Кодекс Ассасина Том 2: Министерство магии

Глава 16

Следующие недели в доме прадеда Альфреда превратились в бесконечный цикл физического и ментального преображения. Каждый день начинался до рассвета, когда серое осеннее небо только начинало светлеть на востоке, и заканчивался глубокой ночью, когда луна уже скрывалась за вершинами сосен. Время потеряло привычное течение — теперь оно измерялось не часами, а уроками. Уроками выживания. Уроками абсолютного слияния с окружающим пространством. Уроками превращения в бесплотную тень. Или друзья быстро учились.

Старик, наш Мастер, оказался безжалостным, но бесконечно мудрым учителем. Его методы обучения были далеки от академических лекций — он погружал нас в реальность, заставляя учиться на собственном опыте, на собственных ошибках, каждая из которых могла бы стать последней в настоящих условиях. Однажды на рассвете, когда холодный туман стелился по полю за домом, он молча вывел нас наружу и, не произнеся ни слова, растворился в предрассветной дымке. Мы простояли целый час, напрягая зрение и слух, вглядываясь в молочно-белую пелену, пытаясь обнаружить хоть малейший признак его присутствия. А он всё это время стоял в трёх метрах от нас, абсолютно неподвижно, слившись с силуэтом старой, кривой берёзы — его плащ магическим образом принял цвет и текстуру коры, а поза стала неотличимой от природного ландшафта.

'Первый принцип — не быть, а казаться частью пространства, — прозвучал его голос прямо у нас за спиной, заставляя каждого из нас вздрогнуть от неожиданности.

— Ваше сознание должно растворяться в окружающем мире, как капля воды в океане. Вы — ветер, что колышет верхушки деревьев. Вы — камень, что веками лежит на этом поле. Вы — тень от проплывающего облака. Вы — не вы. Забудьте о себе, и вы станете невидимы'.

Тренировки были физически и ментально изматывающими, доводящими до предела человеческих возможностей. Альфреда, чей ум привык к виртуальным схемам, алгоритмам и взлому цифровых кодов, заставляли часами отрабатывать бесшумное движение — основу основ искусства ассасина. Специально для него Мастер создал полосу препятствий в старом сарае: рассыпанный сухой горох, по которому нужно было пройти, не раздавив ни одной горошины; сложную систему натянутых на разной высоте нитей с колокольчиками, через которую нужно было пролезть, не задев ни одной; подвижные половицы, которые издавали громкий скрип при малейшем неверном шаге. Сначала у него ничего не получалось — он пыхтел, ругался сквозь зубы, падал, злился на себя и на мир. Но Мастер был непреклонен и безжалостен. «Твой ум, изобретатель, привык к быстрым, алгоритмическим решениям, — говорил он, заставляя Альфреда начинать все сначала после малейшей ошибки. — Теперь научи его тишине и плавности. Заставь его работать не вопреки телу, а в полной гармонии с ним. Тишина — тоже решение. И зачастую — самое верное».

Лию, с ее организаторскими способностями и вниманием к деталям, учили искусству наблюдения — но не простого, а тотального, всепоглощающего. Ее заставляли часами, не двигаясь и не издавая ни звука, сидеть в заранее выбранных точках — на толстой ветке старого дуба, в зарослях колючего кустарника, на покатой крыше полуразрушенного сарая — и описывать всё, что происходило вокруг, до мельчайших, казалось бы, незначительных подробностей: сколько именно веток на той сосне напротив; какой именно узор образует трещина на кирпичной кладке забора; как именно ложится пыль на подоконник заброшенной оранжереи и как меняется ее рисунок в течение дня под воздействием ветра и влаги; по каким именно маршрутам перемещаются птицы и мелкие животные в радиусе ста метров. Ее природная привычка всё контролировать и систематизировать постепенно трансформировалась в гипербдительность, в способность считывать и анализировать окружающее пространство на уровне подсознания.

