Парагвайский вариант. Часть 2

Глава вторая Патиньо строит наполеоновские планы

Захолустный порт Писко упал в руки беглых каторжников, как перезревший плод.

Никаких оборонительных сооружений он не имел. Если не считать старинную пушечную батарею из пяти массивных чугунных орудий, предназначенных некогда для отпугивания британских пиратов. Но со времён провозглашения независимости она уже два десятилетия как была заброшена и лишённая боеприпасов, служила чем-то вроде памятника старым добрым временам.

Гарнизон порта состоял из трёх десятков солдат, большинство из которых были слишком стары или искалечены, чтобы идти в победоносный поход на Боливию. Так что, увидев высадку орды оборванцев с двух купеческих судов и шхуны, комендант сделал единственное доступное ему действие — отправил гонца с донесением в Сан-Висенте-де-Каньете, а затем — в Лиму.

Патиньо, арестовав коменданта порта и солдат, оставил распоряжаться выгрузкой дона Симона, а сам, захватив вооружённую мушкетами сотню человек, устремился к городу.

Со времён последнего разрушительного землетрясения и последующего цунами в 1746 году город отстроили заново, но уже отодвинув от берега на три километра. Именно их и пришлось быстрым шагом преодолеть под палящим солнцем. Растительность вокруг была скудной, ибо в этой местности дожди выпадали не каждый год. И только наличие обильных речных стоков с гор питали плантации и просачивались в грунт, давая жизнь диким культурам.

Город Писко, конечно же, был взбудоражен новостями, но ничего предпринять не успел. Даже городская элита не догадалась убежать, не осознав величину катастрофы. Патиньо сразу же занял магистрат, оцепил округу и принялся допрашивать всех кто под руку подвернулся. Вскоре подвалы магистратуры пополнились лучшими жителями города, а в их домах встала охрана для предотвращения мародёрства.

— Сеньор Патиньо, — доложил под конец дня запыхавшийся курьер от дона Симона. — В порту беспорядки. Народ открыл винные склады и пьёт. Дон Симон просит вас о помощи.

Обеспокоенный предводитель поспешил в порт на трофейном коне и узрел отвратительную картину. Вся афро-латино-американская часть его банды усердно поглощала дары Диониса, коих в порту было просто немерено. Ведь основным грузом, который вывозили из этого порта, были вино и крепчайший бренди, который так и назвался «писко» — по имени порта. Дорвавшиеся до халявы каторжники хлебали алкоголь, как последний раз в жизни, и быстро превратились в буйный скот: либо спящий, где пили, либо не знающий удержу в бездумном веселье, грабеже и насилии.

Дону Симону, руководившему высадкой, не хватило авторитета и решимости, чтобы всё это пресечь. Он виновато смотрел на шефа и разводил руками.

К счастью, китайско-полинезийское большинство оказалось равнодушно к алкоголю и сохранило дисциплину. Слава Виракоче!

— Ли, Чжан! — окликнул Патиньо двух китайцев, владеющих испанским. — Передай приказ: оцепить порт и склады и начать патрулирование. Пресекать грабежи и насилие. Всех нарушителей вязать и тащить в комендатуру.

И чтобы его точно поняли, он рукой указал на здание комендатуры порта, где уже сидели под замком перуанские солдаты и офицеры.

Ли Хунчжэнь и Чжан Дашэн, выслушав наставления Да Дан-Цзя (1), передали его своим сородичам, и вскоре самоорганизовавшаяся толпа китайцев накрыла порт и обитаемые окрестности. С видимым удовольствием они били и вязали пьяных сокаторжников, а перепуганные полинезийцы тащили обездвиженные или мертвецки пьяные тела в комендатуру.

Ночь город и порт встретили уже в гробовой тишине. Только патрули китайцев, вооружённых дубинками, негромко перекрикивались в ночи на своём непонятном языке.

(1) Да Дан-Цзя — 大当家 (dà dāngjiā) — Это народное, разговорное, но очень устойчивое выражение в китайской культуре. Используется в фильмах, романах, опере — для лидера бандитов, разбойников, пиратов, клана.

Писко — городишко маленький. Тысячи две населения. Сплошь застроенный одноэтажными саманными домиками, покрытыми соломенными или пальмовыми крышами. Дома чуть более состоятельных граждан толпились в центре вокруг традиционной Пласа де Армас, где по традиции стояли церковь и муниципалитет. Вот в здании последнего всю ночь горел огонь.

Один за одним приводили к Патиньо на обстоятельный допрос лучших людей города. Кто-то вёл себя дерзко и вызывающе, кто-то играл в молчанку, кто-то, наоборот, был не в состоянии заткнуть свой рот от страха. Но так или иначе Патиньо из всех выбил интересующую его информацию. К утру он уже более-менее представлял обстановку в регионе и глубоко задумался.

