в Кито отослал?

-- Знаю. Но вроде из-за какой-то любовной истории.

-- История и в самом деле была, да только... только я думаю, что это предлог. И что в Куско скоро станет очень жарко...

Допрос Золотого Лука должен был происходить в тронном зале, Асеро восседал при всех регалиях, а Золотой Лук был приведён под конвоем. Всё это было сделано для того, чтобы допрашиваемый почувствовал серьёзность ситуации, перетрухнул и чем-нибудь себя дополнительно выдал, ибо рассчитывать на откровенность со стороны Золотого Лука не приходилось.

-- Итак по ходу разбирательства убийства твоего брата выяснились некоторые до того скрываемые обстоятельства. Известно стало, что ты сначала подкладывал покойному ныне Золотому Шнурку землю в постель, а потом подложил муравейник, и он был жестоко искусан, -- Асеро изо всех сил старался говорить официально, но в груди у него клокотала ярость.

-- Я всего лишь пошутил над ним, -- Золотой Лук намеренно улыбнулся, надеясь этой улыбкой смягчить государя. Однако номер не прошёл, Асеро понимал суть этого трюка и такого лицемерия не жаловал. По прежнему холодно и сурово он ответил:

-- Это слишком жестоко, чтобы быть шуткой. Ты не мог не знать, что вы находитесь на службе и что во время, предназначенное для сна, вы должны хорошо высыпаться, поэтому даже земля в постели -- проступок довольно серьёзный. Но после муравьёв он в госпиталь на два дня загремел! Впрочем, лучше дать слово самому лекарю.

Дворцовый лекарь сказал:

-- Когда Золотой Шнурок, преодолевая неловкость, рассказал о муравьях в постели, я попросил его раздеться. Когда я увидел его тело, я ужаснулся. Его ноги, живот, грудь и спина сильно распухли, и я не знаю, как он терпел страшный зуд. Но сильнее всего пострадали паховые области -- там до того всё распухло, что бедолага не мог помочиться. Если бы у меня не было мази, которая снимает воспаление достаточно быстро, то он мог бы умереть от разрыва мочевого пузыря.

-- Понял, Золотой Лук! -- Асеро не выдержал и даже привстал, чтобы крикнуть это. -- Ты едва не обрёк своего брата на смерть в страшных мучениях! Ты мог стать братоубийцей!

-- Золотой Шнурок всё равно мёртв, что теперь об этом говорить, -- ответил Золотой Лук, пытаясь сохранять спокойствие, но было видно, что открытие этих обстоятельств ему неприятно.

-- Нет, это важно, -- ответил Асеро, -- получается, что собственную жизнь, а также жизнь и здоровье моей семьи и всех гостей дворца я доверял человеку, который муравейник родному брату подложить способен? А если ты так подшутишь надо мной и моими близкими?

-- Хорошо, теперь, когда мой брат мёртв, я могу рассказать правду. Государь, именно мой брат пренебрёг своим долгом. Ведь наш долг состоит и в том, чтобы беречь честь жён и дочерей инков, а Золотой Шнурок завёл интрижку с девой крови Манко. Я сделал ему предупреждение -- он не внял. Да, государь, я виноват. Я должен был донести тебе сразу же, но я испугался за него. Всё-таки родной брат... Да и страшно опозорить так свою семью. Я надеялся, что лёгкий вред здоровью, причинённый муравьями, образумит его и заставит больше дорожить своей плотью, ибо если бы его шашни раскрылись, то он бы так легко не отделался. Мой отец -- человек очень строгих нравов, и я представляю, что бы он сделал с юношей, который посмел поцеловать мою сестру, не имея намерения жениться. Так бы его отделал, что тот потом о женщинах и думать больше не посмел. Да и женщинам он был бы не нужен. Я не думаю, что инки -- отцы хуже, чем мой.

-- Суровый у тебя отец. И с суровыми мерами в воспитании похоже переборщил.

-- А ты бы, государь, что сделал с юношей, который полез под юбку к твоей дочери? Разве не измордовал бы его?

-- Мордовать -- это не по закону, а мы, инки, должны соблюдать законы, или мы не инки.

В этот момент в зал вошла Роза. Направившись к трону, она передала отцу какой-то пакет, а потом вышла. Золотой Лук при виде девушки несколько дёрнулс,я и в глазах у него мелькнуло какое-то возбуждение. Если бы Асеро не следил за ним специально, то, может, и не заметил бы ничего, но теперь у него никаких сомнений не оставалось -- юноша пылает к ней страстью, и на этой почве вполне мог впутаться в заговор. О дочери правителя он не мог и мечтать, но если бы её отец оказался лишён престола, а то и убит... тогда совсем другое дело. Но свою роль надо было доигрывать до конца, так как было обговорено с Горным Ветром.

-- Итак, после всего, что я узнал о тебе, я не могу оставить тебя во дворце. За этот проступок ты отправишься одну из дальних крепостей Огненной Земли, туда новый гарнизон отправится после Райма Инти. А пока будут хлопоты о переводе, ты живёшь в казарме, но по дворцу тебе свободно ходить отныне воспрещается.

Так было нужно для того, чтобы люди Горного Ветра могли следить за ним и выяснить его связи. До Райма Инти должны что-нибудь накопать, а если не накопают, значит, для заговорщиков он уже отработанный материал.

-- Государь, осмелюсь попросить тебя об одном. Отпусти меня на Райма Инти съездить до родного айлью, хочу перед разлукой увидать своих родных, это ведь недалеко, в Счастье, полдня пути от столицы. Потом я вернусь, обещаю!

-- Этот вопрос будешь решать со своим непосредственным начальством, но, думаю, разрешат.

Юношу увели. Асеро уже думал встать с трона и уйти, но тут в зал вошёл Жёлтый Лист.

-- Государь, я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, -- сказал Главный Глашатай, войдя и почтительно склонившись.

-- Хорошо, -- ответил Асеро, сходя с трона. Как носящий льяуту, Жёлтый Лист имел право требовать это. -- Пошли тогда во внутренний сад.

-- Только чтобы твоя Луна и её родня нас там не подслушивала.

-- Тебе повезло, Луна у сестры.

Очутившись во внутреннем саду и убедившись, что никто не подслушивает, Жёлтый Лист сказал:

-- Государь, я подозреваю заговор против тебя.

-- Вот как? И кто главный заговорщик?

-- Твоя супруга. В твоё отсутствие она изменила тебе с англичанином!

-- Сейчас ты мне будешь пересказывать бредовые сплетни. Я знаю её уже семнадцатый год. Она всегда была мне верной супругой.

-- Ты забыл, что в юности её подозревали в связях с убийцами Горного Потока? Только отец и брат её отмазали.

-- Про эти дела я знаю лучше тебя, но не хочу обсуждать. Были у Луны ошибки молодости -- но что с того? На её руках нет крови. И она любит меня.

-- Если тебя волнует собственная безопасность -- отошли её от двора до выяснения всех обстоятельств. Верить нельзя самым даже самым близким людям, вспомни жену Инти... Или вот я отослал дочь -- потому что ей тоже не верю.

-- Не веришь?

-- Она потеряла девичью честь, хотела меня без выбора оставить -- мол, выдай меня замуж за того, с кем я переспала. Гадюка!

-- Ну и выдал бы. Или жених совсем плох?

-- Не в этом дело -- я не прощаю ослушания. А ты бы своей дочери простил досвадебные шалости? Говорят таки, что твоя Лилия...

Асеро ответил довольно сердито:

-- Будет вопрос -- буду и решать. Послушай, если досужие сплетни -- единственное дело, с которым ты ко мне пришёл, то лучше уйди пока я не разозлился. У меня ещё куча дел.

-- Есть у меня ещё одно дело: англичане требуют, чтобы в нашей Газете была опубликована статья Дэниэла в защиту принципов свободы ведения хозяйства. Он настаивает на публичной полемике. Вот она, посмотри, -- и Жёлтый Лист вручил Асеро тетрадь с двумя-тремя исписанными разворотами. Асеро пробежался по ним глазами -- в принципе ничего нового по сравнению с теми аргументами, которые Дэниел выдвигал тогда на прогулке, он так и не родил.

-- А если не опубликуем, тогда что?

-- Тогда будет шум на тему того, что у нас никому не согласному с инками слова не дают, потому что тирания. И сам понимаешь, такой шум -- это на шаг ближе к войне. Конечно, начать войну не во власти Дэниэла Гольда, но захочет он -- мы станем перед ними в долгах как в шелках. И ни кто иной как ты в этом виноват -- подписал документ, не прочитав английскую часть. Так что же ты плачешь теперь?

-- Я не плачу. Но если они готовы начать войну за любой чих, то всё равно начнут рано или поздно.

-- Однако наши амаута не поймут, если ты доведешь дело до войны по такому пустячному поводу.

Асеро на миг показалось, что вместо браслетов у него на руках незримые кандалы. Ну да, конечно, может ли считать себя свободным человек, которому диктуют с такой наглостью. С другой стороны, может, и не стоит так упираться в этом вопросе? Асеро понял, что его уже просто тошнит от всего, что связано с англичанами. Преодолевая себя, он сказал:

-- Но вообще это дать можно, если рядом дать разбор статьи с наших позиций.

-- Хорошо, но кто его будет писать? Это нужно уже к завтрашнему дню.

-- Среди амаута хватает толковых людей. Вот тот же Кипу...

-- Он уехал к родным в Чимор. Впрочем, будь он даже здесь, я не стал бы с ним связываться. Он -- человек необязательный, и не умеет делать работу к сроку.

-- Ну ладно. А Золотой Подсолнух чем плох?

-- Тем, что слишком мало на нашей земле прожил. И не доучился ещё. Так что столь важное дело ему доверить нельзя. Вообще зря ты его сделал своим любимчиком -- предаст он тебя при первой же возможности.

-- Послушай, давай не будем об этом. А статью, похоже, придётся писать мне, -- Асеро вздохнул, с грустью думая, что ради этого придётся пожертвовать послеобеденным отдыхом, что после полубессонной ночи было совсем некстати. Но надо значит надо, в крайнем случае, съест несколько лишних листьев коки.

-- Буду ждать статью к закату, государь, -- сказал Жёлтый Лист, и вдруг поспешно удалился. Асеро даже удивился на какой-то момент, но тут увидел, что в сад вошёл Горный Ветер. Очевидно, Желтый Лист не пожелал с ним сталкиваться.

Тот подошёл, огляделся по сторонам, и сказал шёпотом:

-- Вот что, Государь...Я поговорил с Теосинте. Да, в охране зреет что-то нехорошее. И замешан или Кондор, или Горный Хрусталь, или сам Теосинте. Он-то, конечно, на двоих других кое-какие улики приводил, но его слова проверять надо.

Стараясь также не сходить с шёпота, Асеро ответил:

-- Кондор? Нет, я никогда не поверю в это. Он ведь получил свою должность после того, как грудь заслонил меня от убийц и выжил после тяжёлого ранения. Нет, это невозможно!

-- Я понимаю тебя, Асеро. И потому лучше нам вдвоём с ним поговорить и не во дворце. И желательно как можно скорее. Да, думаю, и тебе самому хочется поскорее избавиться от таких страшных подозрений к людям, которым ты привык доверять.

Асеро со вздохом подумал, что статью теперь придётся отложить на вечер, и он может не успеть до заката...

В удалённый угол парка шли три воина в закрытых шлемах-масках. В руках один из них нёс холщовую сумку, где, приглядевшись, можно было увидеть торчащее из неё горлышко бутылки и угадать какую-то снедь. Посторонний наблюдатель, скорее всего, подумал бы, что те тайком от командования решили хотя бы в свой свободный день выпить и закусить. Средний обыватель скорее отнёсся бы к такому с пониманием -- не всем так легко переносить обязательный для армии запрет на алкоголь (впрочем, если бы их остановил какой-нибудь военный патруль, проверяющие, к своему удивлению, и в самом деле обнаружили в бутыли сок, а не вино).

Во время послеобеденного отдыха в парке было мало народу, большинство горожан предпочитало отдыхать в этом время или дома, или там, где они обедали, а привычки обедать в парках жители Куско не имели.

Трое воинов расположились на уединённой полянке, предварительно осмотрев окружающее пространство на предмет лишних свидетелей. Убедившись, что таковых не оказалось, один из них сказал:

-- Всё чисто, можно снимать шлемы!

-- Может, лучше поговорим в шлемах? -- не очень решительно предложил другой.

-- Ни в коем случае! -- сказал первый, снимая шлем. -- В шлемах мы будем стараться говорить громче, чем надо, мне уж по службе положено знать об этом моменте. И вообще, Кондор, во время разговора я хотел бы видеть твоё лицо. Конечно, ты последний, кого мне хотелось бы подозревать, но всё-таки...

