Курсант. На Берлин 4

Германия, Берлин, май 1939 года

Тень, которую отбрасывал массивный гранитный фасад Оперы на Унтер-ден-Линден, казалась холодной и безмолвной, как сама вечность. Еще, будто назло, четвертый день подряд шел дождь и это добавляло всей атмосфере налёт какого-то драмаиизма. Здесь, на улице — тёмные лужи, потоки холодной воды и ветер, пробирающий до костей, а там, внутри здания — кучка людей празднуют свою уже надвигающуюся победу над Европой, которая, сама того не зная, скоро падёт ниц перед маленьким, усатым психопатом.

Конечно, Николай Николаевич Клячин не тратил времени зря. Он успел за время своего пребывания в Берлине сунуть нос везде, где только представлялось возможным. Он знал наверняка, Германия готова начать активные действия. Более того, она весьма успешно к ним готовится. И конечно же, первый шаг будет сделан в сторону Польши. В этом Клячин, на основе той информации, которая у него имелась, не сомневался ни минуты. Так что… Пожалуй, разумнее всего будет уехать куда-нибудь в сторону Латинской Америки. Или Соединённых штатов. Николай Николаевич пока не решил, какое выбрать направление.

Драгоценности уже были у него, Алексей не обманул. Камешки грели душу своим присутствием. Но конкретно в данную минуту, теперь уже действительно бывший, чекист был вынужден задержаться в Берлине. Требовалось предпринять кое-какие шаги. Не ради Витцке. Этот пацан и сам выкрутится из любой ситуации. Клячин все больше и больше верил в способности Алексея ужом пролезать между жерновами, которые любого другого перемололи бы в труху. Нет, Николай Николаевич собирался обезопасить себя. А для этого нужно было закрыть тему с архивом раз и навсегда.

Именно поэтому в этот холодный дождливый вечер Клячин стоял, прислонившись к стене здания Оперы и ждал. Он выбрал идеальное место — в глубокой нише между двумя колоннами, откуда ему был виден и парадный вход, и подъездная аллея, но где его самого не замечал никто. Николай Николаевич курил, не спеша, растягивая удовольствие от каждой затяжки. Лицо чекиста в момент, когда уголек папиросы кратковременно освещал его, казалось каменной маской усталости.

Из здания Оперы лился яркий свет, но место где притаился Клячин один чёрт оставалось в тени. А еще, из здания доносились музыка, громкие голоса и смех. Очередной помпезный спектакль для важных людей Третьего рейха. Спектакль, который позволит им почувствовать свою значимость, поверить, что весь мир вот-вот ляжет к их ногам.

В Оперу уже прибыли почти все действующие лица: Геббельс со свитой и Витцке с Бернесом. Клячин видел, как и первый, и вторые подъехали минут двадцать назад. Естественно не вместе. Сначала появился Геббельс, а уже потом — Витцке и Марк.

Алексей выглядел так, что в нем никто никогда не заподозрил бы того парня, которого Никогда Николаевич всего лишь около полугода назад забрал из приюта. В новом, с иголочки, смокинге, с лицом, выражающим исключительно подобранную смесь самоуверенности и легкой скуки, Витцке выбрался из такси и легко взбежал по ступеням, стараясь быстрее попасть внутрь, чтоб не промокнуть. Бернес — бледный, подчеркнуто строгий, со скрипичным футляром в руке, следовал за товарищем.

Клячин усмехнулся и покачал головой. Мальчишки… Их отправили сюда, даже не доведя до конца этап подготовки. Вот они и вляпываются то в одно, то в другое. Потому что всем, по большому счету, было плевать на судьбу этих парней. Тех, кто остался в Москве, в первую очередь волновал архив. Ну а все остальное… Сможет группа внедриться — хорошо. Провалится — никто не будет плакать. Главное — разыскать документы, спрятанные Сергеем Витцке и доставить их в Советский Союз.

Клячин находился возле оперы уже почти час. Он наблюдал, как скрылся за бронзовыми дверями, сначала Геббельс, а потом и Алексей. Николая Николаевича не покидало странное, подозрительно похожее на отеческую заботу, чувство. Не теплоты, нет. Скорее — усталого признания.

