Кодекс Ассасина Том 2: Министерство магии

Глава 15

Тишина в старом доме была не мирной, не спокойной. Она была звенящей, натянутой до предела, как струна, готовая лопнуть и выпустить в мир смертоносную стрелу. Прошло уже три дня с нашего бегства из порта. Три долгих, мучительных дня, которые мы провели в этом пыльном, пахнущем затхлостью и забвением убежище, зализывая раны — не только физические, ссадины и ушибы, но и душевные, куда более болезненные. Воздух в огромном, полутемном зале с высокими потолками был густ от невысказанных мыслей, от гнетущего страха, от давящего, почти осязаемого чувства поражения, которое висело над нами тяжелым саваном, отравляя каждый вздох.

Я стоял у огромного разбитого окна на втором этаже, в бывшей библиотеке, вглядываясь в предрассветный туман, густой и молочный, стелющийся между вековыми, темными соснами. Лес был нашим единственным союзником и одновременно вечной, безмолвной угрозой — в его непроглядной, мшистой гуще мог скрываться кто угодно. Внизу, в главной зале, Альфред, похожий на растрепанного гения-затворника, копался в остатках своего «Генератора», пытаясь понять, какая именно формула или спайка привела к катастрофе. Лия и Алина почти бесшумно пытались навести подобие порядка в этом царстве запустения, их движения были медленными, автоматическими, лишенными всякой надежды.

Именно в этот момент мертвящую, гробовую тишину разорвал отдалённый, но неумолимо приближающийся рокот мотора. Он не был грубым рёвом министерского внедорожника или военизированного джипа. Это было низкое, ворчащее, неторопливое урчание старого, но выносливого и мощного двигателя.

Ледяная стрела пронзила меня, заставив замереть на месте. Внизу все тоже замерли. Альфред выронил паяльник, который с тихим шипением увяз в половице. Лия застыла с пыльной тряпкой в замершей руке. Алина инстинктивно прижалась к холодной каменной стене, её глаза, огромные и испуганные, расширились от чистого, животного ужаса.

«Нет. Не может быть. Этого не может быть. Никто не знал… Никто! Как они нас нашли?»

Я резким, отрывистым жестом приказал им замереть и не издавать ни звука. Сердце колотилось в груди с такой бешеной силой, что, казалось, его глухой, частый стук слышен на всю округу. Я пригнулся к подоконнику, затаив дыхание, стараясь разглядеть сквозь пелену тумана и спутанные ветви древних сосен.

Из густой, почти осязаемой утренней дымки медленно, словно призрак, выползло авто. Не современный министерский внедорожник с тонированными стеклами, не полицейская машина с мигалками. Это был старый, брутального вида «Волга» ГАЗ-21 цвета выцветшей хаки, вся в толстых слоях пыли и засохшей грязи, с потёртыми боками и чуть покосившейся решёткой радиатора. Она выглядела как артефакт, как призрак из другого времени, затерявшийся в нашем. Машина остановилась метрах в пятидесяти от дома, замерла, и её двигатель с последним вздохом заглох.

Тишина вернулась, но теперь она была в десять раз более зловещей, налитой ожиданием и скрытой угрозой.

— Кто это? — прошептала Алина, её голос дрожал, сливаясь с шелестом утреннего ветра за окном.

— Не знаю, — сквозь стиснутые зубы ответил я, сжимая рукоятку спрятанного за поясом стилета до побеления костяшек. — Но они нашли нас. Готовьтесь. Возможно, нас ждёт новая битва. Возможно, наш последний бой. Лия — ты за правую сторону, я — за левую. Альфред, ты в центр и если будет стрельба — падай на пол и не поднимайся, пока я не полам сигнала

Мы застыли в ожидании, превратившись в немые, напряжённые статуи. Я мысленно прорабатывал варианты отступления, пути к бегству вглубь леса, оценивал каждого как боевую единицу. Альфред — боец, но его изобретательность может создать нужные помехи. Лия — решительна, отчаянна, но неопытна в настоящем бою. Алину… Алину нужно будет любой ценой вытащить живой.