-- Горный Ветер, я клянусь, лучше мне умереть, чем предать своего Государя, пусть бы даже и невольно, -- сказал Кондор, покорно снимая шлем.

-- Да верю я тебе, Кондор, -- сказал Асеро, тоже снимая шлем и глядя прямо в глаза собеседникам -- никто тебя ни в чём не обвиняет, но надо разобраться, причём от самой основы. Я честно понять не могу, ведь в охрану должны отбираться лучшие из лучших, верные из верных, а получается как-то не так. Ведь ты же мне и сам жаловался иногда, что они про меня сплетничают.

-- Государь, сам понимаешь, что в охрану людей отбираю не я. Это происходит в рамках воинского призыва. Самых здоровых и сильных отправляют в армию на границу, но если парень вроде здоров, но всё-таки есть какая-то мелочь, и лекарь из айлью рекомендует лучше служить в охране, то к нему прислушиваются. Конечно, если семья лояльная и за него есть нужные характеристики.

-- А когда я вчера изучал статистику, заметил, что из одних мест в охрану поступает больше чем из других, -- сказал Горный Ветер, -- ты это объясняешь тем, что в этих местах лекаря более придирчивые? Или дело не только в этом?

-- Я не знаю. Ведь этим занимаюсь не я. Человек, который работал с нынешним призывом охраны, идёт по ведомству Славного Похода и сейчас путешествует с ним.

-- Ладно, спросим, когда вернётся, -- сказал Горный Ветер, -- но вот Золотой Лук здоров как бык. Такому бы изначально на границе служить, а не в столице. Почему его в охрану определили?

Кондор ответил:

-- Ну, они с братом из двойни, брат у него и в самом деле слабым родился, да и видно, что слабее. Конечно, сам Золотой Лук и в самом деле здоров как бык, но считается, что близнецы всё равно слабее обычных людей.

-- Кем считается? -- спросил Горный Ветер.

-- Лекарями некоторым, правда, другие с ними не согласны. Да ты и сам наверняка видел их заключение о здоровье.

-- А ещё про кого так считается? -- задал уточняющий вопрос Кондор.

-- Ну, если мать полный срок дитя не доносила, и мальчик слабым родился... Даже если он потом здоровый, всё равно лучше не рисковать, такие чаще болеют... Ведь в охране всё-таки комфортнее, чем в армии.

Асеро даже поперхнулся соком из бутылки от неожиданности. Прокашлявшись, он сказал:

-- Хорошо, что в дни моей юности такими вещами никто не заморачивался. Какая разница, кто там каким родился. Если парень здоров, то здоров, если болен, то болен.

Кондор ответил:

-- Да в общем-то его во многом из-за брата в охрану отправили, считается, что двойню разлучать нехорошо. Хотя сам Золотой Шнурок скорее рад был бы куда подальше от брата. Он мне сам так говорил после нанесённой ему обиды, но те, кто принимал решение, считал иначе.

-- Ну ладно, -- сказал Горный Ветер, -- суть-то не в этом. Ведь чтобы не просто в охрану к абы кому попасть, а именно во дворец, нужна рекомендация от старейшины айлью, от учителя, у которого парень учился, да ещё от пары уважаемых человек в айлью, желательно инков... у всех, кто у тебя служит, эти условия соблюдены. И, тем не менее, не так давно ты вот выгнал двоих охранников из-за того, что они на карауле напились. Да и вообще замечаешь у своих парней дурные наклонности. Как ты это объясняешь хотя бы себе?

Кондор вздохнул:

-- Я и сам много ломал над этим голову. Могу предположить два объяснения. Или юноши, попав из своих деревень в столицу, вдали от родных и привычного окружения, меняются в худшую сторону, ибо те, перед кем они стыдились дурного, остались дома, или же их рекомендатели не замечали в них дурных черт, которые опять же больше видны здесь, чем были видны дома.

-- Хорошо, Кондор, а можешь сформулировать суть этого дурного? -- спросил Асеро. -- В чём оно состоит? Тогда, может быть, дело понятнее станет.

Кондор несколько замялся:

-- Да вроде, на первый взгляд, ничего серьёзного. Ну, сплетничают, ну обсуждают тебя государь...

-- А что во мне такого обсуждать можно?

-- Государь, некоторые считают, что ты ведёшь себя не совсем как мужчина. А ведь государь должен быть даже более мужчина, чем в среднем.

-- Вот те раз! Что же не так с моей мужественностью? Разве я когда-нибудь позорно струсил? Или проявил безволие? Или наплевал на долг? Или не сдержал слова? Или... ну в чём меня вообще можно упрекнуть?!

-- Ни в чём из того, что ты перечислил. Но ведь они наблюдая твою жизнь, видели, что ты живёшь только с одной женой и никогда не проявлял интереса к посторонним женщинам.

-- А что тут такого? Одной женой обходится большинство тавантисуйцев, а в христианском мире больше одной жены вообще нельзя по закону.

-- Но в христианском мире богатый человек обычно... Ну, ты понимаешь.

-- Наставляет рога мужьям и губит девиц?

-- Да...

-- Неужели они хотят, чтобы я вёл себя так?

-- Ну, некоторые считают, что если мужчина так себя не ведёт, то у него что-то не в порядке с мужеской силой, -- щёки Кондора налились румянцем. -- Ты знаешь, государь, я девственник и хочу остаться им до конца своих дней, не желаю променять службу у тебя на объятья самой лучшей из женщин. Ведь женатому мне было бы невозможно исполнять свои обязанности столь же усердно. И потому я не очень понимаю во всём этом....

Асеро считал такую заморочку Кондора неправильной в конце концов, и хорошая жена никому не помешает, можно даже во дворце поселить, но сейчас явно не время спорить на эту тему, и потому продолжил:

-- Ну ладно, а ещё за что они меня осуждают?

-- Не серчай, государь, но ведь ты иногда делаешь ту работу, которая женской считается. Ведь можешь и полы помыть, и еду приготовить, и с детьми нянчишься... В общем, женскую работу делаешь.

-- А то они в казарме полы не моют!

-- Моют, но это пока служат, а у тебя жена есть.

-- Но жене не всегда сподручно. Да и вообще, какая доблесть в том, чтобы всю работу по дому на женщин переваливать? Просто мужчине чаще некогда этим заниматься, но раз мне жена помогает мои обязанности исполнять, документы и статьи за мной вычитывает, то почему мне зазорно ей с её обязанностями помогать справляться? Или они считают, что женщина должна всем и всё, а мужчина никому и ничего?

-- Я ни в чём не упрекаю тебя, государь! Но они видят в этом что-то такое... что-то позорное. И ведь на это никакого отбора нет, этого никто не проверял! И как с этим быть, не знаю. Я, конечно, провожу беседы, стараюсь быть с такими болтунами построже, но сами понимаете, что они уже не дети и изменить их мировоззрение тяжело.

-- Мда... -- сказал молчавший до того Горный Ветер, -- такие вещи и в самом деле никто не проверял, в голову ведь не придёт проверять на это! И перепроверить такое как, вслух-то они будут отрицать, что тебя за это не уважают, в лучшем случае скажут, что мужчине женские работы исполнять не подобает. И к чему тут придраться?

Асеро сказал:

-- Ладно, Кондор, угощайся, мы-то с Горным Ветром уже отдали должное снеди, а ты и не притронулся. Проблему ты обозначил, а как уж её решить, тут думать надо не один день. Прежде всего, надо понять, специально ли такие по рекомендации попадают, или это общее поветрие среди нынешней молодёжи. Вот в годы моей юности шли войны, и как-то не было вопросов, кто мужчина, а кто нет. Если ты воевал добровольцем и тем более отличился в боях, то кто в здравом уме подвергнет сомнению твою мужественность? А не знающая войны и настоящих трудностей молодёжь как раз будет доказывать себе свою мужественность через вот такие глупости, как сомнительные поступки в половой сфере или показную брезгливость к женской работе.

-- Это ты исходишь из того, что вся молодёжь такая, а не тебе таких подбирают.

-- Брось, Горный Ветер, как-то подбирать юношей в охрану по этому признаку... Это как-то глупо.

-- Почём знать. Во всём, что с тобой связано, лучше перебдеть. Вот Кондор, ведь так получилось, что некоторые охранники из твоего айлью, и всего на пять лет моложе. Вот про них можешь рассказать поподробнее?

Видимо, Горному Ветру уже надоело это предисловие, и он решил перейти к прямому допросу, пусть и замаскированному под дружеский разговор. Кондор ответил:

-- Да всего четыре человека, из них два -- Золотой Лук и Золотой Шнурок. Ну, про первого вы знаете, ко второму у меня не было никаких нареканий, он-то как раз ко всему этому питал отвращение. Ну, ещё те парни, что напились на карауле, но о них ты знаешь не хуже моего. Кстати, они ведь людей из твоего ведомства в подставе обвиняли. Мол, это твой человек их соблазнил вина выпить. Скажи, это правда или нет?

Горный Ветер ответил:

-- Ну, допустим, кое-кто из моих людей проявил такую сомнительную инициативу, но какая разница? Соблазняют -- не поддавайся, силой в них вино никто не вливал.

Кондор наконец-то принялся за еду, и после паузы добавил:

-- Я бы скорее другое отметил. Вы ведь слышали об эксперименте с продлением школьного обучения? Это по ведомству Верховного Амаута проходит и в ограниченном количестве айлью под столицей. Так вот у меня очень многие из охраны как раз через это прошли.

Асеро в душе подосадовал, что забыл спросить об этом важном обстоятельстве, и хорошо, что Кондор напомнил сам.

-- Вот так? А почему так? -- спросил Горный Ветер.

-- Да на самом деле ничего удивительного. Когда из школы выходят мальчиками, и потом до службы в армии несколько лет остаётся, учителю тяжелее характеристику дать, чем если они потом у него учились вечерами... Так что поневоле такой перекос.

-- Хм... понятно.

-- Ну, в общем, тут есть какая-то связь. Как раз те, кто дольше обучался и вроде должен был быть культурнее и лучше сверстников, наоборот, как раз склонен к сплетням, самооправданиям и прочему. Как это объяснить, не знаю.

-- Радуга это дело отлично объясняет, -- сказал Горный Ветер, -- я говорил с ней, и у неё скоро диспут на эту тему с Заколкой. Проблема не в том, что долго учат, а что учат не тому. Идея личности, как её понимают европейцы, с изрядной гнильцой, а европейская культура вокруг неё крутится. Казалось бы, кто, как не амаута, должны понимать, что европейская культура и те ценности, которые европейцы проповедуют, не могут быть совсем не связаны с теми мерзостями, которые европейцы творят по всему миру. Ещё горький пример моего брата Ветерка показал мне, что идеализация Европы -- вещь отнюдь не безобидная. Если бы некоторые преподаватели Тумбесского университета не ставили бы европейскую культуру выше нашей, их миссионеры нашли бы у нас куда меньше благодарных слушателей. А так семена упали на уже удобренную почву. Но амаута порой глупо упираются, мол культура отдельно, а нехорошие дела отдельно. И хоть ты тресни им что-то доказывать!

-- То есть вы оба хотите сказать, что молодёжь по недомыслию учат чему-то не тому? -- переспросил Асеро,

-- Или по недомыслию, или специально, -- сказал Горный Ветер, -- во всяком случае, среди амаута не так уж мало поклонников Европы. Ведь иные амаута даже сожалели, что тогда выбрали тебя, а не Горного Льва, мол, тот более европейски мыслил и как-то больше духом европейской культуры, чем ты...

Асеро вздохнул:

-- Дался им этот изменник! Ну да, логика у них простая: раз кто-то культурный, то человек в общем и целом хороший, то пусть и ошибся где и переоценил свои силы, а что он изменник, этого они не понимают. Возможно, что и сам Горный Лев не считал себя изменником, а думал, что это он использует европейцев.

-- Да не в этом дело даже, -- ответил Горный Ветер, -- даже если бы не было всей этой некрасивой истории, европейцы бы всё равно считали тебя тираном. Любой Сапа Инка для них Тиран уже в силу того, что он Сапа Инка, и каким-то их представлениям о законном правителе не соответствует. Даже если ему нельзя предъявить ни одного трупа.

-- Похоже, моя дочь Лилия меня тоже тираном считает. Конечно, что к ней с Розой пришлось охрану приставлять, это её раздражает. Но скажи, Кондор, вот кто решал, с кем ей идти на прогулку, ты или Теосинте? -- это был тот вопрос, который Асеро задал по договорённости с Горным Ветром. Теосинте явно показывал на Кондора.

