Пляж, покрытый опавшими тополиными листьями, уныло перекатывал их по сырому осеннему песку. Волны лениво лизали берег, будто не решаясь забрать с собой то, что осталось от лета.
Мы направились прямиком к ростовой статуе — старой, ещё пятидесятых годов, но закрашенной в ослепительный белый цвет слой за слоем, словно кто-то пытался спрятать её возраст.
Женщина с веслом смотрела на нас с лёгким изумлением — не ожидала, что целая делегация, да ещё во главе с собакой, вывалится из УАЗа прямо перед ней.
Мухтар первым подошёл к статуе, натянув поводок до предела. Деловито обнюхал основание, даже рефлекторно занёс лапу, но, вспомнив, что он на работе, а не на прогулке, сдержался.
— Похожа на ту, что у Чижикова на груди? — задумчиво пробормотал я, обходя монумент кругом и соображая, что же Грицук хотел этим сказать.
— Саныча! — вдруг выкрикнул Тулуш.
Я обернулся. Он уже вскарабкался на постамент, словно снежный барс на скалу, и что-то внимательно разглядывал в небольшом зазоре между рукой статуи и веслом.
— Тут что-то есть! Бумажка!
С этими словами он извлёк из щели смятый, свернутый листок.
— Записка, — констатировал Загоруйко, перехватывая её у Тулуша.
— Что там? — я приблизился.
Криминалист пробежался глазами по тексту, замер и покачал головой.
— Сан Саныч… я это вслух не могу прочитать. Сам посмотри.
Я взял бумажку. Угловатые, словно выдолбленные на камне, печатные буквы выведены химическим карандашом:
«НАЧАЛЬНИК, ТЫ СЛЕДУЮЩИЙ».
— Угроза, — тихо выдохнул Загоруйко. — Это написал убийца. Но зачем? И кто он?
— Известно, кто, — хмыкнул я, вглядываясь в буквы, пытаясь выудить из них хоть какие-то зацепки. — Грицук.
— Но зачем угрожать тебе? — недоумённо спросил Валентин. — Сбежал из больницы, логичнее было бы залечь на дно или покинуть город.
— Грицук — злобная и мстительная тварь, — сказал я, сжимая в пальцах записку. — Однажды он уже приходил по мою душу, но не получилось. Я нашёл его дядюшку, нацистского выродка, его пристрелили при сопротивлении. Я гонял Грицука с его дружками от Зарыбинска, гнал их до Мохова, пока не загнал в угол. Лишь Сафрон сбежал. Но я все время был у него на хвосте, а при задержании — Мухтар его покусал. Думаю, этот гад сильно огорчился присутствием в своей жизни оперативника Морозова, который потом ещё и стал начальником. Это его зацепило. Вот и мотив, по-моему, вполне правдоподобный.
Я на секунду замолчал, оглядел собравшихся и добавил:
— Но в этом есть и хорошая новость, товарищи: пока преступник не убьёт меня, он никуда не денется из Зарыбинска.
Коллеги моего восторга не разделили, поежились.
— Мне бы твоё спокойствие, Сан Саныч… — пробормотал Загоруйко.
— А это точно дело рук Грицука? — спросил Гужевой, морща лоб.
Я уже собирался привести доводы, рассказать, что почерк убийцы узнаваемый — один удар ножа, чистая работа. Но тут Мухтар, который до этого только нюхал записку, вдруг ощетинился, оскалил зубы.
— Видишь? — я кивнул на пса. — Он узнал запах своего врага. Молодец, Муха, хороший пёс… хор-роший…
— Да, — задумчиво зажевал губу Валентин. — Похоже, это и вправду он… Жаль, что пальчиков я нигде не нашёл в подтверждение. Но вот, что странно: зачем было убивать начальника ДОСААФ? Какое он-то имеет отношение к мести?
— Прямое, — неожиданно заявил Гужевой, проявив смекалку и догадливость.
Все обернулись.