Что делать дальше?

Первоначальный план его состоял в том, чтобы ограбить порт, отдохнуть и спокойно уйти в горы. И он не сомневался в разумности такого решения. Но сейчас перед ним расстилался абсолютно беззащитный регион с десятками тысяч подневольного населения. Сотнями вилл и асьенд, набитыми богатствами.

«Неправедно нажитыми, как сказал бы Солано», — подумал Патиньо.

Бо́льшую часть населения региона составляли испаноговорящие индейцы — потомки местного народа юнка и насильно перемещённых уже испанцами кечуа. Помимо них заметную численность представляли чернокожие невольники на плантациях хлопка и сахарного тростника вокруг города Сан-Висенте-де-Каньете. Чуть более свободная и привилегированная группа метисов торговала, занималась ремеслом и обеспечивала немногочисленную белую элиту — владельцев гасиенд, винокурен, чиновников и, разумеется, церковь.

Плодородные земли, зажатые между горами и океаном, начинались на пустынном юге с оазисов региона Ики, где они питались подземной системой орошения — пукьос. От Писко до Сан-Висенте-де-Каньете поля обеспечивались водой трёх горных рек. Севернее Сан-Висенте горы вплотную приближались к берегу, не оставляя места для полей. По этой узкой полоске берега тянулась дорога в столицу, до которой от Сан-Висенте было всего 80 миль. Но эти мили можно было перекрыть во множестве мест, и до прибытия настоящей армии с юга Перу, обороняющегося Патиньо из этого плодородного края никто не выкурит.

«А может, не ждать? Может самому взять столицу? — задумался Поликарпо, и сам себе ответил: — Нет. Это бред. Надо быть реалистом. Покуролесить тут полгода-год. Раздать землю крестьянам. Освободить рабов. Сформировать армию и потом уже уйти в горы к Куско, где и начинать всерьёз — с опорой на кечуа-староверов».

Придя к такому решению, Патиньо разразился новой порцией приказов, которые выполнять следовало уже утром, после запланированного наказания для жертв неумеренного возлияния.

Что может быть мучительнее для человека, чем утреннее похмелье? Только похмелье, усугубляемое построениями и нравоучительной речью новоявленного главаря.

— Вы позор! Животные, недостойные не только Царствия Небесного, но и нормальной человеческой жизни. Ваша участь — сдохнуть в том говне, из которого я вас вытащил. И, видимо, зря я это сделал. Вы сами находите его всюду, куда бы ни принесли вас ваши ноги, — вещал Патиньо, яростно потрясая богато украшенным пистолетом. — Вы добровольно и без принуждения согласились быть частью народной армии, и теперь вы не принадлежите себе. Вы принадлежите народу Перу и мне, который являет вам его волю. А поэтому я приказываю всем повернуться налево.

Толпа страдающих и плохо соображающих людей, путая лево и право, тихо ругаясь, повернулась боком к Патиньо.

— Всем присесть на корточки.

Многие сделали это даже с охотой, ибо ноги держать плохо.

— А теперь на корточках — шагом марш вокруг площади.

С великим недоумением бо́льшая часть толпы тронулась в путь смешной утиной походкой. Но дюжина человек вместо этого поднялись, и самый бойкий из них задал общий на всех вопрос: «Нахрена?»

— Вы должны выполнять мой приказ, не обсуждая, — заорал на них Патиньо, наводя пистолет. — Быстро сели на корточки и пошли по кругу!

Пара человек поколебалась и выполнила приказ, но большинство, ободрённые неким стадным чувством, не спешили этого делать.

— Ты чего издеваешься? — встал в позу самый крупный из них. — Взялся командовать — так командуй нормальные приказы, а не ерунду какую-то.

Патиньо ждал именно этого. Он кивнул своим китайцам, и эту группу быстро и жёстко скрутили и поволокли с площади. Остальные триста человек, не обращая внимания на происходящее, пыхтя и ругаясь, сосредоточенно вышагивали по песку. Некоторые спотыкались и падали под злорадный смех товарищей и китайско-кечуанской гвардии, выстроившейся по периметру.

Заставив три сотни человек дважды обойти площадь, Патиньо приказал им встать и построиться напротив собора. А там уже стояли на телеге с петлями на шее тот самый десяток неподчинившихся приказу и ещё десяток, взятых ночью при актах насилия. Им всем связали руки и заткнули рты.

— У меня правило одно, — заявил он, вышагивая перед строем. — Употребление выпивки только по моему разрешению, и только для того, чтобы отпраздновать победу или помянуть павших. Захват этого городка не был победой. И я не давал команду отдыхать. Стало быть, вы все уже виновны. Но вы, стоя́щие сейчас передо мной, раскаялись — и я вас простил. А этих пусть простит их бог.