-- Теосинте. Впрочем, я всё равно потом расспрашивал, где, мол, были. Все как один говорят, что она каждый раз посещала то место, куда собиралась. Только вот я им не очень верю. Зная легкомысленный характер Лилии, можно быть уверенным, что она хоть раз или два должна была отклониться с маршрута. Но тут я всё-таки надавил на одного, он сознался вот в чём. Лилии действительно очень хотелось личной свободы, она договорилась с охранником, что ему тоже даст погулять, а сама побудет без охраны, и она погуляет свободно, и он, а в определённый час они встретятся вместе и пойдут домой. Ну и согласился он. Сказал, что и другие так делают, кое-кому она даже безделушки даёт.

Асеро был озадачен:

-- Какие безделушки? Откуда она их берёт? Кондор, ты не хуже меня знаешь, что у нас в доме порядок жить без излишеств.

-- Вот сам в недоумении. Сейчас они с Розой вроде в библиотеку пошли, и в охрану я им надёжного парня дал.

-- Ну откуда ты знаешь, кто надёжный, кто нет? Кондор, может, пока ситуация не прояснится, ты её сам провожать будешь?

-- Я всегда готов выполнить свой долг перед государем.

Горный Ветер сказал:

-- Асеро, я бы не был так поспешен с выводами.

-- Брось, Горный Ветер, сейчас, глядя в честные глаза Кондора, очевидно, что он ни в чём не виноват.

-- Ну, это ещё вопрос. Теосинте тоже говорил, что Лилия подкупает охрану за безделушки, и что безделушки ей кто-то даёт, но он подозревает, что это либо Кондор, либо Горный Хрусталь. Но Горный Хрусталь, учитывая его путешествие с нами, не мог их давать. Разве что заранее весь запас, и большую часть охраны подговоришь... А так у одного честные глаза, у другого...

Кондор сказал чуть помявшись:

-- У меня тоже есть кое-что рассказать про Теосинте. Недавно мне пришлось его конфликт с нашей дворцовой поварихой разбирать. Он весьма назойливо ухаживал за девушкой, до чего-то непристойного дело не доходило, однако она просила меня его угомонить. И он ей пытался всучить золотые безделушки. Уверял, что они ему от отца в наследство остались.

Горный Ветер ответил:

-- Да какие безделушки в наследство! Его родителей из когтей инквизиции еле живых вытащили. И если ты не в курсе, там в инквизиции их раздевают до белья, а иногда и того не оставляют. Ну уж кольца, серьги и прочие медальоны сорвать, это вообще святое дело.

-- Я знаю, и примерно это ему и сказал. Но он сказал, что его отцу уже здесь некоторые благодарные ученики здесь дарили. Хотя рисунок на наш не похож...

Тут Асеро сказал, потянувшись к шлему:

-- Простите ребята, но мне нужно на минутку отлучиться, я видел тут отхожее место недалеко за углом.

-- Может, лучше тебя проводить, мало ли...

-- Не стоит беспокойства, в шлеме меня никто не опознает. Доедайте лучше, а потом продолжим. В случае чего я крикну, если что не так.

По дороге в заветное место Асеро заметил в кустах что-то вроде целующейся парочки. Мысленно ругнув распутную молодёжь, которая так развлекается в тайне от ничего не подозревающих родителей, он прошёл, куда намеревался. По дороге обратно он тоже совершенно не намеревался приглядывать и прислушиваться к легкомысленной парочке, если бы не услышал имя своей дочери. Незнакомец шептал ей на ухо:

-- Я клянусь тебе, Лилия, что скоро твой отец уже не будет для нас препятствием!

Асеро вздрогнул от этих слов. Не может быть... Как хотелось убедиться, что речь не о нём и что там всего лишь тёзка его дочери... Но, увы, заглянув за куст, он убедился, что ошибка исключена, Лилия обнималась там с каким-то английским хлыщом.

В ужасе Асеро отшатнулся. Сдавленный крик застыл у него на устах. Несколько мгновений несчастный отец не мог прийти в себя. Сердце у него резко заболело. Неужели его дочь, его любимое дитя даже без насилия и давления смогла отдать своё девичье сокровище чужеземцу и теперь навеки опозорена? До последнего он не верил всем слухам и подозрениям, и вот теперь узрел прямое доказательство... Собравшись духом, Асеро крикнул:

-- Ребята, на помощь! Держите мерзавца!

И приставил шпагу к горлу мерзавца. Их взгляды встретились, и Асеро был неприятно поражён, что это не просто англичанин, а Розенхилл.

Разумеется, тот должен был испугаться, но, видимо, хороший актёр умел не выдавать страха наружу, да и быстро понял, что враг один и ещё есть шанс выкрутиться.

-- Отпусти его, отец, -- взмолилась Лилия, -- мы любим друг друга!

-- Любите?! Да как ты могла Золотого Подсолнуха на это дерьмо променять?! А обо мне подумала?! За что ты меня позоришь? Неужели тебе моя честь безразлична?

-- Честь -- это глупые правила, которые только мешают всем жить. А что мешает, то надо убрать и отменить.

-- Да какая у тебя честь, тиран! -- сказал Розенхилл. -- Ублюдок ты черномазый и плод кровосмешения. Твою мать пьяный сапожник трахнул, а ты на престол залез. Разве может быть что-то хуже простолюдина на престоле? Ты своей глупостью и самодурством превратил собственную страну в ад, и даже в семье у тебя нет авторитета. С чего твоя дочь будет беречь твою честь, если ты когда-то взял силой её мать!

Как ни старался Асеро совладать с собой, но такие обвинения его настолько обескуражили, что на какой-то момент он ослабил контроль, и Розенхилл сумел как-то выскочить из-под острия шпаги и убежать, тем более что Лилия, спасая любовника, тоже попыталась сцепиться с отцом. В это момент подбежали Горный Ветер и Кондор. Указав на убегавшего, Асеро крикнул:

-- Ребята, держите его! Я жив, не ранен, с дочерью сам разберусь!

Тем более что Лилия, поняв, что отец не собирается преследовать любовника, перестала удерживать отца. Он только печально взглянул на неё и сказал:

-- Лилия, не уходи, теперь, когда я уже всё знаю, давай поговорим откровенно. Мне очень плохо сейчас, и если ты уйдёшь, то моё сердце разорвётся от горя.

Асеро бессильно опустился на скамейку рядом и горько заплакал. Лилия стояла перед ним в растерянности. Морально она уже приготовилась к скандалу, но слёзы отца привели её в замешательство.

-- Как же так получилось, дитя моё? Почему ты отдалась этому мерзавцу?

-- Он не мерзавец, -- ответила Лилия, -- мы с ним любим друг друга. Он не виноват, что я твоя дочь и ты никогда не позволишь нам быть вместе. Что ты в своём тиранстве выслал его из страны за какой-то пустяк, который ты счёл оскорблением. Но он любит меня.

-- Лилия... Ну, если бы ты хотя с Золотым Подсолнухом набедокурила... Но это же белый человек, ведь он до этого на своей родине по борделям ходил, неужели тебе не было противно... Подумай, теми же руками, которыми он ласкал тебя, он при этом....

-- Я люблю его, мне с ним хорошо, а прошлое и всё остальное не важно, -- беспечно ответила Лилия.

-- А если он не любит тебя?

-- Любит. Я по глазам могу понять. Моё чутьё тут безошибочно.

-- Почему ты так уверена?

-- Потому что на меня обращали внимание многие. Так что я знаю цену мужскому взгляду.

-- Ты веришь в его клевету на меня?

-- Я знаю, что он так думает. Хотя, наверное, он не прав. Про тебя говорят, в юности ты вообще бегал от женщин. Белые люди смеются над такими. Ты знаешь, как они их называют?

-- Знаю! Почему-то это они считают позорнее, чем сломать жизнь какой-нибудь девушке, и обречь её бросить незаконное дитя в сточную канаву с нечистотами. Нет, что вы, это не стыдно! Стыдно, когда человек ничего такого не делает, а хранит свою юность в чистоте. Да пусть бы он даже и делал с собой кое-что под одеялом, это куда более простительно, чем задирать девушкам юбки по подворотням!

-- Папа, ты ничего не понимаешь в жизни.

-- Это ты ничего не понимаешь! А если ты заразилась или забеременела?

-- Заразиться я была не должна, здоровье англичан проверяли.

-- Твоё счастье.

-- Ну а пусть бы и забеременела. Я люблю его, и хочу от него детей. Пусть даже ты бы выслал его из страны -- ты не сможешь разлучить наши сердца!

-- А если бы я доказал тебе, что он не любит тебя?

-- Ты не можешь этого доказать.

-- Лилия, поверь, этот подлец поставил своей целью погубить меня! Он домогался твоей матери, а теперь и опозорил её клеветой. Но раз ему не удалось проникнуть в неё, он для гарантии обесчестил тебя.

Асеро ясно увидел, что Лилия содрогнулась. Такого она никак не ожидала.

-- Не может быть... Ты всё выдумал или тебя обманули! -- быстро проговорила она.

-- Лилия, я всё видел собственными глазами. Стал бы я выдумывать вещи, позорящие моё имя?! Лилия, ты понимаешь, как ты меня подставила?! А если передо мной выбор поставят -- семья или льяуту? Что тогда будет со мной? Мне придётся лишиться льяуту, а через это вся страна полетит...

-- Не полетит она никуда. Выберут другого Первого Инку. А я буду счастлива, что, наконец, перестану быть принцессой и стану принадлежать самой себе.

-- Наивное дитя, ты просто не понимаешь последствий... Хоть объясни, что ты нашла в этом негодяе? Ну, что ты на меня злишься, Лилия?! Разве я был тебе таким уж плохим отцом? Разве я когда-то давил на тебя, требуя выйти замуж за кого-то под угрозой наказания? Когда Ясный Взор, очень достойный юноша, всё-таки не пришёлся тебе по сердцу, я не стал настаивать. Да и с Золотым Подсолнухом ты сама познакомилась и подружилась, так почему ты вдруг решила сменить этого достойного юношу на чужестранца, который тебе по возрасту в отцы годится?! А теперь тебя никто не возьмёт замуж, а я так хотел видеть свою дочь счастливой! Ведь ты не создана для вечного девства!

-- Ладно, я скажу, что я нашла. Жизнь в нашей стране какая-то слишком скучная и размеренная. Одно и то же изо дня в день. Юноша должен служить и добиваться повышения по ступенькам, разве что на войне бывает иначе... У нас люди не умеют и не любят рисковать по собственной инициативе. Я влюбилась в Золотого Подсолнуха, когда мне показалось, что он не такой... Что он способен рискнуть всем. Но он быстро стал тавантисуйцем. Окончательно я поняла это, когда ты пообещал ему синее льяуту. А вот белые люди не боятся ставить всю жизнь на карту. Это так завораживает... Как прыгнуть в воду со скалы.

-- Да уж, прыгнула! А знаешь, почему белые люди так легко это делают? Да потому что не думают о других. И ты тоже... не думала. Золотой Подсолнух... Он ведь любил тебя... до сих пор любит. Неужели для тебя желание нанести мне боль важнее чувств достойного юноши? Хотя раз ты такая, то, может, для него и к лучшему, что ты его женой не станешь! Ему так хотелось любви и счастья... Бедный юноша... Надеюсь, что он не сломается и от твоего удара...

-- Да не так уж он любил меня! Когда я попыталась его соблазнить, он отказал мне!

-- Отказал. Потому что он честный юноша и хотел быть чистым передо мной. А что, по-твоему, раз юноша влюблён, то непременно домогаться должен? Ну, стыдно ему до свадьбы такое делать. И этот стыд -- вовсе не следствие душевного или телесного недуга, как тебе Розенхилл наплёл.

-- Ты хочешь, чтобы я с ним помирилась?

-- Формально ваша помолвка даже не расторгнута, может, он простил бы тебе даже измену, но... я боюсь, что ты сломаешь его.

-- Ты думаешь, его что-то может сломать? Если он даже с братьями-монахами, говорят, спал.

-- Кто тебе сказал такое?

-- Розенхилл... или он его оболгал? Но ведь у них вроде так принято...

-- Лилия, пойми... Среди монахов такое и самом деле распространено, но юноша испытывал к этому отвращение, и в отличие от тебя, его никто не мог совратить по доброй воле! Да, однажды его принудили к этому силой -- наказывали за непокорность, но, несмотря на это, он не сломался, а нашёл в себе силы начать новую жизнь здесь.

Переведя дух, Асеро продолжил:

-- Я хочу понять, почему ты так черства к другим людям? Ну не понимала ты, что Розенхилл негодяй, это я допускаю. Но почему ты хотела причинить боль мне? Ведь мы с матерью любили тебя, может, просто слишком избаловали...

-- Отец, меня смущала моя несвобода. Да, ты и в самом деле не давил на меня, однако ты можешь, имеешь право надавить. А то, что не давишь -- считаешь величайшей милостью, -- Лилия скривилась. -- Ты всё время думал о делах государства....

-- Ну а как же мне было о них не думать? Я всё-таки не крестьянин, а Первый Инка...

