Начальник милиции. Книга 6 (СИ)

Глава 15

В пивбаре гул стоял, как в улье, замешанный на аромате «Жигулевского» и солоноватом душке воблы. Я делал вид, что беззаботно потягиваю пивко, а сам был настороже, словно притаившийся хищник в засаде. Лицо внешне расслабленно, но каждый мускул — что сжатая пружина. Поддерживая непринуждённую болтовню с отцом о погоде, об орбитальной станции «Салют-6» и прочих недавних событиях в стране, я как бы между делом оглядывался по сторонам и кое-что подмечал.

За прилавком хмурая тетка лениво протирала кружку, поглядывая на спорящих мужиков у дальнего столика. Несмотря на образовавшуюся очередь, продавец особо не спешила, давно поняла секрет своей работы.

Отец немного захмелел и стал вдруг рассказывать о себе. Ничего конкретного, так, общие фразы. Но я сидел рядом, впитывая каждое его слово, не давая себе расслабиться, не позволяя бурлящему внутри теплу взять верх. Хотелось приобнять его, сказать, что он не один, но вместо этого я лишь молча слушал отцовский голос — низкий, чуть сипловатый, знакомый до боли, будто и не было этих проклятых лет порознь.

Двое вошедших скосили взгляд в нашу сторону, переглянулись и неспешно направились к столику Гурьева. Тот даже не повернул головы, будто и не знал их, но я заметил, как он едва заметно кивнул, приглашая присаживаться. Обычная встреча, ничего подозрительного, если бы только не то, как напрягся отец. Пальцы, что до этого бездумно водили по ребристому боку кружки, застыли, челюсти сжались. Он узнал этих типов.

Гурьев что-то негромко сказал, те молча слушали, иногда переглядываясь. Я поймал себя на том, что почти перестал дышать, будто опасаясь выдать себя одним только шумом вдоха. Затем Гурьев встал, бросил что-то на стол, махнул рукой и направился в нашу сторону. Сейчас он меня узнает. Сердце ухнуло вниз.

Я надвинул кепку на лоб, отвернулся, но всё равно чувствовал, как его взгляд скользнул по мне. Узнает? Нет, он слишком привык смотреть людям в глаза, а я держался боком, будто изучая в задумчивости облупленный угол прилавка.

Тут же я поднялся и сделал вид, что пошёл за добавкой, но на самом деле встал неподалёку, навострил уши, пытаясь вычленить голос Гурьева из общего гомона.

— Надо прокатиться в одно место, — негромко, но убедительно сказал он отцу. — Дело срочное.

— У меня времени в обрез, — отец поставил кружку на стол. — Я свою часть сделки выполнил.

Гурьев хмыкнул, хлопнул его по плечу — дружески, но цепко, будто обдав холодом.

— Ну ты чего, не отказывай. Сделаем всё быстро. Дело плёвое, сам поймёшь, без тебя никак.

Я видел, как отец прикусил губу, вздохнул, будто проклиная себя за согласие.

— Ладно. Только быстро.

Я двинулся следом, слившись с компанией подвыпивших мужиков, что лениво потянулись на улицу — кто покурить, кто по нужде, ища укромное место за углом в кустах. Сортира в пивнушке отродясь не было.

Я слышал, как Гурьев всё говорил, говорил, заливая в уши отцу медовое словцо. Всё гладко, всё просто, на месте разберёмся, тебе это и труда не составит. Я смотрел на отца и видел, как он сутулится, не хочет идти, как в глубине души не верит тому, как гладко стелет его знакомец, но всё же садится в «двойку» Гурьева.

И тут, словно по сигналу, откуда-то вынырнули те двое. Один — рябой, будто оспой пробитый, второй — с кавказским носом и цепким, прожигающим насквозь взглядом. Они по-хозяйски уселись на заднее сиденье. Я, стоя у стены, укрылся за разномастной толпой мужичков. Даже для маскировки стрельнул у кого-то папиросу. Лениво сунул ее в зубы, но в груди буквально заклокотало. Удивительно, как я не раскусил эту сигарету пополам в тот момент.

Отец оглянулся, губы его шевельнулись, он всплеснул руками. Что-то сказал — возмущённо, резко. Попытался открыть дверь, выйти, но двое на заднем сиденье дёрнули его за плечи. Один мгновенно сунул что-то в бок — не разобрать, нож или пистолет, но своего добились — отец застыл.

