Месть Модеста

Глава 12

Кольщики совещались уже третью минуту. Воины, чьё немногословие стало предметом добрых шуток, а быстрота принятия решений примером для армий всех стран, на этот раз засомневались.

После того, как прокол исчез и защитное поле спало, прозвучал окрик Шклярской.

– Смотр закончен! Всем курсантам оставаться на своих местах до объявления результатов. Многоуважаемые кольщики, прошу вас.

Вот здесь-то и произошла заминка. Обычно один из кольщиков с легендарной лаконичностью поздравлял выживших и отдавал уважение погибшим. Если стажёр поднимал руну, то воины спускались вниз и лично вручали жетон победителю. Если победителей не было, то после скудной речи воины сразу покидали интернат. Сегодня же кольщики вполоборота обернулись друг к другу и, по привычке экономя слова, зашептались.

К тишине и порядку никого не нужно было призывать. Курсанты с напряжёнными лицами смотрели то на меня, то на Гурьева, но чаще на тело Фролова. Наконец кольщики встали, но вместо обращения к курсантам, сразу пошли вниз. Вожеватов переглянулся со Шклярской, кивнул мужчине с белой повязкой на шее, и они втроём последовали за воинами.

– Телекинез? – спросил один из кольщиков, подойдя ко мне.

Одному чуть за тридцать, второй постарше. Тихие спокойные лица, уникальная, узнаваемая во всём мире форма с вышитой буквой «К». За их спинами директор, интендант Шклярская и грозный мужик с перебинтованной шеей.

– В конце смотра я почувствовал, что умение ослепления могу применять дистанционно, – ответил я. – Другой магией перемещения на расстоянии не владею.

Кольщики синхронно кивнули и подошли к Гурьеву.

– Вы лучший воин из тех, кого судьба не пустила в кольщики, – они по очереди протянули руки дворянину, и Алексей с ошалевшим от счастья лицом пожал их.

– Игнат Олегович, – тихим голосом произнёс тот, что постарше, – вы понимаете, да?

– Понимаю.

– До встречи в следующем году, воин, – посмотрел на меня один из кольщиков.

Они мне нравились. Честно. Сенсорика и боевой опыт подсказывали, что передо мной легендарные воины. Обет служить человечеству, немногословность, решимость, повальное уважение. Но их безапелляционная уверенность, что я обязательно буду участвовать в следующем смотре наложилась на мою усталость после боя. Поэтому я заершился и съязвил.

– Это ещё посмотреть надо. Может, не захочу? У вас такая морока с приёмной комиссией! Пока сдавал заявление на поступление, весь измаялся. Видите, аж степлером досталось, – я показал на бровь, разбитую камнем навозника.

Кольщики улыбнулись, а один из них повторил.

– До встречи в следующем году, воин.

Они подошли к телу Фролова и приклонили колено. Все в зале повторили этот жест. Через минуту, не говоря ни слова, кольщики покинули спортзал. Слово взяла Шклярская.

– Объявляется осознанный выбор! – крикнула она грудным голосом. Вблизи он звучал ещё строже, а ожог в пол-лица усиливал впечатление. – Все курсанты вне зависимости от возраста должны собрать вещи и покинуть интернат. Вы обязаны разбрестись по городу и не находиться ближе двух километров от главного корпуса. Кроме того, запрещено общение между курсантами и нахождение друг от друга ближе, чем на сто метров. Через два часа ворота откроются для возвращения. Если вы примите решение покинуть интернат и не вернётесь, то никто… Я повторяю никто! – она рыкнула и сделала паузу. – Никто не будет осуждать вас. Страх присущ каждому из нас. Однако струсить в бою чревато не только своей гибелью, но и смертью товарищей. Поэтому уход из интерната во время осознанного выбора мы рассматриваем, как поступок взрослого человека, трезво оценившего свои силы.

Она помолчала и продолжила.

– Перед выходом первокурсники должны сдать распределительные браслеты. Через два с половиной часа встречаемся здесь же на вечере распределения. Заселение в корпусы произойдёт с учётом оставшихся курсантов. На этом всё. Разошлись!

