Что происходит, когда мы отказываемся от определенных поступков, а потом думаем: «взглянуть одним глазком и на этом все»? Сидеть вечно в бункере, все равно бы не вышло. Сегодня воины продержаться, а что будет в следующий раз? Я уже перевел дух, пока мы путешествовали. Требовалось выкинуть из головы свои внутренние и внешние проблемы и вернуться к суровой реальности. Обидно, когда твой относительно холодный разум принимает решения, за которыми ты не следуешь до конца. Не знаю, какая воля или характер выдержат радикальную трансформацию своего тела, и по-прежнему будут следовать своим принципам, не лишившись рассудка. Мне было все равно, но полностью сломанным и безвольным становиться не хотелось.
У прохода наверх, которым являлось два уцелевших центральных лестничных пролета и восстановленная верхушка шахты бывшей крыши, почти никого не было. Трое незнакомых охранников, сгруппировавшись, вышли вместе со мной, поочередно пятясь и переглядываясь. Не обращая на них внимания, я оглядел стены укрепленного форта, на которых расположилось все наше «несметное» войско, насчитывающее не более пары, а может, только сотню человек.
Все, что я мог знать о ведении сражения в подобной ситуации, заключалось в том, чтобы сидеть и не высовываться. Из стрелкового оружия, на которое здесь рассчитывали местные, в лучшем случае были лишь самодельные камнеметы и арбалеты кустарного производства из ржавых и переплавленных винтовок непонятного происхождения. Которые лишь по отдельным сохранившимся участкам выдавали историю своего первоначального происхождения.
На улице под небольшими навесами у стен уже лежали трое раненых. Большая часть женского населения занималась ими, активно помогая остальным получать боеприпасы. В общем, делать мне тут было нечего, внизу оставались дети, несколько женщин и непонятно откуда взявшаяся на военном объекте группа немощных. Чтобы оценить обстановку и прикинуть перевес сил, нужно выйти за ворота или хотя бы подняться на стены, но на меня уже смотрел не один десяток глаз, и некоторые из них принимали меры, выставляя вновь приобретенные копья на изготовку.
— Иден!… Нам не помешала бы твоя помощь! — где-то позади раздался голос Олафа, когда я отвернулся от настороженных воинов и собирался вернуться в мирный погреб. Ну конечно, выкрики солдат не могли остаться без внимания командиров. Еще один голос отдал приказы выстроившимся возле меня людям. Не отрывая от меня глаз, они начали занимать свои позиции. — Нужно уничтожить осадные орудия, я пошлю с тобой Гарва, он покажет безопасный путь, — звучало как приказ, но спорить было некогда, и не с кем, командир уже отправился восвояси, стоило только обернуться на подоспевшего за ним помощника.
— Иди, — оскалившись от разочарования, я смотрел на молящее лицо стражника, медленно последовавшего обратно в торговый центр. — Если мы торопиться, все быстро кончится, — заметил я, глядя на его нерешительные движения и жесты, указывающие направления. В конце, когда мы свернули в противоположную сторону от известного мне тайного прохода, он остановился и только кивнул в направлении длинного тоннеля. — Не можешь говорить?
— Могу,… иди один, — ни у кого в голове не мелькнула мысль, что я там должен был там делать? Или они думали, что я все понимаю и разбираюсь в этих так называемых осадных орудиях? То ли набег произошел слишком быстро, то ли здесь заведено, никого не посвящать в свои планы. Очевидные дела этих людей в плане деталей оставались для меня загадкой, как и в общем случае задачи, пойти туда не знаю куда, раздражали или вызывали апатию.
— Ты, иди вместе, показать,… я, делать, там, — мои попытки выдавить из помощника объяснения выглядели бесперспективными, не говоря уже о том, что будет, когда я появлюсь среди всего этого снега. — Олаф будет недоволен, — или ему только это и нужно. Как отвлекающий маневр в виде нового диковинного противника, вылезшего из чащи лесов, и если бы на шум появилось еще несколько медведей, было бы в самый раз. Но зима все отменила.