Гурьев всё так же ровно, гладко улыбался.

Шины взвизгнули. Машина резко тронулась с места.

Я зло выплюнул папиросу, развернулся, метнулся к своей «Волге». Уже не раздумывал. Всё, что осталось — инстинкт.

Запрыгнул за руль. Завёл мотор и, переключив скорость, втопил газ. Я шёл за ними.

Жигуль Гурьева, издавая натужный вой, рванул вперёд, на удивление резво набирая скорость, будто старое, ржавое корыто вдруг получило второе дыхание. «Волга» еле поспевала, хотя ей положено было бы взять верх. Я вжимал педаль в пол, а в голове ухал набатом один-единственный план: догнать, прижать, выбить из машины и уложить мордой в землю, а там — будь что будет.

Эти ублюдки начнут врать, это понятно. Будут строить из себя честных граждан, случайных людей, которые просто ехали по своим делам. А отец? Что скажет он? Признает, что его забрали силой, или побоится, и его слово утонет в потоке лживых показаний, где будут три голоса против одного? И один из троих — сотрудник милиции, к тому же сынок высокопоставленного полковника. Но плевать. Главное — не дать им уйти.

Преследователи меня заметили. Двести метров. Сто. «Волга» уже было начала сокращать дистанцию, все-таки движок у нее добрый. Но Гурьев знал город как свои пять пальцев. Он нырял в проулки, перескакивал бордюры, уходил в такие места, куда нормальный водитель даже нос не сунет. Машина с хрустом и треском размолола кусты шиповника, пролетела по газону.

Я рванул следом, но, вовремя заметив фонарный столб, вынужден был вильнуть и потерял драгоценные секунды. Чёрт!

Проскочил на красный, распугав пешеходов на зебре, в зеркале заднего вида мелькнули испуганные лица горожан, сжимающих авоськи с хлебом и молоком. Сердце у меня колотилось об рёбра, но времени сожалеть не было. Извините, граждане… действует милиция…

Впереди крутой поворот — Гурьев резко сворачивал, чуть не вынеся боком стеклянную витрину магазина. Я уже шёл за ним след в след. Но он снова вильнул в проулок — и оторвался.

Пока я его нагнал, дома Угледарска уже поредели. Вместо бетонных высоток вдоль дороги сиротливо грудились избушки. Мы вырвались за город.

Куда ты ведёшь меня, гад?

Я видел, как на переднем сиденье маячила фигура отца. Почему он болтается, как кукла с переломанной шеей? Почему не остановит водителя, не вцепится в руль? Ответ пришёл неприятным комом: его ударили. И, скорее всего, вырубили. Жив ли ещё?

Злость хлынула в кровь, обостряя чувства.

Бам!

На очередной колдобине я едва не оставил передний мост, машину дёрнуло, но я не сбавил ход. Мы мчались по грунтовке, и Гурьев ловко объезжал знакомые кочки, я же шёл напролом, не зная местности, и раз за разом попадал в ямы. Дёрнуло раз, другой, кузов скреб по кустикам, а я мысленно молился, чтобы не пробить колесо или картер. Если сейчас что-то сломается — всё. Конец.

— Потерпи, машинка, потерпи… — выдохнул я, торопливо и коротко поглаживая руль после очередного удара, будто Мухтара трепля по спине.

Вдали замаячили руины. Громадный остов заброшенного завода, похожий на высохший скелет исполинского зверя. Окна — пустые глазницы, изъеденные временем стены покрыты подтёками ржавчины, под проломленной крышей торчат рыжие балки, будто сломанные рёбра. Где-то в тени обвалившихся колонн можно разглядеть ржавые силуэты станков, изуродованные десятилетиями запустения.

Машина Гурьева нырнула на территорию. Теперь не уйдёшь, тварь! Я видел, что дорога ведёт только в одном направлении — в мёртвое сердце этого железного кладбища. Выезда другого нет.

Я ворвался следом, и в этот момент раздались выстрелы.

Бах! Бах!

Лобовое стекло с хрустом разлетелось, осыпав меня дождём осколков.

