Тьма. Не просто отсутствие света — а всепоглощающая, плотная, словно жидкий деготь, заполняющая собой каждую частицу несуществующего здесь пространства.
Она не была пустотой — она была антиматерией сознания, субстанцией, в которой растворялись даже мысли. Я пытался моргнуть, но век не было. Попробовал вдохнуть — легкие отсутствовали. Шевельнуться — тело исчезло.
«Значит, смерть выглядит именно так», — пронеслось где-то на границе того, что еще можно было назвать моим разумом.
Но нет. Смерть не думает. Смерть не осознает себя. А я… Я отчетливо чувствовал, как последние крупицы моего «я» медленно дрейфуют в этом черном океане, как песчинки в космическом вакууме.
Каждая частица сознания кричала от боли, которой физически не могло быть — ведь нервной системы больше не существовало.
Вспышка. Обрывки последних мгновений пронеслись перед внутренним взором:
Катрион. Его рука, пронзающая грудь. «Ничего личного» — когда он вырывал мое сердце, мой последний шанс на эволюцию. Прав был Сивальд, надо было мочить гадину.
Алистер. Охваченный пламенем, в котором смешались силы трех Байгу и Мудреца. Его последний взгляд — не страх, а ярость. Рука, тянущаяся ко мне сквозь портал, пальцы, сжимающиеся в кулак в последнем жесте отчаяния. Он дал мне пару лишних секунд, положив на это свою жизнь. Идиот и лучший друг.
Лицо Мо, такое родное и знакомое, несмотря на сотни прошедших лет, но при этом такое недосягаемое. Все это время я гонялся буквально за призраком, ловко водимый за нос дезинформацией от Понтифика и остальных.
Я хотел закричать. Хотел разорвать эту тьму, вернуться назад, вырвать Катриону глотку зубами, даже если для этого придется вырастить новые клыки из обрубков собственного сознания. Но ничего не происходило.
Так вот каково это — быть полностью беспомощным.
Мысли текли медленно, как густой сироп. Каждая требовала невероятных усилий. Но я цеплялся за них, как утопающий за соломинку. Пока я думаю — я существую. Пока существую — могу бороться.
Внезапно в черноте забрезжил слабый свет. Не свет в привычном понимании — скорее, сгусток информации, импульс, который мое поврежденное сознание интерпретировало как вспышку.
Он пульсировал, то разгораясь, то угасая, и с каждой пульсацией становился чуть ярче.
Я сосредоточился на нем, пытаясь понять природу этого явления. Был ли это остаток моей души? Или, может, Катрион оставил мне эту ловушку — последнюю насмешку?
Свет начал принимать очертания. Сначала неясные, размытые, потом все четче. Я увидел… себя.
Но не того изуродованного полубога, каким был перед гибелью, а того самого первого Тима — студента с Земли, еще не знавшего о Тейе, о поглотителях, о бесконечной войне.
Он смотрел на меня с укором.
— Ты обещал вернуться домой, — сказало видение голосом, который я уже почти забыл. — Ты обещал спасти их всех. А теперь что? Ты проиграл. Ты умер. Ты даже не человек больше — просто клочок сознания в пустоте.
Я попытался ответить, но у меня не было голоса. Вместо этого вся моя ярость, вся боль, все отчаяние выплеснулись единым импульсом. Видение дрогнуло, его края поплыли.
«Нет! — хотел я крикнуть. — Я еще не закончил!»
И тогда случилось нечто неожиданное. Тьма вокруг содрогнулась. Свет усилился в разы. Внезапно я почувствовал… присутствие. Не себя — чего-то другого. Огромного, древнего, наблюдающего.
Маала? Но нет, это было иное. Более холодное. Более расчетливое.
Видение моего прошлого «я» исказилось, превратившись в того Тима Тарса, какого я привык видеть в зеркале. Вот только это была лишь оболочка. А под ней скрывались те силы, что раз за разом позволяли мне побеждать.
Истоковые аспекты. Они были беспристрастны, но они не были мертвы. Их породило живое существо, мыслившее и чувствовавшее, а потому и аспекты не могли быть чистыми энергиями.
И теперь они смотрели на меня изнутри, словно дожидаясь моего решения.
Мысль обожгла, как раскаленный металл. Я не просто обломок сознания. Я — идея. Идея сопротивления. И пока она жива — я живу.
Сгусток света взорвался миллиардом искр. Каждая несла в себе обрывки памяти, частицы силы, крупицы моей воли. Я ловил их, впитывал, собирал по крупицам. Руки, которых не было, сжимались в кулаки. Глаза, которых не существовало, видели цель.
Катрион думал, что победил. Байгу верили, что стерли меня в порошок. Но они ошиблись.
