Парагвайский вариант. Часть 2

Глава седьмая «Парагвай» наконец приходит в Нью-Йорк и Солано заново знакомится с этим городом

Солнце, поднимающееся над горизонтом, осветило тонкую полоску берега и окрасило облака над ним в розовый цвет. Цель путешествия была уже близка. Но ещё задолго до того, как показался сам город, в мутных водах залива Нью-Йорк-Харбор «Парагвай» резко и дерзко перехватил небольшой одномачтовый кораблик. С большого расстояния в глаза бросалась большая чёткая цифра «4», нанесённая чёрной краской прямо на парус. Тот же номер белел на тёмном дереве носовой части судна и трепетал в виде вымпела, яростно хлопающего на ветру.

— Лоцманский куттер, — прокомментировал Любберс. — Гильдейские. Надо принять. И если хотите, у них всегда можно купить свежие газеты.

— Серьёзно? — удивился Солано.

— А почему бы и нет? Конечно, придётся сильно переплатить, но после долгих переходов капитаны и пассажиры часто готовы отдать любые деньги за свежий выпуск газеты и биржевые котировки.

Капитан ушёл отдавать распоряжения, чтобы сбавить ход и принять сопровождающего, а Солано уже который раз поразился предпринимательской жилке простых американцев.

Как пояснил капитан чуть позже, лоцманы в США объединены в гильдии, которые платят лицензионные взносы в казну и следят за профессиональным уровнем участников. Они яростно конкурируют между собой, и потому их кораблики рыскали в поисках клиентов, заходя далеко в океан.

Пока «Парагвай» принимал человека с подошедшей посудинки, Солано увидел, как ещё один номерной парусник устремился к купцу, показавшемуся на горизонте, а команда под номером четыре разочарованно ругалась.

Куттер номер четыре отправился на поиски следующей жертвы, а «Парагвай» поднял паруса и двинулся дальше вглубь залива, обходя отмели и банки, которые исправно создавала полноводная капризная река.

Лоцман уверенно довёл шхуну до карантинного пункта Дейлс-Айленд (1) и потребовал заплатить 10 долларов. Поморщившись, он согласился принять 12 песо и откланялся. Его ждали новые проводки на этот раз из акватории в океан.

Гребной катер санитарной службы подошёл к борту только через час ожидания. На борт поднялся карантинный врач в сопровождении двух надзирателей и шестерых крепких гребцов. Все они были в униформе с нашитыми на рукавах жёлтыми повязками. Пока врач с капитаном Ван Люберсом осматривали экипаж, надзиратели с гребцами, не церемонясь, вскрывали подсобные помещения, якорный ящик и даже люки в трюм, осматривая груды мешков с кофе и освещая все закоулки переносными масляными фонарями. Их задачей было не найти контрабанду, а убедиться, что в тёмных углах не прячутся больные в лихорадке или, не дай бог, трупы.

Тем временем врач тщательно осмотрел всех без исключения, заставил показать язык, закатать рукава и приложил каждому ладонь ко лбу, а затем расспросил Ван Люберса о маршруте следования и портах. Говорил с врачом только капитан. Солано стоял рядом и слушал.

Оплатив карантинный сбор (ещё минус десять долларов), капитан получил «практику» и штамп врача в судовом журнале, разрешающий судну следовать к причалам. Уже собираясь спуститься в свой бот, врач сказал:

— И насчёт буксира. Я настоятельно рекомендую услуги мистера О'Рурка. Один из его пароходов, «Молли», как раз готов отбуксировать вас к причалам. Он надёжен, а цена за услуги умеренная.

Капитан кивнул, прекрасно понимая, что «крайняя рекомендация» доктора — это самый настоящий приказ. Врач наверняка получал от хитрого ирландца О'Рурка долю за каждого клиента.

— Мы тут час торчали как раз из-за этого парохода, — проворчал Ван Любберс. — Доктор появился у нас, только когда он подошёл.

— А ты мог бы сам подойти к пирсам? — уточнил Солано, наблюдая за суетой при швартовке буксира.