— Сан Саныч открыл клуб служебного собаководства на базе ДОСААФ, это его детище. Грицук посчитал, что, прибив Чижикова, причинит урон репутации начальника милиции и навредит его начинаниям в этом деле. Вот и вырезал у потерпевшего на груди знак, а здесь, в довесок, оставил еще записку с угрозой.
— Всё правильно, — кивнул я. — Вот только он не знал, что Чижиков — так себе человек и начальничек проворовавшийся. Не буду горевать. Да и сам ДОСААФ только выиграет, если на его место поставить кого-то потолковее. Например, нашего бывшего коллегу, Жору-кинолога. Буду, по крайней мере, ходатайствовать на его счет на всех уровнях.
— Только вот Грицук не особо умён, — не сдавался Валентин. — Он прямолинеен, не способен продумывать хитроумные планы. Кровожадный хищник, чистой воды убийца, но не стратег. А тут такой ход конем.
Я кивнул.
— Ты прав. Ему кто-то помогает.
Я предполагал, кто именно, но вслух пока не сказал.
Тем более, что узнал этот листочек, на котором угроза начертана. Бумага с еле заметным голубоватым оттенком, тонкая, в едва заметную клетку-паутинку.
Не тетрадный лист.
Точно такой же у меня хранится в кабинете — с номером телефона Веры.
Она когда-то вырвала его из своей записной книжки.
В тот же день я принял меры безопасности. Грицук — тварь мстительная, и я был уверен, что рано или поздно он попытается добраться до меня. Вопрос лишь в том, ударит ли напрямую или решит бить по самым болезненным местам — по тем, кто мне дорог.
Я поговорил с Аленой. Спокойно, без лишних слов объяснил ситуацию. Сказал, что на время им с Серым лучше уехать.
— Куда? — сразу нахмурилась она. — Дача есть родительская, но если так — туда Грицук может нагрянуть в первую очередь.
— Я нашёл вам место, — ответил я.
Снять квартиру в Зарыбинске? Да кто тут сдаёт жильё, чай, не курорт. Но у меня был вариант получше.
После смерти Пистона осталась двушка. Никто там так и не жил. Вещи вывезли, двери опечатали, но квартиру пока не передали новым жильцам.
Пистона я отправил на тот свет. Когда я был у него в квартире, ещё не зная, что за обликом алкашика и маргинала скрывается безжалостный убийца, меня удивило одно — слишком уж там чисто для человека, который пил, не просыхая. Даже телефон был, причём с абонентской точкой. Это уже о многом говорило.
Вот и направился я в жилищную комиссию исполкома города, узнать, можно ли временно использовать квартиру в оперативных целях.
Конечно, для начала решил зайти к Эрику Робертовичу.
Обрисовал ситуацию общими словами — нужна квартирка, а для чего — не могу сказать.
— Забирайте себе и делайте с ней что хотите, — махнул рукой Покровский.
Я прищурился.
— В каком смысле, «себе»? Как служебное жильё для ГОВД оформить?
— Нет, в своё индивидуальное пользование.
Эрик Робертович улыбнулся своей фирменной, хитрой улыбкой, от которой не сразу поймёшь, что у него на уме.
— Вы, товарищ Морозов, слишком скромный. Начальник милиции, а живёте в общаге, будто курсант. Квартира свободна, числится в жилфонде города. Я распоряжусь, чтобы вам выписали ордер. Заседание жилищной комиссии как раз сегодня по графику.
Он тут же набрал нужный номер, коротко приказал что-то секретарю. Через несколько минут в кабинет вошла женщина с ключами.
— Поздравляю с новосельем, — торжественно объявил Покровский, протягивая мне связку. — Пользуйтесь. Только прошу в ближайшее же время прописаться там. Пока квартира пустует, мало ли…
Я даже немного опешил.
— Спасибо, конечно… Даже не знаю, как вас отблагодарить.
Покровский махнул рукой.
— Вы уже отблагодарили, Сан Саныч, тем, что заняли место Кулебякина. Городу нужен энергичный руководитель ГОВД. И Вовка, сын мой, нарадоваться не может на ваш кинологический клуб. С Эльбой ходит, готовится стать кинологом.
Я усмехнулся.
