Курсант. На Берлин 4

Берлин, Германия, май 1939

Штандартенфюрер СС Генрих Мюллер сидел в своем кабинете на Принц-Альбрехт-штрассе и внимательно смотрел на часы. Зачем? Да потому что он ждал. Ждал и верил, что этот русский, Алексей Витцке, принесет ему что-то очень масштабное. Что-то, способное открыть новые возможности. И неважно, будет ли у него информация по Марте Книппер или нет.

Если будет, то Генрих разберется с этой дамочкой, которая маячит перед носом, раздражает. Если нет, то Мюллер получит весомую причину, которая позволит ему хорошенько тряхнуть Алексея.

Не то, чтоб Мюллеру были нужны для этого чьи-то разрешения, но… Гимлер сказал, что ему кровь из носа необходим архив. Гораздо больше, чем смерть какого-то русского перебежчика. По сути, тем самым, связав руки Мюллеру. Поэтому, пока что вести себя с Алексеем приходилось очень осторожно. Но ситуация с Мартой даст Генриху некоторую свободу действий.

На самом деле, Мюллер давно предполагал, что с Мартой Книппер все нечисто. Еще со времен, когда ее сын оказался замешан в потенциально опасных планах штурмовиков. Но на данный момент штандартенфюрер подозревал, что ситуация гораздо серьезнее. У него имелись все причины думать, будто Марта Книппер связана с какой-то из разведок недружественных стран. Вряд ли это Советский Союз. Скорее хозяева фрау Книппер находятся в Британии или вообще, «за морем».

Именно поэтому за Мартой, как и за Алексеем следили почти круглосуточно. Вот только, как назло, эта дамочка действительно не делала ничего предосудительного. Ничего из того списка, который обычно является причиной для посещения гестапо. Она и в этот Лейпциг ездила исключительно для встречи с друзьями. Мюллеру уже давно доложили и отчитались. Однако, штандартенфюрер нутром чуял, эта особа что-то затевает. Просто очень хорошо прячется.

Соответственно, велев Алексею собрать информацию о Марте Книппер, Генрих рассчитывал на два результата. Первый — Витцке ради спасения своей шкуры будет рыть землю носом и найдет-таки необходимые Мюллеру факты. Второй — если не найдет, то Мюллер возьмет за шиворот самого Алексея. В общем-то, при любом раскладе штандартенфюрер в выигрыше.

Почему Мюллер не торопился прижимать дамочку по-настояшему? Почему до сих пор не притащил ее в гестапо? Да потому что у себя дома, в своей обычной жизни она была для него более полезна.

Дело в Алексее и в архиве его отца. Генрих рассчитывал, что Витцке станет доверять Марте настолько, что посвятит ее в свой маленьких секрет, расскажет, где находится архив. Конечно, штандартенфюрер не на секунду не поверил, будто бумаги реально украли штурмовики, которым внезапно пришла в голову блажь грабить банки. И кстати, насчёт внезапности блажи тоже были сомнения.

Однако, доказать обратно штандартенфюрер тоже не мог. Как и не мог на сто процентов сказать, что весь этот цирк с ограбление организовал именно Алексей. В числе подозреваемых штандартенфюрер скорее сделал бы ставку на Марту. У той побольше будет возможностей.

В общем, как ни крути, фрау Книппер и Витцке были связаны между собой, но пока не понятно, сознательной была эта связь или стечением обстоятельств. В любом случае Гиммлер велел не применять силу, дабы не упустить архив окончательно.

К тому же, Клячин предупредил, что силой документы из Алексея не вырвать. Прямо сказал об этом, как о факте. Мол, несмотря не слегка чудаковатый вид, который, на самом деле, является маской, Алексей — совершенно непробиваемая глыба.

— Вы серьезно? — удивился тогда Мюллер. — Он скорее напоминает мне нерадивого, безолаберного ученика, не выучившего урок.

— Поверьте, это всего лишь игра. — Ответил Клячин. — Если вы попробуете пытками вытащить у него информацию об архиве, он скорее умрет, чем позволит вам ее получить.

Клячин…Еще один русский. Еще один перебежчик. Что-то подозрительно много стало этих русских перебежчиков. Лично для себя Мюллер решил, что после Алексея следующем гостем подвалов Гестапо станет именно этот мужчина, с холодными, волчьими глазами и высокомерной усмешкой.