Лихо! Интересно, это Вожеватов придумал? После демонстрации тягот учёбы, а смерть и увечье определенно производят впечатление, администрация даёт шанс сдать назад. У курсанта будет время отказаться от обучения. А чтобы снять общественное давление, курсантов выгоняют, запрещая переговариваться между собой. Никто не осудит твою трусость. Никто не поддастся на сиюминутные бравурные речи. Будет время на взвешенное решение. К тому же вещички уже собранны, всех выгнали. Можно незаметно уехать домой. А если уж вернулся, то до следующего смотра и следующего осознанного выбора. Таким образом интернат оставляет самых мотивированных. Толково. Очень толково.

– Тебе надо прилечь, – Вожеватов посмотрел на меня.

– Зачем?

– Скоро узнаешь. Познакомься, это наш интендант…

Но женщина демонстративно перебила директора и обратилась к Гурьеву.

– Ближайший месяц по ночам ухо будет жечь. Мне пришлось пережить несколько бессонных ночей, прежде чем найти выход, – она повернулась ко мне. – Твоего плеча тоже касается, курсант Ермолов. От боли спасёт обычный черный чай. Чем крепче заварка, тем лучше. Просто нанесите на место ожога и боль пройдёт, – Шклярская опять обратилась к Гурьеву, повернувшись ко мне обожжённой стороной. – Когда целилась в жука, я наклонила голову, чтобы увернуться от камня. Поэтому капля накрыла всю правую половину лица.

– Вы тоже участвовали в смотре? – удивился Алексей.

– Нет. Скандинавская зона отчуждения, – она посмотрела на Вожеватова. – Игнат Олегович, дорогой, не злись на меня, что перебила. Не нужно церемониться. Дай курсантам отдохнуть. Тем более Модеста скоро накроет. Гай Иванович, пойдёмте. Нужно сообщить родителям Фролова о героической гибели их сына.

– По правде сказать, я не сразу понял, а догадался позже, – говорил я Игнату, удобно улёгшись на кровати.

Я чувствовал себя отлично, но послушался и прилёг в выделенном мне номере. Гурьева же отправили в медицинский блок.

– Если кольщики не страшны властям, – продолжил я, – потому что любая армия мира уничтожит их, то почему бы армию не кинуть зачищать проколы?

– Потому что все люди рано или поздно подвергаются психическому воздействию проколов, – продолжил за меня Вожеватов. – Кого-то накрывает сразу, как Фролова. Кого-то, через две-три встречи с охотниками. Поэтому кольщики используют практику стажёрства. Если поднял руну, не значит, что во второй раз не накроет.

– Все люди? Подождите. Получается, что кольщики тоже подвержены воздействию, только оно отсрочено?

– Именно. Чаще кольщики просто не доживают до того момента, когда воздействие сработает. Раньше думали, что у них полный иммунитет. Но за последние несколько лет произошло два случая, когда опытных воинов накрыло. Одного пришлось уничтожить, второго сумели нейтрализовать. Сейчас под присмотром. Живёт по люксовому классу с круглосуточным уходом, но с головой у него плохо.

– Получается, что кольщики смертники? Или погибнешь в поединке с охотниками, или поймаешь помутнение рассудка. Никакой тихой спокойной старости.

– Да. Поэтому во всём мире их так уважают и беспрекословно слушаются.

Мы немного помолчали.

– А почему вы сразу не сказали о психическом воздействии прокола?

– По той же причине, почему первокурсники не знают, что будет на смотре. Они пришли сегодня возбуждённые и весёлые. В ожидании увидеть захватывающую дворовую драку. А получили правду жизни, – голос Вожеватова был твёрд. – Посмотрим, сколько вернётся. Кстати, на старших курсах тоже люди уходят. В этом и состоит главное испытание дня. Определится стажёр или нет. Сколько участников смотра выживут, а сколько умрут, это всё второстепенно. Выпускники уже взрослые мужики, состоявшиеся воины. Зачем с ними нянчиться? Мне, Модест, новых людей для Отечества нужно готовить. Необходимо через реакцию на смотр отсеять слабых.

– Меня к выпускникам записали… Значит, я взрослый и состоявшийся? – улыбнулся я.

– А разве нет?

Вожеватов серьёзно посмотрел на меня.

– Ладно, этот вопрос выяснили, – я решил сменить тему. – Вот, что меня ещё волнует. Почему кольщики спросили о телекинезе?