— Теоретически да, — пыхнул трубкой капитан. — Но ветер встречный, идти нужно галсами, а на реке активное движение. Высока вероятность столкновения или посадки на мель при уклонении от столкновения. Течение в Гудзоне достаточно сильное. Не стоит рисковать из-за двадцати монет.

Шлёпая гребными колёсами и обдавая пассажиров вонючим дымом с нотками сероводорода, пароходик потащил шхуну в сторону великого города.

Нью-Йорк с моря Иван Долов видел только на экране и на картинках. Сам он в прошлой жизни несколько раз бывал в этом городе в командировках в штаб-квартиру ООН, но, конечно, он прилетал на самолёте и не имел особой свободы передвижения, как и любой советский гражданин в его время.

Нынешний Нью-Йорк было не узнать. Статуя Свободы на острове Бедлоу ещё не стояла. Она появится только через тридцать лет. Если, конечно, появится. Узнаваемого силуэта небоскрёбов, разумеется, тоже ещё не было. До них ещё лет сто. Был город в бурых и кирпичных тонах. Был порт, выглядевший как лес из мачт. И, разумеется, было государство, которое радостно встретило свою очередную жертву.

Буксир ловко развернул шхуну и пристроил её к стенке. Этот участок бесконечной вереницы причалов назывался Coffee-House Slip. Это был специализированный причал, вокруг которого сосредоточилась вся кофейная торговля Нью-Йорка. Ставить шхуну в другом месте не имело смысла. Кроме того, из-за межсезонья места у стенки было достаточно.

Солано не мог налюбоваться видами. Как нарочно, корабль пришвартовался прямо в створе знаменитой Уолл-стрит. Она тянулась от самых кофейных причалов и упиралась где-то там, вдалеке, в шпиль церкви на Бродвее.

Едва они пришвартовались и спустили трап, как на борт тут же, без малейшего промедления поднялся таможенный офицер во главе небольшой команды подчинённых.

Офицер, щеголеватый мужчина с узким лицом и в идеально выглаженной форме, щёлкнул каблуками и коротко и сухо представился:

— Мистер Арчибальд Финч, старший инспектор портовой таможни. Добро пожаловать в Нью-Йорк. Будьте добры, предъявите судовые документы, манифест на груз и справку о прохождении карантина.

Капитан Ван Люберс, который всё заранее подготовил, молча вручил ему судовую роль, коносаменты и заветную бумагу с печатью врача. Финч бегло, но внимательно изучил каждый лист, сверяя названия, вес и маркировку груза.

— Четыре тысячи пятьсот мешков бразильского кофе «сантос», распределённых по владельцам, — пробормотал он себе под нос, пробегая глазами по строчкам. — Что? — его палец упёрся в последнюю строку манифеста. — Тонна каучука-сырца — личный груз судовладельца? Что за новшество?

Солано, стоявший рядом, попытался объяснить, что это его материалы для научных опытов, но Финч резко поднял руку, останавливая его.

— Мистер Дебс, в моей юрисдикции понятие «личный груз» распространяется на одежду, книги и личные вещи пассажиров. Два-три десятка бутылок алкоголя я бы тоже проигнорировал. Но тонна товара, независимо от заявленных целей, подлежит обложению пошлиной. Всё, что находится на борту коммерческого судна и не является личными вещами экипажа, является предметом импорта. Мои люди приступят к досмотру.

По его жесту надзиратели, крепко знавшие своё дело, бросились в трюмы. Они работали быстро и профессионально. Груз был уложен «под бимсы» — почти до самых потолочных балок, что сильно затрудняло доступ вглубь трюма. Но таможенники не смущались. Они, словно кроты, принялись растаскивать верхние мешки, протискиваясь в образовавшиеся щели в поисках спрятанных ящиков с контрабандой. Осмотр был тщательным и бесцеремонным.

Через час один из надзирателей, запыхавшийся и перепачканный кофейной пылью, вполголоса отчитался о результатах работы перед Финчем. Тот кивнул и с натянутой улыбкой повернулся к капитану и Солано.

