Как повываешь?

Глава 25Уитли Уитт



Голая и напуганная.

Я обхватываю себя руками, стараясь одновременно прикрыть грудь и промежность, насколько это возможно. Лахлану, похоже, все равно, что мое декольте выставлено на всеобщее обозрение, но я явно могла бы попасть под статью за непристойное поведение, если бы не шерсть, которую можно считать одеждой.

Каждый раз, когда я думаю о Конноре или представляю, как кто-то находит куски моего брошенного платья, я снова превращаюсь в волчицу. Волосы становятся дикой гривой, а клыки устрашающе острыми. Похоже, сильные эмоции станут моей постоянной проблемой. К тому же этот капающий с потолка звук уже раздражает до невозможности. Он только подчеркивает странную тишину, воцарившуюся между мной и этим… существом. Лох-несское чудовище? Да ну. Нет, я отказываюсь в это верить…

Но могу ли я отрицать его существование, учитывая то, что происходит со мной, и то, что я стала свидетелем превращения Коннора? Что вообще происходит с моей жизнью?

Лахлан, похоже, не против дать мне время повариться в собственных мыслях. Он даже не пытается приблизиться, что, признаться, помогает в тревожной ситуации.

Однако каждый его хриплый вздох эхом отдается от стен пещеры, а слишком громкий гул электричества в лампах, который я каким-то образом теперь слышу, просто сводит с ума. Я понятия не имею, сколько времени прошло с момента, как я здесь очутилась, но начинаю хотеть получить ответы на некоторые вопросы.

Например, что я такое, а, судя по всему, Лахлан знает это, и Коннор, наверное, сейчас ищет меня.

Боже, надеюсь, никто кроме Коннора не видел, как я выпрыгнула из окна. Зачем, зачем, зачем я это сделала?

Судя по тому, что я успела рассмотреть, я похожа на оборотня или, может, на ликана. Бабушка бы посмеялась над этим, будь она жива. Ее девичья фамилия была Ван Хельсинг, и в детстве я считала это самым крутым фактом из семейной биографии на свете. Особенно смешно это выглядело на фоне того, как бабушка боялась любых ползающих тварей и едва могла видеть сквозь свои очки.

Как мне так «повезло» влюбиться в парня, который оказался оборотнем? Сердце замирает, и я тяжело вздыхаю. Люблю ли я Коннора?

Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

Дрожаще выдохнув, я опускаю взгляд на чулки и единственную оставшуюся туфлю, вздрагивая от мысли, что Коннор только недавно купил их для меня. Руки сжимаются на груди.

— Эммм, у тебя есть что-нибудь, чем я могу прикрыться? — спрашиваю я, выдавливая натянутую улыбку, пряча презрение к этому идиоту.

Кто вообще не предложит наполовину голой женщине одежду или хотя бы одеяло? Он должен быть рад, что я не освежую его и не надену его шкуру как платье.

Он хмыкает, словно удивлен, и нахмуривает кустистые брови, будто мысль об этом даже не приходила ему в голову.

— Ага. Уверен, у меня найдется что-то, что ты сможешь надеть.

Он разворачивается, демонстрируя подтянутые ягодицы, идеальные для того, чтобы играть на них как на барабанах, и уходит глубже в свое жилище. Боясь, что это может быть ловушка, я не двигаюсь с места, отказываясь следовать за ним. Кто знает, вдруг у него тут секретная камера пыток? Или он маньяк-убийца! Он же сказал, что он морское чудовище, а значит, вполне может планировать приготовить меня на ужин.

Через несколько минут он возвращается с какой-то древней на вид грязно-белой туникой в огромном кулаке. Он сует ее мне, и я натягиваю это, мысленно кривясь от того, что он даже не удосужился прикрыть своего слизняка хотя бы штанами. Спасибо хотя бы за то, что он настолько огромный, что эта рубаха почти доходит до середины бедра как платье. Грудь едва удерживается внутри из-за глубокого В-образного выреза, но да ладно.

