Начальник милиции. Книга 6 (СИ)

Глава 16

Моя «раненая» служебная «Волга» катила по пустынной проселочной дороге в сторону Угледарска. Сквозь выбитое лобовое стекло в грудь бил холодный ветер. В другой момент я бы замерз, но сейчас что-то словно грело меня изнутри.

Отец, сидя на пассажирском сиденье, медленно повернулся ко мне. Его лицо, еще недавно полное горечи и стыда, теперь казалось покрытым тонкой пленкой спокойствия, но за нею будто бы искрилось сожаление и боль. Он начал тихим голосом, почти шепотом:

— Я все расскажу… Как мне вас называть?

— Давай на «ты», — мягко проговорил я. — Меня зовут Сан Саныч, Морозов.

— Как⁈ — встрепенулся отец. — Морозов? Я Морозов! Моего сына зовут Александр, и отчество у него — Александрович!

— Да, — закивал я. — Получается, мы с ним тезки… Ну или, быть может, какие-то родственники. Дальние, просто об этом не знали. Такое бывает, наверное, да?

Отец посмотрел на меня и вздохнул:

— Я точно где-то тебя видел. Не пойму где… а кто у тебя родители?

Мы еще поговорили о возможном родстве, но скоро разговор всё же перешел на то, как Гурьев влез в жизнь Александра Сергеевича.

— Саша, знай, я никогда не был преступником по своей натуре, — рассказывал отец. — Я был человеком старой закалки — старался жить честно, работал честно, решать всё надеялся справедливо. Но жизнь однажды вынесла меня туда, куда я совсем не хотел.

Я слушал, сжимая руль, и сердце билось громко, словно предупреждая, что сейчас я услышу нечто болезненное.

— Я трудился в системе снабжения, сначала на маленьком складе, потом переехали в Угледарск, стал работать в большой организации, где распределялись разные товары, был и дефицит, он расходился по своим. Знаешь, как это сейчас бывает, заведующие складов могли наживаться на том, что исчезало с одного склада и появлялось на другом. А многие товары не доходили до магазинов вовсе, все распределялись на уровне баз горторга. Документы оформлялись по двойным накладным, часто товар могли продать по завышенной цене, минуя установленную государством сетку. И разница, конечно, уходила в карман нужных людей. Я… просто делал свою работу, но закрывал глаза на махинации, ибо против системы идти было невозможно.

Он помолчал немного, как будто заново решая — а невозможно ли?

— Мне просто нужно было кормить свою семью. Но потом появился Гурьев — молодой, хваткий тыловик из УВД. Он увидел во мне надёжного, аккуратного работника, способного вести документацию. Сначала попросили подписать пару бумаг, потом прикрыть нехватку товара в отчётах, потом предложили долю — мол, зачем жить на одну зарплату, когда все вокруг берут. К чему отказываться и становиться в позу последнего рыцаря? А потом — потом дороги назад уже не было. Я понял это слишком поздно. Долго терпел, пока не увидел, что за махинациями скрываются вымогательства и шантаж. Это уже было… совсем другое. Я хотел выйти из игры — поверь, хотел.

Он обращался ко мне, но почти не поворачивался, смотрел вперед и говорил, говорил. Вряд ли обратить на меня взгляд ему мешала именно рана. Но я его не перебивал, и он продолжал рассказ:

— Пообещал, что никому ничего не скажу, лишь бы отпустили. Я даже предлагал, мол, могу уехать, уволиться. Но Гурьев не верил людям — и мне не верил. Для него тот, кто знает слишком много, становится угрозой, потенциальным предателем, и я стал для него таким. И тогда он решил — убрать меня. Ты понимаешь, Саша, в этом лживом мире, если ты внутри, ты должен играть по его правилам, а если уйдешь — либо попадёшь в гроб, либо в тюрьму. Поначалу Гурьев не отпускал меня, даже когда я пытался мирно уйти. Он сделал так, чтобы я остался пленником той грязной схемы, и вскоре я понял: надо было рассказать всё, чтобы спасти себя, чтобы спасти нашу семью. Он не мог позволить себе, чтобы его прошлое всплыло. Сегодня Гурьев позвонил, сказал, что согласен меня отпустить, если мы провернем последнее дельце. Я очень ждал, что мне дадут возможность уйти, и согласился. Но на деле все оказалось… иначе. Получается, что сегодня он должен был меня убить.

