Книга пяти колец. Том 9

Глава 23

Когда я спустился в главный зал, меня встретила картина, словно сошедшая со свитка «Идеального правителя». Фан Цзинь восседал в резном сандаловом кресле у массивного камина, где потрескивали ароматные поленья. Он с изяществом, отточенным до автоматизма, подносил к губам фарфоровую чашку с узором из голубых драконов. На лакированном столике рядом лежала раскрытая книга — «Записки о милосердии и человеколюбии». Ирония была настолько густой, что ее можно было резать ножом.

— Доброе утро, магистрат, — произнес он, не удостоив меня взглядом, его внимание было приковано к пламени в камине. — Надеюсь, ночь не принесла вам беспокойств?

— Было… познавательно, — ответил я, медленно приближаясь. Ковер под ногами был таким мягким, что поглощал любой звук. — Особенно ее завершение.

— Да, до меня дошли… отзвуки. — Фан наконец поднял на меня глаза, и в их глубине плескалась театральная, отрепетированная печаль. — Бедный, несчастный Нобу. Он так рвался вершить праведные дела. Жаль, что его рвение в итоге погубило его.

— Ты знал, что он стал оскверненным? — спросил я, останавливаясь перед ним.

— Подозревал. — Фан с тихим стуком закрыл книгу. Его пальцы, длинные и ухоженные, провели по золоченой обложке. — Видите ли, Нобу был человеком долга. Слишком прямым. Он взвалил на свои плечи всю тяжесть наших необходимых решений, всю грязь, всю ответственность. Такое бремя способно сломать кого угодно.

— И ты позволил ему сгореть в этом огне?

— А что я мог поделать? — Фан развел руками, и на его лице заиграла маска искреннего сожаления. — Разве я вправе был отнять у человека его высшую цель? Его жертвенный путь?

Я опустился в кресло напротив, впиваясь в него взглядом. Ни тени вины. Ни искры раскаяния. Лишь утомленная, отеческая грусть, отлитая из самого чистого лицемерия.

— Расскажи мне о стене, Фан. На этот раз — правду.

— Какую правду? Я уже поделился с вами всем, что знаю.

— Ты подарил мне красивую сказку о Тени и героях. Теперь покажи изнанку.

Фан замер на мгновение, затем испустил тяжелый, искусственно-скорбный вздох.

— Вы неумолимы, магистрат. И, боюсь, в своих догадках правы. — Он поднялся и медленно прошествовал к окну, за которым открывался идеальный, как картина, сад. — Хорошо. Вы получите свою правду. Всю правду.

Я молчал, давая ему набраться лжи.

— Стена… она реальна. Но строят ее не из камня и извести. — Фан обернулся, и его лицо стало маской трагической решимости. — Ее возводят из душ. Из живых душ.

Меня словно ударили под дых. Даже я, не был готов к такому циничному, древнему злодейству. Это было за пределами моего понимания.

— Зачем? — выдохнул я, чувствуя, как во рту пересыхает.

— Во имя великой цели, — голос Фана звенел фанатичной убежденностью, приправленной ложной скорбью. — Я не лгал об угрозе с севера. Она реальна. Но это не просто Тень. Это нечто куда более осязаемое и ужасное.

— Говори.

— Орды демонов вышли из Выжженных Пустошей, местные не смогли закрыть ворота в царство Дзигоку. Так что через пять, от силы десять лет, они хлынут сюда. Волна плоти и стали, что сметет все на своем пути. Они не берут пленных, магистрат. Только мясо для своих котлов и черепа для украшения стропил. Все кто будет столь глуп, что встанет у них на пути станет их пищей. Поэтому и такие суровые методы. Как правитель, я обязан защитить своих людей. Любой ценой

— Откуда тебе это известно?

— У меня есть свои источники. — Фан подошел к потаенной нише в стене, повернул скрытый механизм. С легким щелчком открылся потайной шкафчик, откуда он извлек старый, потрепанный свиток. — Донесения моих соглядатаев. Убедитесь сами.

Я развернул пергамент. Там были до мелочей прописанные отчеты о зверствах оскверненных, что признали демонов своими хозяевами, карты, описания ритуалов. Все выглядело пугающе достоверно. Слишком достоверно.

— Допустим, это правда, — я отбросил свиток. — Разве нельзя было найти иной путь? Создать армию? Укрепить границы?

— Какую армию? — Горькая усмешка искривила его губы. — Против полумиллиона обезумевших от жажды крови демонов и их последователей? Дипломатию? С теми, чьи владыки жаждут крови, а желудки — человечины?

