Как повываешь?

Глава 8Коннор О'Дойл



Расслабь булки!²⁶

Я иду навстречу смеху и ровному гулу голосов, шум из бального зала громко разносится по замку. По крайней мере, кажется, что все в хорошем настроении.

Я набрасываю на себя темный плащ и поправляю фальшивые клыки во рту, в последний раз проверяя в большом зеркале, все ли на месте. Сегодня я — Дракула.

Влад бы покатился со смеху, если бы увидел меня в этом — а может и нет, ведь ему всегда было что сказать о моих костюмах. Но если это сработает, то игра стоит свеч.

Даже Феликс получил цифры, превышающие мои ожидания из оценки риска. Погружение в мир Дракулы продается и будет продолжать продаваться еще десятилетия. Он также отметил, что все новые элементы, которые мы добавляем, ценны. Проведение еженедельных мероприятий с двумя ужинами и гала-концертом придаст замку новый облик. Если бы только сотрудники были так же воодушевлены и не подкачали…

Я молюсь, чтобы уроки хореографии прошли гладко.

Я делаю глубокий вдох и открываю боковую дверь, чтобы беспрепятственно проскользнуть в бальный зал. Светло-голубые стены украшены различными произведениями искусства, которые я разместил как попало, а по комнате расставлена мебель, которую я скоро уберу в пустые катакомбы. Официанты похожи на пингвинов, как и сто лет назад.

Я хмурюсь. Платья горничных кажутся немного короткими, но я уверен, что с ними можно что-то сделать или как-то изменить.

— Прошу прощения, можно аккуратнее? — говорю я, когда приходится уклоняться от мужчины, широко размахивающего руками, который едва не попадает мне в челюсть.

Он отходит в сторону, и я прохожу мимо, улыбаясь и кивая в знак приветствия всем, кто встречается со мной взглядом. Стилист должен быть где-то здесь.

В нос ударяет аромат, и я осторожно, нахмурившись, втягиваю воздух. Почему ее запах постоянно меняется? Я полностью наполняю легкие и стону, когда ее неразбавленный аромат охватывает меня. Боже мой, она восхитительно пахнет.

Я вижу Уитли в небольшой толпе сотрудников и хмурюсь, смотря на ее лицо.

— Что же на тебе надето? — произношу я с трудом, член немедленно дергается, когда я замечаю блеск ее губ.

Почему-то они выглядят более пухлыми, их так и хочется поцеловать. Последнее, что мне нужно, это видеть ее губы столь аппетитными, чтобы начать покусывать в комнате, полной сотрудников. Я никогда не пойму, почему она так на меня влияет.

Ее слегка загорелая кожа выглядит безупречно, почти отражая мельчайшие блики. Румянец, которого обычно не бывает на щеках, за исключением тех случаев, когда она краснеет, делает ее более теплой, такой, какой она может быть в состоянии возбуждения, как в том сне о ней. Светло-золотистые тени для век делают янтарь ее глаз гораздо более завораживающим, чем я помню, и она трепещет темными ресницами, заставляя мой чертов желудок сжиматься.

— На мне то, что ты заставил нас всех надеть, очевидно, — напевает Уитли, не понимая меня. Затем она машет рукой на свой наряд, и то, что на ней надето, привлекает мое внимание. — Теперь ты счастлив?

Я опускаю взгляд и понимаю, что обречен.

Вот дерьмо. Я знаю, как должны выглядеть все костюмы, поскольку согласовал их с дизайнером, но она не должна выглядеть в этом так чертовски эротично.

Ее руки складываются на роскошной груди, и мне приходится сдержать рычание то ли из-за ее раздраженного тона, то ли потому, что я хочу задохнуться под ее юбками, как когда был молодым в 1800-х. Я беру ее за локоть и, пока она не успела привлечь к себе еще больше внимания, веду к краю балкона. Я вдыхаю свежий воздух, старательно отводя взгляд от ее груди.