Мальчишка был пешкой, да. Но пешкой, которая умудрялась ходить так, что у старых гроссмейстеров сводило скулы от злости. Алексей — своим непредсказуемым упрямством и какой-то отчаянной, иррациональной верностью не особо ценным явлениям, таким как дружба, ставил Клячина в тупик. И не только его.

Николай Николаевич докурил папиросу, раздавил окурок каблуком о гранит тротуара и еле сдержал вздох. Он снова испытывал это гадское чувство. Оно преследовало его все последние дни, недели, месяцы. Усталость. Глубинная, костная усталость от слишком затянувшейся службы.

Клячин всегда знал, кем является. Он — цепной пес. Сначала для Бекетова, который ради своих целей и своих интересов угробил чертову кучу людей его, Клячина, руками. Потом — для Берии, холодного, расчетливого паука, плетущего свою паутину в Кремле. Нет разницы, кто сегодня играет роль хозяина. Суть остаётся одна. Первый хотел власти ради собственного благополучия, второй — ради самой власти. А он, Клячин, всегда в тени, всегда в грязи. Он тот, кто душит, стреляет, подставляет, подчищает. Инструмент. Орудие.

И ради чего? Ради Родины? Да, когда-то, давным-давно, это слово что-то значило. Сейчас оно стерлось, как монета, которую долго и постоянно терли в руках. Теперь Клячин за этим словом видел лишь интересы группы, отдельно взятых людей, не более. Он устал носить в зубах подбитую дичь для своих хозяев. Устал от их приказов, их интриг, их абсолютного, брезгливого презрения к такому «пушечному мясу», как он.

Взгляд Николая Николаевича выхватил в потоке машин знакомый темный «Мерседес». Номерной знак он узнал сразу. Мюллер. Вот его-то Клячин и ждал. Это — последнее действующее лицо сегодняшнего спектакля.

Машина плавно подкатила к служебному входу, который располагался в стороне от парадного кольца, где суетилась толпа желающих попасть на мероприятие, устроенное министерством пропаганды.

— Интересно… — Николай Николаевич усмехнулся, разговаривая с самим собой, — Похоже кое-кто желает появиться на мероприятии внезапно…

Шофер, унтершарфюрер СС с каменным лицом, выбрался на улицу, чтобы открыть дверь своему патрону.

Клячин резко сорвался с места. Он не бежал, размахивая руками, не торопился заявить о своем присутствии. Чекист словно растворился в тени и материализовался уже у самой машины, опередив шофера. Он резко рванул на себя дверцу и буквально ввалился на заднее сиденье, грубо оттесняя сидевшего там Мюллера.

Лицо фашиста вытянулось от удивления. Он смотрел на Клячина и не мог поверить, что кто-то осмелился вести себя столь бесцеремонным образом.

— Извините за наглость, герр штандартенфюрер, — произнес Клячин по-немецки, стараясь не рассмеяться от того, насколько нелепо сейчас выглядел Мюллера. Голос чекиста был ровным, спокойным, без единого намёка на извинения. — Но наш разговор не терпит отлагательств. И уж точно не должен происходить на виду у кого-либо. Надо посекретничать, знаете ли.

Мюллер, буквально отброшенный Клячиным на кожаную подушку сиденья, совершенно остолбенел от такой наглости. Через мгновение, с его лица исчезли удивление и растерянность. Физиономию фашиста исказила гримаса ярости. Рука инстинктивно потянулась к кобуре.

— Клячин⁈ Какого черта! Вон из машины! — прошипел он.

— Не советую, — холодно констатировал Николай Николаевич. — Вон тот парень, — он кивнул на ошарашенного шофера, застывшего снаружи, — Сейчас закроет дверь и будет караулить снаружи. Это в ваших же интересах. Ну и, конечно…если он дорожит жизнью своего начальника. Вы ведь понимаете, мне хватит одной секунды, чтоб ваша жизнь и правда внезапно выросла в цене.

Клячин позволил себе посмотреть на Мюллера с усмешкой. В его волчьих глазах отразилась такая уверенность, что штандартенфюрер, много повидавший на своем веку, невольно вздрогнул. Это был взгляд хищника, который уже решил, кого съесть.

— Закрой дверь. Жди, — коротко бросил Мюллер своему шоферу, не сводя глаз с Клячина.