-- Мне хотелось любви. А Золотой Подсолнух был застенчив, робок... Мне же хотелось бурной, настоящей страсти. Да не под твоим надзором. И тут -- Розенхилл. Он умел так красиво ухаживать, мне было так хорошо с ним... Так с Золотым Подсолнухом никогда не было. И мне не хотелось отказываться от этого "хорошо" ради какого бы то ни было долга!

-- Но ведь ты знала, что он на тебе никогда не женится!

-- Да, потому что у нас есть жестокий закон, который запрещает браки с чужестранцами. Но Розенхилл сказал, что если бы этот закон отменили, то он непременно бы женился!

-- А знаешь, почему существует этот закон?

-- Чтобы людей контролировать! Ты -- деспот!

-- Вовсе нет. Этот закон придуман не случайно. Или ты не знаешь, как христиане относятся к женщинам-язычницам?

-- Сейчас ты скажешь, что они их только насиловать могут!

-- Не только. Соблазнять тоже. Да только жениться на язычнице они не могут. Точнее, они могут сделать её своей сожительницей, и она по наивности может считать себя законной женой. Но только они сами никаких обязательств перед ней не чувствуют, они считают себя в праве покинуть её и её детей в любой удобный для них момент... Вот потому любовные связи с чужестранцами у нас запрещены, а не из деспотизма. Но вот когда белый человек становится тавантисуйцем, он вполне может жениться на нашей женщине, так как он подпадает под наши законы. Но ведь Розенхилл ради тебя тавантисуйцем становиться не хотел! Он ведь считает, что это мы должны стать другими!

-- А почему бы и не стать другими в чём-то? Разве у нас всё так хорошо и правильно?

-- Потому что мы не можем стать белыми людьми, -- тихо ответил Асеро, -- мы можем стать только их рабами. У нас из дворца пропадали документы, связанные с охраной и схема дворца, скажи мне, ты брала?

-- Да, я давала ему, чтобы он посмотрел путь и вернул на место, он обещал, что вернёт, мне очень хотелось с ним свидания во дворце, а что тут такого?

-- Лилия, он обманул тебя. Это нужно было для готовящегося переворота. Если их планы осуществятся, я буду мёртв или в тюрьме, а ты с матерью и сёстрами тоже будешь в неволе. Кстати, где Роза?

-- В библиотеке. Я убежала незаметно от неё и от охранника.

-- И подставила бедного парня. А теперь скажи, ты веришь мне, что Розенхилл оклеветал твою мать и что он не любит тебя?

-- Верю, -- сказала Лилия, глядя куда-то вдаль. Как бы она ни относилась к отцу, сбросить его слова о матери со счетов она не могла. Любя свободу, она не могла одобрить интимного насилия над кем бы то ни было. -- Похоже, он и в самом деле не любит меня. А значит, я любила не его.

-- Откуда у тебя были безделушки для подкупа охраны?

-- Мне их Розенхилл давал.

-- Ты можешь сказать, кому из охранников ты их давала.

-- Нет, не скажу. Я не имею права выдавать бедолаг. В отличие от соития, это и в самом деле бесчестно.

-- Всё равно ведь доберёмся, что же мне, весь состав охраны менять?

-- Не будь так жесток, отец. Мне хотелось любви, а им -- европейских мелочей, которых у нас нет. Что в этом преступного?

-- Да они убийцу за эти мелочи пропустить могли! Если люди дают себя подкупить, то как им доверять?

-- Да, я виновата. Но я всё равно их не выдам.

-- Сегодня вечером ты дашь показания перед Горным Ветром.

-- Нет, он мне не судья.

-- Да причём здесь это?! Ты ещё не поняла до конца, что была лишь игрушкой в грязных руках заговорщиков?! И если ты хоть частично не попробуешь исправить последствия своей шалости, ты можешь обречь меня на смерть!

-- Скажи мне, что будет с Розенхиллом?

-- Не знаю. Зависит от того, что ещё вскроется. Но неужели тебе жаль того, кто тебя так подло обманул?

-- Нет, не жаль. Только получается, что мне было хорошо с Розенхиллом оттого, что он нехороший, а с Золотым Подсолнухом не было так хорошо оттого, что он хороший?

-- Ну да, Золотой Подсолнух -- это тебе не опытный совратитель. Как я теперь матери о таком скажу? Ну почему ты о нас не подумала?

Лилия только мрачно взглянула на отца. В её взгляде читалось что-то вроде "Всё равно не поймёшь". Асеро подумал, что наверняка где-то в глубине души она должна жалеть о своём поступке, ведь рисковать из-за мерзавца обидно, но сейчас она едва ли скажет об этом, раз уж уверена, что отец ей не судья.

-- Ладно, пошли домой. Матери пока не говори, я лучше сам ей скажу потом.

Вечером Асеро пытался сосредоточиться на злополучной статье, но не очень выходило. Как он ни старался сконцентрировать свою волю, случившаяся беда так придавила его, что было трудно думать о чём-то другом, мысли скакали от аргументов Дэниэла к поведению Розенхилла. Горный Ветер и Кондор после поимки Розенхилла разбирались теперь с охраной, Лилия сидела во дворце и куксилась, Роза вернулась из библиотеки. В любой момент могут дёрнуть для каких-то дальнейших выяснений и перекрёстных допросов. Как ни старайся, а скрыть своё состояние от жены трудно. Хорошо хоть Луна, видя, что Асеро явно не по себе, взяла на себя просмотр остальных материалов к газете. Вскоре она закончила его, и Асеро вышел к посту охраны, чтобы передать курьеру. Одно утешало: как бы ни повернулось дело, с Жёлтым Листом работать осталось недолго. И почти удивился, когда увидел, что с другой стороны пункта охраны стоит Искристый Снег:

-- Асеро, может, ты мне объяснишь, что происходит? По столице ходят самые противоречивые слухи. Ясно только, что каким-то образом высланный Розенхилл оказался тут и что он чуть ли не цветы в твоём саду рвал.

-- Ага, рвал, -- мрачно ответил Асеро, когда пост охраны был уже позади и они остались вдвоём, -- и сорвал мою Лилию. Раз уж Луну достать у него не получилось. Но прежде всего, важен уже тот факт, что приказ носящих льяуту не выполнен. И не выполнен сознательно. Каковы должны быть меры наказания для виновных?

-- Вообще-то смертный приговор. Но... я боюсь, что тут могут быть задействованы десятки, а может и сотни людей. Меня страшит мысль о столь массовой казни.

-- Ладно, этим вопросом займёмся после выявления виновных. Только с Англией надо порвать уже сейчас. Больше ждать нельзя, они совсем обнаглели. Ведь замешан не только Розенхилл. Я уверен, что остальные англичане тоже знали о нём и молчали. А это уже повод для разрыва.

-- Ну, мы не можем так резко разорвать. Это всё равно что сжечь поле, на котором только поднялись всходы, и не дождаться урожая.

-- Искристый Снег, ты всерьёз думаешь, что Розенхилл всё это выкинул по собственному почину? Думаешь, он просто развратник, который не способен отвечать за свои мужеские стати? Нет, я не верю в это. Это часть большого плана против меня. Позор Луны и её выкидыш могли бы принудить меня ко второму браку, но не получилось. Теперь он принялся за Лилию. Соблазнить девицу, формально обручённую с другим, было при его опыте плёвым делом. Теперь её помолвку с Золотым Подсолнухом не восстановишь, я бы на его месте отказался. При том, что он кандидат на Синее Льяуту. А может, и не в нём дело, а во мне. Для любого человека то, что обрушилось на меня, было бы страшным горем. У меня сердце заболело впервые в жизни. Но сейчас я рассуждаю не просто как опозоренный отец, а как правитель. Ведь если они сегодня сознательно и расчётливо оскорбили мою честь, то что будет завтра? Искристый Снег, я понимаю, что лично ты можешь тут не видеть ничего страшного, так как моя опозоренная честь не делает меня хуже в твоих глазах. Но не все же рассуждают так, как ты. А если я из-за позора льяуту лишусь? Это будет очень на руку англичанам. Я ведь не хочу дать им захапать наши богатства, а им нужен кто-то, кто даст.

-- Нет, нет, Асеро, если бы у тебя был явный соперник вроде Горного Льва, но этого нет... Какой смысл тебя позорить, если нет того, кто мог бы этим воспользоваться? Пока я не увижу прямых доказательств заговора, я буду исходить из того, что тут на первом месте любовная интрижка. Твоя дочь настолько прекрасна, что ради неё можно рискнуть жизнью. И тем более интриговать против Золотого Подсолнуха -- кому это нужно? -- спросил Искристый Снег, и вопрос прозвучал так, будто речь шла о чём-то безобидном. Асеро порой приходил в отчаянье от незамутнённой наивности своего законника. А Искристый Снег добавил:

-- Всё-таки, очень не хочется доводить дело до войны. Я постараюсь уладить всё как можно более мягко, но надо сперва посмотреть реакцию англичан.

"Всё-таки не зря тебя родители Ослом назвали", -- подумал Асеро. -- "Чего тут смотреть, и так ясно, что в их глазах Розенхилл -- сама невинность, а я -- жестокий деспот".

Когда Знаток Законов только ушёл, Асеро хотел было опять взяться за статью, но к нему вошёл Горный Ветер.

-- Асеро, дело скверно, часть охраны придётся арестовать. Лучше бы вообще всех отправить в Огненную Землю, но увы, на полную замену состава возможностей нет. Но этой ночью дворец будут охранять мои люди, завтра днём оставшаяся часть охраны, а дальше, наверное, надо присылать какую-нибудь из воинских частей, расположенных за пределами столицы.

-- Почему именно за пределами столицы?

-- Потому что в двух из трёх столичных изменники тоже пытались поработать, я это узнал ещё до того, а если мы такого не знаем про третью, то это ещё не значит, что этого нет. Причём их метод работы... я ещё даже не знаю, чем его можно нейтрализовать до конца. Они просто предлагали юношам книги эмигрантов из Тавантисуйю, и, движимые естественным любопытством, юноши их читали и, привыкшие уважать книги, в общем, терялись, верить или нет. Разве может быть, чтобы в книге всё было неправдой? Конечно, мой человек пытался их переубедить, но какой-то осадок остаётся. Асеро, ты сам понимаешь, что если бы ты был тем дурным и порочным тираном, которого живописуют их книги, ты бы по нашим собственным меркам заслуживал бы отстранения от власти всеми законными и незаконными способами. И потому чтобы защищать тебя, нужно быть твёрдо уверенным, что ты чист и невиновен. А человек, который в тебе хоть чуть-чуть сомневается, он может сам на тебя руку и не подымет, но не факт, что будет защищать от врагов, лезущих на штурм с обвинениями. Понимаешь мою мысль?

-- Понимаю. Только не думаю, что дело дойдёт до штурма или чего-то такого. Я подозреваю, что в ближайшее время носящие льяуту поставят вопрос о том, могу ли я быть Первым Инкой после такого позора. Вот что, твой отец действительно в столь безнадёжном состоянии, что не может приехать в Куско? Ведь всех носящих льяуту я должен буду собрать вскоре так или иначе, и каждый голос будет на счету...

Горный Ветер как будто чем-то смутился:

-- А не можешь отложить хоть дней на десять? Я боюсь, если он сейчас узнает о позоре Лилии, то это его добьёт.

-- Ну, Лилия ему всё-таки не дочь.

-- Ты ведь помнишь, как он на письмо о новом "подвиге" Ветерка прореагировал? И какова будет дальнейшая судьба Лилии?

-- Я не знаю. Но варианта два: либо она помирится с Золотым Подсолнухом, во что я не очень верю, но всё-таки не исключаю, либо станет Девой Солнца.

-- Вот что, а нельзя ли отложить возвращение моего отца до того момента, когда это станет ясно окончательно?

-- Боюсь, время не терпит.

-- Понимаешь, каждый удар, связанный с его родными, мой отец переживал очень тяжёло. Он любил мою мать -- но вынужден был ей изменить, а потом, когда она умерла, он всю жизнь мучился от этой раны, она так и не зажила никогда. Потом Ветерок, потом жёны... Я не знаю, как он прореагирует на беду, постигшую твою семью. Я просто боюсь...

-- Но ведь всё равно же он узнает рано или поздно. А если меня лишат льяуту, то это будет гораздо хуже и для него тоже.

-- Узнает. Но только не сейчас, а когда всё утрясётся. Ты меня не переубедишь, я буду стоять на своём, так как не хочу, чтобы его постигло то же самое, что было после известия о новом преступлении Ветерка.

-- Послушай, можешь сказать мне хоть, что про его здоровье говорит его лекарь?