— Но использовать души живых людей как кирпичи…

— Да, это против правил великих храмов! — его голос внезапно зазвучал страстно. — Это разрывает Дао! Но знаете что? Это работает!

Он резко подошел к стене и прикоснулся к висевшему там портрету — молодая женщина с младенцем на руках, написанная с любовью и нежностью.

— Моя дочь. И мой внук. — его голос дрогнул, и это прозвучало на удивление искренне. — Ему три года. По ночам я просыпаюсь в холодном поту, представляя, как его живым зажаривают на вертеле на потеху безумным тварям.

— Ценой сотен таких же детей.

— Ценой выбора меньшего зла! — Фан резко обернулся, и на миг маска благодушного старика спала, обнажив сталь правителя. — Да, я отправляю людей на смерть! Да, я разрываю их души и вплетаю в защитный барьер! Но чтобы спасти десятки тысяч! Чтобы дать им шанс!

— Ты не имел права решать, кому жить, а кому — стать щитом.

— А кто имел? — он шагнул ко мне, и в его глазах вспыхнул тот самый фанатичный огонь, что поглотил Нобу. — Кто еще готов взвалить на себя эту карму? Чьи плечи выдержат тяжесть такого выбора? Чья душа согласится гнить в аду тысячу перерождений ради спасения других?

— Ничья. Это путь в никуда. Наши предки научились сражаться с демонами и выжили, не став подобными им.

— Высокие слова! — он фыркнул с презрением. — Но мир жесток, магистрат. В нем есть волки и овцы. И чтобы спасти стадо, пастуху порой приходится самому становиться волком.

— Или научить овец давать отпор.

— За пять лет? — он покачал головой с видом ложного сожаления. — Вы идеалист. Это прекрасно, но бесполезно. Я же избрал Срединный Путь — делать то, что необходимо.

— Руками других.

— Именно! — его лицо внезапно озарила широкая, искренняя улыбка, от которой стало по-настоящему страшно. — В этом и есть гениальность замысла! Я остаюсь источником добродетели «дэ». Народ видит во мне мудрого правителя. А грех… грех берут на себя такие как Нобу. Те, кто готов пожертвовать своей будущей жизнью ради общего блага.

— Как Нобу.

— Как верный Нобу, да. — в его голосе прозвучала почти что нежность. — Он принял на себя всю черную карму, чтобы я мог нести светлый лик власти. Разве это не высшая форма жертвы?

Я смотрел на него и понимал, что имею дело с самым опасным типом зла — тем, что абсолютно убеждено в своей правоте. Не в силе, не в выгоде — в правоте.

— Фан, — сказал я тихо, — ты осознаешь, что творишь?

— Как не осознавать! — он воздел руки, и воздух в зале затрепетал. — Я следую путем древних императоров-основателей! Я выстраиваю будущее в гармонии с Волей Небес! Я приношу малые жертвы ради великого порядка!

— Ты убиваешь невинных и лишаешь их посмертия. Это такое же зло как скверна.

— Да! И каждый раз часть моей собственной души умирает вместе с ними! — по его щекам скатились слезы. Искренние слезы. — Они являются ко мне по ночам, магистрат! Их проклятия жгут мою душу! Мое сердце разрывается от боли за каждую загубленную жизнь! Думаете, легко нести бремя спасения народа?

— Остановись и покайся.

— НЕ МОГУ! — его рыданий как не бывало. — Мандат Небес уже ниспослан! Путь предопределен! Слишком многие доверили мне свои жизни!

Пространство вокруг нас заколебалось. Портреты на стенах зашевелились — лица на них ожили, их глаза уставились на меня с немым укором, губы зашептали проклятия на забытом языке.

— Видите? — голос Фана слился с этим шепотом. — Души тех, кто умрет, если я дрогну. Они взывают ко мне. Они верят в меня.

— Это не души будущих жертв. Это призраки тех, кого ты уже убил.

— НЕТ! — он взмахнул рукой, и портреты начали множиться, заполняя все пространство. — Это те, кого я спасу! Те, ради кого я готов принять любое проклятие!

Стены поплыли, пол затрещал. Комната разверзлась, открывая за собой бесконечную галерею — легионы прозрачных, стенающих духов. Тысячи глаз, тысячи ртов, взывающих в унисон:

«Спаси нас! Защити! Мы верим в тебя, отец наш!»