— Все это находится под замком? — спрашиваю я, пытаясь прийти в себя и указывая рукой на обширные стены пещеры.

— Ага. Замок построен прямо над этим местом, — говорит он и кивает, при этом длинная рыжая борода шевелится.

— Есть ли отсюда выход в замок? — мне нужно знать, смогу ли я сбежать, если понадобится, или Коннор сможет меня найти. Не то чтобы я хочу его сейчас видеть… разве что, чтобы вцепиться в него когтями.

— Ага, девочка, — широкая улыбка расплывается на его лице. — Я не понесу тебя через ров снова.

Я немного расслабляюсь при этих словах и снимаю чулки и туфлю, краем глаза наблюдая за ним с опаской.

— Зачем ты притащил меня сюда?

— По пророчеству моя пара должна быть человеком, который войдет в ров. Я подумал, что это ты, но, похоже, нет.

Он упирает руки в бедра, затем расставляет ноги и наклоняется, касаясь пальцев ног то одной, то другой рукой. Ладно, приятель, посвети стене своей луной. По его плечам начинают расти зеленые чешуйки, вдоль позвоночника появляются плавники, но затем они исчезают, когда он распрямляется и встряхивается.

— Я уже лет сто не был в этой форме. Ох, ощущения потрясающие, — говорит он.

Я хмурюсь, когда он снова наклоняется и сгибается в поясе. Страшно представить, как выглядит его другая форма, судя по тому, что я уже успела увидеть.

— Почему ты так долго не был в… этой форме?

Игнорируя меня, он ставит ноги вместе, сгибает колени и опускается на корточки так, что причиндалы, к счастью, скрыты за лодыжками. Закрывая глаза, он полностью расслабляется. Его лицо становится неподвижным, как у гуру на видео с медитациями в соцсетях. Я смотрю, как его светлая кожа темнеет до глубокого оттенка зеленого, резко контрастируя с рыжими волосами и бородой.

— Что ты делаешь? — выпаливаю я, прежде чем приходит в голову, что, вероятно, не стоит слишком много думать в тот день, когда Лох-Несское чудовище решает затащить меня к себе домой.

— Тихо, женщина. Я пытаюсь отправить сообщение, — рыжие брови сходятся на переносице, но морщины быстро разглаживаются. — Готово. Должно быть, ты сотворила какое-то волшебство. Я ждал веками человека, такого, как ты. Думал, может, ты и есть та самая, о которой говорила ведьма, но увы. Полагаю, это хорошая новость для Коннора.

Он открывает глаза, смотрит на меня и наклоняет голову вбок. Зеленая чешуя ползет по шее, а из кожи вокруг уха пытается показаться плавник. Он облизывает губы синим раздвоенным языком

— Я сотворила волшебство? — повторяю я, понимая, насколько глупо это звучит. — Прости, но я совершенно ничего не понимаю.

— Ага. Я связан здесь магией и не могу уйти.

Я нахмуриваюсь и сжимаю край туники, которую он мне дал, радуясь, что мои внезапные превращения в волка, кажется, прекратились… по крайней мере, пока.

— Ты имеешь в виду, что не можешь покинуть пещеру?

— Ров. Я разозлил могущественную ведьму, и она прокляла меня, чтобы я никогда не смог его покинуть, — он разводит руками и пожимает плечами, как будто это в порядке вещей.

— Вау. Мне очень жаль, — говорю я, пытаясь все осмыслить.

— Перед тем, как я трахнул ее, она предупредила, что это может случиться, но я не смог устоять. Она была такой милой, — его взгляд становится отстраненным, и я понимаю, что он думает о ней.

— Она предупредила, что может проклясть, если ты с ней переспишь, и ты все равно это сделал?

Он ухмыляется.

— Вот что бывает, когда хочешь пошуршать простынями с сиреной. Но неважно. Я снова могу менять форму, думаю, благодаря тебе.

У меня начинает пульсировать в затылке.

— Как давно ты здесь?