— А вы, я так понимаю, хотели для него другого пути?
— Конечно. Хотел, чтобы врачом стал. Хирургом. Но кинолог даже лучше. Если будет брать пример с вас.
— Приятно слышать, — сказал я, убирая ключи в карман.
— За ордером завтра зайдите, или когда удобно. А заселяться можете хоть сегодня.
Я ещё раз поблагодарил Покровского, мысленно отметив, что, когда пойду расписываться, надо бы занести ему хорошую бутылочку коньяка.
В тот же вечер Алена и Серый уже были на новом месте.
Серый слегка приболел, но температура его не беспокоила, а вот перспектива не ходить в школу приводила в восторг.
— Ален, возьми больничный, — сказал я, глядя, как она раскладывает вещи.
— С чего вдруг? — подняла она бровь. — Я ничего не боюсь. Пусть попробует сунуться этот урод.
Смелая она у меня.
— Ты всё равно работать не сможешь, — спокойно ответил я.
Она ещё попыталась поспорить, но в итоге согласилась.
Она вообще в последнее время изменилась. Всю жизнь привыкла быть опорой, тянуть на себе дом, работу, брата, а тут вдруг рядом оказался мужчина, на которого можно положиться. И она позволила себе немного расслабиться.
Поселив их в новой квартире, сам я вернулся в общагу. Решил жить там, как приманка. Грицук знал туда дорогу. Уже приходил, и под горячую руку тогда попалась Василина.
Но теперь я был готов. У меня всегда с собой был пистолет. Нет, не табельный. Его я специально не получал.
Сафрон мог прознать, если бы я регулярно брал ПМ. У Веры есть доступ ко всей милицейской кухне, и узнать, когда начальник ГОВД расписывается в журнале получения оружия, ей ничего не стоит.
Потому официально я был без ствола. А на деле у меня был трофейный «Вальтер» П-38. Немецкая машинка времён войны. Я забрал его тогда у главреда, думая, что он жертва, а не Святоша. Этим «Вальтером» недобиток якобы отогнал Сафрона в редакции, и я поверил в его алиби с постановкой, достойной лучших театральных подмостков.
Этот пистолет был, по его заявлению, неисправен, но на деле — хитрый гад просто вынул шептало. Но я нашёл и шептало, и патроны, и запасной магазин при обыске в кабинете редакции. А сейчас всё это я забрал из камеры хранения вещдоков, велев составить акт об уничтожении. Загоруйко собрал мне оружие, ему частенько приходилось заниматься подобным, разбирать до винтиков разные криминальные стволы, которые приходили на баллистическую экспертизу.
Теперь у меня был незарегистрированный, но вполне надёжный ствол. И мне с ним было гораздо спокойнее.
В общаге я устроил капкан. Не в буквальном смысле, конечно, но если этот гад придёт, сюрприз его точно не обрадует.
После смерти Василины Нурик ушёл в отпуск. Психологически ему было непросто, всё-таки его женщина погибла буквально у него под носом, а он ничего не смог сделать. Получив путёвку от мясокомбината, уехал в Кисловодск — лечить нервы.
Я хотел было попросить Виталину Сергеевну повлиять на профком и выбить ему Сочи или Крым, но Нурик сам настоял на Кисловодске. Сказал, что там у него армейский дружок живёт.
— Давно не виделись, — пояснил он. — Восемь лет уже. А тут случай такой. Всё равно отпуск пропадает.
Ну и ладно. Пусть отдыхает.
А я тем временем привёл в порядок комнату. То есть подготовил её для незваных гостей.
Натянул под ногами леску — толстую, но почти невидимую. Если кто-то сунется в комнату без приглашения, гарантированно споткнётся. За леской бросил пёстрое покрывало — вроде как, вместо коврика. Но на самом деле под ним спрятан кусок фанеры с мелкими ржавыми гвоздями. Остриями вверх.
Если вор падает, то руки, локти, колени — всё это окажется пробитым. Не смертельно, конечно. Но больно. Грязно. Шумно. А раны от ржавых гвоздей — дело неприятное. И заживают неделями, если не месяцами.