— Итак, груз соответствует заявленному. Что упрощает нам всем жизнь. Теперь к вопросу о сборах. Кофе, согласно тарифному акту тридцать второго года, находится в списке беспошлинных товаров. К вашему удовольствию, — с некоторым сарказмом прокомментировал таможенник. — Однако с него в любом случае взимается сбор на содержание маяков и навигационных знаков — два цента с тонны. Ну а каучук-сырец облагается пошлиной в размере пятнадцати процентов от оценочной стоимости. Это составит для вас тридцать долларов. Ну и, разумеется, стандартный портовый сбор за швартовку, исходя из тоннажа вашего судна. Его вы оплачиваете сразу.

— Сколько с нас всего? — спросил Солано.

Таможенник, даже не прибегая к записям на бумаге, в уме подсчитал итог:

— Портовый сбор — двадцать два доллара тридцать пять центов, маячный сбор — девять долларов. Плюс тридцать за каучук. Итого к оплате — шестьдесят один доллар тридцать пять центов.

Солано кивнул и высыпал на лакированную крышку штурманского столика несколько горстей монет.

— Долларов нет. Примете боливийские песо? Или, может быть, соверены?

Инспектор поморщился, словно почувствовал неприятный запах.

— С этими песо, сеньор, я иметь дело не буду. Принимаю к оплате доллары США, испанские или мексиканские монеты, — он взял золотую монету, — ну и, разумеется, британское золото. Ваша сумма…

Он на мгновение задумался, шевеля губами. Потом сплюнул и проворчал что-то вроде: «Чёртовы лайми с их идиотской системой».

Понять таможенника было очень просто. Он попытался мысленно перевести общую сумму в гинеи, шиллинги и пенсы, запутался, выругался и начал заново, уже на бумаге.

— Так-с… — проворчал он, выводя пером цифры. — Шестьдесят один доллар и тридцать пять центов. Курс — четыре доллара восемьдесят шесть центов за фунт. Значит… — Он разделил 6135 на 486. Получилось 1262 с дробью. — Чёрт возьми, не делится ровно. Двенадцать целых и шестьдесят две сотых фунта с мелочью. Значит, мне нужно принять от вас тринадцать соверенов и дать сдачу.

Солано с восторгом наблюдал за его мучениями и вспоминал механические «слайд-аддеры», которые были очень популярны до появления дешёвых японских калькуляторов.

«Надо срочно запатентовать, — подумал он. — Я на одних таможенниках сколочу состояние!»

— Тринадцать умножить на четыре восемьдесят шесть… — тем временем продолжал бормотать инспектор. — Шестьдесят три доллара и восемнадцать центов. Так! Значит, я должен вам сдачу… один доллар и восемьдесят три цента.

— Мистер Финч, не стоит утруждаться. Оставьте их себе, — улыбнулся Солано, довольный свежей прогрессорской идеей. — Выпейте за наше здоровье вместе с парнями.

Надменная сухость инспектора мгновенно испарилась, уступив место дружелюбной улыбке.

— Вы очень любезны, мистер Дебс. Так мы и сделаем!

Он аккуратно выписал квитанцию о приёме платежа, поставил дату и каллиграфическим почерком подписал: «Арчибальд Финч, старший инспектор».

— На этом наши формальности завершены. Можете разгружаться. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

Оставив капитана отгонять назойливых грузчиков, Солано, наконец, ступил на землю Соединённых Штатов. Разумеется, ничего подобного он не видел ни в Рио, ни в Кальяо. Глухая стена домов и складов образовывала сплошной пояс с прорезями улиц, выходящих на Саут-стрит — именно так называлась вся эта бесконечная вереница причалов.

Движение повсюду было интенсивным и приходилось внимательно смотреть по сторонам, чтобы не попасть под лошадь. Да и за своими карманами тоже стоило приглядывать, ибо количество подозрительных личностей в порту впечатляло. Солано сопровождали Рамон и Фелипе, которые были ошеломлены происходящим ещё больше, чем хозяин.