— Очень долго, — видя мою поднятую бровь, он смеется. — Все не так уж плохо, как кажется. Я довольно ленивое создание и предпочитаю проводить дни, валяясь на краю пруда, а не гоняясь за добычей. Просто иногда становится одиноко. Какой сейчас год?

— Две тысячи двадцать четвертый.

Его лицо становится задумчивым.

— Ага. Ну, это неплохо.

Я опускаю голову, разглядывая пару чулок и одинокую туфлю на земле у своих ног, когда по телу пробегает дрожь. Я насквозь промокла, нахожусь бог знает где под землей, все еще напугана и замерзаю. Адреналин наконец спадает, и силы быстро покидают меня. Мне хочется заснуть и проснуться, обнаружив, что все это был какой-то безумный сон.

Я перешла от лучшего секса в своей жизни с начальником, или парнем — или кто он там вообще — к тому, что стою дрожащая перед незнакомцем, ощущая покалывания по всему телу, как будто мех может снова покрыть меня в любую секунду. Совсем не так я представляла себе окончание этого вечера.

— Ты знаешь, кто я? — неожиданно для себя спрашиваю я, чувствуя, что он скажет правду.

— Ты — ликан.

— Я не ликан, — упрямо бормочу я с обидой, как будто пытаюсь убедить в этом саму себя. Боже, а что, если все это окажется точь-в-точь как в фильмах?

Он смотрит на меня с любопытством:

— Разве Коннор тебе не говорил? Оборотней полно, понимаешь? Чего не скажешь про вас двоих.

— В чем разница? — спрашиваю я. — Между оборотнем и, ну, такой как я?

Он скрещивает руки на груди и на мгновение задумывается. Затем пожимает плечами, словно то, о чем он подумал, не так уж и важно. Его голос звучит спокойно и безразлично:

— Оборотень — смертное существо, которое проклято превращаться в человеко-волка во время полнолуния. Они обычно одиночки. Перевертыш — это человек, который может стать таким разными способами: через особую кровь или заклинание. Они часто живут стаями и могут общаться телепатически. А есть еще такие, как Коннор, и, видимо, ты тоже. Очень редкий вид. Я думаю, вас называют ликантропами-оборотнями — бессмертные существа, которые могут по своему желанию превращаться в человекоподобных волков. Оборотни намного крупнее ликанов и не могут контролировать себя, в то время как у вас контроль есть. Они могут разорвать на части даже собственного брата, защищая свою пару и потомство. Перевертыши, напротив, вспыльчивы, но они сначала вынюхают тебя, а уже потом решат, стоит ли перегрызть тебе глотку.

Боже. Мой мозг едва справляется с тем, чтобы все это переварить. Будто все книги про оборотней, которые я читала, слились в одно целое. Как люди могут об этом не знать? Или, может, они знают, и именно поэтому существует так много книг об этих существах?

— Есть люди, которые охотятся на таких, как мы?

В нашей семье есть история, которую рассказывают детям, — о том, как предки охотились на оборотней, как в тех самых романах. Я всегда смеялась над этим и считала, что это просто сказки, как Санта-Клаус или Пасхальный кролик. Придуманные истории для веселого детства. Но если оборотни и перевертыши реальны…

По коже пробегают мурашки при мысли, что это может быть правдой. Я хочу, чтобы это была просто забавная семейная легенда.

Лахлан поднимает голову и говорит:

— Всегда были сумасшедшие, которые с вилами гонялись за существами из мифов и легенд. Они часто причиняли вред невинным.

— Понятно, — бормочу я. Похоже, охотников на оборотней все-таки нет, потому что его ответ был довольно туманным.

Я хмурюсь и вытягиваю руки, демонстрируя свою новую силу и осматривая тело. Оно стало крупнее, может, чуть выше, но у меня точно не четыре лапы.

Лахлан прочищает горло:

— Волки не примут тебя, понимаешь? Но я думаю, Коннор тебе все объяснит.