Я был Пожирателем. И теперь пришло время пожрать саму свою душу, самого себя, саму смерть, чтобы вернуться к жизни и продолжить борьбу. До конца.
Чернота вокруг заколебалась, как вода перед штормом. Где-то в несуществующей дали раздался звук, похожий на треск ломающихся костей реальности. Это было начало. Первый шаг.
Я сделал его.
Мрак внезапно схлопнулся, будто невидимая рука сжала его в кулак. Я не видел, как это произошло — одна секунда была абсолютная чернота, в следующее мгновение мир проступил сквозь пелену, словно проявившаяся фотография в проявителе.
Но не четкая, не яркая — выцветшая, будто выгоревшая на солнце десятилетиями. Все вокруг приобрело грязно-желтый оттенок, как старые кинопленки времен немого кино.
Краски умерли. Остались лишь полутона, размытые тени и странная, зыбкая дымка, витающая в воздухе.
Я лежал на спине. Дышал. Это осознание пришло первым. Я дышал.
Значит, еще не конец.
Попытка пошевелить пальцами вызвала волну тупой, разлитой боли — не острой, не режущей, а глубокой и тянущей, будто от раны, нанесенной сто лет назад. Но боль — это хорошо. Боль значит, что нервы еще работают. Что тело, пусть и изуродованное, еще борется.
Я медленно опустил взгляд и увидел свою грудь. Точнее — то, что от нее осталось.
Память вспыхнула яркой вспышкой: Катрион. Его рука, пронзающая плоть. Хруст ребер. Боль. А потом — пустота.
Он вырвал мое сердце. Но сейчас на его месте…
Это нельзя было назвать органом. Это была пародия на сердце — бесформенный комок живой плоти, пульсирующий в такт моему дыханию.
Оно не было круглым, не было симметричным — скорее, напоминало клубок переплетенных мышц, сухожилий и чего-то еще, чего в человеческом теле быть не должно. Темные нитевидные прожилки, похожие на корни, расползались от него по грудной клетке, цепляясь за рваные края раны, словно пытаясь залатать дыру.
Гены поглотителя. Они сработали, спасли меня в последний момент и в последний раз. Больше я не ощущал даже следа их существования в своем теле.
Я осторожно коснулся пальцами краев этой… конструкции. Ткань была горячей. Липкой. Будто только что вылепленной из сырого мяса. При нажатии из нее сочилась густая, почти черная жидкость — не совсем кровь, но что-то близкое к ней.
Но этот уродливый насос качал мою кровь по телу. Медленно, с перебоями, но перекачивал по мне жизнь.
Я прислушался — и услышал слабый, хриплый звук. Бум-шшш… бум-шшш… Как будто кто-то накачивал воздух в дырявый мешок. Это не продержится долго.
Я мысленно прикинул. В лучшем случае минут пятнадцать. Потом — отказ этого временного фальшивого сердца. И смерть, на этот раз окончательная.
Я попытался приподняться. Мышцы ответили дрожью, как у только что родившегося теленка. Каждый мускул горел, каждое движение давалось через силу. Но я все-таки сел.
Голова закружилась. В глазах поплыли черные пятна. Слишком быстро.
Я замер, давая телу прийти в себя, пока не упал обратно. Воспользовавшись возможностью, Прислушался к себе поглубже. И поймал себя на том, что невесело, раздосадованно ухмыляюсь.
Аспект повешенного был завершен на сто процентов. Видимо, он откликнулся на мой отчаянный рывок, последнюю волю, стремление к продолжению боя, достигнув своего пика и выдернув меня из небытия.
Я закрыл глаза, сосредоточившись на нем. Раньше он срабатывал только в критические моменты, по достижении девяноста процентов поддался использованию в рамках Души Бойца.
Теперь это была буквально часть меня. Не как навык. Не как способность. А как часть тела, как рука или нога.
И он шептал мне на своем языке без слов: «Ты не умрешь. Не здесь. Не сейчас. Если будешь продолжать бороться, если не изменишь себе, если в твоей груди будет гореть огонь сопротивления, то ты не умрешь. Я не позволю».
Но даже у него были свои пределы. Затягивать с принятием важных решений не стоило.
Я открыл глаза и осмотрелся.
Комната. Небольшая. Стены — грубый камень, покрытый слоем пыли и паутины. Ни окон, ни дверей — только полукруглый свод потолка и холодный пол подо мной.
Крипта? Бункер? Ловушка?
Неважно. Главное — пока безопасно. Но ненадолго. Я снова посмотрел на свою грудь.
«Сердце» пульсировало медленнее, чем минуту назад. Время истекало. Вот только я не мог начать эволюцию, хотя и знал, как это сделать.
Я поднял руку перед лицом. Кожа покрылась чёрными прожилками, как будто под ней ползли чернильные корни. Пальцы дрожали, суставы скрипели, будто ржавые шестерни. Я сжал кулак — слабо, слишком слабо. Даже простейшее движение требовало усилий.