Алину, самую хрупкую физически, но обладающую невероятным аналитическим умом, готовили к самой сложной и тонкой работе — работе с информацией, манипуляцией и человеческой психологией. Мастер принес откуда-то целую библиотеку старых, пахнущих пылью, временем и тайнами томов — трактаты по практической магии влияния, исследования по языку тела и микровыражениям, мануалы по истории ядов и их антидотов, архитектурные планы дворцовых комплексов и схемы подземных ходов крупных городов. «Твоё оружие — не клинок, а слово, знание и понимание, — говорил он ей, заставляя часами штудировать древние фолианты. — Ты должна научиться читать человека как открытую книгу, видеть его глубинные страхи, потаенные слабости, скрытые желания. Ты должна уметь входить в доверие, манипулировать, получать нужную информацию, не вызывая подозрений. Ты будешь нашим ключом к самым защищенным секретам и самым укрепленным крепостям».

Меня же он тренировал лично, как своего прямого преемника, будущего лидера возрожденного Ордена, кем я был в своей прошлой жизни. Он не просто возвращал мне забытые за годы конспирации навыки — он оттачивал их до алмазной остроты, добавляя новые, немыслимые, граничащие с магией приемы. Он учил меня не просто драться или убивать — он учил меня двигаться. Экономить каждое движение, каждую каплю энергии, каждую калорию. Чувствовать ритм будущего боя еще до того, как он начинался, предугадывать намерения противника по едва заметному изменению его позы, взгляда, напряжения мышц. Он заставлял меня сражаться с ним в полной, абсолютной темноте подвалов, полагаясь только на слух, осязание и интуицию, и эти спарринги больше напоминали смертельный танец, где любая ошибка каралась мгновенным и болезненным ответным ударом. Но главное, чему он учил меня — это терпение. «Нетерпение — главный враг ассасина, — повторял он снова и снова. — Удар, нанесенный на секунду позже, но верно, рассчитано и точно, стоит тысячи торопливых, яростных и бесполезных атак. Жди. Наблюдай. И бей только тогда, когда уверен на все сто процентов».

По вечерам, когда наши тела валились с ног от физического истощения, а minds были перегружены до предела, он не давал нам расслабиться. Он собирал нас у камина, в котором теперь всегда горел живой огонь, отбрасывая причудливые танцующие тени на стены старого зала, и рассказывал. Рассказывал об истории Ордена, уходящей корнями в глубь веков, о его великих победах и темных, трагических страницах, о героях и предателях, о Кодексе, который был не просто сводом сухих правил, а живой, дышащей философией, образом жизни и мышления.

«Запомните раз и навсегда, — гремел его голос в тишине, заставляя нас забывать о усталости, — Орден — не про убийства. Не про насилие. Не про слепое подчинение. Орден — про Баланс. Мы — лезвие бритвы, что отсекает разросшуюся гниль, чтобы здоровое тело общества могло жить и развиваться. Мы не судьи и не палачи. Мы — инструмент воли самого мира к гармонии и равновесию. Наше главное оружие — не клинки, а скрытность. Наша броня — не кевлар, а правда. Наша валюта — не деньги, а информация. Мы не беремся за меч, если дело можно решить словом и умом. Мы не поднимаем руку на невинных, даже если нам прикажут. Мы не пьем яд власти и коррупции, даже если нам его предложат в золотых чашах. Мы служим Свету и Порядку, оставаясь всегда в Тени. Мы — гарантия того, что тирания никогда не восторжествует окончательно».

И вот, ровно через месяц после начала нашего бегства и интенсивных тренировок, в одну из холодных, звездных ночей, он собрал нас всех в центре главного зала. Воздух был наполнен торжественной solemnity. Перед ним на массивном дубовом столе лежали два предмета: тот самый старый, потрёпанный временем, но отточенный до бритвенной остроты кинжал, и толстая, ветхая, испещренная временем книга в потершемся кожаном переплете с вытесненным на обложке символом — стилизованным орлом, держащим в одних когтях перо, а в других — меч.