— Нет, не совсем, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы, заставляя мышцы челюсти напрячься. — Что сделает меня счастливым, мисс Уитт, так это то, что весь персонал будет представать перед гостями в костюмах три раза в неделю.

— Не могу поверить, — говорит она, видно, как она пытается сдержать свой гнев.

По крайней мере, мне удалось отвлечь ее от того, что моя кровь закипает… прямо в брюках.

Я бросаю на нее взгляд и не могу сдержать ухмылку.

Ее щеки, которые несколько минут назад были розовыми, теперь краснеют под сексуальным макияжем, а в глазах горит ярость.

— Носить красивое платье так плохо? — бормочу я, признавая, что из нее действительно получился восхитительный, хотя и вспыльчивый повар.

— Красивое платье? — она практически брызгает слюной, широко разводя руки в стороны, в то время как я избегаю смотреть на что-либо хотя бы отдаленно неуместное и смеюсь над ее очевидным дискомфортом. — Тебе это кажется смешным? Серьезно?

— Успокойся, женщина. Это ничем не отличается от того, что носят все остальные.

Ничем не отличается, и все же мне хочется вырвать все глаза, которые успели взглянуть на нее до меня. Я жестом приглашаю ее присоединиться ко мне на балконе, радуясь, что она не стала устраивать сцену и просто подняла в воздух свой курносый носик. Будь я проклят, если буду спорить с ней на глазах у персонала.

— Иди сюда, — я тяну ее за руку, и она быстро отдергивает ее с оскорбленным видом.

Как только я закрываю стеклянные двери, она шипит сквозь зубы:

— Я не собираюсь это носить.

Вызов в ее тоне заставляет меня принять вызов. Девчонка подчинится, чего бы мне это ни стоило²⁷.

— Вы будете носить форму так же, как и все остальные, мисс Уитт, — я указываю пальцем на землю, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Если это так, то почему мы здесь спорим? — она вскидывает бровь, и я бросаю взгляд на стеклянные двойные двери позади нее.

Все внутри ждут, затаив дыхание, и смотрят на нас, как на спортивное зрелище по телевизору. Ради всего святого. Ладно, вместо того, чтобы уводить ее, я должен был просто относиться к ней профессионально, как к любому другому, но я не могу игнорировать эту капризную женщину.

— Потому что это тебе всегда нужно поспорить, — как эта соплячка может не понимать, что именно она меня провоцирует, ума не приложу.

— Мне? — спрашивает она, указывая на себя.

— Да, тебе. Просто сделайте, как я прошу, мисс Уитт, — говорю я, поворачиваясь обратно к двойным балконным дверям, — Вы единственная, кому, похоже, не нравится новый наряд.

— Ты что, издеваешься надо мной? Ты вообще видишь это платье или ты настолько толстолобый, что намеренно пытаешься лгать самому себе? Я не могу носить его на людях, Коннор.

Она морщит нос, оглядывая себя, и я изо всех сил пытаюсь оторвать взгляд от ее груди, но безуспешно.

Мое имя на ее губах что-то делает со мной.

Я хмурюсь, поворачиваясь и глядя на нее. Волосы цвета глубокого шоколада волнами спадают до плеч, такие мягкие, что у меня возникает непреодолимое желание запустить когти в эти манящие локоны, а ее глаза — расплавленная карамель, в которой хочется искупаться. Мой взгляд опускается ниже, и в поле зрения попадает пышная грудь, практически вываливающаяся из корсета. Черт, ей нужен фишю²⁸. Костюм немного облегает фигуру шеф-повара, идеально демонстрируя чувственные изгибы, похожие на песочные часы. Боги, она искусительница — сквернословящее отродье искусительницы.

У меня раньше была подобная реакция на человека, и тогда Джекилу потребовалось вмешаться с одним из своих противоядий. Наполовину магия, наполовину наука по своим свойствам, я давным-давно перестал спрашивать, что в составе. В любом случае, все мы более чем осведомлены о проблемах, возникающих из-за моего обоняния, и о редких случаях проблем с женщинами. Только вот обычно это происходило потому, что аромат вызывал у меня отвращение, а не потому, что я пускал слюни, как голодная собака, которой суют лакомство.