И вот, после бесконечно долгой паузы, дверь со стороны водителя со скрипом, похожим на предсмертный хрип, открылась. Из машины вышел человек. Высокий, сухощавый, но не худой, а скорее жилистый и крепкий, как старый корень, одетый в длинный, поношенный плащ цвета увядшей осенней листвы. Его лицо было скрыто в глубокой тени низко надвинутого капюшона. Он не выглядел угрожающе в привычном понимании. Он не нёс на виду автомата, его поза не была боевой. Он просто стоял и смотрел на дом, и от его спокойной, недвижимой, абсолютно расслабленной фигуры веяло такой древней, первобытной, абсолютной силой, что мурашки побежали по моей коже, а во рту пересохло.

Что-то было в нём… до боли знакомое. Что-то, отзывающееся глубоко в подкорке памяти, в самых основах моего существа, в мышечной памяти, выдолбленной годами тренировок.

Он сделал шаг вперёд, затем ещё один. Его походка была абсолютно бесшумной, плавной, грациозной, кошачьей. Он не скрывал своего приближения, но и не нёс в себе никакой открытой угрозы. Он был… нейтрален. Как сама природа.

— Ребята, — тихо, едва шевеля губами, сказал я, не отрывая глаз от этой загадочной фигуры. — Не нападать. Ждать моего сигнала. Что-то тут… не так.

Он подошёл к покосившемуся, скрипящему крыльцу. И тогда луч утреннего солнца, пробившийся сквозь разрыв в тучах, упал прямо на него, высветив морщинистые, жёсткие, как резьба по дереву, черты, седую щетину на скулах и пронзительные, как отточенные лезвия, голубые глаза. Глаза, в которых светился холодный, как зимнее небо, бездонный ум и спокойствие хищника, уверенного в своей силе.

Я ахнул. Рука сама разжалась и больше не была готова к стремительной атаке.

— Не может быть… Это… невозможно…

Я помнил эти глаза. Помнил этот взгляд, который видел тебя насквозь, читал твои самые потаённые мысли. Это был он. Наставник. Тот самый старый ассасин, что появился тогда, в самые тёмные мои дни в Академии. Тот, кто научил меня не просто драться, а чувствовать пространство, видеть в темноте, слышать тишину. Кто показал мне, что такое настоящие тени, и научил в них двигаться. Именно из кодекс ассасинов, который он мне дал, я вспомнил все! Он исчез так же внезапно, как и появился, оставив мне лишь пару жизненно важных, выжженных в памяти уроков и память о своей почти нечеловеческой силе и мудрости.

— Расслабьтесь, — обернулся я к ребятам, и в моём голосе прозвучало невероятное, оглушающее облегчение, смешанное с остатками адреналина. — Это свои. Это… друг.

Я спустился вниз по скрипящей лестнице и распахнул скрипучую, тяжёлую дубовую дверь прежде, чем он успел к ней прикоснуться. Мы стояли друг напротив друга несколько секунд, молча оценивая друг друга сквозь проём двери. Прошлое и настоящее. Учитель и ученик. Два призрака из разных эпох, встретившиеся на краю света, на пороге заброшенного дома.

— Старик, — наконец выдохнул я, и это слово прозвучало как пароль, как признание. — Какими судьбами?

Его губы тронула едва заметная, почти невидимая улыбка, лишь чуть разгладившая сеть морщин вокруг глаз.

— Судьбы, Демид, всегда ведут тех, кто умеет слушать их тихий шёпот в вихре мира. А я, как видишь, не разучился. — Его голос был низким, немного хриплым, как скрип старого пергамента, но в нём была невероятная сила и ясность.

Он переступил порог, и его присутствие физически изменило атмосферу в комнате. Он не просто вошёл — он заполнил собой пространство, сделал его меньше, теснее, но и… странным образом безопаснее. Его взгляд, быстрый и всевидящий, скользнул по испуганным, напряжённым лицам моих друзей, по груде хлама и инструментов Альфреда, по следам нашего поспешного бегства, по пыли, покрывавшей всё вокруг.