-- Не могу... увы. Лекарь куда-то уже три дня как исчез, ищут его конечно, но думаю дело плохо. Или он мёртв, или в плену у врагов. Ты знаешь, что отравить человека через лекаря проще всего. Потому лекарь должен быть человеком надёжнейшим. И даже такого могут шантажировать. Боюсь, что это и случилось...

-- Хорошо, а Панголин может твоего отца осмотреть?

-- Может, но... тогда ему тайно надо в замок пробраться.

-- С тайным ходом это не проблема.

-- Ну, хорошо, но ему всё равно надо время для наблюдений... так что сложно. Нужен постоянный лекарь на замену, а Панголину лучше в столице быть. Конечно, если не будет иного выхода... Но сейчас лучше не дёргать отца по-любому. Ты же не хочешь ему дополнительного вреда?

-- Не хочу, конечно... Послушай, а мой начальник охраны как на всё отреагировал?

-- Несчастный в панике и в отчаянии. Я его допросил -- судя по всему, чист как белый лист.

-- Я думаю, что ему пару дней отдыха надо дать, а то ведь всё равно как ему исполнять его обязанности? Если он в ближайшие дни тебе не нужен, я подпишу ему бумагу, пусть съездит домой и в себя немного придёт, хорошо?

-- Хорошо. Лилию, я думаю, лучше опросить завтра, после сверки и обработки всех протоколов допроса охраны, чтобы её два раза не дёргать. И да,

Горный Хрусталь, к сожалению, таки оказался виновен. Найдёны прямые доказательства его связи с Розенхиллом. У него найдены не только безделушки, но и письмо, в котором есть план переворота после Райма Инти. Кондора просто трясёт от всего этого.

-- Послушай, а может быть, дать Кондору небольшой отдых? Раз он в таком состоянии, то едва ли от него будет большой толк. Ведь все показания ты с него снял.

-- Думаю, да. Можешь дать ему отдохнуть.

-- Тогда позови его сюда ко мне, хочу поговорить с ним наедине.

-- Да, это будет нелишним. Иду за ним.

Асеро подумал, что Горному Ветру, хотя он стремительно набирается опыта, до отца ещё далеко. Инти бы, наверное, всё-таки заподозрил бы хоть что-то на его месте.

Кондор вошёл бледный и растерянный.

-- Государь, я виноват перед тобой. И виноват так сильно, что даже просить прощения не смею. Ведь это я всё прохлопал. Накажи меня так сильно, как считаешь нужным. Если казнить, то казнить!

-- Не надо, Кондор. Я помню, как четыре года назад, вернувшись на службу после болезни, ты грудью своей закрыл меня от пуль убийцы, одна из них пробила тебе лёгкое, и ты едва не отдал жизнь за меня. Я не могу казнить человека, которому сам обязан жизнью.

-- Но ведь я был обязан тебе больше, чем жизнью. Я был обязан тебе честью, государь. Впрочем, теперь я убеждён, что не стоил твоего доверия. Раз я допустил то, что случилось...

-- Ну, Кондор, разве ты виноват, что несколько твоих подчинённых оказались продажными шкурами?

-- Если бы несколько... а то ведь большинство. Английских безделушек оказалось очень много. Ножички, статуэтки, зеркальца, шкатулочки... Но главное, Горный Хрусталь оказался заговорщиком. А я считал этого человека кристально честным...

-- И что он говорит в своё оправдание?

-- Что он не виноват, что ему подбросили....

-- Кондор, а ведь кому-то и в самом деле могли подбросить, -- ответил Асеро, -- если за этим стоит серьёзный заговор, то заговорщики не дураки подставляться. Могли специально подбросить компромат, в том числе и ни в чём не повинным соседям...

-- Все, у кого нашли европейские безделушки, сидят под арестом. Ночью дворец будут охранять люди Горного Ветра, потому что оставшихся охранников хватает только на дневную смену.

-- Да, Горный Ветер мне говорил уже. Вот что, Кондор, скажи, твоя родная деревня ведь находится недалеко от замка Инти?

-- Да...

-- Тогда у меня к тебе есть одно очень деликатное поручение. Я формально дам тебе отпуск на пару-тройку дней, ты поедешь домой, отдохнёшь, тебе это необходимо, но завернёшь в замок Инти, и передашь ему моё письмо.

-- Меня не пропустит его охрана.

-- Есть способ сделать это, минуя охрану. Ты ведь хорошо стреляешь из лука...

-- Как и положено твоему телохранителю.

-- Так вот, замок Инти находится в ложбине. Ты взойдёшь на пригорок, и когда присмотришься, то увидишь возе окна на втором этаже специальную подушечку ярко-алого цвета. Письмо ты прикрепишь к стреле и попадёшь в эту подушечку. Запомнил?

-- Да, государь.

-- Ну, вот тебе отпускная бумага, а вот -- письмо. Ну, свободен.

Благодарю тебя, государь.

Кондор положил драгоценное письмо за пазуху и вышел с отпускной бумагой в руках.

Асеро вздохнул с облегчением. В письме, которое он отправил, говорилось следующее:

Инти, друг, я не стал бы тебя беспокоить, но дело принимать серьёзный оборот. Мне нужно срочно созвать всех носящих льяуту и решить вопрос о высылке англичан из страны. У меня есть основания подозревать, что в ответ Жёлтый Лист постарается повернуть дело так, чтобы лишить меня льяуту и отправить в ссылку. Каждый голос будет на счету, так что скажи мне точно -- в состоянии ли ты в ближайшее время выехать в Куско, или твои дела безнадёжны?

Твой друг Асеро.

После этого Асеро ещё до полуночи сидел за статьёй, а когда отправил её с курьером, то завалился спать.

Порвалась дней связующая нить

Когда на следующее утро Асеро проснулся, время было уже довольно позднее.

-- Ты чего меня не разбудила? -- спросил он Луну.

-- Ты вчера был так измучен и так поздно лёг, что я решила дать тебе побольше поспать, тем более что никаких посетителей на утро у тебя запланировано не было. Раз уж тебя даже бой часов не разбудил, значит, сон тебе просто необходим, чтобы не свалиться в болезни. Не всё ли равно, часом раньше или часом позже ты прочтёшь свои бумаги.

-- Ну ладно, уговорила. А как Лилия?

-- После завтрака ушла в университет. Собирается помириться с Золотым Подсолнухом. Точнее, попросить у него прощения. И надеется встретить его на учёбе.

-- Это хорошо.

-- Твоя мать уже тоже позавтракала, но ей что-то неможется, так что завтракать будем вдвоём. Дочери уже все учатся, а младшую я отвела в гости к Звезде. Ты знаешь, малышка уже стала учиться шить, а Звезда рада учить рукоделию.

-- Тогда давай скорее. Если я не жду посетителей, то это не значит, что ко мне никто неожиданно не заявится. И будет не очень удобно, если люди поймут, какой я сегодня соня...

Первый Инка оказался прав -- спокойно позавтракать ему в этот день не удалось. Сначала прибежал один из охранников-посыльных и сообщил, что на площадь перед дворцом стекается народ. Однако пока никто ничего не требовал. Значит одно -- надо будет выйти и поговорить с народом? Неужели слухи о случившемся уже проникли в город, и теперь надо будет говорить на эту тему? Впрочем, Асеро надеялся, что вряд ли некрасивая история с его дочерью так волнует жителей Куско, скорее всего, причина другая. Ладно, народ выберет оратора, и тот изложит суть дела, а пока можно дозавтракать.

Потом примчался Кондор.

-- Уф, я еле пробился через толпу. Но хорошо, что я успел к тебе, государь.

-- Что случилось, Кондор? Ты передал письмо?

-- Увы, нет, государь. Я просто не смог сделать это из-за того, что Инти мёртв.

От этого известия Асеро чуть не подавился:

-- Мёртв?! Неужели недуг его доконал?!

-- Всё ещё хуже, государь. Инти убит. Замок взяли штурмом.

-- Да кто... осмелился?!

-- Не знаю. Я выехал на рассвете, а это случилось ночью. С утра был виден лишь результат -- разорённый замок и тела охраны. А на самом видном месте тело самого Инти.

-- Ты уверен, что это был он?

-- Он лежал лицом внизу, но по одежде и фигуре я не мог ошибиться. Льяуту было на нём. И во всех убитых были стрелы, к которым были прикреплены записки -- "это мы, убитые тобой, кровавый палач, встали из могил, чтобы отомстить".

-- А в самом замке ты был? Там пусто?

-- После такого я не осмелился к нему и близко подойти. И никто из деревни Рубеж не осмелился. А трупы... их отволокли от замка к деревне Рубеж. Кто -- не знаю.

-- Хорошо. Но ведь о таком надо немедленно сообщить Горному Ветру!

-- Я хотел это сделать, но... проезжая мимо, я увидел, что его дворец в блокаде.

-- Да ты что... И чего же хотят осаждающие?

-- Они кричат, чтобы он вышел для расправы, зовут его убийцей и палачом... И твой дворец окружён, я еле пробился через толпу.

-- Так, -- сказал Первый Инка, -- похоже, что началось. Я должен немедленно выйти к народу.

-- Государь, не советую тебе этого делать, -- сказал Кондор и посмотрел на него умоляюще, -- я боюсь, что они тебя растерзают, я слышал разговоры в толпе, когда продирался через неё.

-- И что же они говорили?

-- Они называли тебя жестоким тираном, грязными кровосмесителем, потомком самозваного бога, жестоким убийцей и угнетателем. Ты не сможешь их ни в чём убедить... Даже на меня, когда я продирался сквозь толпу, бросали такие взгляды...

-- Полные ненависти?

-- Даже хуже, ненависть я бы ещё понял. Но в их глазах блестела алчность. Некоторые говорили, что если захватить меня целым и невредимым в рабство, то за меня можно немало выручить... Противно и стыдно чувствовать себя товаром! Но я так понял, что они хотят разгромить дворец и разграбить его сокровища, а людей -- в рабство. Государь, умоляю тебя, беги, не медли! Если ты выйдешь через потайную дверь переодетый простым воином, то у тебя есть шанс спастись.

-- Давай я гляну на толпу из окна Галереи Даров, и потом решим, что делать, -- сказал Асеро, вставая из-за стола и направляясь через сад галерее.

-- Я пойду с тобой, -- сказала молчавшая до сих пор Луна, -- я тоже хочу посмотреть на людей, которые считают тебя убийцей и тираном. Ты знаешь, я много общалась с простыми людьми, и не могу поверить, чтобы они же и такие же, как они, желают предать тебя жестокой смерти. Мне всегда тебя хвалили.

-- Это было несколько месяцев назад, с тех пор много воды утекло.

Из окна Галереи Даров было видно целое плотное людское море, слышались отдельные выкрики, и лица у людей были злые и гневные. Асеро с грустью подумал, что так много людей на площади бывает только по большим праздникам, но тогда настроение у людей совсем другое.

-- Когда я протискивался, народу было вдвое меньше, -- сказа Кондор, -- сейчас бы я не пробился уже.

-- Не могу понять, как все эти люди решили бросить работу ради того, чтобы прийти сюда, -- сказал Асеро, -- ладно бы ещё вечером.

-- Продажные твари! -- с ненавистью сказал Кондор. -- Я уверен, что это англичане их подкупили. Эти зажравшиеся горожане даже родину готовы продать за английские подачки!

Асеро лишь вздохнул и ответил как можно спокойнее:

-- Ты никогда не имел дело с большими деньгами, Кондор, и это объясняет твою наивность. Никто не может быть настолько богат, чтобы подкупить столько людей, чтобы ими можно были заставить целую площадь. Никто. Даже англичане.

-- Значит, части людей они сокровища лишь пообещали. Сказали, что они находятся здесь, -- и Кондор обвёл рукой галерею, указывая на экспонаты, -- ведь многие видели эти сокровища.

-- Нет, Кондор, я никогда не поверю, чтобы у нас в столице было столько мерзавцев. Большая часть этих людей просто обманута. Я просто должен попытаться поговорить с ними.

-- Государь, Инти и его люди убиты. Может быть, пока мы тут говорим, уже ворвались к Горному Ветру и рвут его на части!

-- Там ведь Лань и их дети, -- всхлипнула Луна, -- неужели и их не пощадят?

-- Англичане -- нет, -- сказал Кондор. -- Пойми, государь, у тебя только один шанс спасти себя и близких -- разогнать толпу войсками. Луна, скажи ему...

Луна тоже умоляюще посмотрела на супруга:

-- Асеро, пойми, если они убили Инти, значит, речь идёт о перевороте. Иначе бы они не осмелились поднять руку на твоего ближайшего родственника и друга. А если так, то словами не поможешь.

-- А что же ты хочешь, пролить кровь этих людей? -- Асеро показал за окно. -- Я не могу дать приказ их убить. Но даже если бы я решился на это, я не уверен, что войска такой приказ выполнят. Среди толпы могут быть их близкие.

-- Ради тебя, Государь, я бы выполнил не задумываясь.