«Пришло время, — произнес он, и его голос звучал с необычной, торжественной серьезностью. — Вы прошли первое, самое трудное испытание — испытание собственной слабостью, страхом, неуверенностью. Вы не сломались. Вы не сбежали. Вы готовы сделать следующий шаг. Шаг через невидимую грань. Шаг в вечность и в историю».

Он бережно открыл книгу. Пахнуло пылью, старинной кожей и чем-то неуловимо древним, мистическим. Это был не просто мануал или учебник. Это был оригинальный Кодекс Ассасинов. Древний, как сама организация,

хранящий мудрость поколений.

«Клятва, которую вы принесёте сегодня, — не пустые слова для галочки, — его голос притих, стал глубже, проникновеннее. — Это кровный договор. С Орденом. С его славной и трагической историей. С душами всех, кто шел до нас. И, самое главное, — с самими собой. Это добровольное и полное отречение от старой жизни, от всех её соблазнов и привязанностей, и принятие новой судьбы. Судьбы, посвященной служению высшей цели — сохранению хрупкого баланса и защите невинных от любых форм тирании, особенно от той, что прячется за маской власти и закона. Эта судьба не обещает вам ни славы, ни богатства, ни спокойной старости у семейного очага. Только одно право — быть остриём ножа в руках самой Судьбы, последним аргументом в споре со Злом».

Он обвел нас своим пронзительным, видящим насквозь взглядом, и в его глазах горел незнакомый нам до этого момент — нечто среднее между гордостью и печалью. «Кто готов переступить эту черту — сделайте шаг вперед».

Мы сделали. Все четверо. Почти одновременно. Без тени сомнений или колебаний. В ту секунду мы понимали друг друга без слов.

Один за другим мы подходили к столу. Я шел первым. Положил ладонь на холодные, шероховатые страницы Кодекса и почувствовал, как странная энергия пробежала по руке. Повторял за Мастером древние, сакральные слова клятвы, и каждый слог обжигал губы, словно раскаленное железо, и навсегда вплавлялся в самое нутро, в ДНК души.

«Я, Демид Алмазов, добровольно и от чистого сердца клянусь в вечной верности принципам и идеалам Ордена Ассасинов. Служить тайно, не жаждая славы или признания. Действовать безмятежно, без гнева и страсти, лишь холодным расчетом. Быть клинком во тьме для тех, кто сеет хаос и страдание. Быть щитом для беззащитных, чей голос не слышен. Никогда не компрометировать Братство и его великое дело своими действиями или бездействием. Я отрекаюсь от всей прошлой верности, мирских привязанностей и личных амбиций, дабы служить лишь высшей Истине и Справедливости. Пусть вся моя жизнь отныне станет оружием против Лжи и Тирании. Пусть моя смерть, если она случится, станет последним уроком для тех, кто посягнет на хрупкий мир. Я — призрак, невидимый и неуловимый. Я — память, хранящая заветы предков. Я — предостережение, что шепчет на ветру. Отныне и навсегда — я Ассасин.»

За мной клятву принесли Лия, ее голос дрожал, но был тверд, Альфред, стараясь выговорить каждое слово с необычной для него серьезностью, и наконец Алина, чей тихий, но четкий голос прозвучал финальным аккордом.

Когда последнее эхо последнего слова затихло, в комнате что-то переменилось на физическом уровне. Воздух затрепетал, стал гуще, тяжелее, наполнился запахом озона.

С этого дня тренировки перешли на качественно новый, запредельный уровень. Теперь у нас была не просто цель выжить или отомстить. У нас была Миссия. Вера. И железная дисциплина. Мастер начал готовить нас к первой реальной боевой операции. Целью был выбран не самый громкий, но ключевой, стратегический элемент всей враждебной системы — начальник специального отдела, майор Козин.