Со вздохом отмахнувшись от замешкавшегося охранника, я начал выстраивать небольшой план, которого решил придерживаться. Вырытый тайный вход был завален огромным сугробом, большую часть которого пришлось растолкать спиной и сложенными на ней крыльями, чтобы не вызвать сильного шума. Думаю, после такой демаскировки следовало оставить возле него охрану на всякий случай. Еще раз оглядев проход, выходящий из склона оврага, и снежную поверхность в поисках меньшего сопротивления, я направился в сторону шума и выкриков.
Яркое безоблачное небо и отсутствие ветра располагало битве. Вокруг построек было не так заснежено, и даже виднелась вытоптанная земля с камнями, особенно после того, как по ней прошелся, наверное, батальон солдат. Одинокие палатки стояли далеко от происходящего события, а ближе к форту собралось полтысячи вооруженных человек с дюжиной конных и множеством повозок, на пяти из которых возвышались устройства, похожие на кран. С таким войском от маленького форта, расположившегося на погребенном торговом центре, через час могло ничего не остаться, достаточно выложить тела возле стен, чтобы преодолеть их.
Эффектно выпрыгнуть из столба пара и снега здесь не получилось. Среди пригорков и полян меня начали замечать задолго до того, как я приблизился на сотню метров к первой группе солдат, которую выделили по мою душу. Воевать даже против такой горстки людей рядом с готовой броситься на тебя оравой бесполезно. Единственным моим преимуществом оставалась скорость, но бегать от всей толпы и пытаться разломать то, что находилось на повозках, тоже не представлялось возможным.
Выставив перед лицом свои крылья и расставив руки в разные стороны, я помчался навстречу безрассудству. Направленные на меня копья быстро отлетали от выставленного барьера, а первые пять человек, стоявших на моем пути, получили несколько ожогов и уже не могли вступать в бой. Мне этого хватало, чтобы продолжить безумство, на которое откликнулось еще больше народа. Не было смысла их убивать, достаточно прикоснуться к оголенному лицу или запястью, и человек будет повержен. Нужно только вовремя дотянуться до каждого, кто проявлял инициативу, и при этом не попасть в окружение.
Поняв, что каждая новая группа, отделившаяся от массы, быстро находила расправу от оголтелого бегуна, который подбегал сквозь оборону и возвращался на новый круг, люди начали собираться кучнее и подгонять повозки, складывая баррикады. При таком раскладе добраться до своих целей становилось сложнее, а они уже находились наготове открыть огонь. Конница также не стояла без дела. Скачущие галопом воины оказались умелее, и мне поначалу едва удавалось увернуться от трех перекрёстных шестов, которые они крепко держали в руках. Главное не останавливаться и следовать за одним из них.
К погоне присоединились остальные. Когда лошадь первого, свалилась от многочисленных ожогов, мне тоже порядочно досталось от ударов какого-то оружия с набалдашником, но их скорости не хватало. Азарт начал овладевать мной, и вместо того, чтобы калечить бедное животных, я запрыгивал на них и выводил седока из строя, оставляя ожоги. Устав от постоянного просиживания в углу, я даже не думал останавливаться, получая от этих игр в догонялки больше сил и энергии на открытом пространстве.
В результате оставшиеся семеро отказались от бестолковых скачек и присоединились к кучным командам, собравшимся по семьдесят человек возле атакующих машин. В ответ на безвыходное положение меня начали закидывать стрелами, оставив идею осады форта. Нескольким метким стрелкам удавалось не раз попасть мне по ногам, но заостренные древки либо отскакивали, либо быстро отваливались, оставляя оранжевые подтеки от затягивающихся ран. Это не сильно замедляло меня, но приносило несомненный дискомфорт при движении. Странно, как моя физиология вообще позволяла что-то чувствовать.
Продолжаться так долго не могло. Глядя на то, что я не решаюсь нападать на большие группы людей, они начали выстраиваться вокруг, разбредаясь в разные стороны. Мне оставалось держаться подальше от центра. Так это превратилось в новое развлечение, на которое у меня уже не хватало фантазии для более эффективной стратегии. Бегая вокруг, я надеялся, что их бдительность ослабнет, но они продолжали закидывать форт камнями, а меня стрелами. Выделив отдельный отряд из сорока человек для постоянного преследования, они пытались отогнать меня, когда их план взять в кольцо не увенчался успехом. Должен признать, это была хорошая командная работа, несмотря на то, что поначалу они пугались, потеряв во всей этой возне с одним противником больше полсотни.