Коннор неделями пробирался в мою комнату, каждую ночь спал в моей постели, а оказывается, он какой-то ликантроп. Я рассказала ему так много о себе — о планах открыть пекарню, даже о своем неудачном браке. Я пыталась быть откровенной, в то время как из него приходилось вытягивать ответы клещами. Он хотя бы знает что-то о моих проблемах, а я о нем — почти ничего.

Я понимаю, почему он скрывал свою сущность. Наверное, никто бы не стал ходить и рассказывать, что он оборотень. Или перевертыш, или ликантроп. Я бы точно не стала. Но это не оправдывает того, что он превратил меня в это существо без всяких объяснений.

Живот сжимается от страха перед предстоящим разговором с Коннором, ногти превращаются в когти, из горла вырывается что-то среднее между рычанием и стоном. Я хочу его увидеть, но не знаю, что сказать при встрече.

— Я могу снова стать нормальной? — спрашиваю я, глядя на свои руки и делая шаг назад, когда на его лице появляется злость.

— Ах, ласс⁵⁸! Ты прекрасна и именно такая, какой должна была родиться. Не убегай от этого и не прячься.

Я хмурюсь от его серьезного тона и снова смотрю на свою руку, словно боюсь, что она вот-вот схватит меня.

— Я не родилась такой.

— Он тоже не родился. И это неважно. Это судьба, — говорит он, подходя ко мне с протянутой рукой и нахмуренными бровями. — Ты хоть видела себя в этой форме? Когда он тебя укусил?

Я провожу рукой по шее и вздрагиваю, вспоминая, как его зубы впивались в мою кожу. Затем лицо заливает жар, когда я осознаю, почему он укусил меня тогда. И нет, я ни за что не скажу Лахлану, что это произошло, пока меня прижимали к стене, а я кричала от удовольствия, требуя большего.

— П-прямо перед тем, как я прыгнула в ров.

Лахлан смеется.

— Наконец-то он задал тебе хорошую трепку в постели, да? — в его глазах сверкает игривое озорство, как будто он все знает, и я ерзаю от смущения. — Я чую это на тебе. Я так и не узнал твоего имени, ласс.

— Уитли, — мой голос звучит многослойно, и я тут же хватаюсь рукой за лицо. Я снова изменилась, даже не осознав этого!

Сила едва ощутимо вибрирует под кожей, и я понимаю, что это то самое, что покрывает меня мехом. И у меня есть странное чувство, что это как-то связано со смущением.

— Я понятия не имею, что со мной происходит.

— Ох, а Коннор тебе не сказал? Ты его пара.

Он легонько хлопает меня по плечу.

Я хмурюсь.

— Его пара?

— Кто, блядь, дал тебе право рассказывать ей это? — раздраженный голос Коннора эхом разносится по стенам пещеры, заставляя меня ахнуть.

Мое тело покрывается мехом, сердце бешено колотится, когда я резко оборачиваюсь в его сторону. Он, кажется, пришел с той стороны, куда раньше уходил Лахлан за туникой. Я округляю глаза при виде его взъерошенных волос и грязного костюма Дракулы, покрытого пылью, словно он катался по земле по пути сюда. Даже на его лбу темное пятно. Босые ноги Коннора почти бесшумно ступают по каменному полу, а зрачки расширены, наполнены беспокойством и тревогой — за меня.

Теплая волна разливается в груди при его виде, растекаясь по конечностям. Коннор. Я стояла тут почти голая перед незнакомцем. По крайней мере, я знаю, что этот идиот не будет вести себя странно. Я чувствую облегчение, даже несмотря на то, что хочу врезать ему в кадык.

— Ты в порядке, Уитли? — спрашивает он, обычно голубые глаза стали глубокими янтарными, а взгляд напряженный, словно он боится, что мне причинили боль.

А ведь я действительно выпрыгнула из долбаного окна.

Лахлан внезапно двигается, обхватывая меня рукой за талию и притягивая к себе, прежде чем я успеваю ответить. Я поднимаю взгляд на Лох-Несское чудовище и изрядно смущаюсь от довольного выражения на его лице.