Штандартенфюрер не особо верил, что этот странный русский причинит ему вред. Не совсем же он идиот. Его сразу арестуют, он не успеет и шага сделать от машины. Но с другой стороны… Черт его знает, черт его знает…

Дверь захлопнулась. Мюллер и Клячин остались одни в тесном, пропитанном запахом дорогой кожи и табака пространстве автомобиля. Снаружи доносились приглушенные звуки оркестра, гул голосов и шорох непрекращающегося дождя.

— Ну? — Мюллер скрестил руки на груди. — Говори. И это должно быть чертовски важно. Потому что только очень важная информация могла сподвигнуть тебя на столь рискованное поведение.

— Архива Сергея Витцке не существует, — Клячин выдохнул эти слова резко, как констатацию известного факта. — Его нет. Причём, очень давно.

Мюллер фыркнул, но в его глазах мелькнуло не ожидаемое недоверие, а скорее настороженное любопытство.

— Продолжай.

— Я действовал в рамках наших… договоренностей, — Клячин сделал небольшую паузу, давая Мюллеру вспомнить их негласный сговор. — Решил подойти к вопросу с другой стороны. Не давить, а развязать язык Алексею. Как вы помните, у нас есть некоторое общее прошлое. Явился к Витцке в дом Книпперов. Пригласил его выпить. С нами отправился этот скрипач…Ирбис. Решил, пусть будет, для компании. Меньше подозрений.

Николай Николаевич говорил спокойно, методично, выстраивая версию, как опытный стратег.

— Мы пошли в заведение у порта. Недорогое, но приличное. Выпили. Потом… началась драка. С кем-то из посетителей. Глупость. Мы с Витцке и Ирбисом выскочили, прихватив с собой пару девиц. Решили продолжить у них. По пути Алексей предложил заскочить за вином. Ирбис ушел с девицами, а мы свернули в переулок, намереваясь приобрести еще парочку бутылок вина… И на нас напали. Трое. Сыграл эффект неожиданности. Честно говоря, вспоминать стыдно, что я не сработал на опережение. Скрутили, как цыплят. Увезли на угольный пирс, в заброшенный склад.

Клячин помолчал, давая Мюллеру представить картину.

— Там начали допрашивать. Требовали архив. Угрожали. Меня не трогали, основной упор, само собой, был на Алексея. Я, по сути, попал в заварушку за компанию. Эти люди понятия не имели, кто я такой, а потому не ожидали подвоха. — Клячин говорил ровно, будто зачитывал обычную новостную сводку. — Алексей, герр штандартенфюрер… он клялся и божился, что никакого архива нет. Что в банке нашел только шкатулку с драгоценностями. Что его отец, Сергей Витцке, уничтожил все бумаги еще в 1927 году, перед самым выездом в Союз. Сжег их в камине на глазах сына. А во время ареста… — Клячин усмехнулся, — Во время ареста он просто солгал, бросил эту наживку, чтобы сохранить себе жизнь. Мол, есть компромат, его можно обменять. Он просто тянул время. По сути, именно поэтому Алексей поддерживал разговоры об архиве, хотя прекрасно знал, что бумаг не существует давным-давно. Рассчитывал на то же самое. Думал, это даст ему какие-то козыри. И все эти годы… все эти годы мы гонялись за призраком. За пеплом.

Мюллер слушал, не двигаясь. Его лицо было непроницаемым, но Клячин, знаток человеческих душ, особенно испорченных, видел — семя сомнения упало на благодатную почву. Слишком много нестыковок было в истории с архивом. Слишком уж удобно он все время ускользал.

— Ты хочешь сказать, что много лет куча людей верили в существование того, чего нет? — тихо спросил Мюллер.

— Да, — Клячин сделал раздосадованное лицо, великолепно сыграв нужную эмоцию. — Это неимоверно раздражает, но я сам был введен в заблуждение. Впрочем, не только я. Бекетов… О котором я вам рассказывал, Берия… Их всех ждёт огромное разочарование, но в то же время — облегчение. Архива нет. А значит, теперь никто не узнает, что там было. Честно говоря, я даже рад. Потому что вся эта история с документами, переданными Сергею Витцке, изрядно затянулась.

В салоне автомобиля повисла пауза. Музыка из Оперы доносилась приглушенным, ироничным аккомпанементом к разговору.

