Книга 15. Пожиратель Богов. Часть 3

Глава 68

Семургдалион обрушился на нас, как божественная кара. Его истинная форма — феникса была колоссальна и великолепна. А я почувствовал на языке привкус куриных крылышек.

— Ты забыл, червь! — его голос звучал как тысяча мечей, точильных о камень, — Мы — Байгу. Мы — вечны!

Я едва успел поднять руку, когда его клюв пронзил пространство в сантиметре от моего глаза. Воздух взорвался ультразвуковой волной, выбивая мне зубы. Новые выросли прежде, чем осколки старых упали на землю.

Из трещины, оставленной Семургдалионом, выполз Циарин. Гигантский муравей, обладатель Закона тиранической узурпации.

Четыре против одного. Умса и Понтифик слева, их энергии — тьма и огонь — странным образом резонировали, создавая смертоносный фиолетовый ореол. Семургдалион сверху, его крылья перекрыли солнце, погрузив все в мрачное сияние. Циарин справа, его мандибулы щелкали, испуская искры статического электричества.

Моя регенерация замедлилась. Новая плоть на левой ноге начала пузыриться, как перегретый пластик. Я почти полностью завершил аутофагию, остались только голова и сердце — самые важные и сложные органы, ядро моего Я.

Однако шансов на победу против трех Байгу и одного Мудреца даже в нынешнем состоянии, когда за аспектом чревоугодия начали подтягиваться и остальные, продолжая продвигать меня в последней эволюции.

Решение пришло мгновенно.

Сердце билось так громко, что, казалось, заглушало все остальные звуки. Бум-бум. Бум-бум. Каждый удар посылал волны боли по всему телу.

Я вонзил когти в собственную грудь.

— Он… — начало Понтифика.

Кости трещали, как лед под ногами. Мясо рвалось с влажным хлюпающим звуком. Боль… о, эта божественная боль! Она очищала разум, делая все кристально ясным.

— Остановите его! — проревел Умса, но было уже поздно.

Я вырвал сердце.

Оно пульсировало в моей ладони, обливая пальцы густой, почти черной кровью. Горячее. Живое. Почти последний оплот старого «меня».

Семургдалион пикировал вниз, его клюв светился белым. Циарин выпустил залп зарядов из брюшных пор. Умса и Понтифик слились в единой атаке, их энергии сплелись в смертоносный фиолетовый луч.

Тьма поглотила сознание внезапно, как волна, накрывающая утопающего. В тот миг, когда зубы сомкнулись на собственном сердце, мир взорвался белой болью — и тут же провалился в бездну небытия.

Не сон, не забытье, а полное отсутствие всего. Ни времени, ни пространства, только пульсирующая пустота, где даже мысль не могла родиться.

Сознание вернулось внезапным электрическим разрядом. Я вдохнул — и тут же закашлялся, ощущая, как обожженные легкие наполняются едким дымом разрушенного мира. Глаза открывались с трудом — правый залит кровью, левый видел все в красноватой дымке.

Я лежал на спине, чувствуя, как острые осколки камней впиваются в обнаженные мышцы спины. Новое сердце — мое и не мое одновременно — бешено колотилось, разгоняя по жилам странную смесь силы и боли.

Левая рука, только что регенерировавшая, сияла алой энергией, пальцы непроизвольно сжимались в кулак. Правая — все еще покрытая трещинами, как старый фарфор — медленно подчинялась приказам мозга.

Девяносто девять с половиной процентов… вот только эта половина уже ничего не значила. Была она или не было — не важно. Теперь только последний шаг мог хоть что-то изменить.

Мысль оборвалась, когда тень накрыла меня.

Умса стоял в пяти метрах, его фигура растворялась в клубящейся тьме. Он не нападал сразу — оценивал, изучал. Его пальцы двигались в странном ритме, словно дирижируя невидимым оркестром. Тьма сгущалась вокруг, сковывала движения, как вязкий туман.

Справа, с характерным шелестом хитиновых пластин, выдвинулся Циарин. Его истинная форма — гигантский муравей с блестящим черным панцирем — казалась еще более чудовищной при свете бледного солнца.

Сверху, с оглушительным хлопком крыльев, опустился Семургдалион. Его фениксово оперение пылало, но пламя было тусклым — будто он не решался тратить силы зря. Вместо немедленной атаки он кружил над нами, как стервятник, выжидая момент.

Только Понтифик, появившийся слева, держал свой пламенный клинок наготове. Но даже он не спешил атаковать — его глаза, горящие холодным огнем, изучали нового меня с неприкрытым любопытством.

