Курсант. На Берлин 4

Глава 9 Я что-то делаю, но пока сам не понимаю, что

Остров Шваненвердер встретил нас неестественной, гнетущей тишиной, нарушаемой лишь пронзительными криками чаек и шелестом холодного ветра в кронах вековых дубов. Воздух, насыщенный запахом озера и влажной листвы, казалось, впитал в себя все страхи и секреты своих обитателей.

Резиденция Геббельсов, белоснежный особняк в стиле неоклассицизма, возвышалась над самым берегом, словно декорация к изощренной пьесе, где каждому из нас была отведена своя, смертельно опасная роль. В общем, атмосфера полностью соответствовала ситуации, чего уж скромничать.

Бернес прижимал к себе скрипичный футляр и был бледен как полотно, но невероятно собран. Вообще, конечно, было в это что-то забавное. Я знаю Марка хорошо. Знаю, что он не спасует перед любыми трудностями. Но встреча с женой Геббельса вызывала у него нервную дрожь и состояние настоящего психоза.

Поза Марка, его взгляд, направленный куда-то вдаль поверх моей головы, выдавали колоссальное внутреннее напряжение.

— Ну что, идем? — Спросил я товарища.

— Погоди… — Он вздохнул, поправил галстук, а затем решительно двинулся к вилле.

Мы прибыли минут за пятнадцать до назначенного времени. К месту назначения нас доставило такси.

Мы не заморачивались с наличием или отсутствием слежки. Уверен, она точно есть. Мы сознательно не старались избавиться от «хвоста».

— Считаешь, это правильно? — Спросил Марк, когда темный автомобиль с молчаливым таксистом за рулем вез нас в сторону острова.

— Конечно. — Уверенно ответил я. — Нам даже на руку, если люди Мюллера донесут своему руководителю об этой поездке. Их информация подтвердит мою. По крайней мере, факт посещения дома Геббельсов.

— Ты уже придумал, каким образом устроишь провокацию?

— Пока нет. Слушай, ситуация такова, что действовать придётся, исходя из того, что я найду в комнате хозяина. Буду импровизировать.

Мы с Марком говорили на французском языке, чтоб водитель не понял сути разговора. Как только сели в машину, я для проверки спросил таксиста:

— Pensez-vous qu’il va pleuvoir aujourd’hui? (Как думаете, сегодня будет дождь?)

Водила посмотрел на меня с сомнением, отрицательно покачал головой, а потом ответил по-немецки:

— Извините, не понимаю.

Только после этого мы с Марком заговорили о насущных проблемах, волнующих и его, и меня. А их что-то скопилось слишком много, этих проблем. К примеру, та же фрау Книппер. У меня, по сути, были только сутки, чтоб придумать, как отвлечь внимание Мюллера от этой особы.

Когда уходили из дома, Марта спустилась в гостиную, чтоб проводить нас. Она уже не выглядела настолько погано, как вчера. Может, успокоилась за ночь, а может, мои догадки были верны и та истерика, которую немка передо мной разыграла, была лишь частью ее очередного плана.

Таксист доставил нас к прямо к вилле. Думаю, не стоит обижаться на Магду, что она не отправила никого из прислуги, чтоб нас встретили. Это, пожалуй, было очень верное решение.

В конце концов, по легенде, Марк не какая-то важная шишка, а всего лишь учитель музыки, приглашенный для занятия с детьми. А меня, к примеру, так вообще никто не ждал. Какие уж тут встречи? Тем более, до резиденции Геббельсов было не очень далеко.

Поэтому мы спокойненько выбрались из такси и направились к нужному дому.

Марк топал вперед целенаправленно, как-то даже слишком решительно, напоминая Жанну Д’арк, головую взойти на костёр. На костер страсти Магды Геббельс.

Я шел рядом, стараясь излучать напускное, почти простодушное благоговение перед «величайшей честью визита».

Нас встретила у парадного входа сама хозяйка дома. В простом, но безупречно скроенном платье из твида, с белоснежным воротничком, она выглядела одновременно утомленной и возбужденной, как актриса перед выходом на сцену. Но когда ее взгляд скользнул по Марку, в глазах дамочки вспыхнул такой голодный, и в тоже время такой беззащитный огонь обожания, что я даже почувствовал себя немного лишним на этом празднике жизни.

— Герр Ирбис, как я рада, что вы смогли приехать! — голос Магды звучал спокойно, уверенно, но я смог различить в нем легкую, едва уловимую дрожь. — И вы привезли компанию?

Ее улыбка, вежливая и отстраненная, была предназначена нам обоим, но глаза Магды, темные, бездонные, снова и снова возвращались к Бернесу, словно она боялась упустить каждое мгновение этой встречи.