— Сеньор, посмотрите, какая огромная карета, — Рамон указал на ярко раскрашенный омнибус с надписью «Саут-Ферри — Бродвей — Сити-Холл». (2)

Общественный транспорт — истинный признак цивилизации. За последний год Солано повидал немало транспортных средств, но рейсовый транспорт с фиксированным тарифом видел впервые. Тем не менее от идеи прокатиться на прото-автобусе он отказался. Ему не нужно было покидать порт. Офис Мозеса Тейлора находился по адресу Саут-стрит, 44 — примерно в пятнадцати домах от того места, где стоял их корабль.

«Sugar House» ещё на подходе выдавал себя стойким ароматом сахара и карамели, витавшим в воздухе по мере приближения к нему. Пятиэтажное здание служило одновременно складом, офисом и фабрикой, на которой (как впоследствии узнал Солано) осветляли сахар.

Кабинет босса располагался на втором этаже. А на первом суетились грузчики и клерки, взвешивая товар и загружая телеги покупателей. Старший управляющий был первым откровенно толстым человеком, которого Солано здесь увидел. Кожаный фартук прикрывал от мусора его отменный сюртук.

— К мистеру Тейлору? По какому делу? — не слишком дружелюбно отреагировал он на посетителей.

— У меня груз кофе из Рио и личное послание мистеру Тейлору от посла Уолтера Хантера, — улыбнулся Солано.

Ключевые слова сделали своё дело, и управляющий становится любезнее. Ознакомившись с документами и повертев в руке письмо от посла, он произнёс.

— К сожалению, мистера Тейлора нет в офисе. Но я отправлю мальчишку к нему домой, — с этими словами управляющий нацарапал несколько строк на листке бумаги, подозвал мальчишку лет тринадцати и передал ему депешу вместе с письмом Уильяма Хантера.

Парень рванул с места так, словно за ним гнались черти.

«Выслуживается перед начальством, — подумал Солано. — Всю дорогу он так бежать не сможет».

Скоротать время, пока вернётся посыльный, управляющий предложил в офисе, а сам снова погрузился в управление хозяйством.

Солано, воспользовавшись оказией, прошёлся по офису, щупая всё руками и внимательно разглядывая рабочее место клерка крупной конторы. Вся мебель была солидной и массивной на вид. Не то что хлипкие кресла и стулья из будущего. Папки на завязках уже заполняли собой шкафы. Бумага была желтовата и в среднем тоньше привычной офисной бумаги его времени. Любые часто повторяющиеся линованные бланки или учётные книги отпечатывались типографским способом. Перья для письма, разумеется, уже были не гусиные, а стальные, но их по-прежнему надо было постоянно обмакивать в чернильницы.

В общем, вполне удобное место для работы, хотя ряда привычных для человека из XX века атрибутов офиса здесь не было. Ни дырокола для папок, ни скоросшивателей, ни кнопок для досок объявлений, ни скрепок. Эти копеечные мелочи на самом деле гораздо более выгодный товар, чем оружие. Они, как гвозди, — нужны всем, всегда и во все времена.

«Напрашивается стартап, — подумал Солано. — Но для разработки автоматических станков нужен нормальный технолог. Не будут же работяги вручную скручивать скрепки или вырубать кнопки из листа».

Примерно через двадцать минут прибежал тот же мальчишка и, тяжело дыша, протянул управляющему листок бумаги, видимо, с визой шефа.

— Мистер Тейлор приглашает вас разделить с ним обед, — несколько удивлённо озвучил распоряжение толстяк. Видимо, нечасто первые попавшиеся торговцы из Бразилии удостаивались такой чести.

Уточнять адрес не пришлось. Управляющий приказал запыхавшемуся бою проводить «господ коммерсантов» к шефу, и мальчишка был явно доволен этим поручением. Бежать не надо. Может, и чаевые перепадут.

Трое парагвайцев шли по городу и крутили головами, как деревенские жители.

В первую очередь в глаза бросалось обилие людей. Ни в Рио, ни в Лиме на улицах не было таких толп. Социальные слои пешеходов легко определялись по одежде: вот богатый купец в тёмном, отлично сшитом шерстяном сюртуке, с высоким бобровым цилиндром на голове и золотой цепочкой от карманных часов, перекинутой через жилет; вот клерк или приказчик — его сюртук скромнее и уже слегка протёрся на локтях, на голове фетровый цилиндр, в руках кожаный портфель; а вот рабочий или грузчик в грубых парусиновых штанах, засаленной куртке и кепке — его руки испачканы углём или смолой.