-- Но это ты, потому что чувствуешь себя обязанным мне, а они -- они мне так не обязаны.

-- Пожалуй, ты прав. Да, государь, я обязан тебе больше чем жизнью, я обязан тебе честью. И если ты погибнешь, то моя жизнь тоже будет лишена смысла. Тогда я наброшусь на них всех и погибну в неравной схватке. Так велит мне моя спасённая тобой честь. А ты -- ты беги через задний ход.

-- Асеро, милый, -- умоляюще заговорила Луна, бросившись на шею супругу, -- подумай обо мне и о своей матери. Подумай о наших дочерях. Что будет с нами со всеми, если ты погибнешь?! Нас могут просто растерзать! Могут обратить в рабство и надругаться! Я не хочу умирать! -- и Луна разрыдалась. Обнимая жену, Асеро почувствовал, как будто в подтверждение её слов младенец в её чреве стал активно толкаться. Было нестерпимо больно от мысли, что это дитя он может так никогда и не увидеть...

-- Успокойся, родная, конечно, ты будешь жить, -- сказал он, гладя жену по волосам. Но вот если я последую твоему совету и просто убегу, то что потом нас ждёт? Ведь если я не выйду к народу, то по закону я буду низложен. Ведь правитель обязан выходить, когда народ его требует... Или он больше не правитель. И закон един для всех. Так что если я не выйду, то это сделает гражданскую войну неизбежной!

-- Смерть Инти уже сделала её неизбежной, -- глухо ответил Кондор, -- неужели ты можешь простить им это?

-- Инти убивали одни, здесь стоят другие. Они просто не могли побывать и там и там. Я даже не уверен, что многие из них знают о случившемся. Нет, я себе не прощу, если не попытаюсь их уговорить, хотя и сам понимаю, что надежды мало. Да, я могу погибнуть, я это понимаю, но Луна по-любому должна жить. О вас с матерью позаботится Кондор, а как только станет возможно, вы выясните судьбу дочерей.

Луна лишь тяжёло вздохнула, Асеро продолжил:

-- Разумеется, я выйду к народу под охраной. И если пойму, что всё бесполезно, попытаюсь отступить, скрыться и потом всё же найти вас. Я ведь примерно знаю, где ты живёшь, Кондор, -- помолчав, он добавил. -- Пятнадцать лет правления, неужели всё может кончиться так бесславно?.. Кондор, я очень надеюсь на тебя, кроме тебя, мне поручить свою семью просто некому. Клянись, что не бросишь их!

-- Я клянусь тебе, государь, -- сказал Кондор убитым голосом.

Асеро ещё раз поцеловал жену, и ни он, ни она не смогли сдержать слёз. Дальше для него всё было как в каком-то дурном сне. Разумеется, дежурил Теосинте, Асеро рассказал ему о случившемся, и сказал что должен выйти к народу. В отличие от Кондора, Теосинте не стал его отговаривать. Может быть, будь Асеро не так потрясён горем от гибели друга, он бы и заметил полунамекающий обмен взглядами между охранниками, но его мысли были заняты другим. Асеро в то же время не мог поверить, что Инти и в самом деле мёртв. Он верил в честность рассказа Кондора, и всё-таки не мог представить себе это. Он действовал как-то механически. Как положено перед выходом к народу, он облачился во все регалии, сел на коня и выехал из дворца. Воинам из охраны он сказал, чтобы следовали в отдалении на расстоянии вытянутого копья, чтобы были готовы его защитить в случае необходимости, но ни в коем случае не поддавались на пустые словесные угрозы, так как именно это врагам и надо.

Когда Асеро выехал, он слышал крики из толпы "Тиран!", "Изверг", "Кровосмеситель!". Последнее было совсем непонятно. Первый Инка обычно женился на сестре, без этого мало шансов избраться на престол, и никто не видел в этом преступления. Однако Асеро, не имевший сестёр и женатый на двоюродной племяннице, не являлся кровосмесителем даже по европейским меркам, такие браки вполне допускались и там.

Между Асеро и толпой пролегала узкая полоска свободной брусчатки. Асеро каким-то шестым чувством понял, что эту черту люди на площади не решаются пока перейти. А перейдут -- конец, они вцепятся ему в горло. Он внимательнее всмотрелся в лица из первых рядов. Люди были злы, но он не мог понять причины этой озлобленности. Во всяком случае, спокойный тон должен был как-то сбить эту спесь. Асеро сказал как можно более громко и уверенно:

-- Братья мои, вы звали меня, и вот я перед вами! Я вижу, что вы чем-то разозлены и огорчены, но не знаю причин этого. Прошу вас, успокойтесь, я не знаю причины вашего гнева, но я готов выслушать вас и ответить на все ваши вопросы. Выберете кого-нибудь, кто будет говорить от вашего имени.

Толпа примолкла, обвинительные крики стихли. Асеро ждал, напряжённо вглядываясь в лица людей в первом ряду. Никого из них он не знал лично, но, судя по одежде, это были работники отдела торговли с заграницей. Лица их теперь выражали нерешительность, с некоторой опаской они косились на шпагу Асеро, но проблесков раскаяния или хотя бы смущения было не заметно.

Асеро ждал чего угодно, ни никак не того, что произошло в следующий момент. Он вдруг почувствовал, что его головы с боку коснулось что-то металлическое, а, схватившись за голову, он понял, что с неё исчезло льяуту. Глянув вверх, он увидел, как алая шерсть и золотые кисти, поддетые на кончик копья, блеснули на солнце подобно птице из лесов Амазонии, и льяуту полетело в толпу. Ошарашенно обернувшись, Асеро увидел, что поддел копьём и сорвал повязку не кто-нибудь, а один из воинов его охраны. От гнева, стыда и возмущения правитель Тавантисуйю не мог вымолвить ни слова. Любой тавантисуец знал, что льяуту -- это не просто головное украшение, это символ обличённости властью. Для носящего льяуту нет худшего позора и оскорбления, чем срыв льяуту с головы, ибо так делали только в одном случае -- в качестве наказания за тяжкую провинность. Тогда он сам должен был стать перед остальными на колени, и кто-то из собратьев должен был резко сорвать у него с головы повязку, после чего её топтали и рвали на куски, что означало лишение не только власти, но и права называться инкой.

-- Я лишил тебя власти, кровавый тиран! -- закричал радостно воин и снял шлем. Асеро был неприятно поражён, увидев Золотого Лука, -- это тебе в наказание за то, что когда устраивал оргии с голыми женщинами, ты насильно затащил туда и обесчестил мою сестру!

И тут Асеро с ужасом заметил, что невидимой черты, отделявшей его от толпы, больше нет, уже обступили со всех сторон, к нему лезут, срывают шпагу, хватают за руки. Больше он уже ничего не смог сделать -- руки были прочно схвачены, и только его сознание фиксировало, что его стаскивают с лошади, срывают украшения, сандалии, рвут на куски тунику... Каким-то краешком сознания он понял, что это всё было именно так подготовлено и задумано, и как он был глуп, что позволил остаться на охране Теосинте. Всё-таки стоило Горному Ветру отстранить и его, но, видно, тот ему слишком доверял...

-- Позор вам! -- крикнул он из последних сил. -- Мой бедный народ...

И его поглотила груда облепивших его человеческих тел.

-- Твари, -- сказал Кондор, когда увидел, что облепленного со всех сторон Асеро стащили с лошади и сорвали с него тунику, -- пошли, Владычица Неба, дальнейшего тебе лучше не видеть, -- и постарался развернуть её от окна и накрыть плащом.

-- Как они могли? -- всхлипнула несчастная, -- ведь никому из них лично Асеро не сделал ничего плохого...

-- Бежим, если тебе дорога жизнь ребёнка! Через минуту они уже будут здесь!

Луна подчинилась. Кто знает, может, им бы и удалось убежать, если бы они бросились без оглядки к тайному выходу напрямую, но бросить на произвол судьбы старуху-мать они не могли, а сразу её найти не удалось, и в результате дорогу к выходу им преградили ворвавшиеся во дворец мятежники. Однако, увидев Кондора, заслонившего собой Луну, они остановились. Причину этой нерешительности было нетрудно понять. Хотя мятежники были вооружены не хуже Кондора, у которого ничего не было, помимо шпаги на боку, в руках у них уже были награбленные сокровища из Галереи Даров, и для того, чтобы вступить с Кондором в драку, им надо было временно освободить от них руки. Но грабители, очевидно, слишком не доверяли друг другу, чтобы решиться расстаться с награбленным имуществом хоть ненадолго.

-- Послушай, ты, -- крикнул один мятежников, ражий детина-англичанин. -- Первый Инка убит, и принесённая тобой клятва утратила силу. Так зачем тебе драться с нами? Мы отпустим тебя с миром.

-- А её? -- спросил Кондор, указывая на Луну, -- её тоже отпустите со мной?

-- А что тебе эта женщина? Она не из твоей родни, а из рода Сынов Солнца. Какой смысл тебе класть голову за неё? У тебя ведь наверняка семья есть...

-- А какой смысл вам убивать её? Она не инка, на льяуту не претендует. Зачем она вам нужна?

-- Ну как зачем? Погляди, сколько на ней украшений. Серьги, браслеты...

-- Если дело в них, то я готова вам их отдать, только отпустите нас, -- сказала Луна, порываясь снять браслеты, -- сейчас я их с себя сниму.

-- Снимай! И платье снять не забудь, -- загоготал англичанин, -- под ним твои главные сокровища.

-- Не подчиняйся им, -- шепнул Кондор, -- сначала отступи вглубь, пока я с ними время тянуть буду, а потом беги.

Луна послушалась и стала медленно отступать вглубь коридора. Вслух Кондор сказал:

-- Я обязался защищать жизнь и честь этой женщины, и прикоснуться к ней вы можете только через мой труп.

-- И тебе не жалко своих родных, которые будут тебя оплакивать? -- спросил англичанин.

-- Если бы каждый думал только о своих родных, -- усмехнулся Кондор, -- то всем бы приходилось караулить их с оружием в руках неотлучно. Может, у вас за океаном так и принято, чтобы каждый дом был крепостью, но у нас другие обычаи, нам важны не только родные, опасность не должна грозить никому.

Тут другой из бандитов -- судя по виду каньяри -- сказал:

-- Э, да пока мы тут лясы точим, эта штучка уже уходит. Руби его, ребята, это инка, это -- враг!

Это были последние слова, которые слышала отступавшая вглубь коридора Луна. Дальше она помчалась со всех ног, подстёгиваемая звоном шпаг и лихорадочно на бегу соображая, как обогнуть погромщиков и всё-таки дойти до заветного выхода.

Увы, ход ей преградила другая шайка, во главе которой стоял Дэниэл:

-- Ну что, красотка, -- насмешливо сказал он, -- зверь бежит и прямо на ловца!

-- Что вы хотите со мной сделать?! -- воскликнула Луна.

-- А что делают с женщинами все победители? -- усмехнулся Дэниэл, -- особенно если женщина ещё довольно молода, красива и в недалёком прошлом делила ложе с самим владыкой Тавантисуйю. А всё, чем он владел, отныне принадлежит нам.

Дэниэл подошёл к Луне, взял её за подбородок и заглянул к ней в глаза.

-- Так что готовься, красотка, сегодня вечером ты нас развлечёшь. Но пока что нам не до этого, так что запрём её где-нибудь в чулане.

Луну окружили и стали подталкивать куда-то, по ходу дела прикасаясь к ней самым непочтительнейшим образом. По пути с её рук сняли кольца и браслеты, расстегнули ожерелье, выдернули заколки из причёски и даже вырвали с мясом серьги из ушей -- Луна молча терпела и подчинялась. Наконец её довели до дворцовых складов, с силой резко втолкнули в одну из дверей и заперли за ней на засов. По счастью, за дверью оказалась гора чего-то мягкого, так что живот и младенец в нём не должны были пострадать. Луна ощутила, что малыш в ней опять шевелится, как бы намекая, что, несмотря на всё случившееся, он хочет жить и в свой срок увидеть этот мир, синеву небес, зелень лугов, вдохнуть этот воздух, ощутить вкус молока и тепло материнских рук. И неважно, что родившийся у неё мальчик никогда уже не будет наследником престола, пусть ему суждено стать пастухом, крестьянином, рыбаком, но только пусть он живёт!