— Расслабь булки, — грубо выпаливаю я, не подумав, прежде чем сказать.

— Что ты мне только что сказал? — спрашивает она, приоткрывая губы. Ярость охватывает ее черты, она бросается на меня и бьет по плечу.

— Прекрати, — рявкаю я на нее. — Соблюдай приличия в присутствии других сотрудников.

По крайней мере, они не слышат моих слов, но наверняка наблюдают за тем, как она закатывает истерику — со своим работодателем, не меньше!

— Боже, какое же ты хуйло, — кричит она, заставляя птиц в тревоге слетать с деревьев.

— Расслабь булки, — повторяю я с фырканьем и смеюсь над собственной шуткой.

Она издает звук, похожий на рев раненого быка, вновь бросается на меня, и мои глаза расширяются.

— Вот дерьмо.

Я перехватываю ее запястья в тот момент, когда она замахивается, чтобы ударить. Затем поднимаю ее руки над головой, наваливаясь всем телом и прижимая к холодному камню балкона.

— Тебе просто нужно успокоиться, — я хмуро смотрю на нее сверху вниз, желая, чтобы она повиновалась хоть на мгновение в своей гребаной жизни, пока она извивается и корчится.

— Отпусти меня!

— Успокойся, — мой голос похож на рокот, исходящий откуда-то из глубины, и в моем сознании вспыхивает предательский желтый цвет, указывающий на то, что внутренний зверь готов перехватить власть. Какое бы лекарство Джекилл ни заставил меня принять, оно, очевидно, нихуя не подействовало.

Ее глаза широко распахиваются, а грудь вздымается в такт сбившемуся дыханию. Уитли резко выдыхает, и я бросаю на нее быстрый взгляд, задаваясь вопросом, не пытается ли она хитростью заставить меня ослабить хватку.

— Что такое? — спрашиваю я, не убирая руки.

Она снова начинает извиваться, и я отступаю назад, с беспокойством прищуриваясь, когда она начинает постукивать себя по груди. Она хрипит, ее лицо становится темно-красным, и я понимаю, в чем проблема.

Дерьмо.

— Черт, у меня ничего нет, — выпаливаю я, похлопывая себя по карманам в поисках ножа, которого, как я знаю, даже не существует.

Я разворачиваю ее, не позволяя увидеть коготь, и разрезаю ленты, скрепляющие корсет, позволяя ей дышать.

— Какого хрена нельзя было просто сказать, что костюм слишком мал? — я вздрагиваю от того, как это, должно быть, звучит. Хмурюсь, когда еще сильнее ослабляю ленты, услышав, как ее сердцебиение нормализуется. — Я не это имел в виду. Не то, чтобы он был слишком маленьким. Ты не большая, я большой, — выпаливаю я, прежде чем провести рукой по волосам. — Я все испортил. Ты идеальна. Я имею в виду… блядь.

Слова льются без остановки, и теперь я уверен, что какая-то потусторонняя сила завладела моей судьбой и решила мне подгадить, потому что это, безусловно, худший день в моей жизни. Не считая того случая, когда Влад столкнул меня с водопада в Элгине, решив, что это будет весело.

Я пытаюсь отпустить ее, но она толкает меня в грудь, заставляя тяжело вздохнуть.

— Какого хрена ты разрезал его? — спрашивает она, внезапно стягивая платье спереди.

— Если бы ты только сказала мне, в чем, черт возьми, заключалась проблема, ты, приводящая в бешенство женщина, этого бы не произошло, — рычу я рядом с ее ухом, и кожа вдоль ее шеи покрывается мурашками. Чтоб меня.

Я сжимаю ее ленты в кулаке, и поворачиваю ее спиной, стараясь задеть как можно меньше кожи.