— Она в полном порядке, не волнуйся, — лениво протягивает Лахлан, глядя поверх моей головы.

То, как он это говорит, звучит так, словно я игрушка, из-за которой они дерутся на детской площадке. Я фыркаю, ошеломленная, и неловко застываю в его объятиях. Он мягко хлопает меня по спине так, чтобы Коннор не видел, и у меня возникает отчетливое ощущение, что Лахлан специально издевается над ним. Но зачем?

Рыжие брови Лахлана лукаво поднимаются, он смотрит на меня и подмигивает. Я вдруг осознаю, как это может выглядеть. Пытаюсь пошевелить руками, но он слишком силен.

— Ты затащил ее сюда, глупый морской змей? — спрашивает Коннор, и его голос гремит в пещере, отражаясь от стен. — Перестань, Лахлан, отпусти ее.

Я испытываю облегчение от того, что он явно не думает, будто я променяла его на Лох-Несское чудовище.

— Может, мне стоит оставить ее себе, раз ты, кажется, не умеешь как следует заботиться о ней, — говорит Лахлан, поворачивая нас и фактически загораживая меня от Коннора.

Он проводит крупной рукой по моим волосам, больше напоминая заботливого родителя, чем любовника. Или того большого пушистого монстра из мультика, что грубо гладил Даффи Дака⁵⁹.

— Ай, больно же, — ворчу я, когда его огромная рука путается в волосах.

— Отпусти ее, — требует Коннор, и его взгляд темнеет, словно на него упала тень. — Ты начинаешь испытывать мое терпение, Лахлан.

— Я бы не отказалась присесть, — бормочу я, но ни один из них даже не обращает на меня ни малейшего внимания.

Грубые черты Лахлана расплываются в ухмылке, когда его рука сползает к моему боку. Я пытаюсь отступить, но он удерживает меня и говорит:

— Мы с ласс просто болтали. Она довольно хороша, даже в форме волчицы.

Я кривлюсь от раздражения, так как теперь очевидно, что Лахлан намеренно пытается расстроить Коннора по какой-то глупой причине. Я тяжело вздыхаю про себя. Мужчины.

Нет. Не мужчины. Монстры.

Что за жизнь? Я пытаюсь уберечь своего парня-не-оборотня от драки с Лох-Несским чудовищем!



Коннор О'Дойл

— Лахлан, отпусти ее, — мой голос понижается на октаву и становится угрожающим, а на руках появляются когти, но Лахлан лишь наклоняет голову, вместо того чтобы отступить. Нет, его рука еще сильнее вдавливается в ее бок и скользит. Не слишком низко, не слишком высоко — достаточно, чтобы выглядеть по-дружески, но это все равно бесит.

Раздражение тлеет под кожей, но я заставляю себя не двигаться. Этот старый дурак, насколько я могу судить, пока не причиняет ей вреда, а последнее, чего я хочу, — еще больше ее напугать.

Чувство облегчения и благодарности переполняет, хотя меня и задевает, что она позволяет ему прикасаться к себе. Я напоминаю себе, что мне повезло найти ее целой и невредимой здесь, а не размазанной на камнях под рвом, как я сначала боялся. Лахлан пробыл здесь так долго, что трудно сказать, насколько у него сохранился рассудок. Он вполне мог бы сделать из нее закуску.

— Нет, думаю, не отпущу, — его руки сильнее сжимаются вокруг Уитли.

— Ох! Вы оба ведете себя как идиоты, — выпаливает она, вскидывая руки. — Разбирайтесь между собой, но меня в это не втягивайте!

Время замедляется. В тот момент, когда она пытается отступить, а он притягивает ее обратно, я прихожу в бешенство.

Лахлан заходит слишком далеко и прекрасно это знает — в его глазах мелькает насмешка.