— Фрау Геббельс, позвольте представить моего друга, Алексея Витцке, — голос Марка звучал ровно, с тщательно подобранной заранее, почтительной сдержанностью. — Впрочем, вы ведь уже с ним встречались. Тогда скорее, позвольте вам напомнить моего друга. Он оказал мне неоценимую поддержку по приезду в Берлин. Тогда же мы и познакомились. Признаться, я так нервничал перед визитом к вам, что уговорил его составить мне компанию для моральной поддержки. Не каждый день, знаете, приходится бывать в столь важном и почитаемом семействе.

— О, не стоит нервничать, дорогой Марк! — Магда легко, почти по-девичьи, коснулась его руки. Я заметил, как смущённая улыбка Бернеса едва не перешла в нервный оскал. Немка, конечно, этого не увидела. Она вообще ни черта не видела, глядя на Бернеса слегка затуманенным взглядом,— Здесь только я, дети и преданная прислуга. Мы проведем время без церемоний. То, что вы взяли с собой друга, наверное, даже хорошо.

Магда многозначительно уставилась Марку в глаза. Похоже, это был некий намёк на его предусмотрительность. На то, что он догадался притащить с собой еще одного гостя, что делает встречу фрау Геббельс и скромного музыканта менее личной.

— Входите, пожалуйста, будьте как дома. — Немка посторонилась, пропуская нас в дом.

Она упорно обращалась к Бернесу на «вы», хотя, по его рассказам я прекрасно знал, что эти условности они давным-давно отодвинули в сторону. Соблюдает приличия, значит.

Интерьер особняка дышал холодной, дорогой роскошью. Везде — мрамор, полированное дерево, гобелены и портреты самого Геббельса в напыщенных позах. Пахло воском для паркета и дорогими духами.

Сквозь полуоткрытые двери я мельком увидел игровую комнату, где под присмотром няньки в белоснежном переднике резвились четверо детей Магды и Йозефа. Их звонкие, беззаботные голоса странно контрастировали с гнетущей атмосферой этого места. Одного малыша нянька держала на руках. Ему исполнилось где-то около года, не больше, играть с остальными детишками он пока еще не мог. Или она. Судя по бантику, пришпиленному на белокурые волосы, это была девочка.

Мы прошли в большую комнату, выполнявшую роль приемной для гостей. Тут же следом появились нянька и дети. Бернес сразу схватил скрипку и начал импровизированный концерт. Вообще, конечно, с трудом представляю, на кой черт детям Магды скрипка. Самой старшой девочке было не больше семи лет. Думаю, с уроками сегодня точно не срастется. Все ограничится сольным выступлением Марка.

Пока Бернес под восторженно-тоскливым взглядом Магды, демонстрировал свое искусство детям —играл что-то легкое и виртуозное из Моцарта, — я, под предлогом осмотра «великолепной архитектуры и безупречного вкуса хозяев», получил относительную свободу передвижения.

— Позвольте составить вам компанию, герр Витцке, — предложил пожилой, с каменным лицом слуга в безупречном фраке. — Я проведу вас по залам.

— Благодарю, но не стоит беспокоиться, — отмахнулся я с самой обаятельной улыбкой. — Просто постою у окна, полюбуюсь видом на озеро. Не хочется мешать музыке. К тому же, скажу честно, мне редко приходилось бывать в столь потрясающих местах, как это.

— Да, но… — Слуга с сомнением покосился в сторону фрау Геббельс. — Не знаю, уместно ли отпускать вас одного. Позвольте, уточню у фрау Магды.

Он быстрым шагом приблизился к хозяйке, склонился над ней и что-то прошептал ей в ухо. Супруга рейхсминистра кивнула, затем небрежно отмахнулась от бдительного товарища. Прямо как от назойливой мухи. Похоже, он сильно мешал дамочке своими вопросами. Не уверен, что Магда даже поняла суть разговора. Ее взгляд был направлен только на Бернеса, ей сильно не хотелось вникать в какие-то посторонние вещи.

— Герр Витцке, фрау Геббельс сказала, что вы можете чувствовать себя, как дома. — Недовольным тоном сообщил мне слуга.

Он кивнул с ледяной вежливостью и отступил, заняв позицию у двери в гостиную, откуда доносились звуки скрипки. Хотя при этом не сводил с меня глаз. Значит, полной свободы не будет. Но мне она и не нужна. Я управлюсь быстро.

Кабинет Йозефа Геббельса, как я и предполагал, находился на втором этаже, в дальнем конце широкого коридора. Дверь из темного дуба была заперта. Я, притворившись заинтересованным гравюрами на стене, выждал пару минут, затем оглянулся и просканировал взглядом пространство. Мне нужно было убедиться, что слуга не последовал за мной. Коридор выглядел пустым, а значит, я мог приступать к делу.