Наши взгляды встречаются, и я поднимаю руку, чтобы остановить ее реплику.

— Прежде чем ты откроешь свой восхитительный, хотя и глупый рот, заткнись и выслушай, — если бы взглядом можно было убить, я уже был бы в десяти футах под землей, и все же она делает попытку снова перебить меня. Я закрываю ее рот ладонью, что, кажется, пугает ее. — Я сожалею, что забыл брошюру «Как быстро расстегнуть корсет» дома этим утром. Мне следовало позволить тебе задохнуться, — я напоминаю Уитли, что она, черт возьми, не могла дышать, и она перестает сопротивляться.

Я отпускаю ее и крепко сжимаю ленты, безуспешно пытаясь не замечать, как ее груди подпирают подбородок, и мне хочется потереться о них лицом.

Ярко-красные краски ложатся на ее щеки так легко, будто художник рисует на холсте, и она замирает как вкопанная. Мой взгляд скользит вниз по холмам и впадинам ее изгибов, и член напрягается еще больше.

— И что нам теперь делать? — спрашивает она.

Я стону, не понимая, что она имеет в виду, когда ее покрытый слоем одежды зад прижимается к моему бедру.

— Что? — спрашиваю я, отбрасывая мысли о ее груди и тряся головой от эффекта, который оказывают на меня ее духи.

Она указывает на двери бального зала одной рукой, пытаясь придержать платье другой, в то время как я стою позади, как чертов слуга, с ее кружевами, зажатыми в кулаке.

— Заткнись хоть раз и дай мне с этим разобраться, хорошо? — говорю я ей с ненужной резкостью, подавляя свою необузданную потребность доминировать.

— Почему бы и нет, Коннор? Ты же так хорошо справлялся до сих пор. Показывай дорогу. Ах, да, ты не можешь, — говорит она сквозь стиснутые зубы и откидывает волосы назад, прижимая к себе платье.

Она устремляется обратно в замок, высоко подняв подбородок, и я вынужден следовать за ней, не желая прерывать ее маленькую тираду. Пусть лучше она спрашивает, зачем я разрезал корсет, а не чем сделал это.

Раздаются смешки, когда все видят, что произошло. Ее платье испорчено, а я плетусь за ней, как шут. Она останавливается посреди бального зала, и я чуть не сбиваю ее с ног по инерции.

— Черт возьми, женщина, — ругаюсь я себе под нос.

— Ты хочешь что-то сказать или это должна сделать я? — говорит она и усмехается, а мне хочется отшлепать ее, что наводит меня на мысль о ее пышных формах и о том, как бы я хотел ее отшлепать.

Черт возьми, почему я так реагирую на ее внешний вид? Нужно будет позвонить Джекиллу как можно скорее. Присланный им пузырек явно не работает.

— Действительно, — я прочищаю горло и пытаюсь успокоиться, чтобы замедлить пульс. — Дамы и господа, в связи с непредвиденными обстоятельствами генеральная репетиция переносится на завтра в то же время, будьте в костюмах. Если у вас есть какие-либо вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться к Аллану, — я оглядываю комнату, пытаясь найти этого коротышку, и замираю, когда вижу, что он подходит ко мне вплотную. — Надеюсь увидеть вас всех утром. Теперь свободны.

— Теперь свободны? Кто вообще так говорит? — она фыркает-смеется.

Прекрасный темперамент, она вообще не умеет вовремя остановиться.

— Мисс Уитт, если мы сможем пройти через это с минимумом шума, насколько это возможно, было бы великолепно. Итак, пойдем?

Я показываю рукой вперед — той, что не сжимает в кулаке платье, — и, конечно, она фыркает на меня, как будто это я во всем виноват. Мои ноздри раздуваются, когда она уходит, и я ничего не могу сделать, кроме как следовать за ней по пятам.

— Куда мы идем? — бормочу я, смирившись с тем, что должен следовать за ней, пока она не придет в себя.