Дорогой костюм рвется, когда моя истинная форма изменяет кости. За исключением небольшого испуга с ее стороны, уже нет причин скрывать от нее свою сущность — тем более когда очевидно, что она теперь такая же, как я, и принадлежит к миру монстров. Я игнорирую ее крики, не зная, из-за кого они — меня или его. Я отталкиваю ее возгласы на задний план, несмотря на то, что они заставляют меня хотеть разорвать весь мир на части. Единственная моя цель — оттащить ее от него.

— Я оторву тупую голову с твоей шеи!

Рыжий ублюдок поднимает бровь, его руки еще сильнее обхватывают талию Уитли, и я бросаюсь вперед, не заботясь о последствиях.

Уитли вскрикивает, а Лахлан маниакально смеется, но все-таки отпускает ее, чтобы встретиться со мной.

Я в ярости вонзаю когти в его руки, словно кинжалами разрывая покрытую чешуей плоть. Я набрасываюсь на него, нанося удары по лицу и ниже, пока шотландец пытается защититься. Я рычу ему в лицо, но рык превращается в визг, когда он хватает меня за лодыжку и подбрасывает в воздух.

— Вот почему между нами не может быть ничего хорошего, — говорит морской змей, удерживая меня в воздухе своей силой. Он шипит, и вода поднимается из рва, заживляя его раны. — Уитли, ты точно хочешь эту жалкую дворняжку? — спрашивает он так, словно уточняет, хочет ли она еще сахара в чай.

Я повисаю вниз головой и смотрю на нее. Она стоит с открытым ртом, шокированно глядя на меня. Я рычу, выгибаюсь и пытаюсь когтями прорвать поток воды, удерживающий меня в плену.

— Ой, — ухмыляется он, и я падаю на землю.

Я перекатываюсь на бок и стону. Теперь, когда она вне опасности, напряжение немного спадает.

— Ты играешь нечестно, — бормочу я. Голос звучит хрипло даже для моих ушей, а бока болезненно ноют. — Клянусь, я осушу этот ров.

— Ты едва заглядывал ко мне за последние пятьдесят лет, а последние пять-десять вообще не появлялся, — Лахлан ворчит, снова напоминая мне, как давно это было. — Я бы размазал тебя своим хвостом за то, что ты оставил меня здесь гнить в одиночестве! Даже Влад навещал меня чаще, чем ты, а это скорее наказание. Ты вообще понимаешь, насколько он чертовски раздражающий?

Я хмурюсь, испытывая укол вины, осознавая, сколько раз мог бы зайти к нему или хотя бы проверить, как он. Я бы сошел с ума, окажись на его месте, но никогда особо не задумывался, что он может чувствовать себя одиноким.

— Прости, но я не был человеком последние пятьдесят лет, — бурчу я в ответ, но без злости. — И конечно, я знаю, насколько он раздражающий. Он называет меня своим чертовым дворецким, Лахлан. Я для него скорее нянька-идиот.

— И что с того? Ты не подумал заглянуть ко мне? А теперь у тебя есть пара, которая каким-то образом свалилась в мой ров. Не то чтобы я делал из мухи слона, — выпаливает Лахлан и, недовольно скрестив руки на широкой груди, откидывается назад.

Стыд обжигает шею. Я действительно должен был спуститься сюда, зная, что Лахлан один, но он и в лучшие времена был немного затворником. Я вообще не знал, что Влад тайком бегает сюда, но теперь его странные исчезновения обретают смысл. Могу только представить, сколько он ныл на ухо Лахлана, в то время как змей предпочел бы поспать.

— Я разбирался с тем, что с годами Владу становилось все хуже, — отвечаю я с гримасой. — Ты сам видел, в каком он был состоянии, было сложно его вернуть, на случай, если ты еще не заметил.

— Почему я выгляжу, как Росомаха⁶⁰, Коннор? — перебивает нас Уитли.

Я в изумлении таращусь на ее лицо, покрытое волчьей шерстью. Потом замечаю мешковатую тунику, в которую она одета, и рычу себе под нос — она пропитана запахом Лахлана, а не моим. Она не должна носить одежду, принадлежащую кому-то другому, кроме меня.