Отец замолчал, глаза его блестели от слёз и стальных искр решимости, и я, глядя в его лицо, чувствовал, как тепло его души, будто последнее пламя, проникало в меня. Он тихо произнес:

— Я не знаю, кто ты и почему мне помог, но я обещаю, что никогда не свяжусь с криминалом.

— Я просто увидел тебя в пивной, мне показалось, что ты неплохой человек, нуждаешься в помощи, когда двое амбалов и какой-то наглый молодой хмырь чуть ли не силой затолкали тебя в машину и увезли. Как сотрудник милиции я обязан был принять неотложные меры. Вот и все.

Я постарался расслабить руки на руле и не смотреть на Морозова-старшего слишком часто. Ведь мне надо следить за дорогой.

— Спасибо… Пусть будет так. Вижу, что ты не можешь рассказать мне всей правды. Понимаю… я очень тебе благодарен. Но… Гурьева? И тех? Ты их… устранил? Нет, я их нисколько не жалею, а наоборот, просто хочу понять.

— Другого выхода не было, Сергеич, поверь… Или они нас, или я их. Но система несовершенна, и у меня могут быть большие неприятности, поэтому давай договоримся. Мы с тобой не будем афишировать произошедшее и вообще забудем, что сегодня произошло на заброшенном заводе. Нужно жить дальше. И кстати, тезка, если что, вот мой телефон, — я достал из-за солнцезащитного козырька и протянул ему самодельную визитку. — Звони, вдруг помощь понадобится.

— Хорошо, Сан Саныч, спасибо! Я обязательно позвоню. Я должен тебя отблагодарить.

— Нет, ради этого не стоит, — коротко мотнул головой я.

— Нет, нет… я так не могу!

— Ну как знаешь. Семье привет, — подмигнул я, останавливаясь на первой автобусной остановке на окраине города. — Ну все, приехали… Я в город не поеду, сам понимаешь, — кивнул я на разбитую лобовуху. — Есть деньги на маршрутный автобус?

— Найдем, — улыбнулся отец и пожал мне руку. Крепко и тепло.

— И в больничку сходи, проверь. Может быть сотрясение, и ссадину обработать нужно, крови-то немало. Скажешь, что упал.

— Ничего, до свадьбы заживет, — улыбнулся отец и вышел на автобусную остановку. — Я обязательно позвоню… товарищ, начальник милиции.

— Удачи! — махнул я и тронулся.

Я остановил машину возле знакомой избушки на окраине Зарыбинска — у жилища гадалки. Уже стемнело, и в воздухе витала какая-то жутковатая тишина, нарушаемая лишь шорохом, когда в темном уголке проскакивала крыса или ещё какая её дальняя родственница.

Я прошёл в калитку и постучал. Аграфена Тимофеевна откликнулась сразу, несмотря на поздний час. Открыла скрипучую дверь, и оттуда вместо человека выскочил огромный черный кот, который моментально помчался на крысиные шорохи и исчез в темноте.

— Заходи, начальник, — поприветствовала хозяйка.

— И вам здрасьте. Как вы узнали, что это я? — спросил я, улыбаясь, входя внутрь.

— Я ждала тебя, — многозначительно ответила Аграфена, кутаясь в цветастый, почти безразмерный платок, словно в плащ-палатку.

— А, ну да… Вы же провидица, — тихо поморщился я, но сарказма в голосе у меня уже не было.

В последнее время я почти поверил в силу гадалки. Мы вошли в дом.

— Садись, — сказала она, указывая на скрипучий стул, а сама плюхнулась в кресло перед низким круглым столом, за которым она уже раскладывала карты, — я как раз занята…

— Вообще-то, я не для гаданий пришел.

— Знаю, знаю… ты ранен. Исправлял ошибки прошлого, и тебя зацепило, — подметила она с лёгкой насмешкой.

Я взглянул на свою куртку, заляпанную кровью, и тихо спросил:

— Поможете залатать рану?

— А с чего ты взял, что я могу? — прищурилась Аграфена.

— Ну… вы же ведьма, и в хорошем смысле этого слова, — пожал я плечами.

— Я — не ведьма, а ведунья, — усмехнулась она, — знахарка, если хочешь знать, это совсем другое. Понял?