— Очевидно, в мою комнату, раз уж ты разрезал мое платье на части. Или у тебя есть дела поважнее? — ее голос звучит жестко и отстраненно, когда она направляется к парадной лестнице.

— Как, черт возьми, ты вообще смогла его надеть?

— Мария помогла мне.

— Мария специализируется на морских узлах? — я морщусь, дергая за ленты.

Она смеется.

— На самом деле, я почти уверена, что ее отец рыбак.

— Это бы все объяснило.

Мы доходим до лестницы, ведущей в северное крыло, и, когда она поднимается, я вижу ее черные, потертые и изношенные туфли. Они настолько не сочетаются с платьем, что это вызывает смех.

— У тебя не было обуви получше?

При этих словах она напрягается, останавливается на ступеньках и смотрит на меня через плечо.

— Обувь в комплект не входила.

Она разворачивается и продолжает подниматься по мраморным ступеням. Я заинтригованно наблюдаю за тем, как розовеет ее открытая кожа. Она и впрямь маленькая дикая кошечка.

— Думаю, нам придется пересмотреть униформу шеф-повара, — говорю в качестве извинения, чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, как обращался с этой женщиной.

Я никогда не разговаривал с женщинами подобным образом, и мое единственное оправдание в том, что она каким-то образом действует мне на нервы, или, что еще хуже, это делают ее духи. Она покинет замок, как только я найду, где она хранит это гребаное дерьмо.

— Думаешь? — бормочет она, и я скрежещу зубами.

Мы доходим до выкрашенного в серо-голубой цвет коридора и погружаемся в напряженное молчание, прежде чем она останавливается у своей комнаты. Мой взгляд встречается с обнаженной кожей, когда скользит ниже, и я вижу, что задняя часть ее платья каким-то образом еще больше раскрылась.

— Оно разваливается на части, — говорю я, когда она открывает дверь.

— Я знаю. Я держала его все это время. Если бы ты разрезал спереди, а не сзади, этого бы не случилось, — она фыркает, и я легко могу представить, как из ее носа вьется дымок, как будто она разъяренная леди-дракон. — Давай-ка проясним одну вещь, приятель. Единственная форма, которая должна быть на мне, — это униформа шеф-повара, а не какое-то дурацкое платье. Я не должна беспокоиться о том, что испорчу одежду, пока готовлю и занимаюсь своей работой, и мне не нужно, чтобы ты указывал мне, что я должна носить на своей кухне.

Мой юмор испаряется, когда жар разливается по телу, а ее пьянящий аромат густо сочится из комнаты, и мое сердце начинает бешено колотиться. Она могла бы спорить хоть с чертовой стеной.

Моя кровь бурлит, и я слегка вдыхаю, чтобы сдержать свой пыл.

— Вы будете делать то, что я вам скажу, Мисс Уитт. Я понимаю, что униформа может понадобиться вам завтра из-за сегодняшней ситуации, но не заблуждайтесь, этим замком управляю я. Что бы ни случилось, и хотите вы этого или нет, я требую косплей.

— Что, прости? Почему вдруг, спустя месяц, ты настаиваешь на косплее? — ее милое личико очаровательно морщится и… Мне нужно убираться отсюда.

Она пыхтит и одергивает платье, протискиваясь в комнату, а я по глупости следую за ней.

Я мог бы сказать, что все это было идеей Обри, но ей не нужно знать ни черта. Она просто должна делать то, что ей говорят.

— Жаль разочаровывать, любимая, — мои ноздри раздуваются, а взгляд становится жестким. — Ты будешь выполнять все необходимые обязанности, или можешь забыть о своей премии.



Уитли Уитт

Я ахаю. Мысль о том, что это какая-то жестокая шутка, звенит в ушах. О, этот ублюдок такая мразь.

— Это потому, что я тебе не нравлюсь, да? — спрашиваю я, умело придерживая перед платья, в то время как задняя часть распахивается без его помощи, угрожая упасть с меня.