— Я не знаю, — признаюсь я ей, поднимаясь на ноги и миролюбиво протягивая руки. — Но мы разберемся в этом вместе. Обещаю.

Я возвращаюсь в человеческую форму, чтобы ей было комфортнее, и жду, когда вернется привычная тупая боль. Хмурюсь, когда боль не приходит. Потом у меня отвисает челюсть. Впервые за триста лет я могу сменить форму без боли. Я ошеломленно смотрю на свои голые руки, пытаясь понять, как это возможно.

— О ради бога, верни мех обратно. Я могу выдержать только определенное количество наготы, а у Лахлана нет одежды, — говорит она, прикрывая лицо теперь уже человеческими руками.

Я смотрю вниз на разорванные клочья брюк за тысячу фунтов (прим. 137 425,20 рублей.) с Сэвиль-Роу⁶¹ и вяло пожимаю плечами.

— Ну, теперь и у меня ее нет.

— Я и забыл, какими забавными могут быть люди со своей скромностью, — говорит Лахлан со смехом, но я игнорирую его слова.

— Иди сюда, Уитли, — я умоляюще смотрю на нее, протягивая руки. — Обещаю. Больше никаких секретов.

Кот уже выпущен из мешка, и мне нужно ввести ее в курс дела, пока гребаный Фрэнк об этом не прознал.

— Ты не сказал ей, что она твоя пара? — вмешивается Лахлан с укором в голосе, в очередной раз крадя мою гребаную минуту славы!

Я перевожу взгляд на Уитли, которая беззвучно произносит слово «пара», и испуг замирает на ее лице.

— Я еще не успел, — рычу я. — Какого черта ты затащил ее сюда?

Он указывает пальцем на себя.

— А почему бы и нет? Я думал, что она моя предсказанная человеческая пара, ведь она, черт побери, упала в ров, не так ли? — выплевывает он, и его глаза вспыхивают зеленым, когда он указывает пальцем на меня, будто это моя вина, что она моя пара, а не его.

Уитли не подходит ко мне, как бы я ни ни звал ее жестами, и я вижу в ее глазах недоверие. Она выглядит нервной, даже испуганной, и я понимаю, что это целиком моя вина. Могу только представить, что творится у нее в голове. Она человек, смертная. Осознание того, как все это должно ее пугать, разъедает меня изнутри. Мне нужно, чтобы она захотела прийти ко мне, доверилась мне, но она этого не делает, и это убивает.

Я сжимаю руки в кулаки, желая молить ее позволить мне обнять ее, чтобы утешить. Я хочу, чтобы она доверилась мне настолько, чтобы преодолеть это расстояние, но боюсь, что если я сам подойду к ней, она отступит. Или, что еще хуже, снова обратится во время эмоционального всплеска и навредит нам обоим.

Я не знаю, как объяснить, что произошло, когда сам этого не понимаю. Такое никогда раньше не случалось. Я никогда никого не обращал, и, судя по всему, этого вообще не должно было случиться.

Единственное, в чем я уверен — она моя пара. Но, черт возьми, обсуждать это в присутствии Лахлана я точно не собираюсь.

— Почему ты не сказал мне, кто ты? Ликан или как там это называется? — спрашивает она, и меня беспокоит спокойствие в ее голосе.

Я бросаю на Лахлана укоризненный взгляд. Как он посмел рассказать ей все это, когда по запаху должен был понять, что она принадлежит мне?! Это была моя ответственность, и мне кажется, он украл у меня что-то ценное.

— У меня не было возможности тебе сказать. Мы должны держаться в тени, скрываться, — мои слова звучат как полная чушь, хотя это закон сверхъестественного мира. Мы обязаны избегать людей, если не можем легко слиться с толпой, сохраняя свою тайну.

— Тупейшее правило, — презрительно фыркает Лахлан. — И как, по-твоему, ты должен найти себе пару, если не можешь рассказать ей, кто ты?

— Не я устанавливаю правила.