Положение осажденных быстро ухудшалось. После первых двух повторных выстрелов из каждой установки часть стены легко начинала ломаться, так что продолжать занимать на ней оборону становилось невозможно. Внутри тоже было несладко: после попадания снаряда то и дело доносились крики. Кто-то пытался поджечь орудия, пуская зажжённые стрелы, но их быстро забрасывали снегом, а сами устройства становились мокрыми. И все же веревки не выдерживали и лопались, это останавливало атаку на некоторое время, пока окружающим не удавалось натянуть новые.
Хотя стены и ворота все еще стояли, ждать, когда враги закидают весь бункер, было нельзя. Некоторые покалеченные воины приходили в себя или продолжали притворяться мертвыми. Это сразу стало понятно после того, как я использовал одного в качестве щита, пытаясь сбрасывать поверженных противников на сооружения. Накидывая их, на выстроившуюся оборону, чтобы разбить строй, я обезоруживал на некоторое время первых, но их столпилось слишком много, чтобы прорваться и успеть сделать что-то, прежде чем меня настигнут. К тому же преследовавшая меня группа не давала задержаться долго на одном месте.
Мешая таким образом сделать новый залп, я опять переключил все внимание на себя. Возле требушетов оставалась только тройка человек, в то время как остальные выстроились вокруг, не позволяя мне подойти ближе. Честно говоря, мне не верилось, что это происходило. Все эти действия сопровождались четким руководством отдельных людей, командовавших какими-то странными названиями, меняющими форму строя солдат. Я был для них не больше чем пляшущей вокруг мартышкой, и хоть мои достижения в человеческом сравнении казались большими, их неприступность начинала раздражать.
Что бы я ни делал, они выстраивали новые ловушки, грозящие поймать меня, пусть и лишаясь при этом некоторых преимуществ. В этот момент отчаянного поиска решений я заметил, как мои ладони начали краснеть. Это походило на тот случай, когда они вспыхнули пламенем. Да, я должен был постараться вспомнить что-то, чтобы повторить этот эффект полностью, или я мог попробовать утолить свой несуществующий голод. При такой постоянной беготне любая медитация отходила на второй план, осталось надеяться на пламенные ладони и брошенные повозки.
Цепляясь за свою ярость, я искал в своей памяти все то, что можно по-настоящему ненавидеть. Свое новое существование изгоя, или старое положение в обществе, от которого бежали все, издеваясь друг над другом, провоцируя на глупости и издеваясь еще больше, когда это получалось. Приятного от разжигания в себе этого огня было мало, казалось, я теряю контроль над собственными воспоминаниями, которые утонули глубоко за бытовыми проблемами и теперь решили взять свое.
Ох, это чувство заставило меня остановиться и напрячь все свое тело. Я больше не хотел никуда бежать, все должно просто сгореть и питать этот огонь, больше. Мир пред глазами начал плавиться, пока я стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. Как будто мурашки начали бегать по моему телу насквозь, от головы до пят. Почва под ногами, которая совсем недавно казалась каменной как бетон, стала мягкой, а на голове зашевелились волосы, заставляя прикоснуться к ощетинившейся лысине.
Шквал стрел вывел меня из ступора, подпитывая с каждым уколом все, что начинало кипеть внутри. Развернувшись в направлении ближайшего камнемета, я медленно побрел к нему, едва не проваливаясь в образовавшееся болото и смакуя все эти взгляды в свою сторону. Преследовавшие уже настигли меня, но боялись подойти ближе и даже не могли дотянуться копьями, прикрывая лицо или отворачиваясь от палящего жара, словно неумелые кочегары.
Одну из машин начали разворачивать в мою сторону. Шаг, второй и еще один. Этим моментом я наслаждался, глядя на тщетные попытки сделать со мной хоть что-нибудь. Один из спешившихся кавалеристов разбежавшись, решил рассечь меня мечом, но уже после замаха споткнулся и покатился кубарем по пройденной мною тропе, вскрикивая от полученных ожогов. Отчаявшиеся бросали в меня снегом, создавая клубы пара.