Я поднялся на одно колено, чувствуя, как не до конца зажившие мышцы ног протестуют против нагрузки. Новое сердце бешено колотилось, подпитывая тело странной энергией — сильной, но нестабильной, как перегретый двигатель.

Они боялись. Или просто не хотели рисковать. А я пока что медленно поднимался во весь рост.

Первым нарушил патовую ситуацию Циарин. Его атака была больше похожа на пробу — резкий бросок, жвалы сомкнулись в полуметре от меня, вынудив сделать шаг назад. В ответ я махнул рукой, использовав Шквал также естественно, как если бы это был простой джеб — энергетическая волна заставила его отскочить, но не причинила реального вреда.

Семургдалион воспользовался моментом, спикировав сверху. Я едва успел подставить руку — его коготь оставил глубокую царапину на обновленной плоти, пронизываемой энергией нового сердца, но не пробил насквозь, как раньше. В ответ я схватил его за ногу и с силой отшвырнул — феникс кувыркнулся в воздухе, но быстро восстановил равновесие.

— Он сильнее, — прорычал Понтифик, но не нападал, лишь сжимая свой клинок.

Умса наконец решился на атаку — волна тьмы ударила мне в грудь, заставив отступить на несколько шагов. Я чувствовал, как она сжимает легкие, но теперь мог дышать сквозь это — с трудом, но мог.

Я отступал, но не бежал. Каждый шаг назад был расчетливым, каждый блок — точным. Они наступали, но не могли добиться решающего преимущества.

Циарин бросался в атаку, но отскакивал, получив ответный удар. Семургдалион кружил, выискивая слабое место. Умса сковывал движения, но не мог полностью обездвижить. Понтифик… Понтифик все еще выжидал, его глаза бегали между мной и другими Байгу.

Внезапно все четверо синхронизировали атаку. Циарин — снизу, Семургдалион — сверху, Умса — спереди, Понтифик — сбоку. Я успел блокировать два удара из четырех.

Коготь феникса распорол плечо, пламенный клинок опалил бок. Но я не упал — лишь откатился назад, чувствуя, как новые мышцы напрягаются, готовясь к следующему рывку.

Я должен был завершить процесс, поглотив собственную голову, мозг и разум, но в текущих обстоятельствах это было невозможно.

Они снова приближались, но уже не так уверенно. В их движениях читалась усталость, в глазах — сомнение. Но мы все понимали: если все так продолжится, именно я не выдержу первым.

Я не собирался сдаваться, не мог этого сделать, продолжая получать удар за ударом и ощущать, как в теле остается все меньше энергии и сил. Но продолжал сражаться, уже сам не до конца понимая, зачем.

Все время боя я наблюдал за происходящим в реальном мире. За тем, как трескаются континенты и испаряются моря от наших столкновений. Но центр Оплота Вечной Тьмы, главный город Умсы, оставался относительно целым, защищенный его волей.

Впрочем, «относительно» в данном случае означало, что город не был мгновенно стерт с лица земли. А вообще-то разрушений там было предостаточно.

Дольше всех остальных зданий продержался огромный дворец тьмы, сложенный будто бы из огромных глыб обсидиана. Но и по его стенам в какой-то момент зазмеились трещины.

И, когда уже начало казаться, что противостояние с Байгу мне не выиграть, одна из этих трещин вдруг взорвалась изнутри. И тогда я увидел ее.

Мо.

Она стояла проломе стены, окутанная дымом, ее силуэт дрожал в горячем воздухе. Платье теперь висело лохмотьями, обнажая синяки и порезы на бледной коже. Ее обычно ухоженные волосы были спутаны, в них застряли осколки стекла.

Но глаза… глаза были живыми, широко раскрытыми от ужаса, и в них, также направленных в духовный мир, читалось одно — узнавание.

— Тим…

Ее голос, хриплый от дыма, прорезал вой битвы, грохот разрушающихся зданий и мой собственный стук сердца. В тот момент все остальное перестало существовать.

Гены поглотителей в моей крови взревели, заполняя сознание первобытным рефлексом — ЗАЩИТИТЬ. Мои мышцы, уже разорванные в десятках мест, напряглись с новой силой.

Кости, которые должны были давно рассыпаться в прах, скрипели, но держали. Я почувствовал, как трещины на моем теле начали пульсировать черным светом — последние резервы энергии, которые я берег для финального удара.

Я бросился вперед.

Каждый шаг отзывался адской болью — осколки костей впивались в плоть, кровь хлестала из открытых ран. Но я бежал. Бежал, как бежит смертельно раненный зверь, забыв обо всем, кроме одной цели.

Сзади раздался вопль Умсы:

— Остановите его!