— Я присматривал за тобой, — сказал он просто, снимая свой поношенный плащ и вешая его на ржавый гвоздь у двери с такой естественностью и привычностью, будто жил здесь всегда, многие годы. — С того самого дня, как ты покинул стены Академии. Видел, как ты внедряешься в их логово. Видел, как играешь с огнём, балансируя на лезвии бритвы. Видел твои маленькие победы и твою первую крупную неудачу. И видел, что до сего момента моя помощь тебе не требовалась. Ты шёл своим путём. Ошибаясь, но учась. Падая и поднимаясь. А вот теперь, — он кивнул в сторону окна, за которым лежал весь враждебный нам мир, — теперь, я полагаю, мои скромные навыки тебе пригодятся.

Его слова повисли в воздухе, тяжёлые и значимые. Он знал. Всё знал. Он был тенью за моей спиной всё это время.

— У вас есть план? — спросил он, обводя нас всех своим пронзительным, сканирующим взглядом. Вопрос прозвучал не как насмешка, а как деловое предложение.

Я горько усмехнулся, проводя рукой по лицу. — План? План был. Он лежит в руинах вместе с моей репутацией, карьерой и, возможно, всей моей будущей жизнью. Сейчас у нас есть только это убежище, скудные припасы и жгучее, животное желание выжить. И… ясное, как этот утренний воздух, понимание, что враги сильны как никогда, могущественны и контролируют всё.

Старый ассасин, которого я в мыслях уже снова начал называть Наставником, медленно кивнул, словно это был именно тот ответ, который он ожидал и даже хотел услышать.

— Выживание — это хорошее, крепкое начало. Основа основ. Но это не цель. Цель — победа. — Он сделал паузу, давая этим простым, но невероятно глубоким словам просочиться в наши испуганные, растерянные сознания. — У меня есть план.

Он прошел в центр комнаты, и мы невольно, как железные опилки к магниту, сгруппировались вокруг него, образуя тесный круг. Мы были больше не кучкой беглецов — мы были учениками, собравшимися вокруг своего Учителя.

— Они победили вас технологией, числом, системой, предательством. Вы попытались бить их их же оружием — и проиграли. Не потому что слабы или глупы. Потому что это не ваше оружие. Вы пытались играть по их правилам на их поле. — Он помолчал, его взгляд стал ещё острее. — Ваше оружие — вот это. — Он указал длинным, жилистым пальцем на свои глаза, на свои бесшумные ступни, на тени, клубящиеся под старым дубовым столом. — Ваше оружие — тишина. Тень. Точность. Терпение. Вы — не солдаты, не танки. Вы — ассасины. Или станете ими. Вот как надо действовать!

Он посмотрел на каждого из нас по очереди, и его взгляд был подобен скальпелю, вскрывающему самые потаённые страхи и возможности.

— Мы остаёмся здесь. Мы исчезаем из мира. Полностью. И мы учимся. Я научу вас тому, что забыто этим миром, погрязшим в шуме и спешке. Искусству скрываться на виду. Искусству наносить единственный удар — и только когда он нужен. Искусству быть призраками, о которых ходят легенды, но в которых не верят. Мы возродим Орден здесь, в этих стенах, на этом пепелище. Не тот большой, громоздкий, политизированный Орден, что уничтожили. Новый. Маленький. Смертоносный. Отряд из пяти призраков. Пяти ассасинов, которых не ждут, которых не видят и в которых не верят до самого последнего вздоха.

В его голосе звучала не просто уверенность. Звучала неизбежность, сила тысячелетней традиции.

— А потом… — он продолжил, и его слова завораживали, как древнее, могущественное заклинание, — когда вы будете готовы, когда станете не людьми, а воплощённой тишиной, мы не станем бросаться на армии, как это сделали вы в порту. Мы сделаем то, что умеем делать лучше всего. Мы найдём лидеров этой чумы. Козина. Волкова. Их приспешников в министерствах. И мы уберём их. Тихо. Точно. Бесшумно. Один за другим. Мы отсечем головы этой гидре, и её тело, лишённое руководства, умрёт само, погрузившись в хаос и междоусобицы.

Он повернулся ко мне, и его взгляд стал пронзительным.