Мысли метались, цепляясь за варианты, но каждый раз натыкаясь на стену.
Регенерация? Ее попросту не было. В сражении с Умсой и остальными я выжал из тела весь его потенциал, весь ресурс. Оно было на грани распада после всего того, что со мной происходило за последнее время.Аспекты?
Я попытался ощутить их внутри себя.
Чревоугодие — пустота. Для того, чтобы что-то поглотить, как это ни странно, нужны были силы.
Повешенный — несмотря на полную завершенность, он едва теплился, как свеча на последних каплях воска, истратив весь ресурс на то, чтобы вернуть меня в сознание. Он удерживал сознание, но не давал сил.
Лев — молчал. Совсем. Будто его никогда и не было.
Понимание… ну, тут даже говорить что-то было бессмысленно.
Оставался только один выход.
Закончить последнюю эволюцию. Вот только и для этого тоже нужна была энергия. Хотя бы искра, чтобы запустить процесс. Я провёл ладонью по животу. Пусто. Совершенно пусто.
Глаза, будто против моей воли, скользнули в сторону.
Тело. Алистер. Он лежал в нескольких шагах от меня, обугленный, как головёшка, вытащенная из костра. Его кожа потрескалась, словно пересохшая глина, обнажая слои мышц, прожаренных до черноты.
Но самое странное — от него не пахло горелым. Вместо этого в воздухе витал сладковато-горький запах, как от пережжённого сахара, смешанного с железом.
Магия.
Она клубилась внутри него, как туман, просачивающийся сквозь трещины. Я видел её — не глазами и даже не восприятием мировой ауры, мне сейчас недоступным. Голодом внутри себя. Она переливалась сине-фиолетовыми всполохами под обугленной кожей, как светлячки, запертые в банке.
Мана.
Энергия.
Жизнь.
Я пополз.
Каждое движение отзывалось новой волной боли. Ноги не слушались — возможно, позвоночник был повреждён. Но руки ещё работали. Я протянул ладонь, коснулся обгоревшего плеча Алистера.
Плоть под пальцами была твёрдой, как уголь, но когда я надавил, она рассыпалась, обнажая более мягкие слои.
Первый кусок. Я отломил фрагмент, ощущая, как кожа под пальцами хрустит, словно обожжённая бумага. Под ней — тёмно-красное мясо, ещё влажное, пропитанное чем-то густым и блестящим.
Я поднёс его ко рту. Пахло… странно. Не горельчиной, а чем-то глубоким, почти минеральным, как будто я собирался съесть не плоть, а кусок земли, пропитанный молниями.
Первый укус. Зубы вошли легко. Текстура была нежной, но с хрустящей корочкой по краям. Вкус — горький, с металлическим оттенком, как если бы я жевал старую монету, обмазанную пеплом.
Но потом… Энергия. Она ударила в нёбо, как искра. Я почувствовал, как что-то тёплое и живое растекается по языку, проникает в горло, а затем — взрыв.
Она ворвалась в меня, как приливная волна, заполняя пустоту, где раньше было сердце. Я ощутил, как что-то внутри оживает. Но этого было слишком мало.
Второй кусок. На этот раз я выбрал участок, где кожа ещё не полностью обуглилась. Она снялась, как пергамент, обнажая мясо, пронизанное тонкими фиолетовыми нитями — следами магических каналов.
Я впился зубами. Сок брызнул мне в рот. Густой, как сироп, с привкусом чего-то электрического. Я чувствовал, как он течёт по подбородку, капает на грудь.
Третий. Четвёртый.
Я ел. Методично. Без пауз. Без мыслей. Понимал, что если остановлюсь и задумаюсь, то даже меня может вывернуть наизнанку. Ведь это был не зверь, монстр, Майигу или даже случайный человек. Это был тот, кого я без всяких сомнений мог назвать своим лучшим другом.
Кости ломались под пальцами, как сухие ветки. Я выскребал костный мозг — жирный, маслянистый, с едва уловимым дрожанием энергии внутри.
Руки Алистера, его рёбра, кусок бедра, где мясо было особенно насыщенным, пропитанным магией.
С каждым куском я чувствовал, как что-то во мне восстанавливается.
Мышцы стягивались. Кожа зарастала. Боль отступала. Но самое главное — внутри, в груди, где должно было быть сердце, теперь пульсировал странный, тёплый комок энергии.
Я откинулся назад, облизывая пальцы. От Алистера остался лишь почерневший след на полу, да несколько клочьев волос, прилипших к камням.
— Спасибо за угощение, — прошептал я, усмехнувшись этой тупой и чернющей, как сама тьма, шутке.