Я ударил ногой по тормозам, мгновенно выжав ход педали до отказа. Машину повело, понесло на щебёнке, колеса размётывали в стороны пыль и камни, а я едва не вылетел в лобовое, судорожно вцепившись в руль, словно в спасательный круг. Гулко ухнуло сердце, и «Волга» встала. В тот же миг я нырнул вниз, на пол. Распахнул дверь, перекатившись, вывалился из машины и укрылся за разломанной бетонной плитой, словно за могильным памятником.

Бах! Бах! Ещё два выстрела — пули со скрежетом прошили дверь. Вот суки! В мою машину стрелять⁈

Я выдернул «Вальтер», рывком снял с предохранителя, загнал патрон в патронник. Пару секунд отдышался, прислушиваясь, и осторожно высунулся из-за укрытия.

«Двойка» стояла чуть поодаль, возле полуразрушенного здания, ржавая, с искорёженным крылом, а рядом с ней трое: Гурьев, рябой и горбоносый. Троица, мать их.

А на земле…

На земле, распластавшись, лежал отец. Суки! Убили⁈ Нет, вижу — он шевельнулся, застонал, попытавшись поднять голову, но Гурьев пнул его прямо по голове. Отец снова упал и замер. Висок залит кровью. Твари!..

Всё-таки я не ошибся — его везли убивать. Но почему не прикончили прямо сейчас? Ответ пришёл мгновенно: чтобы выманить меня. Поняли, что их жертва мне важна, что я полезу за ним, что у меня не хватит выдержки просто сидеть и смотреть, как они добивают его.

— Эй, ты! Робин Гуд! — прокричал Гурьев, нагло сплюнув под ноги. Даже из-за бетонной глыбы я видел его ехидную ухмылку, издалека читал в глазах презрение. — Выйди, поговорим! Тебе нужен наш снабженец? Иди, забирай… Ну? Чего ждёшь? Да не ссы, мы тебя не тронем. Слово даю! Хе-хе!..

Его подельники в голос гоготнули. У рябого в руке тускло блеснул воронёный ствол пистолета.

— Тебе всё равно деваться некуда, — голос Гурьева стал тягучим, липким. — Ты не вылезешь из-за этой плиты незамеченным. Тебе не уйти.

Они не знали, кто я. Не поняли ещё, кто их преследует. Все-таки Гурьев не разглядел моего лица, а может, и вообще не запомнил после той встречи в кабинете Кулебякина, когда я «учил его манерам». Машина у меня тоже без маячков и раскраски. Моя «Волга» примелькалась в Зарыбинске, там ее прекрасно знали, но не здесь. Номера заменены, потому что предыдущие содержали несчастливую «тринадцатку», и я постарался избавиться от этой дряни. Но мало ли чёрных «Волг» в области?

Если сейчас открыть карты, сказать, кто я, эти ублюдки только озлобятся. Попытаются меня прикончить. А потом, не оставляя свидетелей, добьют отца.

Пока они думают, что я просто гражданский, зачем-то увязавшийся за ними, у меня есть шанс. Они хотят выяснить, кто я и зачем мне это всё, чтобы впредь не допускать подобных промахов. А значит, попытаются выйти на разговор. И ещё они понятия не имеют, что у меня ствол.

«Вальтер», о котором никто не знает — это моё преимущество, мой туз в рукаве.

— Ну так что⁈ — снова крикнул Гурьев. — Выходишь? Или тебя выковыривать? Считаю до трех! Не выйдешь, я прикончу твоего корешка, а потом выкурим тебя из-за плиты. Р-раз!.. Два-а!..

Я прищурился.

— Выхожу!

— Вот молодца! — не сдержал радости Гурьев. — Руки в гору — и медленно выходи.

Я натянул кепку поглубже на лоб, сунул «Вальтер» за ремень, за спину, и шагнул из-за укрытия.

— Руки подними, я сказал! — гаркнул Гурьев, вглядываясь мне в лицо.

Я медленно поднял открытые ладони. Шоу начинается. Пошел вперед — шаг, второй, не торопился, будто спокойной своей походкой хотел загипнотизировать противника. Бешено колотилось сердце, но лицо оставалось спокойным, будто я и впрямь шел просто поговорить.

Гурьев довольно прищурился.

— Ну вот и ладушки. А ты, я смотрю, смелый… или дурной?