Сменил «личинку» замка. Купил новый цилиндровый механизм в хозмаге.
Мало ли — Нурик раньше вернётся, или у кого-то из постояльцев есть старый ключ. Мне такие вероятности не нужны. Теперь же ключи были только у меня. И запасной на вахту я сдавать не стал.
Единственное неудобство — каждый раз, приходя домой, я снимал струну и разбирал ловушку. А уходя — ставил всё на место.
На окно заказал решётку сварщикам в ЖЭКе. Хотел рассчитаться бутылкой, как и полагается в подобных случаях, но когда рабочие узнали, кто заказчик, сказали:
— Да мы вам её бесплатно поставим, товарищ начальник. Лишь бы в городе порядок был.
Вот и хорошо. Теперь через окно не вломиться, только через дверь.
Милости просим, Сафрон.
Раздался стук.
— Разрешите, товарищ капитан?
Дверь кабинета распахнулась с грохотом, и в помещение ворвался Эдик Камынин. Уверенный в себе щеголь, гладко выбритый, с лёгким запахом французского одеколона и неизменной нагловатой ухмылкой, которую не стереть даже плохими новостями.
— Ты чего невесёлый, Саныч? — спросил он с привычной беззаботностью, плюхаясь на диван рядом с Мухтаром.
Развалился вольготно, вытянул ноги, тут же потрепал пса за ухом, как старого друга. Мухтар заулыбался.
— Дела, брат, дела, — я кивнул на стопку материалов на столе. Приказы, рапорты, служебные записки, бесконечная макулатура, которую надо проштудировать и подписать.
На самом деле бумажную работу я делал быстро. Приловчился читать по диагонали, сразу выхватывая из казенного канцелярита самую суть. Но настроения не было.
Потому что Сафрон так и не пойман. Потому что от Веры — ни весточки.
Я чувствовал — ещё немного, и придётся подавать её в розыск. Интересно, как родители — не бьют тревогу, что дочь пропала? Или уже привыкли к ее бесконечным командировкам?
Неприятная мысль.
— Сафрона, что ли, так и не взял? — спросил Эдик, ненароком надавив на мозоль.
Я нахмурился.
— Работаем, — отрезал я. — Ты чего пришёл?
Глянул на часы — полдвенадцатого. До обеда ещё далеко.
Эдик заговорщически ухмыльнулся.
— Клюнул.
— Кто?
— Гурьев Сильвестр. Тыловик продажный.
Я приподнял бровь.
— Хорошая новость. Рассказывай.
— Мой бегунок нашёл к нему подход. Ну, как нашёл… Я не стал говорить, что мы эту гниду хотим прижать. Просто отправил его к барыге, мол, у него шапки цигейковые есть, а мне их для геологов надо толкнуть. Вот завтра встреча. Он привезёт двадцать шапок. Договорились встретиться на нейтральной территории, в тихом месте.
Эдик сиял и надувался от гордости, как тульский самовар. Наконец, замучился ждать и проговорил:
— Ну что? Молодец я?
Я кивнул, но без особого энтузиазма.
— Ещё какой молодец.
— А ты будто не рад?
— Рад, конечно. Только сейчас голова забита другим.
Я вытащил из стола фотографию и выложил перед Эдиком.
— Ты у своих поспрашивай, где может скрываться Грицук. Он же не иголка. Притоны мы прошерстили. Мало их в городе, может, хоть через твои каналы узнаем что-то.
Фарцовщик взглянул на фото, поморщился.
— Ну и рожа!
Он сграбастал карточку, запихнул в карман пиджака.
— Я, конечно, поспрашиваю. Но сам понимаешь, мой профиль — несколько иной. Купил-продал. Я с такими, как он, не контачу. Разве что с мошенниками да прохвостами, но не с ворами, гоп-стопами и прочими уголовниками. Так что не обещаю, что что-то выгорит.
Он, тем не менее, хлопнул себя по карману, в котором лежало фото.
— А что насчёт завтра?
— Давай думать, как взять Гурьева, чтобы не выкрутился.