Голос звучал хрипло, но уже не так, как у умирающего. Аспект чревоугодия проснулся.
Я ощутил его, как второе сердце, как тёмный узел голода в глубине живота.
А теперь последний шаг. К эволюции или смерти.
Еще раз, с самого начала.
Я разомкнул челюсти. Хрящи хрустнули, сухожилия натянулись, как тетива. Рот раскрылся шире, чем должен был, обнажая ряды заостренных зубов. Первой жертвой стала собственная ладонь.
Зубы вонзились в плоть у основания большого пальца.
Боль.
Острая, белая, ослепляющая, на порядок более сильная, чем должна была быть. Она ударила в мозг, как молот по наковальне, но я стиснул зубы и дернул.
Мясо оторвалось с мокрым чавканьем. Кровь брызнула в лицо, горячая и соленая. Я пережевал кусок, чувствуя, как волокна рвутся между зубами, как кость трескается, как сухожилия сопротивляются.
И тут же перед глазами вспыхнуло воспоминание.
Ч ервь подполз ко мне сзади и что есть силы вцепился челюстями мне в ногу под коленкой. Я , не удержавшись, опустился на одно колено.
И я решил: если уж мне и суждено сдохнуть здесь сегодня, то я по крайней мере не сдохну один. Схватив обеими руками червяка, вцепившегося в ногу, я изо всех сил дёрнул, отрывая его вместе с куском собственного мяса.
А потом, поднеся извивающуюся тварь к лицу, впился зубами в её бок.
Тогда я стал Пожирателем.
Вернулся в настоящее.
Ладонь наполовину исчезла. Кость торчала, как обглоданная ветка. Я откусил еще кусок, выше, ближе к запястью.
Вспышка.
Когти Лидграба пропахали на моей спине три глубоких борозды , без особого труда разрезав несколько нижних рёбер.
Но остановить меня волку не удалось. И на огромной скорости я врезался прямо в его грудь.
Ш кура не выдержала. Не выдержала и его плоть, и даже рёбра. Достать из такого положения его сердце было проще простого.
Издав оглушительный предспертный вой, Лидгарб, чьё сердце с каждым мгновением покрывалось всё бо́льшим количеством дыр, рухнул на землю.
Тогда я стал Нейрагу.
Я хрустнул осколком собственной кости.
Предплечье.
Зубы соскользнули по мокрой коже, затем вонзились в плоть. Я рванул головой — мясо оторвалось с хрустом.
Кровь хлынула ручьем, но почти сразу замедлилась.
Вспышка.
Сто тысяч коэффициента на секунду превратились в десять миллионов, а девятикратное усиление — в тринадцатикратное.
Майскард , в ыставив жёсткий блок на пути моего кулака, не сумел устоять на ногах и отлетел назад.
Бросившись вдогонку, я ударил сверху локтем в грудь, вбивая его в камень. А затем добил мощным лоукиком в голову.
Следующим движением я схватил его за расслабившуюся челюсть и, резко дёрнув, вырвал с мясом, оставив язык Майскарда болтаться под обнажившимся нёбом.
Тогда я стал Майигу.
Я оторвал кусок плеча.
Боль стала отдаленной, как будто кто-то кричал в соседней комнате.
Мир плыл.
Вспышка.
Я умирал дважды, из-за перекушенной шеи и из-за того, что выходил мой срок .
Сейчас я был максимально сам по себе, пожалуй, настолько, насколько это только было возможно. Один против всего мира, воплотившегося в Палеме.
Я не был раздосадован или разочарован смертью. Отчасти потому, что уже почти ничего не соображал.
Отчасти потому, что это был мой осознанный выбор, я сам решил встать на край гибели, чтобы попытаться отыскать там, в бесконечной бездне что-то невероятное.
А то, что оно так и не появилось, хотя я положил на это собственную жизнь…
Океан энергии, колоссальный и почти бесконечный, хлынул в меня неостановимым потоком.
Тогда я встал на свой собственный путь к могуществу.
Я засунул пальцы в грудную клетку.
Ребра хрустнули.
Сначала пол пальцами, а потом на зубах.
Дальше я ел быстро.
Кишки, вырванные когтями, скользкие и теплые.
Легкое, наполненное воздухом, растворившееся во рту, как сладкая вата.
Глаз, вырванный из орбиты, лопнувший между зубов, соленый и желеобразный.
Вспышки памяти сливались в калейдоскоп.
Я был студентом.
Я был оружием.
Я был богом.
Использовав атрибут трансформации, я вывернул пасть наизнанку и совершил то, что по идее не должно быть возможно физиологически. Откусил самому себе голову.
Тьма накрыла меня.
Но даже здесь, в небытии, аспект работал.
Он пожирал саму пустоту.
Саму идею меня.
Я был…
Я есть…
Я буду.
Пожирателем.