— Слышите? — Фан простер руки, словно желая обнять всех сразу. — Их глас! Их мольба! Я не вправе их предать!

— Это иллюзия. Самообман безумца.

— Нет! Это голос народа! Единственная истина, что выше личной кармы!

Облик Фана начал меняться. Простые одежды превратились в парчовые ритуальные робы императора, на голове вспыхнула корона с нефритовыми подвесками, а вокруг него закрутились вихри чистой, но искаженной энергии, приняв обличье свирепых драконов.

— Видите? — его голос загремел, обретая металлический отзвук. — Даже великие драконы признают мою правоту! Я — истинный Сын Неба! Защитник Срединного Государства!

— Ты всего лишь глупец, поверивший обещаниям владык Скверны.

— А вы — орудие хаоса, что грозит разрушить миропорядок! — он взмахнул рукой, и воздух рассекли десятки клинков из сконденсированной энергии. — Вы готовы обречь тысячи на смерть ради своих иллюзий!

Я увернулся, выхватывая шуаньгоу. Лезвия звякнули, отвечая на вызов.

— Мой путь это путь к Небу. Через боль, кровь и волю, но я плачу своей болью и кровью.

— ДРУГОГО ПУТИ НЕТ! ЛИШЬ Я ВИЖУ ИСТИНУ!

Его атака обрушилась на меня с мощью разъяренного дракона. Но это был не слепой гнев — это был холодный, расчетливый гнев императора, карающего мятежника. Каждый удар сопровождался видениями: дети, играющие в безопасных садах, старики, умиравшие своей смертью, женщины, не знавшие страха насилия.

— Я несу им мир и порядок! — гремел он. — Я возвращаю Золотой Век!

Его мощь была чудовищной, но я видел сквозь его иллюзии. Видел, как его драконы корчатся в муках, как императорские одежды превращаются в саваны, а сияющая корона гниет и покрывается трещинами.

— Взгляни на себя, Фан! — я парировал очередной выпад, и наши клинки высекли сноп искр. — Ты уже не спаситель! Ты демон, пожирающий души!

— ЛОЖЬ! — он атаковал с удвоенной яростью. — Я — ВОПЛОЩЕНИЕ ВОЛИ НЕБЕС! Я — ВОССТАНОВИТЕЛЬ БАЛАНСА!

— Ты его губитель! Превращая добродетель в орудие убийства, ты убиваешь саму суть пути Небес!

Фан замер. На мгновение в его безумных глазах мелькнула тень сомнения, трещина в броне самоуверенности.

— Нет… — прошептал он. — Нет, я… я несу добро… я следую пути…

— Ты используешь путь как прикрытие для своих преступлений.

— НЕТ! — его вопль слился с ревом голодных духов, а драконы обратились в грифов, кружащихся над падалью. — Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ДОБРОДЕТЕЛЬНЫМ! МОЙ НАРОД ТРЕБУЕТ ЭТОГО!

Его облик окончательно исказился, превратившись в пародию на императора — корона из шипов, робы из пепла, свита из пожирающих душ демонов.

Но в этом была его слабость. Его одержимость «добродетельностью» ослепляла его. Я выждал его яростный бросок и в последний миг крикнул:

— Взгляни вокруг, Фан! Это ли тот мир, который ты хотел построить для своего внука⁈

Иллюзия дрогнула и рухнула. Исчезли портреты, исчезли призрачные толпы. Мы стояли в руинах. Стены были сложены из отполированных до блеска черепов, пол устилала костная крошка, а в центре зала зиял жертвенный алтарь, черный от запекшейся крови.

— Это не… не может быть… — Фан замер, с ужасом взирая на творение своих рук.

— Это твое наследие. Плод твоей «добродетели».

— НЕЕЕТ! — он ринулся на меня в слепой ярости, но отчаяние сделало его движения небрежными.

Я сделал шаг в сторону, избегая его клинка, и нанес ответный удар. Оба крюка шуаньгоу, ломая ребра, пронзили его черное сердце.

— Я… я желал… лишь добра… — хрипло выдохнул он, оседая на колени. — Я… следовал… пути…

— Ты следовал лишь собственной гордыне, — безжалостно произнес я. — Истинная добродетель не требует жертв. Она готова сама стать жертвой.

Фан рухнул лицом в пыль. С его последним вздохом рухнули и все оставшиеся иллюзии. Замок рассыпался в прах, открывая голые, выжженные скалы Круга. Воздух очистился от смрада лжи и боли.

Третий Страж пал. Круг Воздуха был пройден.