Я хочу заплакать от того, как плохо у меня получается объясняться. Все было бы проще, если бы мы могли поговорить без свидетелей. Лахлан слишком много болтает.

— Дурацкие правила, — ворчит он себе под нос, и мне хочется его придушить.

— Не мог бы ты просто заткнуться и снова стать ленивым мерзавцем? — спрашиваю я, жалея, что он вообще вмешался. У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидел, как ее тащат вглубь этого проклятого рва! Теперь я понимаю, почему он это сделал, но от этого легче не становится.

Он только усложнил ситуацию.

— Пожалуйста, Уитли. Пойдем, — умоляю я.

Ее губы сжимаются, и она сверкает на меня своим фирменным гневным взглядом.

— Я никуда не уйду, пока ты не ответишь на мои вопросы, Коннор, — она указывает рукой на Лахлана. — Он, по крайней мере, дал мне хоть кое-какие ответы. А после всего, что мы пережили… как ты мог это скрывать? И теперь ты просишь меня тебе довериться?

Я вспоминаю, как после возвращения из Америки, где я спасал Влада от самого себя, я не мог спать, пока она не оказалась в моих объятиях. Ее запах, который одновременно возбуждал и бесил, пробуждая зверя внутри меня. Ее красота, голос и сияние волос сводили меня с ума неделями. Я решаю начать с того, что могу объяснить.

— У меня не должно было быть пары. Я не… — я хочу сказать «ликан», но не уверен, что это правда. — То, как я был создан, не похоже на норму даже в сверхъестественном мире. Я мог быть каким-то дефективным оборотнем, насколько мне известно. Все просто называют меня ликаном, но их так мало, что я даже ни разу не встречал ни одного из них за столетия жизни.

Я замолкаю, когда вижу, как на ее лице появляется озадаченное выражение.

— Дефективный кто? — спрашивает она.

Я морщусь и бросаю взгляд на Лахлана.

— Может вернемся внутрь, и я все объясню?

Она оглядывается назад, и этот долбоеб приподнимает бровь, будто это мы здесь странные. Разве он не видит, что переступает здесь черту?

— Что? — спрашивает он, поднимая бровь еще выше. — Вы в моем доме.

— Я не хочу оставлять его здесь одного, — тихо говорит Уитли, глядя на морского монстра. Что-то внутри меня умирает от этих слов.

Лахлан замирает, и наши взгляды встречаются. Он знает, как и я, что если она решит остаться, я тоже должен буду остаться. Если истории о связях между парами правдивы, то будет невозможно держаться от нее подальше. Она понятия не имеет, во что оказалась втянута.

— Это невозможно. Ты его пара, — говорит он, избавляя меня от необходимости это объяснять.

Она оборачивается ко мне, упрямая и взволнованная.

— Но он будет здесь один, Коннор. Пятьдесят лет, серьезно? Ты не можешь просто так оставить его здесь.

Лахлан начинает смеяться. Я открываю рот, чтобы объяснить, насколько он древний и что пятьдесят лет для нас — это пустяк, особенно для такого старого создания, как он, но Лахлан опережает меня.

— Поверь мне, Уитли, дорогая. Мне здесь вполне комфортно.

Он разводит руки, и его глаза становятся разноцветными. Чешуя начинает сиять, отражая зеленый свет по стенам пещеры, мерцая и переливаясь, когда истинная форма заполняет пространство.

Я сжимаю зубы, когда он нарочно толкает меня своим массивным телом. Он трансформируется в большую форму с огромными рогами на толстой голове — ублюдок.

— Добро пожаловать в мир сверхъестественного. Если этот еще доставит тебе проблемы, приходи навестить мой маленький прудик.

Его голос звучит глубоко, громко и чудовищно. Эхо, отражающееся от камня, делает его еще более зловещим, чем обычно. Он щелкает средним когтем в мою сторону, когда скользит в воду, и я смотрю, как он соскальзывает в темную глубину.

Боги. Наконец он съебался, Лох-Несское чудовище вернулось на свое любимое место во рву, чтобы я мог побыть с ней наедине.