— Что? — говорит он с оскорбленным видом, его широкая спина поворачивается как раз в тот момент, когда рука тянется к двери спальни. — О чем ты говоришь, глупая женщина.

— Глупая?! — о боже мой, я убью его! Я обыскиваю свою комнату в поисках оружия, но, может быть, мне удастся просто задушить его голыми руками.

Он побледнел, поморщившись в извинении.

— Ты спросила, не потому ли это, что ты мне не нравишься.

— Что, прости? — от моей кожи исходит жар, и голова горит. — Ты заставляешь меня готовить на моей собственной кухне черт пойми в чем, нанося вред своему здоровью, а потом имеешь наглость называть меня глупой? Не могу поверить, что ты сказал мне расслабить булки, — я глубоко дышу и хватаюсь за дурацкое платье.

Он качает головой, его лицо немного краснеет, но я ни в коем случае не собираюсь жалеть этого ублюдка.

Я вспоминаю, как он смеялся ранее на балконе, считая, что это забавно. Я думаю, это в некотором роде смешно, но пошел он нахуй. Он ухмыляется, его губы изгибаются в улыбке, и я теряю самообладание.

Я хватаю первое, что попадается под руку, и бросаю в него. Он легко ловит подушку и отбрасывает ее в сторону.

— Думаю, произошло некоторое недопонимание. Не злись на меня. Надо было начать письмо со слов «не могу дышать, костюм нужно перешить» — это все, что ты хотела сказать.

Он стоит в моей спальне и говорит, как я должна была сформулировать свое письмо ему?

— Если бы ты мог держать рот на замке и слушать хоть пять минут, это не было бы проблемой, — кричу я, хватая халат и оборачивая его вокруг груди.

Пронзительные голубые глаза темнеют, губы поджимаются, когда он одергивает костюм и начинает поправлять галстук.

— Продолжай.

— Ты расстроен тем, как я сформулировала свое письмо, — я тычу в пол указательным пальцем, не заботясь о том, что, вероятно, выгляжу как сумасшедшая и должна сказать ему уйти, чтобы я могла одеться. — Хотя это не ты вынужден был пытаться работать в корсете.

— Это всего на несколько часов пару дней в неделю. Что в этом такого? — он протягивает руки с непонимающим взглядом, словно не может поверить в мои слова. — Это просто представление. Все думают, что это весело, кроме тебя.

— Я не подписывалась на то, чтобы меня выставляли на всеобщее обозрение. Этого, — я указываю на платье, — не было в договоре мелким шрифтом, — мне гораздо удобнее в униформе и спортивных штанах, но дело даже не только в этом, оно действительно пожароопасно. Я бы не стала шутить по этому поводу. — Не говоря уже о том, что я не понимаю, как я должна в нем готовить, если не могу разглядеть ничего ниже собственной груди.

— А. Да, это действительно может быть проблематично.

Я поворачиваюсь, и его взгляд останавливается на открытой ложбинке декольте, когда я вытаскиваю корсет. Я ерзаю, чтобы спрятать грудь, но сосок вот-вот выскользнет.

— Я ненавижу тебя, — кричу я, бросая следующую вещь — испорченный корсет.

Он ловит его и переворачивает.

— Видишь, ты неправильно завязала ленты. И если бы ты не завязала его так туго… О боже, — его глаза округляются, когда снова фокусируются на мне.

Представляю, как я выгляжу с грудью, почти выставленной на обозрение.

Я никогда в жизни не была так зла.

— Убирайся.

— Хорошо. Я встречусь со стилистом, чтобы обсудить, что мы можем сделать с твоим гардеробом, — говорит он, все еще стоя в моей спальне, его взгляд устремлен прямо на мою грудь.

— Убирайся нахуй, Коннор!

Услышав свое имя, он напрягается, на его челюсти дергается мышца. Он больше ничего не говорит, просто поворачивается и идет к двери, плечи расправлены, жесткий гнев наполняет его тело.

Мое тело дрожит, сердце колотится в груди от ярости.