– Потому что в интернате поселилась сволочь, – Вожеватов тяжело вздохнул. – Понимаешь, руна или накрывает человек так, что он подойти не может. Или курсант её спокойно поднимает. Она никуда никогда сама не отлетает.

– Ничего себе! – догадался я. – Значит, кто-то из присутствующих в зале использовал телекинез, чтобы отодвинуть от меня руну. Он не хотел, чтобы я стал стажёром.

– Да. Именно об этом шептались кольщики. Стоит ли принять тебя в стажёры, учитывая, что… Оп, оп. Модест! Осторожно. Сейчас тебя…

Дальше не разборчиво. Я уронил голову на подушку и отключился.

– Поздравляю с новым навыком!

Передо мной сидела улыбающаяся Юля Вожеватова.

– Что произошло?

– Вставай. Сейчас у тебя должен быть прилив сил.

Действительно, я почувствовал бодрость и поднялся с кровати.

– Пошли, по дороге расскажу. В зале уже начался вечер распределения.

Оказалось, что у навыка воздействия на чужой разум есть откат. Один из видов магии подобия, когда подчиняешь чужой ум, явление не такое уж редкое. В год появления магии два-три первокурсника умели подчинить себе жучка-паучка или птичку-невеличку. Но все, по понятным причинам, забрасывали прокачку. Можно через двадцать лет тренировок подчинить себе медведя. Но толку? Да и занимались этим в других имперских подразделениях.

Контроль за человеческим разумом ценился иначе. Людей с такими способностями моментально отбирали спецслужбы. За ними охотились по всей планете. И вообще, такой талант предпочитали не афишировать.

У навыка подчинения был особенный откат. После применения контроля над чужим разумом, человек терял контроль над своим. Простыми словами, падал в обморок. И делал это не сразу, а через несколько часов. Таким образом магия предоставляла «хозяину» возможность выйти из боя.

Моего умения хватило на ос. Кстати, курсанты и преподаватели восхитились. Осиный мозг маленький, но рой-то был большой. Для первого раза отличный результат. Зная, что я поймаю откат, Игнат и положил меня в номер.

– Папа думал, что ты проваляешься до полуночи. А сейчас только начало десятого. Быстро восстанавливаешься, – улыбнулась Юля. – Всё, пришли. Смотри, двоих уже выбрали.

И тут я получил первое разочарование мира, в котором переродился. Если раньше каждый день, да что там, каждая час приносил мне новые захватывающие события или знания, то определение на факультет оказалось экстремально скучным. Распределительные браслеты, надетые на первокурсников во время смотра, уже сделали своё дело. Они считали реакцию курсантов и засветились определённым цветом. Синий – факультет мадам Шклярской. Красный – к директору. Белый – Гай Иванович Сологуб. Тот самый мужчина с белой повязкой на шее.

– А чем факультеты отличаются друг от друга?

– Ничем, – пожала плечами Юля. – Папа говорил, что застал ритуал в таком виде, и не стал ничего менять.

Это объяснимо. Игнат считает главным то, сколько человек вернулось в интернат. Об этом я тоже спросил Юлю.

– Не вернулась треть. Это хороший результат. Смелый набор получился. Обычно половина уезжает домой. А из старших курсов не знаю. Может, один-два человека уехали.

– А ты почему не распределяешься?

Юля удивилась.

– Мне шестнадцать. Сколько раз повторять? Я только в следующем году.

– Модест Альбертович Ермолов!

Преподаватель-распределитель достал последний браслет. В отличие от других, он был изначального чёрного цвета, потому что я его не надевал.

– Так как вы участвовали в смотре, то имеете право выбрать факультет сами.

Выбор с Игнатом мы обговорили ещё днём. Чтобы найти людей Ольговичей, мне нужно плотней общаться с сокурсниками. Вожеватов, как декан красного факультета, своих будет видеть часто. Поэтому условились, что мне лучше поступить на любой другой.

– У тебя, как участника смотра, будет выбор, – объяснил Игнат. – Ты уж по обстоятельствам смотри, куда идти.

После испытания я решил, что пойду к Сологубу. Как только увидел этого человека с перебинтованной шеей. Если психотип Шклярской был понятен, то Гай Иванович привлекал загадочностью. С одной стороны, он был грозен. С другой, не покидало ощущение, что он добродушен и хитёр одновременно. Так бывает? Вот я и хотел разузнать подробней, распределившись к Сологубу.