— Угу. Ну так что, поможете?

Та только всплеснула руками — впрочем, и то тихонько, будто знала наперед, что ей всё равно придётся ранами заняться.

— Что мне с тобой ещё делать? Ладно, скидай куртку и рубаху. Сейчас лечить тебя будем. Повезло тебе, что во время войны я работала медсестрой в полевом госпитале — зашивать умею. На передовой всякое приходилось делать, врачей на всех не хватало.

— А там точно зашивать надо? — спросил я, сглотнув и представляя себе это дело без наркоза.

— Боишься?

— По должности не положено бояться, — улыбнулся я, а про себя подумал, что уколы и зашивания я не очень жалую.

— Не бойся, начальник, ты ничего не почувствуешь. Есть у меня настойка добрая, сильная — на мухоморах. Будешь парить в небесах, хоть живым режь, не узнаешь.

— Ладно… только, пожалуйста, резать меня не надо — наоборот, дырки лишние зашить, — согласился я, сняв одежду до пояса и показав окровавленное, уже подсохшее плечо. — И желательно так, чтобы никто не догадался, что у меня под одеждой повязка, — добавил я.

— Ясен пень, — хмыкнула Аграфена по-свойски, — думаешь, я дура? Потому ты ко мне и пришёл, а не в больницу. Но тайны я хранить умею. Я никому не сказала, что ты ненашенский, пришлый…

— Да нашенский, я нашенский, Аграфена Тимофеевна, опять вы заладили, — подмигнул я.

— Ну-ну… — хитро улыбнулась она, — вот, выпей пока.

Она подала мне склянку с молочной, вонючей жидкостью, пахнущей так, будто в гнилом дупле сдохла жаба.

— Пей, пей! — подбодрила меня она, — до дна пей. Вот молодец, хороший ты человек, начальник. Это сразу видно… хотя грехов на тебе — хватит на две жизни.

— Все мы не без греха, — пожал я плечами.

Хотел было еще что-то сказать, но вдруг почувствовал, как будто меня подхватило и увело в небо, словно я полетел вверх. Странное ощущение. Никогда ничего подобного не испытывал.

Внезапно перед глазами пронеслось видение: я увидел себя в будущем, того себя, что запускал станки на зоне, руководил там цехом. Но вот сейчас я не был заключённым. А был… главным инженером на каком-то крупном предприятии. Подробностей я не видел, все как сквозь туман.

А еще в этом видении у меня была красавица жена и трое детей. А мои престарелые родители — живые, весёлые, с радостью встречавшие внуков, обнимали их у калитки дачи. Тепло и радость разливались по моему сердцу, как солнечный луч по заснеженной полянке, и я тихо проговорил: я всё сделал, я всё исправил.

— Эй! — кто-то потряс меня за плечо.

Проснувшись, я обнаружил, что рука перебинтована и совсем не болит — даже отёка не заметно. Аграфена склонилась над моей кроватью и сказала:

— Ну все, соколик, ты как новый целковый теперь.

— Сколько же я здесь пролежал? — спросил я, удивленно оглядываясь.

— Два дня… — тихо ответила она.

— Два дня? — удивился я. — Это как же! Меня все потеряли там! Как так!

— Не беспокойся… Я вызвала твоего друга, этого шебутного Эдика. Он всё уладил и на работе, и дома у тебя. Сказал, что ты в срочной командировке — чай, переживут пару дней, тем более сейчас выходные.

— Спасибо, Аграфена Тимофеевна, но почему вы меня не разбудили раньше?

— Ты долго путешествовал, — многозначительно сказала старуха, — не хотела прерывать твой путь. И потом, во сне мои мази и травки работают быстрее. Сам чувствуешь, что рана хорошо заживает, а рука и не болит совсем. Так?

— Где это я, по-вашему, путешествовал? — спросил я, недоверчиво прищурившись.

— Ты сам знаешь, — хитро хмыкнула она, — судьба такая штука, ею управлять надо, а не полагаться на нее. Куда повернёшь, туда и выйдет.

— Вы правы… Мы сами вершим свою судьбу… У меня просьба еще небольшая.

— Валяй.

— Пусть машина до завтра у вас постоит… там, под навесом, подальше от лишних глаз.