Постройка вместе с тележкой даже не успела загореться, шипя и шкваркая, сырое дерево плавилось на глазах как пластмасса и только после вспыхивало. За ней должна настать очередь второй, но под крики и возгласы поторапливания на меня свалился булыжник, разбив остатки первого орудия. От начала и до этого момента, пожалуй, впервые, меня так плющило и колбасило. Безрассудство и неосторожность всегда приводили к чему-то плачевному, но на этот раз я не терял сознание. Как бы мне хотелось, чтобы в один момент все выключилось, и к следующему пробуждению только ноющая боль в суставах напоминала о прошедшем. Это позволило бы избежать какофонии чувств, которую мне теперь пришлось перенести.
Как бы быстро я ни восстанавливался, ужасная боль заставила время остановиться и страдать каждое мгновение бесконечно долго. Камень потрескался и рассыпался, а я даже не заметил на себе царапины. Это был не больше чем удар, впечатавший меня в землю. Его хватило, чтобы я погас. Крики или ликование отвлекали от агонии. Этих людей уже не заботило взятие форта, они победили меня в изнуряющей погоне, но не торопились проверять результат. И только один из них, одернувшись, поторопился отойти, когда встретился со мной взглядом, пока боль держала меня своей хваткой в земле.
Вздыхая и охая, я с трудом передвигался, борясь со своими впечатлениями. Выбравшись из вмятины под новые звуки толпы, не похожие на аплодисменты, уже второе орудие поворачивалось в мою сторону, пока предыдущее активно готовили к выстрелу. Встав на четвереньки, мне все еще было трудно выйти из ступора и собраться с мыслями. Враг не ждал, когда это произойдет и вдогонку я получил несколько уколов копьем, заставив мои крылья резко расправиться, а мне оставалось наблюдать как несколько половинок тел, хлюпая, падают на землю.
Настал конец моим попыткам взять себя в руки, конец ненависти и начало погружения внутрь собственной жалости и отвращения к тому, чем я был, и всему, что меня окружало. Чья здесь вина или это просто война без правил? Как и всегда, победителей не судят, и даже в мирском существовании все сводится к этому. Зачем мне нужны ответы на вопросы, из-за которых я ввязался во все это?
Неважно, что произошло в этом мире или со мной. Я просто цеплялся за прошлое, чтобы найти путь назад к жизни полной самообмана, в том, что все в ней будет хорошо, что все впереди. Хотел вернуться к простым проблемам с неправильным выбором фирмы или компании людей, с которыми не нужно работать, чтобы найти понимание или поддержку. Не той девушкой, на которую стоило бы тратить время, не в том мире, в котором стоило бы жить. Все это должно идти к черту!
Легко сказать, но только моменты благополучия избавляют людей от всего этого по-настоящему. Кто-то еще пытается погрузиться в бытовые проблемы, отвлекаясь на заботу о близких. А тем, кому уже нечего терять, не имея рядом никого, есть только один путь потери всякого самообладания и здравомыслия. Когда даже обыденные разговоры и подбадривание людей, не желающих быть безучастными, превращаются в издевательство.
Красивые истории о том, как вера спасает людей, меркнут на фоне того, на какое жалкое существование обрекают себя массы. И теперь эти люди гибнут за право верить в своих богов, которых они никогда не видели и не увидят. Безумная борьба не за мирное существование, а за наркотик вожделения их благословенной благодарности.
Для меня это был момент, когда все перестало иметь значение. События начали мелькать вспышками осознания происходящего вокруг. В один миг я стоял возле ближайшего солдата и его соратников, в другой за мной оставались только пепелища от повозок, окруженные трупами. Следующий, я стоял у разрушенных ворот. В последний раз я почувствовал ужас, вырвавший меня из лап настоящего безумства, держа в руках чью-то оторванную моргающую голову, посреди криков ошарашенных людей в стенах форта. Единственная мысль теперь правила мной, я должен был бежать без оглядки подальше от этого места, чтобы не натворить большего.