— А потом, когда путь будет чист, мы не пойдём через охрану, не будем штурмовать ворота. Мы придём к Императору так, как могут прийти только ассасины. Лицом к лицу. В его спальне. В его личных покоях. В самом сердце его неприступной крепости. Минуя всех его телохранителей, все его сканеры, все его заклинания. И мы расскажем ему всю правду. Покажем доказательства. И он поверит. Он будет вынужден поверить. Потому что поверить призракам, проникшим в самое сердце его опочивальни, — единственное разумное, что ему останется. Это будет демонстрация силы, против которой бессильны любые армии.

В комнате повисла оглушительная, абсолютная тишина. План был безумен. Грандиозен. Невероятен. Он пах безумием и гениальностью одновременно. И… это был единственный возможный путь. Не лобовая атака, не партизанская война против всей системы. Точечные, ювелирные, неотвратимые удары по самому центру. Война теней против власти.

Я посмотрел на своих друзей. На Альфреда, в глазах которого уже горел знакомый огонь одержимости новой, самой сложной задачей в его жизни — задачей стать невидимым, стать тенью. На Лию, в чьём взгляде читалась не только готовность к тяжелейшей работе, к преодолению боли и страха, но и облегчение от того, что появился план. На Алину, которая смотрела на старого ассасина с благоговейным страхом и зарождающейся, хрупкой, но настоящей надеждой.

Я повернулся к старику. В его глазах я не видел ни безумия, ни фанатизма. Я видел холодную, выверенную тысячелетиями логику охотника, который знает повадки своей добычи и уверен в своей победе.

— Я согласен, — сказал я, и в моём голосе впервые за долгие дни не было и тени сомнения или страха. Была только твёрдая, как гранит, решимость. — Мы согласны. Все! Я вижу это в ваших глазах!

Остальные молча, но уверенно кивнули. Их лица были бледны от осознания масштаба предстоящего, но решительны. Они были готовы!

Старый ассасин медленно кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на удовлетворение.

— Хорошо. — Он снял с пояса длинный, узкий, ничем не примечательный кинжал с простой деревянной рукоятью и воткнул его в середину старого дубового стола. Лезвие вошло в дерево почти без усилия, с тихим шелестом. — Тогда начинается самое интересное. Ваши старые жизни окончены. Они сгорели в том порту. С сегодняшнего дня вы — никто. Вы — тени. Вы — ученики. А я — ваш Мастер. И уроки, — он хлопнул в ладоши, и звук был резким, как выстрел, заставляющим вздрогнуть, — начинаются прямо сейчас.

Он повернулся и вышел во двор, не оглядываясь, уверенный, что его послушаются. Мы посмотрели друг на друга, и в наших глазах читалось одно и то же: конец одной жизни и начало другой, куда более странной и страшной. Без лишних слов, мы разошлись выполнять приказы. Страх и отчаяние сменились новой, странной, электризующей энергией — энергией тяжёлой, изматывающей, но осмысленной работы, работы над собой.

— Первый урок: осознать пространство, — его голос донёсся с улицы. — Альфред — ты будешь чинить эту дверь. Чтобы она не скрипела. Ни единого звука. Лия — найди в этом доме и вокруг него пять разных, нетривиальных мест, откуда можно вести непрерывное наблюдение за подъездной дорогой, оставаясь абсолютно невидимой для любого глаза. Алина — пройдись по внешнему периметру дома и запомни каждую ветку, каждый камень, каждый источник звука, каждый участок мягкой земли.

Нам предстоял долгий, мучительный, потный и кровавый путь тренировок, боли, преодоления, слёз и отчаяния. Путь превращения из группы беглых, растерянных неудачников в отряд элитных, безжалостных, почти мифических призраков, в новую плоть и кровь древнего Ордена Ассасинов.

Но теперь, впервые с той роковой, провальной ночи в порту, у нас была не просто цель мести. У нас был путь. Сложный, тернистый, но путь. И был проводник, который знал дорогу лучше кого бы то ни было.

И где-то там, в далёком, туманном будущем, сияла, как путеводная звезда, как награда за все страдания, финальная цель — лицо Императора, выслушивающего горькую правду из уст тех, кого весь мир уже считал мёртвыми предателями. Мы вернём себе всё. Или умрём, пытаясь.