Увидев, что у меня в руках нет ни ножа, ни палки, троица немного расслабилась, уже мысленно празднуя легкую победу.

Рябой и Горбоносый держались чуть позади главаря, расслабленные, уверенные, что сейчас поставят меня на колени. Выведают все, что нужно, а затем добьют, как подранка — и дело с концом.

Отец застонал, слабо пошевелился.

— Кепку-то сними! — скомандовал Гурьев. — Что ты там прячешь? Морда у тебя знакомая. Ты кто будешь, бедолага?

— Я? Я начальник милиции.

Его улыбка мгновенно сползла с лица. Рябой фыркнул, Горбоносый раскрыл рот.

Но моя рука уже метнулась за спину за оружием. Я рванул его резко, рука взвилась как змея, хватаясь за рукоять и выбрасывая пистолет вперёд.

Гурьев не ожидал. Грохнул выстрел — я ушёл вбок, падая на колено, нажимая на спуск.

Пуля выбила грязь из-под ног Рябого. Тот отшатнулся, но не успел поднять свой пистолет, потому что я выстрелил снова. Уже более точно.

Бах! И на груди Рябого появилось расползающееся чёрное пятно, он захрипел, осел на землю, хватаясь за рану.

Гурьев выхватил табельный из кобуры на поясе под курткой, но я уже перекатился, уходя за разбитый бетонный блок. Грохнули два выстрела, осыпая меня осколками щебня.

Горбоносый бросился в обход, я услышал его быстрые шаги. Он нырнул за кирпичную кладку, что примыкала сбоку, явно намереваясь зайти со спины.

Выбора не было. Я вскочил, сделал прыжок в сторону и снова выстрелил.

Гурьев крикнул, схватился за ногу, упал на одно колено, но тут же поднял пистолет и снова пальнул.

Меня словно раскаленным железом садануло по плечу. Боль вспыхнула мгновенно — пуля прошла по касательной, оставляя горящий след. Но останавливаться было нельзя. Гурьев спрятался за машиной и теперь метил в своего пленника.

Я бросился к отцу, схватил его за плечо, рывком подтаскивая к себе и в сторону. Ушел с линии огня. Но Гурьев атаковал, покинув укрытие, выскочил прямо на меня.

Я всё-таки успел раньше.

Мой выстрел пришёлся ему прямо в живот. Второй пробил горло, артерия брызнула кровью.

Он дёрнулся, зашатался, сделал пару шагов назад, не веря, что его взяли так просто, и рухнул в пыль, разметав руками гальку. Два раза булькнул, ловя ртом воздух, и замер уже навсегда.

Остался последний — Горбоносый. Я медленно поднялся, перевёл взгляд.

Тот стоял в десяти метрах, держа в руках нож. Он не успел добежать до меня и напасть. Притаился, замер, но я обернулся и увидел его.

Глаза чёрные, пронзительные, в них — только ярость и жажда крови…

Он знал, что у меня пистолет, но всё равно решил драться.

— Ну давай, сука! — с акцентом процедил он. — Брось пушку, дерись, как…

Договорить я ему не дал, оставим пафосные битвы для фильмов. Я вскинул «Вальтер», и громыхнул выстрел.

Он замер, медленно посмотрел на себя, на руки, на нож, потом перевел взгляд на меня, будто не веря в произошедшее.

И рухнул лицом в грязь.

Тишина легла на плечи свинцом. Рука нестерпимо болела. Адреналин схлынул и перестал действовать как обезболивающее.

Тишина… Только ветер гуляет между руинами. Только отец хрипло дышит, пытаясь прийти в себя. Только у меня кровь стекает по пальцам, капает на землю — кажется, от этих капель мне слышен тяжелый звон.

Но я победил…

Пыль оседала медленно, будто не хотела тревожить мёртвую зыбь заброшенного завода. Запах пороха смешивался с застарелой гарью и осенней сыростью. Я прислонился к бетонному обломку, дыбившемуся в небо, переводя дыхание. Куртка на левом плече была липкой от крови, но рана оказалась поверхностной — пуля только задела мягкие ткани, я это чувствовал. Главное — отец жив. Я жив.

А вот Гурьев и его подельники лежали неподвижно. Земля впитывала их кровь, а ветер тихо завывал в разбитых окнах цехов.