Однако как ей спаси его и себя? Бесполезно надеяться на жалость этих нелюдей, её положение их только смешит. В этой части дворца Луна не была хозяйкой, это помещения для охраны, там она не появлялась без особой нужды, потому не могла сходу сообразить, где тут что. Темнота вокруг была неполной, вполне можно было разглядеть очертания предметов, значит, где-то тут есть окно, и можно раскрыть ставни. Ага, вот оно! В первый момент яркий солнечный свет, ворвавшийся в помещение, ослепил Луну, но потом она смогла оглядеться. Мешки с одеждой оказались новыми туниками для охраны (на Райма Инти одежду всегда старались обновить), а значит, и остальное обмундирование тоже где-то близко. Так, шпаги, ну это без надобности, Луне со шпагой всё равно не справиться. Так, а это что за верёвка? Гибкая, тянется... Так, это тетива для луков, но ещё на куски не нарезанная. А значит... значит, она должна быть достаточно гибкой и прочной, чтобы выдержать вес Луны. Значит, можно будет спуститься по ней из окна. Девочкой Луна умела и любила это делать, но что было легко для молоденькой девочки, то было уже затруднительно для взрослой беременной женщины. Но выбора у неё не было, да и, в конце концов, всё равно лучше упасть и разбиться о мостовую, чем умереть растерзанной ордой озверелых насильников.

По верёвке Луна кое-как спустилась вниз и отошла от дворца. Возник вопрос, куда идти дальше. Судя по всему, в городе сейчас должен быть изрядный хаос, и надо где-нибудь отсидеться.

Тут Луна вспомнила, что неподалёку живёт одна её хорошая знакомая по имени Лама, и решила, что лучше всего пойти к ней. Та не знала, что Луна -- супруга Первого Инки, и думала, что женщина просто "из дворцовых". Тем лучше, будет где переждать кошмар.

Без помех Луна дошла до нужного дома. Лама открыла ей дверь.

-- Заходи, Светлоликая, -- сказала она, -- а почему ты в таком виде, что с тобой случилось?

-- Беда случилась. Англичане и их сторонники ворвались во дворец, схватили меня и заперли на складе. Они грозились потом надо мной надругаться, но я нашла верёвку и спустилась вниз. Так я спаслась, но родных в городе у меня нет и идти мне некуда, можно, я у тебя немного побуду?

-- Конечно, можно, -- сказала Лама, -- умойся, я дам тебе гребень, и что-нибудь закрепить волосы. Ой, что это у тебя с ушами?!

-- Мне вырвали серьги с мясом.

-- Бедная... Может, к ранам приложить что-нибудь? И ты, наверное, есть хочешь?

-- Есть... Не знаю даже. Вот пить хочу.

-- А муж твой где?

-- Я не знаю. Не надеюсь, что он жив. Они убивали всех тех, кто только пытался сопротивляться. А где твой?

-- Я тоже не знаю. Как с утра ушёл, так и не видно.

Приведя себя в порядок, Луна почувствовала себя немного успокоенной. Как бы то ни было, временное пристанище у неё есть.

-- А что вообще творится в городе? -- спросила она. -- Почему вдруг разгневанный народ вышел ко дворцу и потребовал себе Первого Инку на расправу?

-- Ах да, мы же не виделись с тобой уже несколько месяцев, так что ты не знаешь подоплёки нынешних событий. Кстати, а где ты была?

-- Видишь, -- сказала Луна, указывая рукой на живот, -- поначалу я очень плохо себя чувствовала, меня часто тошнило, и потому я не выходила.

-- Но ведь раньше ты этим не страдала?

-- Да. Дворцовый лекарь сказал мне, что это может быть оттого, что я жду мальчика. Ну а потом я в деревню уезжала.

-- Ясно...

-- Да и потом я боялась англичан. Говорят, они к любой женщине пристать могут, мол, были случаи....

-- А я, наоборот, до сего дня о них хорошо думала. Ведь не разбойники или бандиты, приличные люди, других бы не пригласили, чего им на кого-то нападать? А про дворец, наоборот, ходили самые страшные слухи. Ну, только шёпотком, конечно. Мол, будто бы во дворце происходят жуткие оргии... Туда девушек силком притаскивают и насилуют. Я всё тебя встретить надеялась и спросить, действительно ли у вас такое творится.

-- Ничего такого не было.

-- Правда не было? А может, ты не знаешь?

-- Нет, не было. Первый Инка не то что оргий не устраивал, в личной жизни был очень скромен, личные покои его были невелики, так только чтобы было где семью разместить и сад.

-- А остальное тогда зачем?

-- Ну, ты же видела Галерею Даров, потом есть тронный зал для официальных приёмов, зал для совещаний и так далее. Ну а ещё помещения для охраны, разные склады... Но вообще дворец не так уж и велик, там невозможно, чтобы в одной части оргия, а в другой ничего бы не знали.

-- Ладно, верю. Но вот когда с утра вышла Центральная Газета с описанием оргий и призывом выйти на площадь и призвать Первого Инку к ответу, то мой муж без колебаний пошёл. И что с ним стало дальше -- не знаю. А газета -- вот!

Луна с грустью подумала, что у Ламы куда больше шансов увидеть своего мужа живым, чем у неё, затем углубилась в изучение злосчастной газеты. Почти все статьи в ней она уже прочитала заранее. Точнее, все кроме одной -- рядом со статьёй Дэниэла, вместо ответа, над которым вчера так трудился Асеро, висела другая статья, где подробно описывались якобы имеющие место во дворце оргии. От описания разврата Луну, всё-таки съевшую несколько лепёшек, чуть не стошнило. Якобы жертвами Асеро стали даже их дочери, Багровая Роза и Тигровая Лилия (ну не могли не переврать даже имена!). Рядом со статьёй была помещена карикатура: Первый Инка с плотоядным выражением лица снимал с себя штаны, а стоящая напротив него девочка жалостливо умоляла его: "Папа, не надо, пощади!".

Теперь Луна поняла, почему пришедшие на площадь горожане кричали, обзывали её ни в чём не повинного мужа грязными кровосмесителем и были готовы его растерзать. Кстати, карикатура явно нарисована европейцем, тавантисуец явно бы не подчёркивал так индейскость изображаемого персонажа.

-- Послушай, я не знаю, какой мерзавец написал эту клевету и кто её напечатал, но из-за этой лжи уже полилась кровь, и ещё больше прольётся. Война неизбежна.

-- Неужели всё так ужасно?! Нет, не может быть...

-- Ну, сама подумай, наш правитель свергнут, и законной власти больше нет. Значит, за неё будут драться.

-- Но какая война? С кем? Может, побурлит ещё немного, но через пару месяцев всё успокоится.

В этот момент пришёл муж Ламы.

-- Ну наконец-то! -- воскликнула она. -- А то я так волновалась.

-- Да, денёк был жаркий! -- сказал он, и Луна заметила, что в руках у него какие-то свёртки. -- Просыпались мы утром в одном государстве, а сейчас уже живём в другом. А это кто?

-- Это моя подруга. Она сбежала от англичан, громивших дворец.

-- И чего сбежала? Радоваться надо наоборот, ведь тиран пал! И теперь республика!

-- Да её мятежники чуть не растерзали! У неё нет родных в столице и ей некуда деваться, а она на сносях. Пусть поживёт немного у нас.

-- Гм! -- сказал мужчина, косясь на беременный живот Луны. Видно, терпеть в своей доме чужое дитя ему совсем не улыбалась. -- Ну ладно, посмотрим.

-- Лучше расскажи, что с тобой случилось. И откуда эти свёртки?

-- Сейчас расскажу. Когда я пришёл ко дворцу, народ уже заполнил площадь крича, чтобы Первый Инка вышел для серьёзного разговора. Он вышел, попытался скорчить из себя саму невинность, да не тут-то было. Один воин из его охраны, у которого он до того обесчестил сестру, поддел копьём ему льяуту и бросил в толпу, выкрикивая обвинения. Поняв, что Первого Инку даже его охрана ненавидит, разгневанные горожане накинулись на него и едва не разорвали на куски. Но англичанин Дэниэл сказал им остановиться, так как над таким злодеем должен был проведён законный суд. Потом тирана со скованными за спиной руками провели через толпу в тюрьму под всеобщие насмешки. Я его видел довольно близко, зрелище пренеприятное. Всё тело -- синяки и кровоподтёки.

Сердце Луны забилось в надежде. Главное, жив! Пусть избитый, в тюрьме, преданный, опозоренный... Но жив, а значит, у него ещё есть шанс выбраться на свободу...

-- А потом? -- спросила Лама.

-- Дэниэл потом произнёс перед народом такую речь: "Жесткие тираны много лет угнетали свободных людей, но сегодня вы, лучшие люди этой страны, положили конец кошмару. Власть инков пала и теперь их должно постигнуть заслуженное наказание. Много лет они упивались роскошью и властью в то время, когда вы трудились на них в поте лица. Что скажут ваши бывшие владыки, когда вы войдёте в их дома, где они предавались роскоши и разврату, где они тайно подписывали смертные приговоры самым лучшим из вашего народа и тайно позорили ваших дочерей? Отомстите же им! Отведите их в тюрьмы и разгромите их дома. Все их сокровища достались им не по праву, так что вы вполне можете, отправив тиранов в тюрьму, разграбить их дома и захватить себе их имущество!"

Ну и кто-то пошёл по домам, а я увязался за отрядом, который пошёл громить.

-- А зачем громить?

-- Так ведь всё равно это кто-то сделал бы, не я, так другие. Зато какие красивые блюда принёс! -- и, развернув тюки, он достал несколько золотых блюд. Луна ужаснулась, с первого взгляда поняв, что это -- посуда из дома Киноа. Каждое из них было ему подарено после завершения крупного проекта плотины, и потому изображались на них или сами плотины, или растения, особенно часто киноа, символизирующее его имя. Он-то чем заслужил народный гнев?

-- Скажи, а какая судьба ждала их прежнего владельца?

-- Его отвели в тюрьму, -- ответил мужчина без всякого сожаления, -- А дом стали громить.

-- Боги, да за что же! Что он вам сделал?! Да что он тебе сделал?

-- Я не знаю, как его зовут и в чём лично он провинился, но человек, у которого дома такая роскошь, наверняка вор и бездельник. Шиковал, пока мы жили в нищете...

Луна оглядела комнату. Конечно, это не дворец, но и не сказать, чтобы хозяева реально нуждались. Одежда, мебель, посуда -- всё было в наличии, и не сказать, чтобы дурного качества.

Да и накормили её сегодня не скудно, хотя она ела лишь лепёшки, можно было отведать и мяса, и овощей... Но спорить она не стала, а лишь спросила:

-- А что стало с его семьёй? Их тоже арестовали?

-- Их повели куда-то. Тот, кто вёл, сказал, что это его доля добычи.

-- Доля добычи?! Значит, их продадут в рабство?

-- Может быть. А что?

-- Ты считаешь это справедливым?

-- Ну, раз они столько лет прожили в роскоши, то отчего бы им не пожить в рабстве? Это, в некотором роде, справедливо.

-- Людей нельзя держать в рабстве. Никогда! Ведь это же не просто нищета, даже не просто лишение свободы.... Раб, прежде всего, лишён человеческого достоинства, с ним могут сделать всё что угодно, даже... даже самое постыдное. И что, теперь у нас в стране будет по закону рабовладение?

-- Ну, в других странах оно есть, люди же живут и ничего. Вполне возможно, что есть люди, для которых быть рабами не так уж страшно.

-- Не страшно?! А ты представь в рабстве себя или своих детей!

-- Послушай, ты... чего ты тут выступаешь? Ты здесь находишься только по моей милости!

-- Но ведь она права... -- растерянно вставила до того молчавшая Лама, -- если у нас будет рабовладение, то ведь в рабство могут продать любого из нас. А кроме того, она сегодня тоже пережила погром и видит ситуацию с другой стороны. Её ведь саму при этом чуть не обесчестили! Скажи, неужели и там... -- и Лама вопросительно посмотрела на супруга, не решаясь озвучить страшное подозрение. Луна в глубине души испытала к ней жалость: страшно ведь знать, что близкий человек может быть замешан в таком... И как жить с ним после этого? Луна точно знала, что не смогла бы разделить с таким мужем ложе. И вообще не смогла бы жить. Это... это ведь даже хуже смерти.

-- Ты не бойся, я ни в чём таком не участвовал, -- ответил муж, и Лама вздохнула с облегчением.

-- И ничего такого не было? -- добавила она уже для окончательной очистки совести.

-- Ну... вообще-то было. Захожу я в одну из комнат, а там женщина лежит. Подол порван, ноги раскиданы... Ну, явно с ней что-то такое делали.

-- Она была... уже мёртвая?

-- Я не понял. Может и мёртвая, а может, и просто в беспамятстве. Я не проверял.

-- И ты, значит, оставил эту несчастную умирать, хотя её ещё, может, можно было спасти?! -- ужаснулась Лама. -- Ты ведь стал убийцей!

-- Послушай, я не понимаю! Я что, с ней возиться должен?!

-- Ты оставил несчастную женщину умирать! Нас всех со школы учат, что если кто видит беспомощного раненого, то должен ему помочь! Может, она там так и лежит ещё, истекая кровью...