Сорок восемь часов, данные Витцке для подготовки отчета о фрау Книппер, истекли. Мюллер знал, что ровно полчаса назад Алексей Витцке явился сюда, на Принц-Альбрехт-штрассе и сидит теперь в коридоре, ожидая, когда его пригласят.

Мюллер намеренно заставил его ждать, давая время понервничать. Это был старый, проверенный метод — дать подчиненному почувствовать тяжесть ожидания, чтобы потом его слова, высказанные в спешке или от страха, были максимально искренними.

Мюллер не был идеологом или человеком, принимавшим высшие политические решения, как сам фюрер, Геринг или Гиммлер. Он был «технократом», его эффективность и беспринципность сделали нацистский режим способным реализовать свои агрессивные планы. И, конечно, Мюллер это прекрасно понимал. Он не был идиотом. Он знал, что Германия на самом деле выбрала агрессивную политику. Но… Суровые времена требуют суровых решений.

Поэтому штандартенфюрер искренне, с полной отдачей, участвовал в создании и укреплении аппарата внутреннего террора.

На данный момент главной задачей Мюллера было обеспечение внутренней безопасности режима. Потому что без этого фюрер не сможет действовать агрессивно на международной арене, опасаясь внутренней оппозиции.

Гестапо под руководством Мюллера систематически уничтожало или запугивало любые группы сопротивления: коммунистов, социал-демократов, либералов, церковных активистов.

По сути именно Мюллер установил тотальный контроль в стране. Создание системы слежки, доносов и страха парализовало волю к сопротивлению внутри Германии. Это позволило режиму мобилизовать все ресурсы на подготовку к войне, не отвлекаясь на внутренние проблемы. Достаточно вспомнить ту же «Ночь длинных ножей». Хотя операцией руководили Гиммлер и Гейдрих, Мюллер, как эксперт по политической полиции, участвовал в планировании и ликвидации верхушки СА. А это, между прочим, укрепило позиции фюрера и армии.

Мюллер создал внутри Германии «тыл», который был абсолютно лоялен и контролируем. Это была необходимая предпосылка для развязывания войны.

Однако штандартенфюреру было мало всего этого. Он чувствовал себя фигурой более масштабной, способной на большее. Он хотел доказать это не только Гиммлеру, но и фюреру.

Именно поэтому Мюллер уговорил Гиммлера доверить ему прямую подготовку к военным действиям: провокации и диверсии

Роль Мюллера перешла от внутренней безопасности к активному участию в агрессии. Гестапо стало инструментом для создания предлогов к нападению.

И вот скоро должна была реализоваться самая гениальная задумка Мюллера. Именно он придумал, как инсценировать нападение поляков на немецкую радиостанцию, чтобы представить вторжение в Польшу как акт самообороны.

Мюллер лично руководил подготовкой этой операцией вместе с Шелленбергом. Он предоставил из концлагерей «кандидатов для инсценировки» — заключенных, которые оденут польскую форму, которых затем убьют и представят как польских диверсантов. Но и этого Мюллеру было мало. Он чувствовал себя нереализованным до конца. Ему хотелось все-таки осуществить нечто максимально грандиозное. А что может быть грандиознее архива Сергея Витцке?

Мюллер еще раз посмотрел на часы, а потом поднял трубку телефона для внутренней связи и велел секретарю впустить Алексея.

Витцке вошел с тем видом почтительной готовности, который Мюллер от него и ожидал. Этот парень в большинстве случаев ведет себя так, как от него ожидают.

Он положил на стол папку с отчетом. Мюллер, не говоря ни слова, открыл ее и начал читать, делая вид, что погружен в изучение.

Отчет был удивительно, подозрительно скучным. Посещения ателье, визиты к подругам, походы в кафе. Последние два дня — проведены в стенах родного дома. И постоянные, навязчивые жалобы на нервы, на преследующее ее чувство страха после ограбления в банке. Согласно отчету Витцке, женщина демонстрировала все признаки истерии: беспричинный плач, разговоры о бегстве из Берлина, параноидальные высказывания о том, что за ней следят. То есть — поведение, несвойственное шпионке.

Мюллер медленно закрыл папку, его лицо было каменной маской недовольства. Хотя, на самом деле, мысленно штандартенфюрер уже потирал руки.