Нужно торопиться. Нет, я не собирался вызывать наряд, оформлять все по закону. Вряд ли я смогу доказать, что это были бандиты и что меня хотели убить. Папаша Гурьева сделает все возможное, чтобы обелить сынка (однажды, пообещал я себе, доберусь еще и до него). Нет, не услышат, скорее всего, мне грозит срок за превышение должностных. Но когда дело касается моей семьи, у меня свой закон, и снова в тюрьму я не собираюсь.

Я подошёл к «двойке» Гурьева, заглянул внутрь. Ключи торчали из замка зажигания. Как удобно.

Тогда взял за шкирку Рябого, оттащил его тело к задней части машины. Горбоносого — следом. Гурьев оказался самым тяжёлым, но оставшийся адреналин в крови помогал двигаться быстрее и преодолеть ноющую боль в плече. Пусть полежат пока в кучке.

Я нашел неподалёку колодец. Глубокий, бездонный, оставшийся от старого водозабора. В таких местах легко исчезают следы и трупы.

Двое ушли вниз быстро, исчезли в тёмной пасти без звука. Третьего, Гурьева, я сбросил последним.

— Прощай, Хозяин, — пробормотал я, глядя, как его тело проваливается в пустоту, беспомощно всплеснув руками. — Ты убил меня в прошлой жизни, уничтожил мою семью… Но я вернулся за тобой с того света. Счастливого пути в ад.

Я вернулся к машине и, шаря по земле, собрал все гильзы, свои и чужие. Гильзы и пистолеты Гурьева и Рябого отправились туда же, в колодец. Гравий под ногами оказался рыхлым. Несколько энергичных движений ботинками — и следы крови на земле исчезли. Только там, где я пробил горло Гурьеву, пришлось собрать в пригоршню влажную от крови землю и выкинуть всё в тот же колодец.

Жигуль я отогнал и спрятал в руинах. Потом вернусь за ним и уничтожу. Теперь я знаю, как заметать следы. Снова опустив руки к земле, я залепил грязью пулевые отверстия в двери «Волги». Надо будет срочно поменять дверь, и без лишнего шума. Наконец, я сел в машину. Отец лежал без сознания, но дышал ровно. Я похлопал его по щекам.

— Эй, очнись.

Он застонал, слабо приоткрыл глаза:

— Голова… чёрт…

— Ты жив. Это главное.

Он с трудом сфокусировал на мне взгляд, приподнялся на локтях.

— Что… что случилось?

— Тебя хотели убить.

Отец моргнул, помотал чуть головой, будто отгоняя наваждение.

— Чёрт… Да, они… они меня куда-то везли… Я почувствовал удар… дальше — пустота…

Я пристально смотрел на него.

— Ты больше никогда не свяжешься с такими, как они. Понял?

Отец нахмурился.

— Ты кто вообще такой?

— Тот, кто тебя спас. И тот, кто говорит: забудь этот день, забудь, что здесь произошло.

Он прикусил губу, глядя на меня.

— А Гурьев? Его люди?

Я отвернулся к дороге.

— Их больше нет.

Отец долго молчал.

— Ты их…

— Больше они тебя не побеспокоят. Но ты должен молчать. Никто никогда не должен знать, что ты был с ними. Что вообще выезжал за город.

Он смотрел на меня, его лицо побледнело.

— А тебя?

Я сжал руль.

— Ты никогда меня не видел.

— Кто ты?

Я нажал на газ.

— Просто друг. А теперь ты должен рассказать мне все. Как ты связался с этими ублюдками? Почему они хотели тебя убить — и кто за ними стоит…

Отец насупился. Пожевал губу, а потом проговорил:

— Тебе можно доверять?

— А ты как думаешь? — хмыкнул я. — У тебя замечательная жена и сын. Ты о них должен думать, а ты… не ходи больше по кривой дорожке. Договорились?

— Откуда ты знаешь про мою семью? — встрепенулся отец. — Да кто ты такой?

— Я? Я — начальник милиции…

— Что⁈ Я арестован?

— Нет… Я правильный начальник милиции. За людей. Рассказывай, Александр Сергеевич. Я должен знать все, чтобы, в случае чего, подобного не повторилось.

И отец приготовился рассказывать…