— Грязь-то высохла и отпала, — хитро прищурилась Аграфена. — Дырки от пуль я замазала гудроном. Пускай стоит, сколько надо…

— Еще раз спасибо. Но почему вы мне помогаете? Я не ваш клиент по… гаданиям.

— Не все измеряется клиентами да вознаграждениями, соколик… Ты помогаешь людям, я помогаю тебе.

Я распахнул дверь с табличкой «Начальник УВД» и шагнул в кабинет Кулебякина.

— Разрешите, товарищ подполковник? — сказал я, входя, и сразу услышал радостный возглас.

— Сан Саныч! Заходи, дорогой! Коньячок или кофе?

Я кивнул и, располагаясь в гостевом кресле, ответил:

— Кофе.

— Тогда с коньяком, — безапелляционно произнёс Пётр Петрович, отточенным движением аристократа доставая из шкафа бокалы.

Надо же, как вырос в манерах Петр Петрович. А раньше самогон в кабинете держал, пока я, помнится, его не пристыдил, и сказал, что марку нужно держать и высоких гостей коньячком выдержанным встречать. И вот сейчас он снова хотел со мной немного выпить прямо посреди рабочего дня. Что ж, я не стал возражать. После стольких событий нужно было отдохнуть в хорошей компании, расслабиться, а бывший шеф для меня — очень даже душевная компания. Ни за что бы раньше не подумал…

— Ну как дела у вас? — хитро прищурился я, наблюдая, как Петр Петрович откупоривает сверкающую благородным дубовым оттенком бутылку.

— Дела… как сажа бела, — ответил Кулебякин, отмахиваясь и протирая бокал, — всё отлично! Сан Саныч! Ух… Теперь все отлично…

— Вот как? А в прошлый недавний мой приезд вы говорили, что было не очень хорошо, проблемы какие-то висели.

— Ну так, — отмахнулся он, — было и было! Давай сначала по маленькой, ядрена сивуха! А потом расскажешь, зачем пожаловал.

— А почему вы подумали, что мне что-то нужно? — спросил я, прищурившись, — может, я просто в гости заскочил, шел мимо и…

Начальник УВД округлил глаза.

— От меня, Саша, можешь ничего не скрывать, — заговорщически произнёс подполковник, — я свой… я за тебя! Э-эх! — ударил себя в грудь, и значки на его кителе задрожали с перезвоном.

— Да нечего мне рассказывать, — тихо сказал я.

— Ну-ну, — хитро закрутил ус Кулебякин, — а вот на-ка посмотри, — он протянул мне бумажку, бланк объяснения с показаниями какого-то гражданина Иващука.

Я профессионально пробежал по строкам и за минуту прочёл весь текст. Там говорилось, что за машиной без вести пропавшего Гурьева, «ВАЗ»-2102, по городу гналась неизвестная черная «Волга», а в госномере которой были цифры 23–24; при этом свидетель запомнил только цифры.

— М-м… У вас что, тыловик пропал? — нахмурился я.

— И слава богу, в пекло ему дорога! Ядрёна сивуха! — воскликнул Кулебякин. — Не тыловик это был, Саша, а настоящий бандит. Только молчали все — боялись его. Представляешь, в управлении города — бандит в погонах? Как будто этот, перевёртыш какой. Оборотень! Никто не мог доказать, но многие знали. Вот и меня сюда взяли, чтобы я сидел тихо и не рыпался, не мешал Гурьеву мутить-крутить дела. А потом бы меня тихо выпнули на пенсию — и взяли следующего старого дурака на место начальника, например, Ефимыча из Красногорска. А теперь нету Сильвестра Андреевича — сгинул, падла…

Кулебякин хитро поглядел на меня, словно ожидал признаний или чего-то ещё.

— Прямо-таки сгинул? А вдруг он вернётся?

— Саша, — сказал он с насмешливой решимостью, — вот мне только не ври… я же тебя знаю: если ты за дело взялся, то никто уже ниоткуда не вернётся. Думаешь, я не признал свою бывшую?

— Кого? — недоумевал я.

— Машину любимую? «Волгу». Ты номера сменил, но я знал, на какие. Часто она мне снилась… Это ты за Гурьевым гнался, — добавил он, покачав головой.