По взмаху руки Патиньо телега тронулась, и один за одним приговорённые срывались с неё. Вскоре два десятка тел, соударяясь, качались на красивых кованых воротах, украшенных ажурными ангелами.

— Нарушение или неисполнение приказа — смерть. Мы не банда. Мы армия. И у нас есть боевые задачи. Следующая наша цель — быстрым маршем захватить Сан-Висенте-де-Каньете. Этот город в десять раз богаче Писко. И если я там узна́ю о мародёрствах или насилии над женщинами, то казню не только виновного, но и каждого десятого из его подразделения. Вы запомнили?

Толпа вяло прогудела: «Да».

— Не слышу, животные. Громко и чётко ответьте: вы запомнили, что я сказал?

На этот раз толпа рявкнула довольно дружно.

— Сейчас вас разобьют на отряды, и я вам предъявлю ваших командиров, облечённых моим доверием. Неповиновение им — это неповиновение мне. И наказание вы уже видели, — Патиньо указал на покачивающиеся трупы на воротах. — Так что лучше терпите их палку, чтобы не познакомиться с моей верёвкой.

Отправив новоиспечённых капралов из числа людей Чото, муштровать свои отделения за город, Патиньо позволил себе немного передохнуть. Тем более что уже близился полдень и традиционная сиеста.

Взбодрённый дневным сном, отдохнувший и даже подобревший вождь снова отправился на городскую площадь, куда уже принудительно согнали всех взрослых жителей города. Толпа получилась внушительная, но не больше, чем его собственное воинство.

Патиньо залез на импровизированную трибуну, роль которой выполняла та же самая телега, и начал:

— Горожане. Для начала я прошу прощения за вчерашние бесчинства моих людей. Как видите, виновные наказаны, — он указал на покачивающиеся тела. — Вашему имуществу и чести ничего не угрожает. Но вы должны запомнить навсегда: моё слово — закон. Непослушание — повод оказаться там же, — он снова указал на виселицу.

— Чего ты от нас хочешь⁈ — выкрикнул старичок в судейской мантии. — Грабь город и уходи!

Толпа угрюмым гулом поддержала оратора. Но Патиньо не обозлился.

— Я вовсе не бандит. И я не собираюсь грабить ваш славный городишко. А зачем я здесь — сейчас расскажу. Я хочу построить новый мир, в котором маленькая кучка богатеев не будет объедать простой народ, а государство не будет им прислуживать, как лакей. В моём мире земля принадлежит Богу и тому, кто её обрабатывает. В моём мире доходы от внешней торговли не тратятся на роскошь и развлечения, а вкладываются в укрепление хозяйственной самостоятельности государства и его военной мощи. В моём мире каждый ребёнок ходит в школу и свободен достигать любых высот — как в науке, так и в государственной иерархии — вне зависимости от крови и цвета кожи. Я хочу построить Царство Божие на земле. И начну — с Писко.

Толпа затихла, ловя каждое слово. То, что говорил Поликарпо, были словами Солано. Сам полукровка не верил, что такое возможно, но господин убедил его говорить именно так. И сейчас Патиньо видел, как робко загорается энтузиазм толпы. Как начинают блестеть глаза. Как разглаживаются морщины у одних и как они сгущаются у других.

— Но любое государство — это порядок. Ваши городские власти не заслуживают моего доверия, и я требую от вас выбрать себе новый городской совет. Все на этой площади имеют право голоса. Выбирать можно только присутствующих здесь. Когда вы договоритесь и выберете пять человек совета, и эти люди публично присягнут на верность идее нового государства — я предоставлю им возможность блюсти интересы города.

Условие присяги делу революции сразу отсеивало хитрецов. Они обычно не любят подставлять свои шкуры под возможные репрессии. А печальные перспективы всякого рода восстаний были правилом без исключений. Хотя нет — у французов же получилось…

Пока на площади происходили поистине демократические выборы в духе древней Эллады, Патиньо озадачил своего единственного настоящего артиллериста из людей Чото.

— Маноло, ты осмотрел пушки береговой батареи? Они могут стрелять?

Коренастый креол, довольный своим привилегированным положением в новой армии, ответил с нарочитой солидностью:

— Что же им сделается? Можно. Ядра кучей рядом лежат. Но нечем. Пороха нет.

— Порох есть на шхуне. И у купцов отберём, — задумчиво произнёс Патиньо. — Сделай так, чтобы они могли дать один единственный залп. Я ожидаю, что к нам пошлют морем разведчика. Надо его напугать. Я понимаю, что вряд ли мы в него попадём, но он должен сам испугаться — и своих хозяев испугать.

— Сделаю, — важно кивнул артиллерист.