— Давай… — протянул Эдик, в глазах загорелся азарт.
Я прикрыл веки, обдумывая.
Давить Гурьева надо крепко, но осторожно. А Грицука… Грицука надо искать. Пока он сам нас не нашёл.
Формально я не мог организовывать оперативное мероприятие по захвату сотрудника милиции на неподведомственной мне территории. Тем более, что Гурьев нигде не проходил — ни по заявлениям и сообщениям, ни по материалам, зарегистрированным в дежурной части. Формально — чистый лист.
Если бы я пошёл по закону, то должен был накатать доклад в главк, прокуратуру, инспекцию по личному составу в Угледарске. Но кому я тогда помогу? Он же сынок замначальника Главка. Ему эти стукачества — что об слона дробь. Как пить дать выкрутится, так ещё и лучше ему — предупрежден будет.
Поэтому я решил действовать своими силами. Как говорится, кто не рискует, тот не варит сгущёнку.
Я быстренько придумал себе повод смотаться в управление, якобы нужно подписать кое-какие бумаги. Для верности накатал рапорт на капитальный ремонт здания ГОВД.
Писал его, конечно, не от души, но с такой скоростью и уверенностью, что мог бы и сам поверить в его важность.
Мол, скоро морозы, а ГОВД наш — что шалаш. Надо менять старые чугунные батареи. Протекают редко, но забиты ржавчиной по самую завальцовку и почти не пропускают горячую воду.
Конечно, по-хорошему, это здание вообще снести бы, да новое построить. Но это — в планах. А пока пусть тыловики ищут деньги, раз уж я решил обеспечить себе алиби.
С утра засветился в канцелярии главка, в тыловом подразделении, даже заскочил к кинологам. Взял у них кое-какую методическую литературу под грифом «Для служебного пользования», чтобы уж наверняка.
И тогда, натерев свою легенду до блеска, я вышел из здания и сел в служебную «Волгу».
Проехал пару километров, крутанулся пару раз по городу, чтобы примелькаться, и остановился возле городской библиотеки.
Старая, жёлтая, как колобок, она торчала на краю заснеженного сквера, будто её поставили тут ещё в царские времена и забыли снести.
Именно здесь должна была состояться встреча Камынина и продажного тыловика из Угледарского УВД.
Даже странно, подумал я, ловить будущего полковника Федеральной службы исполнения наказаний вот так — на шапках. Мелко плавает Гурьев. Но это пока он молодой, потом раскрутится. Не зря его Хозяином называли. Только я в этот раз не дам ему раскрутиться.
Я опустил козырек на лобовом стекле и прищурился.
Вот к скверу подъехала «двойка» — жигулёнок-универсал, цвет грязно-серый, как позапрошлогодняя солома. Багажник у неё вместительный, как раз для перевозки ворованного. Следом подкатил жигуль, «шестёрка» Камынина. Смотрелась намного презентабельнее — вычищенная до блеска, как любимый трофей фарцовщика.
А вот «двойку» было даже жалко — ржавые бока, облезлая краска, явно маскировка, чтобы не привлекать внимание компетентных органов.
Но я знал Гурьева. Этот тип любил роскошь, только сейчас ей не побравируешь, вот и ездит пока на тарантайке, терпит, ждёт своего часа.
Машины остановились почти вплотную друг к другу. Из «шестёрки» вышел Эдик — уверенный, с привычной прохиндейской улыбкой, будто у заправского каталы. Из «двойки» — Гурьев. Узнал его даже издалека: походка вразвалочку, будто на флоте служил и привык сопротивляться качке. Голова вскинута, взгляд надменный — смотрит сверху вниз на всех, будто уже не лейтенант, а целый генерал.
Ну всё, гад, попался. Пора.
Я уже взялся за дверную ручку, чтобы выйти, не спеша двинуться к ним…
Как вдруг из «двойки» следом вылез ещё один человек. Я остолбенел.
Твою дивизию!
Моя челюсть медленно поползла вниз. Я не поверил своим глазам. Это был мой отец. Настоящий отец, из моей прошлой жизни.