Я почувствовал, как пространство растянулось, заливаемое чернотой. Воздух передо мной стал густым, как сироп. Увидел, как Циарин, принявший форму гигантского муравья, бросается в сторону Мо, его блестящий хитиновый панцирь отражал пламя горящего города.

— НЕ-Е-ЕТ!!!

Я рванул вперед с такой силой, что кожа на ногах лопнула, обнажив черные, покрытые трещинами мышцы. Время вокруг замедлилось до предела — я видел каждую пылинку в воздухе, каждую искру, каждый микродвижение врагов.

Я достиг Мо первым.

Развернулся, встал между ней и нападающими, широко расставив то, что осталось от моих рук — обугленные кости, торчащие из плеч, несколько сухожилий, все еще державших то, что когда-то было ладонями.

— НЕ ТРОНЕТЕ ЕЕ!!! — мой голос звучал как скрежет камней.

Умса уже подняла руку, и тьма сгустилась вокруг нас, принимая форму тысяч острых как бритва щупалец. Понтифик сжимал в руках шар пламени, который светился так ярко, что за ним было не видно его лица.

Я приготовился принять удар. Пусть разорвут на части. Пусть сожгут дотла. Лишь бы она…

И тогда в моем сознании всплыли слова, сказанные когда-то моим собственным голосом:

«Не поворачивайся спиной ни к кому.»

Почему я вспомнил это сейчас? Почему…

В последний момент я рванулся в сторону.

А потом почувствовал, как что-то вошло мне в спину.

Не холод оружия. Не жар магии.

Рука.

Теплая, живая рука Мо.

Она вошла в мою спину с хирургической точностью, раздвигая разорванные мышцы, ломая остатки ребер. Ее пальцы сомкнулись вокруг моего сердца — я почувствовал, как ее когти впиваются в бьющуюся плоть.

Я медленно, очень медленно повернул голову.

Мо смотрела на меня.

И улыбалась.

Не той дрожащей улыбкой, которой встречала меня после долгих разлук. Не той грустной улыбкой, которая появлялась, когда она волновалась.

А той улыбкой, какой улыбаются охотники, наконец загнавшие добычу в угол.

— Ты действительно думал, что это она? — ее голос звучал… неправильно. Слишком глубоко. Слишком знакомо.

И тогда я понял. Но было уже поздно.

Её лицо начало расплываться.

Кожа потекла, как воск от пламени, обнажая нечто гладкое и безликое под ней. Глаза — её прекрасные, тёплые глаза — сузились, затем растянулись, превратившись в холодные щели, полные пустоты. Волосы исчезли, рот перевернулся в вертикальную щель.

— Ничего личного, — сказал он её голосом.

Катрион.

Его пальцы сжались внутри моей груди, и я почувствовал, как что-то отрывается — связь с моим телом, с моей силой, с самим существованием.

Байгу и Понтифик замерли в отдалении, тоже явно шокированные происходящим.

— Ты сделал всё, что нужно, — продолжал он, и теперь его голос уже не был её голосом. Он звучал как скрежет металла, как шепот пустоты между мирами. — Последняя вещь, которую ты должен был мне принести. Сердце полубога… последний фрагмент мозаики.

Я попытался ударить его, но моя рука лишь дёрнулась в воздухе, беспомощная, как у побитой собаки. Кровь хлестала из раны, смешиваясь с потом и пылью разрушенного мира.

— Зачем… — я захрипел, чувствуя, как сознание начинает плыть.

Катрион вытащил руку.

В его пальцах пульсировало моё сердце. Оно было чёрным, будто обожжённое, но при этом сияло изнутри мощью, невероятной, ни с чем не сравнимой.

— Теперь я смогу переступить через границы, — прошептал он, явно любуясь трофеем. — Не только Содружество… не только Великие Души… всё будет моим.

Я рухнул на колени. Мир вокруг меня расплывался, но я всё ещё видел его жучиные холодные глаза.

— Ты… — я кашлянул, и брызги крови окрасили его сапоги. — Ты никогда… не видел её…

Катрион наклонился, будто хотел прошептать что-то на ухо.

— Нет. Она умерла еще когда эти идиоты ее похитили. Не выдержала перегрузки энергии, спасая твоих внучек. Но ты ведь поверил?

Его форма дрогнула, и он начал растворяться, как дым на ветру.

Я протянул руку — не к нему, а к тому месту, где только что было её лицо.

Не поворачивайся спиной ни к кому.

Голос Маалы прозвучал в голове, как похоронный звон.

Тень накрыла меня.

— Из-за тебя, — прошипел Умса. Его голос звучал, как скрип ржавых дверей в заброшенном склепе. — Он получил силу, которой не должно было быть.