— Ну допустим… но это ничего не доказывает. Я увидел, что по дороге, нарушая все правила дорожной безопасности мчится неизвестный автомобиль. Как сотрудник милиции, я стал преследовать злоумышленника, но не догнал. Как вам такая версия? — вкрадчиво улыбнулся я.

— Отличная версия, Сан Саныч! Но ты не понял меня. Я друг тебе! Не было никакой «Волги», и ты ни за кем не гнался. Вот! — воскликнул Кулебякин и с этими словами тут же порвал объяснение на мелкие клочки и бросил в мусорную корзину. — Всё привиделось гражданину Иващуку. Я лично проведу с ним беседу, скажу, что информация не подтвердилась, что такая Волга не существует в области, цифрами 23–24. А ты номера смени на всякий случай, ещё раз, то есть.

— Сменю, — заверил я. — Рад, что мы с вами так понимаем друг друга, Пётр Петрович. Без лишних слов.

— Ой, Саша! Ты для меня как сын, — похлопал меня по плечу Кулебякин, и я поморщился.

Все ж плечо затянулось, но ещё не зажило. А про себя отметил, что в последнее время у меня стало слишком много отцов — а это, в общем, хорошо, хороших отцов много не бывает.

— Гурьева искать будут. Все же рано расслабляться…

— Мои же оперативники и будут искать, — заверил Кулебякин. — Но ты не волнуйся, я инициировал ревизию из главка. Рапорт написал на имя нашего генерала, мол, куча нарушений обнаружил в финансово-хозяйственной деятельности собственного УВД, окажите практическую помощь, разберитесь. Ревизоры уже лопатят документацию. Знаешь там сколько на Гурьева нарушений указывает? Ого-го! С меня взятки гладки, я ведь в должности чуть больше месяца. Так что относительно пропажи сотрудника милиции версия у нас сейчас оперативная такая: тыловик проворовался, хапнул по крупному, а у нас там недостача как раз большая имеется, и дал деру в Болгарию или другую какую дружественную страну. А оттуда уже в гнилую часть Европы. Откуда нам его ни в жизнь не достать. Так-то вот…

— Хитро! — присвистнул я.

— Ну дык, — довольно цокнул Кулебякин. — У тебя учусь, ядрёна сивуха!

Мы рассмеялись, а потом продолжили разговор.

— Я вот что пришёл, — сказал я, перекатывая в бокале янтарную жидкость, — дайте мне ключи от дачи, Петр Петрович.

— Конечно, — сходу кивнул Кулебякин. — А зачем?

— Машину надо подлатать, нашу с вами любимую. Там урожай собран, и соседи появятся в следующем сезоне только. Место укромное, никто глаза не будет мозолить.

— Гурьев нашу машину угробил? — зло пропыхтел шеф.

— Ничего страшного, пара пулевых в двери. Ну и подвеску перебрать надо. Пока гнался за ним, разбил немного.

— Я не буду спрашивать, что ты сделал с Гурьевым, — сглотнув, проговорил с небольшой тревогой в голосе Кулебякин, — но уверен, что ты сделал всё чисто…

Все же Петр Петрович не такой кремень как я, но держался молодцом.

— Да, не беспокойтесь, комар носа не подточит, — сказал я, прокручивая в голове, как сегодня, всего несколько часов назад, перегнал «двойку» из заводских руин в лес и утопил её в болоте.

То место, трясину, обжитую разве что комарами, за километры обходят и зверь, и человек. Никто в жизни не найдёт машину Гурьева, кроме водяного или лешего.

— Отлично, — потёр руки шеф, затем потрогал раскрасневшийся нос и налил по третьему бокалу, по половинке.

Наш разговор больше напоминал беседу двух мафиозников, чем двух начальников милиции.

— Давай, Саша, за тебя, — выставил бокал вперёд Кулебякин, — сама судьба мне тебя послала. Ох, помню, дурак я был, не жаловал тебя по первости, да и псину твою, Мухтрачика. Прости, если что не так было…

— Ничего страшного. Кто старое помянет, тому звезды с погон. Было и было, — сказал я, — я тоже вас не особенно переваривал, честно говоря, поначалу, а теперь… а теперь вот вашим преемником стал. Такой золотой коллектив мне оставили. С таким работать — одно удовольствие. Так что вам тоже спасибо!

Дзинь! — мы чокнулись и выпили.