«Он — мозг и нервный узел всей операции, — объяснял Мастер, рисуя углем на большом листе ватмана доскональную схему ежедневного маршрута и привычек Козина. — Он не полевой агент, не боец. Он — управленец, тактик, дирижер. Его сила — в его положении, в доступе к информации, в контроле над системами. Его слабость — в его рутине, в предсказуемости, в абсолютной уверенности в своей безопасности внутри стен министерства и в своей неуязвимости. Мы ударим именно по этой слабости. Мы ударим там, где его не ждут. Не в кабинете, окруженном охранниками и сканерами. Не по дороге на работу в бронированном автомобиле. Мы ударим там, где он расслаблен. Где он снимает маску начальника и на мгновение становится просто человеком со своими слабостями».

Разведка, проведенная Алиной через архивы и сливы данных, выявила его единственную, но регулярную слабость. Каждую среду вечером Козин посещал закрытый, элитный банный комплекс «Серебряные купола» на самой окраине города. Это было его священным ритуалом, единственным местом, где он появлялся без своей многочисленной свиты и усиленной охраны, полагаясь лишь на бдительность местных вышибал и стандартную, пусть и продвинутую, систему безопасности комплекса. Здесь он был уязвим.

Мы начали готовить операцию с дотошностью, ювелирной точностью и хладнокровием, которых требовал Кодекс. Каждый из нас отвечал за свой участок. Альфред, используя свой гениальный талант к взлому и остатки чудом сохраненного оборудования, дистанционно взломал систему бронирования и безопасности комплекса. Он изучил до секунд расписание работы, маршруты и графики патрулей внутренней охраны, типы и углы обзора камер видеонаблюдения, частоты и протоколы связи. Он создал ее цифрового двойника и мы часами прорабатывали на нем все возможные сценарии. Лия, проникнув на территорию под видом эксцентричной богатой клиентки, интересующейся архитектурой, составила подробнейший, пометочный план всего здания, отметила все возможные входы и выходы, включая служебные и технические, вентиляционные шахты и канализационные тоннели, слепые зоны камер и акустические аномалии в коридорах. Алина погрузилась в изучение человеческого фактора. Она составила досье на каждого ключевого сотрудника — начальника охраны, банщиков, массажистов, администраторов. Выявила их слабости, привычки, финансовые проблемы, семейные обстоятельства — все точки для потенциального, точечного воздействия, шантажа или подкупа в критический момент. Я же изучал саму цель — Козина. Его поведенческие паттерны в бане: сколько точно времени он проводил в парилке, в каком порядке посещал помещения (парилка-бассейн-комната отдыха), как вел себя, когда расслаблен (становился невнимателен, терял бдительность, много пил ледяной воды). Мастер учил меня не просто убить его, а сделать это максимально чисто, тихо, без паники и следов. Так, чтобы это выглядело как несчастный случай — скачок давления, сердечный приступ от перегрева. Наша цель была не в устрашении, а в точечном, хирургическом устранении ключевого звена управленческой цепочки без лишнего шума и внимания.

Мы репетировали сценарий снова и снова, доводя каждый шаг до автоматизма. По плану я должен был проникнуть в комплекс через вентиляционную шахту на крыше, которую Альфред должен был дистанционно отключить от датчиков движения и вибрации ровно на семь минут. Пройти по заранее изученным слепым зонам, отмеченным Лией, в предбанник, где Козин отдыхал между заходами в парилку, в самый пик его расслабления. Нанести безболезненный, молниеносный удар с помощью специальной иглы-перстня с быстродействующим, сложнокомпонентным ядом, маскирующимся под симптомы сердечного приступа, яд из древних запасов Мастера. И исчезнуть тем же путем до того, как тело обнаружат.

Вечером накануне операции мы собрались в зале в полном составе. Настроение было предельно сосредоточенным, серьезным, но без нервозности. Мы уже не были теми испуганными беглецами, какими пришли сюда месяц назад. Мы были отточенным, настроенным инструментом, оружием, готовым к точному выстрелу.

Мастер обвел нас своим орлиным, всевидящим взглядом, и в его взгляде читалась странная смесь суровой гордости и отеческой тревоги. 'Завтра на рассвете, — произнес он тихо, но так, что каждое слово било в цель, — мы совершим первый настоящий шаг. Первое дело возрожденного Ордена. Помните это!