— Надо было просто прикончить его. — проворчал Семургдалион. Пламя на его плечах взметнулось выше, вырисовывая в воздухе рунические символы.

Я хрипло засмеялся, и изо рта хлынула новая порция крови.

— А вы… думали… он вас… в расчет не брал?

Циарин двинулся быстрее, чем я ожидал. Его нижняя правая рука врезалась мне в ребра с хрустом ломающихся костей.

— Ты вообще понимаешь, что натворил? — его голос дребезжал, как рой разъяренных ос.

Понтифик молчал. Его пламя вело себя странно — то вспыхивало ярче, то почти гасло. Он смотрел не на меня, а туда, где секунду назад стоял Катрион.

Умса поднял руку. Тьма вокруг него сгустилась, превратившись в длинный, изогнутый клинок, который пил свет из окружающего пространства.

— Кончаем это.

Я закрыл глаза.

Не потому что боялся.

Просто больше не было сил их держать открытыми.

« ТИМ!!!» — мысленный вопль заставил меня вынырнуть из забытья еще на несколько секунд.

Сразу вслед за сообщением раздался оглушительный хлопок, и из образовавшегося портала вылетел Алистер. Он выглядел ужасно — его кожа была покрыта синими прожилками, глаза впали, из носа и ушей текла густо-черная кровь.

«Не время умирать, дружище!» — прохрипел он, хватая меня за плечи.

Я почувствовал рывок — нас обоих потянуло назад, в зияющий разрыв реальности.

— НЕТ! — взревел Умса.

Тьма и пламя слились в один сокрушительный удар.

Алистер уже втянул меня в портал, но объединенная атака трех Байгу и Мудреца настигла его.

Я лежал на спине, ощущая под собой холодную, неровную поверхность. Камень? Металл? Неважно. Важно было то, что я не чувствовал ничего ниже шеи.

Руки… где мои руки?

Я попытался пошевелить пальцами — ничего. Даже призрачного ощущения конечности, даже фантомной боли. Только пустота.

Ноги тоже.

Но боль… о, боль осталась. Она жила в каждом уцелевшем сантиметре кожи, пульсировала в разорванных мышцах, грызла обугленные края ран. Как будто кто-то влил мне в вены раскаленную сталь и теперь медленно шевелил ею внутри, не давая привыкнуть.

Комната — если это была комната — напоминала склеп. Низкий потолок из пористого черного камня, стены, покрытые мерцающими в полутьме рунами. Не теми, что использовали в Содружестве — эти были угловатыми, колючими, будто выцарапанными когтями. Воздух пах гарью и… медью?

Кровью. Моей или чьей-то еще?

Слева что-то горело. Я постарался повернуть голову. Получилось с трудом, позвонки скрипели, будто несмазанные петли. Пока поворачивался, огонь стал сильнее, и намного.

Оранжевый свет, яростный, ненасытный, заставил меня зажмуриться. Даже через сомкнутые веки он прожигал сетчатку, оставляя кровавые пятна в поле зрения.

Пламя не просто горело — оно извивалось, как живое, перетекало по полу, цеплялось за выступы стен, словно ища, куда бы впиться еще. А в центре этого ада…

Алистер.

Он стоял на коленях, вернее, то, что от него осталось. Пламя пожирало его медленно, методично — сначала одежда, потом кожа, потом мышцы. Оно не просто горело — оно растворяло его, слой за слоем, оставляя после себя не пепел, а пустоту.

Проклятые Байгу… их силы в этом огне…

Алистер не кричал.

Его челюсть была сжата так сильно, что даже сквозь пламя я видел, как трескаются зубы. Пустыми провалами глаз он смотрел сквозь меня, сквозь стены, прямо в лица тех, кто это сделал.

Умса… Семургдалион… Циарин… Понтифик…

Имена всплывали в голове, как обугленные обломки.

Его губы дрогнули.

«Выживи и отомсти».

Не просьба, не мольба. Приказ.

Я попытался ответить, но из горла вырвался только хрип. Энергии на то, чтобы послать мысленное сообщение, не было тем более.

Нужно было встать. Добраться, Потушить. Хотя бы… рукой… водой… кровью…

Но тело не слушалось.

Алистер дернулся вперед, словно пытался подняться. Пламя взревело, сжалось вокруг него, как кулак, и он рухнул на бок.

Нет. Нет! НЕТ!

Тьма на краях зрения сгущалась, но я цеплялся за сознание, как утопающий за соломинку.

Хотя бы… рукой… дотянуться…

Последнее, что я увидел перед тем, как провалиться в небытие — его рука, обугленная до кости, протянутая ко мне.

Пальцы сжались в кулак.

«Держись, ублюдок…»