— Ты разочаровываешь меня, Алексей, — произнес он ледяным тоном. — Я ожидал большего. Набор банальных наблюдений и сплетен. Ты хочешь сказать, что все эти дни потратил на слежку за истеричной вдовой, которая боится собственной тени?

Витцке не смутился. Напротив, на его лице появилась легкая, почти извиняющаяся улыбка.

— Возможно, я смотрю не туда, герр штандартенфюрер. Но… Знаете, мы русские считаем, ничего в этой жизни не бывает случайным. Вы приказали следить за Мартой Книппер и собрать о ней всю информацию, которая имеется. Однако… Пока я следил за вдовой, моё внимание привлекла… другая ниточка. Куда более жирная и, осмелюсь сказать, тревожная.

Витцке достал из внутреннего кармана пиджака смятый, испачканный чем-то лист дорогой, кремовой бумаги. Он был сложен в несколько раз, и его уголок был опален, будто его пытались поджечь, но не дожгли до конца. Мюллер, скривывшись, осторожно взял бумажку двумя пальцами.

— Что это? — его голос был ровным, но внутри уже что-то шевельнулось. Что-то, похожее на предчувствие.

— Вчера я сопровождал моего друга, музыканта на виллу Геббельсов на Шваненвердер. Вы в курсе, Марк Ирбис живет вместо со мной у фрау Книппер. Супруга рейхсминистра пропаганды считает его очень талантливым. А потому, в некотором роде, опекает Марка. — начал Витцке, тщательно подбирая слова. — Фрау Магда была… весьма любезна. Ирбис давал урок детям. А я, пользуясь случаем, прогуливался у озера. Возле одного из мусорных баков, которые готовили к вывозу, я заметил этот листок. Кто-то явно пытался его уничтожить, но сделал это небрежно. Меня насторожил не сам листок, а то, что на нем. В первую очередь — штамп. Он принадлежит господину Геббельсу. А нас, знаете ли, в секретной школе учили обращать внимание на такие детали.

Мюллер развернул бумагу. Это и правда был официальный бланк. В верхнем углу стоял оттиск личного штампа рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса. Бланк выглядел чистым, за исключением нескольких строк, нацарапанных карандашом. Это были не слова, а обрывки фраз, цифры, словно кто-то тренировался в написании или спешно что-то копировал. Но одна фраза, выведенная с нажимом, заставила кровь Мюллера похолодеть: «…передать через К. Контакты в Кракове… синхронизация до 31.08…»

Штандартенфюрер почувствовал, как дрогнуло и резко упало вниз сердце. Краков… Польша… Тридцать первое августа. Ровно за день до того, как планируется операция «Консервы». Совпадение? Очень не похоже на то. Неужели Геббельс действительно замешан в чем-то противоправном?

— Вы понимаете, что говорите, Витцке? — тихо прошипел Мюллер, его глаза сузились до щелочек. — Вы понимаете, что это может означать?

— Я говорю то, что вижу, герр штандартенфюрер, — парировал Витцке с подобранной долей смиренной неуверенности. — Возможно, это ничего не значит. Черновик секретаря. Или… кто-то в доме рейхсминистра упражнялся в подделке его подписи и штампа для каких-то своих целей. Но ваше чутье… оно ведь всегда вас выручало. И еще один момент…

Мюллер молчал, сканируя взглядом Алексея. Внешне штандартенфюрер казался совершенно спокойным, но в его голове, на самом деле, вихрем проносились мысли. С одной стороны очень нерадостные, а с другой…

Да, упустить предательство прямо под носом — это плохо. Если Геббельс в чем-то замешан, первый, кто получит нагоняй — это Мюллер. За свою излишнюю самоуверенность. Штандартенфюрер буквально на днях отчитался Гиммлеру, что у него все под контролем. Внутренняя система слежки работает отлично.

Но с другой стороны… Если именно Мюллер раскроет личину предателя… Да еще такого уровня…

— И что же еще произошло? — Ровным тоном поинтересовался Генрих.