Но одно обстоятельство заставило изменить решение.

– Буду иметь честь обучаться на факультете мадам Шклярской! – громко произнёс я.

Мне, как и всем, поаплодировали. Я почтительно кивнул строгой женщине с обожжённым лицом. Получил из её рук жетон курсанта синего факультета пермского интерната. После чего встал в строй к сокурсникам. Где во втором ряду, не привлекая внимания, с опущенной головой и смиренным взглядом стоял Святослав Букреев. Тот самый, кто испугался голой дуэли и извинялся перед Бертой. Он вернулся! Такой-то трус? После утреннего унижения? Очень странно. Нужно всё выяснить.

В ночь после смотра и распределения. Разговор неизвестных.

– Наш человек оттолкнул руну от Ермолова.

– Отлично. Против кольщиков мы пойти не можем. Что теперь?

– План сближения запущен и работает. К тому же Модест определился на удобный для нас факультет. Однако я предлагаю перестраховаться.

– Убить?

– Да. Он же не стажёр. Да и девочка-наследница у нас. Не получится завалить, так подружимся.

– Хорошо. Действуйте.

Центр города. Здание имперской службы безопасности.

В полдесятого утра я посмотрел на здание, где работал Орлов. Следователь, конечно, работал не здесь, а в столице, но пригласил именно сюда. Вечером нас распределили по корпусам. От шампанского Рогнеды пришлось отказаться. Во-первых, сомневаюсь, чтобы она действительно закатила вечернику. Во-вторых, боярыню определили на факультет Игната. Ну а в-третьих, несмотря на временный прилив сил, мне хотелось выспаться. Сначала дуэль с Букреевым-старшим, потом тигр из бункера, переломавший мне кости, и, наконец, смотр. Я нуждался во сне больше, чем в сексе. Не то, чтобы я думал о Рогнеде в этом плане, рассчитывая на моментальный успех. Не то, чтобы я планировал изменить Юле. Но… Мужчины поймут.

И вот я стоял полный сил и по-прежнему жаждущий мести. Перед тем, как зайти к следователю, я решил подставиться. Ольговичи знали, что я уеду в город к Орлову. Откуда? Да хоть откуда! Такого уровня враг точно знает. А раз так, пусть попробуют напасть. Мне нужна информация. С удовольствием пообщаюсь с напавшими. Если выживут, конечно.

Я посветил лицом перед входом, с умным видом посмотрел на часы. Делая вид, что стесняюсь заходить раньше срока, пошел прогуляться. Куда идти выяснил заранее. Как это нередко бывает, один из злачных районов города находился недалеко от здания имперской службы безопасности. Отличное место для нападения. Давайте, мужики, не упускайте случая.

Неспеша свернув в несколько переулков, я заметил, наконец, подходящих личностей. Они не были наёмниками по мою душу, но конфликт возникнет и шума не избежать. Под это дело с удовольствием вмешаются настоящие преследователи. Убийство боярина во время попытки ограбления. Красота же.

– Говорю, её нужно мочить!

– Дык, это, вроде, любкина.

– Ты чо, дурак! Она минипри… минифри… мимикрикирует под нас. Или как там? Короче! Давай убьём и всё.

Собеседник сомневался.

– Нас наградят!

– Наградят?

– Конечно! Ещё деньгами дадут.

– Ну, тогда давай.

Два обдолбыша неопределённого возраста маячили по середине двора. Небольшой квартал двухэтажных бараков, не первый год стоящих в очереди на снос. Я зашёл в самую глубь, давая возможность преследователем спокойно подойти ко мне. По правде сказать, слежку я так и не заметил, но надеялся, что она присутствует.

– Дядя Толя, это же я. Вы меня не узнаёте? Вы вчера у нас ночевали. А я в туалете спряталась.

Обдолбыши обступили ребёнка. Маленькая девочка лет пяти.

– Слышал, Серый? Толя. Какой я Толя, я Колян!

– Точно. Значит, тварь оттуда! Мочим!

Заметив меня, девочка жалобно крикнула.

– Дяденька, помогите, пожалуйста! Мне страшно.

И прижала к груди небольшую куклу.