— И вместе с этим придумай, как можно пушки с нашей шхуны приспособить к сухопутному бою, — видя по выражению лица, что артиллерист не в восторге от этой идеи, Патиньо его сразу осадил. — Отговорки оставь при себе. Сам видишь, что у нас ручного оружия мало, а людей много — и нужно использовать всё, что под рукой. Так что назначаю тебя начальником над всей артиллерией и наделяю тебя правом отбирать любых воинов в артиллеристы. Кроме капралов, разумеется.

Артиллерист назначению и поручению не удивился — это было ожидаемо. А по поводу корабельных орудий решил, что с начальством лучше не спорить, и глубоко задумался.

— Это же морские орудия. Они чугунные. Тяжелые. Надо бы их на усиленный пехотный лафет поставить, команданте, — наконец произнёс он. — Но лафеты эти уметь надо делать. Это непросто. Так что придётся вместе с корабельными станком и перевозить. И перед боем позицию для этих пушек по-корабельному готовить. Манёвра от такой артиллерии не ожидай. Оборонительное, неподвижное орудие получится.

— Делай как знаешь, — согласился Патиньо. — Бери людей, бери корабельных плотников со всех купцов, загружай городского кузнеца — но чтобы через три дня пушки могли отправиться в поход с войском.

— Сделаю.

— И срочно обучи десять расчётов.

— За три дня? — удивился Маноло. — Это невозможно!

— За три дня до похода, — подтвердил Патиньо. — А также — за всё время похода. Сделай макеты пушек и пусть расчёты тренируются каждую свободную минуту. От прочих обязанностей я артиллеристов освобождаю.

Уже побагровевшее солнце прикоснулось к горизонту, когда наконец горожане наорались и выбрали пятерых. Лидером среди них оказался всё тот же старичок в мантии — Мануэль де ла Пьедад. Он оказался городским нотариусом, а также весьма внимательным и упрямым человеком. После нескольких часов переговоров стороны пришли к компромиссу.

Город снабжал армию едой и изготавливал тысячу копий по оговорённой цене. Используя ткани, найденные на портовых и городских складах, женщины города в кратчайшие сроки должны были изготовить полторы тысячи комплектов одежды — штаны, куртка, нижнее бельё. Кроме того, делали несколько знамён по эскизу Патиньо. Перед выдачей белья город обязуется организовать помывку и стрижку всей армии, а также медосмотр силами городского лекаря и его ученика.

Патиньо же пишет расписку об обязательстве оплатить все работы в полном объёме, как только у него появятся наличные песо. Предложение принять в качестве оплаты имущество городской верхушки городской совет не устроило, по причине: «их возможной конфискации в будущем в пользу прежних владельцев» — как заявил на изысканном канцелярском языке настырный нотариус.

Судьба самой этой городской верхушки совет и его председателя тоже волновала.

— Я думаю, что от спеси, высокомерия и чувства превосходства прекрасно излечивает тяжёлый труд и скудная пища, — усмехнулся Патиньо. — Ваши лучшие люди приговорены мною к длительному сроку исправительных работ. Думаю, что поля и в шахты покажут им мир в правильном свете.

Нотариус неодобрительно поцокал.

— Не все там столь отвратительны, как вы их описали. И многие из этих господ весьма образованные люди, которые больше пользы могут принести своей головой, нежели руками.

— Не спорю, — улыбнулся Патиньо. — Но они сначала должны страстно захотеть принести эту пользу. И я вижу только один путь для этого. Так что оставим эту тему. Солдат из портового гарнизона я передаю под ваше подчинение. Самостоятельно содержите их и отвечайте за них.

— Вы отобрали всё оружие! Какие они теперь солдаты?

— Я оставлю им сабли, — подумав, согласился Патиньо. — Но им хватило бы и дубинок для поддержания порядка.

— А что с грузами? — перешёл на финансовую тему нотариус. — В порту под погрузку стоит два корабля. Капитаны жалуются. Деньги за груз уже уплачены сеньорам Хосе де Карваведо-и-Вильярреал, владельцу асьенды Ла-Караведо, и сеньоре Марии де ла Консепсьон Альварес Ромеро с асьенды Эль-Оливо. Вы объявили все грузы на складах вашей… то есть революционной собственностью. Так как мне быть с купцами?

— Хм… Ну если деньги получены, то можно считать, что они уже у меня. Грузите, — усмехнулся Патиньо. — Где, говорите, эти асьенды расположены?

— Я не говорил, — смутился нотариус, но продолжил, не видя смысла запираться. — Асьенда Ла-Караведо рядом с Сан-Висенте, а асьенда Эль-Оливо — это несколько крупных оазисов у Ики. Но хозяйка там не живёт. Она из Лимы редко выезжает.

— Значит, деньги у управляющего?

— Значит…

— Ну и хорошо. Хватит на сегодня.