-- Да не лежит. Я видел потом, как какие-то люди её уносили.

-- Видно, нашёлся кто-то помилосерднее тебя. Знаешь что, уходи и свои несчастные блюда уноси!

-- Да куда же я уйду?! -- ошарашенно ответил муж.

-- А куда угодно, хоть к родителям! Если они твои "подвиги" тебе простят. А я тебя видеть не хочу!

-- Послушай, а какое право ты имеешь меня выгонять?! Мне этот дом дали от мастерской.

-- Нам дали. И дали инки, когда ты был честным тружеником, а не вором и убийцей! И я, когда выходила замуж, выходила за честного человека, -- Лама всхлипнула и, не выдержав, разрыдалась. -- Уходи, чтобы я твои бесстыжие глаза больше не видела.

Муж вышел за дверь, но с улицы добавил:

-- Послушай, а как ты собираешься обходиться без меня? Я думал, что раз власть инков свергнута, можно будет открыть свою маленькую мастерскую, и зажить припеваючи, а теперь? Я-то выживу, а ты без меня что будешь делать? Как ты выживешь? Как детям всё объяснишь?

-- Да уж как-нибудь выживу, как-нибудь объясню, -- ответила Лама, -- катись!

Когда негодяй ушёл, обе женщины, обняв друг друга, расплакались. "Я не знала, что он такой негодяй", -- причитала Лама. "Бедный Киноа", -- вздохнула Луна, -- "За что тебе такое горе!"

-- Киноа? -- удивилась Лама, -- а откуда ты знаешь, что это был его дом?

-- А не заметила, что на блюдах нарисовано? Плотины и растения полей, -- ответила Луна, -- я знаю, что эти блюда могли подарить только ему. Другим дарят с другими картинками.

-- А... Я не знала этих тонкостей. Но ведь вроде Главный Смотритель Плотин ни в чём не виноват?

-- Не виноват. Тем более его родные не виноваты. А что, твой муж давно мечтал о своей личной мастерской?

-- Да были такие разговоры уже несколько месяцев. Чтобы сам себе хозяин и никаких начальников над тобой. Ему часто казалось, что другие работают меньше, чем он, а получают столько же, мол, при своём хозяйстве он бы жил богаче. Я раньше ему верила, а сейчас думаю -- может, он просто свой труд и свои усилия ценил, а чужие -- нет. Ладно, выживем мы уж как-нибудь с тобой, ты ведь шить и вязать умеешь?

-- Как и любая женщина.

-- Ну, значит, проживём как-нибудь. Кстати, а твои дочери где?

-- Не знаю. Точнее, я знаю, где они были бы, если бы всё было в порядке. Я ведь только сейчас сообразила -- ведь они могут теперь любого ребёнка схватить и продать в рабство, -- Луна всхлипнула.

-- А ведь могут... Но зачем им столько рабов?

-- Ну, англичанам рабы всегда нужны. Я слышала, что они даже самых маленьких детей работать заставляют до смерти.

-- Я раньше считала все эти ужасы во многом преувеличенными, но теперь не знаю... Вот что, надо сходить до склада. Не надеюсь, что там что-то привезли, но, может, узнаем новости. Лучше вдвоём, чтобы нам не разделяться.

-- А склад далеко?

-- Нет, довольно близко, надо пройти мимо Казначейства.

-- Пошли, -- сказала Луна и решительно встала.

На улице Лама спросила её:

-- Послушай, а что ты так в лице переменилась, когда я Казначейство упомянула?

-- Я подумала... подумала, что его тоже должны были разгромить, и мы увидим развалины.

-- Наверное... Ты... только из-за этого?

-- Нет, моя младшая дочь сегодня утром, ещё до всего, отправилась туда к подружке. А теперь мне страшно думать, что она в рабстве. Одна надежда, что таких на малышек едва ли кто покусится.

-- Значит, ты водила дружбу с кем-то из его обитателей?

-- Водила. А ты там никого не знала?

-- Никого. У нас как-то считается, что... что это как-то не очень. Ну, то есть тебе, раз ты из дворцовых, можно, конечно.

-- То есть ? "не очень"?

-- Ну, считается, что те, кто работает в распределении богатств, хуже тех, кто работает на полях и в мастерских. Ведь производить много почётнее, чем перераспределять сделанное другими.

-- Ну... может быть. Только ведь без них всё равно нельзя.

-- Ну, вот как раз об этом многие и спорили. Раньше считалось, что нельзя, а потом, когда пришли белые люди, многим стало казаться, что лучше всего иметь своё мелкое индивидуальное хозяйство и самим продавать результаты своего труда, тогда этих распределителей не нужно.

-- А ты что думаешь?

-- Я раньше ничего на эту тему не думала, а сейчас не знаю. Наверное, раз всё рухнуло, всё равно придётся жить своими мелкими хозяйствами, потом поймём, насколько это лучше.

-- Чтобы вести своё хозяйство, надо уже что-то иметь, хотя бы жильё, а как быть тем, кто потерял всё? -- грустно сказала Луна. Они уже дошли до здания Казначейства, превратившееся в груду обгорелых развалин. Стены из прочной каменной кладки стояли на месте, но все перекрытия были сожжены. Жилая часть, находившаяся в глубине, пострадала вроде бы меньше, но едва ли и там что осталось нетронутым.

-- Я должна всё осмотреть, -- сказал Луна, -- может быть, на склад тебе лучше пойти без меня, так как я боюсь, что если про меня узнают, то пойдут слухи и сплетни, и мной может заинтересоваться кто не надо.

-- Но кто тобой заинтересуется? Ты не женщина инков, а простая служанка.

Луна зашептала:

-- Да если белые люди узнают, что я из дворца, они могут решить, будто я что-то про спрятанные сокровища знаю. Ну, им же всегда кажется, что они чего-то недограбили.

-- Наверное... -- сказала Лама, -- я как-то не подумала. А в руинах с тобой ничего не случится?

-- Я осторожно. А ты спроси, что тут произошло.

Луна прошлась по бывшему коридору Казначейства и заглянула в ответвления. Кое-где были видны обгорелые скелеты, но -- везде взрослых людей.

Потом она прошла через сад и зашла в дом. Пожар до него не дошёл, но там было всё разгромлено, а посреди этого хаоса хмуро сидела её младшая сестра Звезда. В этот момент она показалась Луне старухой.

-- Ты жива? Скажи мне, что с нашими детьми?

-- Всех увели в рабство. А Золотого Слитка -- в тюрьму. Я одна спряталась, и теперь сижу на руинах. С раннего утра я поняла, что что-то произошло -- половина сотрудников на работу не вышло. Я предполагала, что их арестовали за хищения, но всё оказалось гораздо хуже. Они не вышли сами, боясь ареста здесь. А вскоре после того, как привели Фиалку, и я усадила её с Тучкой за рукоделие, вдруг какие-то люди пришли к Казначейству и стали требовать всем сдаться, а Золотому Слитку согласиться на арест. Но это были явно не люди Горного Ветра, те толпой не ходят, только строем...

-- Пришедшие были англичане?

-- Ну, были среди них и англичане, видимо, вожаки, но в основном тавантисуйцы. Золотой Слиток поглядел на их разъярённые рожи и приказал забаррикадировать вход изнутри. А мне удаляться обратно в дом. Но только стоило мне вернуться, как дверь под натиском ударов пала. Я думаю, что кто-то из тех, кто бы внутри, тоже помог, иначе не удалось бы так быстро... А потом там всё стали громить и жечь. Золотой Слиток попытался добежать до дома, но его в саду ранили из окна стрелой в ногу и схватили.

-- А у них, значит, были с собой луки и стрелы?

-- Значит, были. Конечно, они всё это заранее планировали, а не просто так пришли под влиянием минутного настроения.

-- Ну а потом стали громить дом. Луна, ты знаешь... у меня и до того были опасения, что нас громить начнут. Так что я с детьми проработала вопрос, кто куда прячется. Да только... Золотая Нить оказалась предательницей. Она выдала Тучку с Фиалкой. Здесь была ещё Золотая Роза. Когда её нашли, то над ней стали ругаться, юности её не пощадили. А я теперь даже жалею, что меня не нашли. Ну, обесчестили бы... но меня бы с ними не разлучили, а так сижу на руинах.

-- Потом бы разлучили... При продаже. Звезда, пошли со мной -- у меня тут есть знакомая, которая согласилась меня приютить. Я думаю, она и тебя взять согласится.

-- Не стоит. Я же понимаю, отчего всё так случилось и что будет дальше.

-- Понимаешь? -- всплеснула руками Луна, -- А я вот ничего не понимаю.

-- Присаживайся, я тебе сейчас всё объясню, -- Звезда усмехнулась. -- Я ведь как и ты, сестра Инти и тоже факты сопоставлять умею. Всё это, конечно, давно готовилось. После отъезда Асеро в область каньяри Жёлтый Лист стал потихоньку прощупывать почву для смены правителя. Я знаю, что он посещал дома многих носящих льяуту, и везде заводил тот же разговор, что и у нас. Надо, мол, твоего мужа по возвращении в столицу перед выбором поставить -- либо ты, либо алое льяуту. Если бы он отрёкся от тебя, то Жёлтый Лист женил бы его на своей протеже. Но он уже понимал, что Асеро не отречётся, а значит, снять его при помощи голосования, и отправить в ссылку, а на его место -- своего протеже. Он прямо так не говорил, конечно, чтобы придраться было нельзя, но по его роже поганой было видно, куда он клонит.

-- Почему ты не сказала, что он с этим и к вам заходил?

-- Золотой Слиток запретил нам, своим жёнам, трепаться об этом: боялся, что его заговорщиком сочтут. Он сказал, что даже на сворачивание торговли с Англией согласен, лишь бы до войны дело не дошло. Если бы, конечно, Асеро повёл дело к войне, то он бы подумал... Но и в таком случае он должен знать, на кого менять. Ну а по уклончивым ответам Жёлтого Листа стало ясно, что преемник у него на примете имеется, но вот называть его он пока не будет.

-- Уж не на себя ли этот мерзавец алое льяуту примерял?!

-- Я тоже так поначалу подумала. Но теперь думаю -- нет, ему удобнее, чтобы в случае неудачи не на него все шишки летели. Ему нужен кто-то, кем он мог бы поуправлять, возможно, через свою дочь. А вот Асеро не такой человек, чтобы дать собой управлять. Жёлтый Лист этого долго понимать не хотел, но, кажется, понял-таки.

Звезда вздохнула:

-- Ну а потом был вчерашний разговор, после которого мне всё стало понятно. Вчера поздно вечером, когда все уже легли спать, к нам приехал Горный Ветер и потребовал Золотого Слитка для серьёзного разговора. Я их подслушала и в щёлку за ними смотрела. Правда, они говорили полушёпотом, но основное я поняла. Горный Ветер показал моему мужу списки людей и сказал, что всех, по его сведениям, есть веские основания подозревать в крупных хищениях. Золотой Слиток схватился за голову и сказал, что если их всех разом арестовать, то работа его ведомства вся полетит к Супаю. Речь шла о десятках, если не о сотнях людей. На что Горный Ветер ответил, что если их не арестовать, то всё тоже к Супаю полетит. Ну, ведь мы с тобой, сестрица, не вчера на свет родились и знаем, чему у нас крупные хищения предшествуют.

Луна понимающе кивнула. Вся плановая система Тавантисуйю была построена так, чтобы исключить хищения, и уж если такое случилось, то раскрытие при мало-мальски добросовестной проверке было неизбежно. Значит, на хищения чиновники решались, только если были уверены -- власть до следующей проверки сменится. Мало того, в Тавантисуйю, где всё скрупулёзно подсчитывалось и отмерялось, где старались не терять ни зёрнышка на ветер, средства, необходимые для государственного переворота, можно было только украсть.

-- А ещё Горный Ветер потребовал от моего мужа список прибывших недавно кораблей, и, увидев, схватился за голову. Говорил, что ему должны были сообщить про прибытие какого-то корабля раньше, и только специально не сообщили, что за этим стоит Жёлтый Лист, которого надо арестовать, и что он завтра же потребует санкции на арест от носящих Льяуту. Золотой Слиток не смог промолвить ничего вразумительного. Я думаю, что дело было так. Сначала Жёлтый Лист надеялся сместить Асеро при помощи носящих льяуту, но то ли понял, что голосов не набирает, то ли почуял, что его раньше раскрыть могут, и тогда он сам льяуту лишится, может быть, и вместе с головой, и решил пойти напролом. И добился успеха -- наши мужья в тюрьме, а мы на руинах. И сделать ничего не можем. А значит, бесполезно трепыхаться. Я всё взвесила и решила, что лучше сдаться самой. Тогда как при насильственном аресте могут убить или надругаться втроём-впятером, а если сдамся добровольно -- этого может и не быть.