— Очень удобная история, — наконец произнес Мюллер, в его голосе прозвучала скрытая угроза. — Особенно на фоне вчерашнего пожара на складе. Три трупа. И твое внезапное прозрение. Ты не боишься, Клячин, что я решу проверить твои слова… самыми прямыми, действенными методами?

Рука Мюллера снова потянулась к кобуре. Но он не успел даже пошевелить пальцами.

Клячин оказался, быстрее. Никакого замаха, никакого предупреждения. Одна секунда — он сидел спокойно, в следующую — острое, холодное лезвие тонкого стилета уже упиралось Мюллеру в бок, под самые ребра, точно выбрав нужное место. Откуда взялся нож — Мюллер не увидел.

— Не надо, — тихо сказал Клячин. Его дыхание было ровным. — Не надо лишних движений. Этот нож проходит между ребер как по маслу. Смерть — мгновенна. Ваш водитель, конечно, герой, но вломиться сюда он не успеет.

Мюллер замер. Одно дело прикрываться властью и мундиром, совсем другое — оказаться в столь рисковой ситуации. Прямая, физическая угроза была тем языком, который Мюллер понимал лучше всего. И Клячин это прекрасно знал.

— Ты… сумасшедший, — выдохнул штандартенфюрер.

— Прагматик, — поправил его Клячин. — Я устал, герр Мюллер. Устал быть пешкой в играх важных людей. И я сообщаю вам, как равный равному: архив — миф. Гоняться больше не за чем. Мне совершенно все равно, что вы думаете по этому поводу и что собираетесь делать с Витцке дальше. У нас с вами была договоренность. А я, знаете ли, привык доводить дело до конца. Собственно говоря, потому и устроил эту встречу. Не собираюсь вас ни в чем убеждать, мне искренне плевать, верите вы или нет. Повторюсь, но меня такой поворот радует. Дело в том, что эти господа… Которые похитили нас с Витцке…Там, на складе, один из них… Они называли его Финном… Он что-то вколол Алексею. И отчего-то был совершенно уверен, что этот укол заставит Витцке говорить правду. Как вы понимаете, они не были обычными грабителями или кем-то в этом роде. Так понимаю, парни работали на британцев. Поэтому… У меня есть веские основания считать, что Алексей сказал им правду. А вы… Смотрите сами. Можете и дальше гоняться за призраками. Дело ваше. Я свою роль сыграл. Выхожу из этой истории со спокойным сердцем и относительно чистой совестью.

Мюллер сглотнул. Капля пота скатилась у него по виску.

— И что? — с вызовом бросил он. — Ты на самом деле веришь в эту сказку?

Клячин медленно отвел нож. Лезвие исчезло так же быстро, как и появилось. Он откинулся на спинку сиденья.

— Есть ситуации, в которых люди не врут. Это была именно такая ситуация, — сказал он, в его голосе впервые прозвучала усталая искренность. — Он не отступал от своей версии. Ни на йоту. Так что да, штандартенфюрер, похоже, архива действительно не существует. Сергей Виицке переиграл всех еще двенадцать лет назад. Мы с вами потратили время впустую.

Клячин посмотрел в окно на освещенное здание Оперы.

— Что касается тех троих на складе… Я разобрался с ними. Не люблю, знаете, когда меня хватают, куда-то тащат. Уж извините, немного наследил. Да. Но, думаю, вы меня простите. В любом случае я помог заодно и Алексею, который вам ещё может пригодиться.

Мюллер молчал, тяжело дыша. Унижение и ярость боролись в нем с холодным расчетом. Компромат на Геббельса, который недавно подбросил Витцке, был сейчас куда ценнее призрачного архива. А Клячин… Клячин слишком опасен, чтобы ссориться с ним без крайней нужды. По крайней мере, здесь и сейчас.

— Хорошо, — заявил он наконец. — Предположим, я тебе верю. На время. Но если обнаружу, что меня дурачат…

— Вы плохо слушали? Делайте, что хотите, — Клячин открыл дверь. Прохладный ночной воздух ворвался в салон, — Всего доброго штандартенфюрер.

Николай Николаевич выбрался из машины, и не оглядываясь, исчез в дождливой темноте, как призрак.