Чтоб достать отмычку, потребовалось всего пара секунд. Простой замок поддался почти мгновенно, с тихим, влажным щелчком, который в тишине коридора прозвучал для меня громовым раскатом. Я приоткрыл дверь, скользнул внутрь и так же тихо прикрыл ее за собой.

— Спасибо, товарищ Шипко, за вашу науку. — Тихо высказался себе под нос, вспомнив, как Панасыч учил вскрывать замки. Впрочем, эти уроки в большей мере требовались только мне. Подкидыш и Бернес сами могли получить кого-угодно.

Кабинет был обставлен с помпезной строгостью: массивный письменный стол, стеллажи с книгами в одинаковых переплетах, портрет Гитлера в золоченой раме. Ничего лишнего, ничего живого.

Я действовал молниеносно, на ощупь, почти не глядя. Время было ограничено. В любой момент сюда, на второй этаж, могла явится прислуга.

Мне не нужны были настоящие документы — слишком рискованно и бессмысленно. Мне нужно было создать мираж, крошечный крючок, который зацепит подозрительность Мюллера.

— Тааак… — Я покрутил головой, соображая, куда сунуть свой нос, а потом практически одним прыжком переместился к столу. Если что-то интересное есть, только там.

Верхний ящик стола оказался заперт, но и это не стало проблемой.

Внутри лежали аккуратные папочки. На каждой значилось имя, фамилия, должность, звание. Просматреть их все я не мог, но это и не требовалось. Сразу было понятно, рейхсминистр пропоганды ведет свой, личный архив. Собирает информацию на особо интересных для него людей. Среди имен, указанных на папках мелькнули Геринг, Мюллер и другие бонзы Третьего Рейха.

— Ах ты, сучий потрох… — Усмехнулся я. — Следишь за коллегами, собираешь компромат. Крыса, она и есть крыса.

Конечно, было бы круто прихватить парочку «личных дел» для изучения, но это пропажу Геббельс спалит моментально.

Под папками нашлось то, что могло иметь для меня значание — пачку официальных бланков с личным штампом рейхсминистра.

— Так, так, так… — Я повертел бланки, рассматривая их со всех сторон. — Наверное, на этом мы и остановимся.

Схватил несколько листов и сунул их во внутренний карман пиджака. Этого хватит. Любой эксперт подтвердит, что штамп подлинный, а содержание листа, вернее, то, что я туда напишу, можно будет трактовать как угодно.

Я вытащил из второго ящика, который не был закрыт, пару писем, написанных рукой Геббельса. Мне нужен был почерк рейхсминистра. Забрать их с собой не мог, поэтому воспользовался старым, детским способом. В школе так подделывал подпись классухи в дневнике.

С чистым листком и письмом метнулся к окну, положил один на другой, прислонил к стеклу и усердно скопировал несколько предложений. Все. Пора уходить.

Я вернул письма обратно, закрыл верхний ящик. Замер, прислушиваясь. За дверью — тишина. Снизу по-прежнему доносились звуки скрипки. Марк играл что-то тревожное и страстное, видимо, Сибелиуса.

Музыка Бернеса была моим прикрытием. Я еще раз скользнул взглядом по столу, и мое внимание привлекла фотография в серебряной рамке. Магда, молодая и счастливая. Она смеялась на снимке, закинув голову назад. Забавно…Геббельс держит фото у себя в кабинете, чтоб не забывать, какой эта женщина была до встречи с ним? Как трофей?

Ладно. Черт с ним. Не время для психоанализа. Я бесшумно выскользнул в коридор, защелкнул замок и через мгновение уже стоял у окна, с самым искренним видом любуясь озером. Сердце колотилось где-то в горле, но руки не дрожали.

Вечером, за изысканным ужином в небольшой столовой с видом на парк, Марк, следуя плану, осторожно, как бы невзначай, ввернул в разговор о современном искусстве заготовленную фразу.

— Знаете, фрау Магда, — сказал он, откладывая вилку, — когда-то, еще в Бухаресте, я читал труды одного еврейского философа. О синтезе культур, о том, что истинное искусство должно стирать границы между нациями… Его идеи о гуманизме и мире тогда поразили меня до глубины души. Жаль, что такие мысли ныне… забыты. Его звали… Имя такое…Хаим Арлазоров, по-моему.

Магда, подносившая в этот момент ко рту бокал с рислингом, замерла. Конечно, она прекрасно поняла, о ком идёт речь, несмотря на то, что Бернес назвал имя, которое бывший возлюбленный фрау Геббельс использовал в последние годы своей жизни.