— За обедом, — продолжил Витцке, — фрау Магда была странно возбуждена. Она обратилась к Ирбису по имени «Виктор». Я сначала не понял, но когда мы вернулись домой… мой друг, он был в ужасе. Он рассказал мне, что фрау Геббельс, по слухам, в молодости была близка с неким Виктором Арлазоровым, еврейским философом и политическим деятелем. И она, видимо, увидела в Ирбисе его призрак. Вы ведь знаете, что Ирбис — румын. Тёмные волосы, темные глаза, тонкие черты лица… Вполне возможно, типаж и правда похож. Но Марк, он — честный музыкант. Это я могу сказать вам точно. Мы живем бок о бок. Он носится со своей скрипкой, как умалишённый. Все, что его волнует — это музыка. Кроме того, Ирбис безумно благодарен Великой Германии, что она приняла его с распростёртыми объятиями. Впрочем, как и я. Так вот… Марк боится, что его втянут в какую-то историю, которая погубит не только будущую карьеру, но и жизнь. Он не хочет проблем, герр штандартенфюрер.

В голове Мюллера, как шестеренки в отлаженном механизме, начали сцепляться факты. Ностальгия жены Геббельса по еврейскому любовнику? Черт… А почему бы и нет?

Эта часть ее биографии вовсе не является тайной. Тем более, Мюллеру, как никому другому, известно, что смерть Арлазорова была по сути «заказана» Геббельсом. Таким образом он уничтожил позорную страницу жизни своей супруги.

Подозрительный черновик со штампом Геббельса связанный с датой, известной лишь узкому кругу посвященных… Мог ли сам рейхсминистр быть автором этого послания? Не факт. Могла ли написать это Магда? Тоже вопрос. Ее фанатичное обожание фюрера известно всем. Но… С другой стороны… А что, если все это просто банальная игра на публику?

Мюллер снова мысленно чертыхнулся. Его собственная, давняя неприязнь к Йозефу Геббельсу — выскочке, интригану, чья преданность фюреру не отменяла его амбиций,– подняла голову.

Марта Книппер с ее истериками и потенциальными связями с британцами моментально померкла перед этим новым, головокружительным подозрением. Здесь пахло не просто адюльтером или шпионажем. Здесь пахло заговором в самой верхушке. А заговоры были его, Мюллера, хлебом.

— Хорошо, — отрезал он, убирая злополучный листок в сейф. — Твоя бдительность… на этот раз похвальна. Продолжай наблюдать. Но теперь за другими. О фрау Книппер можешь забыть. Я беру ее на свой контроль. Что касается твоего товарища Ирбиса… успокой его. Скажи, что его преданность Рейху не останется незамеченной. Пусть продолжает свою «дружбу» с фрау Геббельс. Ее желание продвигать таланты весьма похвально. А пока… не распространяйся об этой находке. Ни слова.

Витцке кивнул, его лицо выражало облегчение и готовность служить.

— Будет исполнено, герр штандартенфюрер.

Когда дверь закрылась и Мюллер остался один, он подошел к окну. Замер воле него, изучая серые улицы Берлина. Мысли лихорадочно работали.

«Геббельс… — прошептал он сам себе. — Неужели ты решил вести свою игру? Или твоя сумасшедшая жена завела тебя в такие дебри, из которых не выбраться?»

Штандартенфюрер мысленно сравнил две цели: Марта Книппер — мелкая рыбка, которую можно выудить в любой момент. И Йозеф Геббельс — акула в мутной воде высшей политики. Выбор был очевиден.

А в следующую секунду Мюллер поймал себя на том, что его первоначальная подозрительность к молодому русскому никуда не делась. Наоборот, стала еще сильнее. Слишком уж вовремя он подбросил эту «ниточку». Слишком гладко все вышло.

— Кто ты, Алексей Витцке? — произнес Мюллер вслух. — Просто везучий проходимец? Или гениальный игрок, который только что провернул многоходовку, отвел мои глаза от своей сообщницы Книппер и бросив мне куда более лакомый кусок? С другой стороны, никто не может знать дату. Ту самую, что указана в записке. Именно точную дату…

Мюллер еще несколько минут смотрел в окно, а потом решил для себя — кем бы не являлся Витцке, на данный момент он полезен. А возможный компромат на Геббельса… это козырь такой силы, что он перевешивает все риски. Теперь у Генриха в руках была не просто бумажка. Это был ключ. Ключ к уничтожению одного из самых могущественных людей Третьего рейха, если в том возникнет необходимость.