Ее лицо на мгновение стало абсолютно пустым, маской из белого мрамора, сквозь которую проглянула неподдельная, давнишняя боль. Бокал в ее руке дрогнул. Она не ответила, лишь медленно поставила бокал на стол и опустила взгляд в тарелку. Но семя было брошено. И дело не только в реакции Магды.

Персонал, который прислуживал нам во время ужина, тоже прекрасно все слышал. А значит, когда Мюллер начнет выяснять, что происходит в семействе рейхсминистра, он узнает о возмутительных разговорах, ведущихся за столом. И кто там разберётся, с чьей стороны исходила инициатива. Главное, что был упомянут человек, являющийся идейным врагом Рейха.

Тем более, пока мы ужинали, я уже прорабатывал в голове, что именно сделаю с полученными бланками, как именно преподнесу все Мюллеру и каким образом обезопашу Марка. Потому что его имя неизбежно всплывёт.

— Искусство, конечно, вне политики, — тихо сказала Магда, поднимая на Марка взгляд. — Но мы должны быть осторожны в своих увлечениях, герр Ирбис. Даже в мыслях. Особенно в мыслях.

Остаток ужина прошел в натянутой, почти невыносимой атмосфере. Магда старалась быть любезной, но ее нервозность была слишком очевидна. Похоже, упомянув имя Арлазорова, Марк убил одним выстрелом несколько зайцев. Судя по всему, от романтичного настроя фрау Геббельс не осталось и следа. А значит, Бернесу можно больше не опасаться посягательств с ее стороны. По крайней мере, сегодня.

Магда то и дело поглядывала на большие напольные часы, словно ожидая чего-то.

Сразу после окончания ужина я решил проверить свою догадку. Имею в виду, относительно изменившегося настроения фрау Геббельс. Она приглашала Марка вроде как с ночевкой. Но в данный момент мне показалось, что немку тяготит подобная перспектива. Все явно пошло не по ее плану.

— Фрау Геббельс, огромное вам спасибо за гостеприимство. К сожалению, время клонится к вечеру. Думаю, нам нужно поблагодарить вас и отправиться домой. Насыщенный день, прекрасные эмоции… — Произнес я с милой улыбкой, отодвигая пустую тарелку в сторону.

— Да, конечно… — Кивнула дамочка, — Я распоряжусь, вас отвезут. Не переживайте.

Как только Магда произнесла свою фразу, Марк вскочил с места и кинулся к скрипке. Надеюсь, это не выглядело для немки как его радостный восторг из-за возможность быстрее отчалить из этого

Мы покинули резиденцию Геббельсов, когда на улице уже темнело. Марк молчал, уставившись в сумерки за окном. Я тоже сидел молча. Чувствовал, как тихонько шелестят в кармане добытые «улики». Первый ход в нашей отчаянной партии был сделан.

Я закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья, мысленно готовясь к следующему этапу — к встрече с Мюллером. Мне нужно было не просто отдать ему клочок бумаги. Мне нужно было продать ему историю. Историю о том, что в самом сердце нацистской элиты зреет нечто гораздо более опасное, чем адюльтер — идеологическая ересь, ностальгия по врагу.

— Как ты думаешь, все получится? — тихо спросил Марк, едва мы покинули автомобиль.

— Да. Уверен. Взял кое-что необходимое. Завтра порадую своего начальника. И Магда… Она испугалась. Не знаю, тебя или за тебя? История повторяется. Человек, так похожий на Виктора, заговорил о тех же самых идеях. Ей страшно. А страх — это то, что двигает людьми сильнее, чем любая страсть.

Мы подошли к дому Книппер. В окнах горел свет, а значит, Марта была на месте, чему я, честно говоря, был даже рад. Эта дамочка пугает меня своим странным поведением. Как бы ее напускная или реальная неадекватность не принесла нам проблем.

Бернес, не раздеваясь, двинулся прямо на кухню. Я последовал за ним.

И тут мой взгляд упал на конверт, лежащий на столе. Письмо было запечатано, а значит, Марта его не читала. Либо… Либо прочла и аккуратно запечатала обратно. На конверте значилось мое имя. Но без адреса. Значит, его принесли в дом по прямому указанию.

Я молча взял конверт, открыл его.

«Завтра. 20:00. Складской район у канала. Угольная пристань. Приходи один».

Ни подписи, ни печати. Только время и место. И фраза «приходи один», подчеркнутая с такой силой, что бумага едва не порвалась.

Я медленно разорвал записку на мелкие кусочки и сжег их в пепельнице, наблюдая, как бумага чернеет и сворачивается. Паранойя, моя верная спутница, снова подняла голову и оскалила клыки.

— Что это? — спросил Марк, наблюдая за мной.

— Приглашение на очередную вечеринку, — мрачно усмехнулся я. — Кажется, моя персона с каждым днем пользуется все бо́льшей популярностью.