— Кукуруза! Горячая кукуруза! Цент за штуку!

Громко кричала крупная чернокожая женщина, стоя со своей тележкой у стены рынка Франклин Маркет. Прямо в тележку был встроен котёл, который, видимо, подогревался какой-то жаровней, и торговка ловко доставала горячие початки деревянными щипцами, поднимая медную крышку. Пар обдавал её лицо, заставляя шоколадную кожу блестеть.

— Шеф, давай пожрём, — Рамон толкнул Солано вбок. — Нас на обед не позовут, а после этого сахарного склада так хочется есть, что сил нет.

Возражать не было причин. Тем более что варёная кукуруза с солью — вполне гигиеничное блюдо. А вот пирожки Солано покупать поостерёгся бы, памятуя про недоброй памяти Суини Тодда и миссис Ловетт.

Солано на один потёртый серебряный реал купил кукурузы и себе, и своим ребятам, и мальчишке-проводнику. Это сделало того абсолютно счастливым человеком. Пришлось остановиться, потому что початки были горячими и есть на ходу было неудобно.

По улице сновали разносчики в фартуках, выкрикивая названия своих товаров, и горластые мальчишки-газетчики. Они, мешая друг другу, орали новость дня:

— Ужасный пожар в Гамбурге! Город сгорел дотла! Тысячи трупов!

— Катастрофа! Крупный немецкий порт Гамбург сгорел! Десятки тысяч людей без крова и средств!

Солано нырнул в глубины своей памяти и обнаружил обрывок информации по этому событию. Оно действительно имело место 5 мая. Тысяч трупов там, конечно, не было. Погибло в борьбе с огнём пятьдесят человек. Но без крова и средств к существованию действительно осталось множество народа.

«К вопросу об источниках квалифицированных кадров для Парагвая, — отметил про себя Солано»

Обглоданные початки полетели на землю под стену забора, рядом с которым стояли Солано и его люди. Разумеется, это было сделано не от бескультурья, а потому что до уличных урн Нью-Йорк ещё не дорос. Как и до ливневой канализации. Так что крысам за добычей было бегать неудобно, но это их не очень смущало. Они тут же сбежались на свежие кочерыжки, как голуби на хлеб.

Двинулись дальше, разглядывая город. Хоть мостовые уже и были замощены камнем, но слой конского навоза, соломы и грязи отнюдь их не украшал. По этому пирогу из нечистот, пугая пешеходов и ловко лавируя между неповоротливыми фургонами, проезжали лёгкие открытые коляски, в которых сидели господа в блестящих цилиндрах и дорогих костюмах, с тростями, с презрением взирающие на уличную суету.

Но главное, чего не было в южных городах, в отличие от Нью-Йорка, — это обилия женщин. Словно стайки ярких птиц, они украшали собой улицы. Горожанки в чепцах и капорах, с корзинками в руках; служанки и прачки в простых ситцевых платьях и передниках; и даже редкие смелые дамы из высшего света (а может, и «полусвета» — Солано не мог уверенно сказать), прогуливающиеся под руку с кавалерами, — все они были неотъемлемой частью этой людской массы. Этот город жил не только торговыми интересами, но и социальными связями.

Улицы, по которым шли Солано и его спутники, были плотно застроены многоэтажными домами, плотно жмущимися друг к другу. Главным конструктивным материалом являлся кирпич, облицованный буро-коричневым песчаником с редкими элементами декора. Такой стиль диктовала протестантская этика — ничего лишнего, всё во имя дела.

По обеим сторонам мостовой тянулись узкие, но ровные тротуары, выложенные плитняком. Зелени повсюду было очень мало — лишь редкие побеги плюща, карабкавшиеся по кирпичной кладке. Да кое-где на подоконниках красовались ящики с геранью — упрямая попытка жителей отвоевать у города каплю природы.

Над витринами многих лавок были натянуты холщовые маркизы. Сами лавки кричали о своём товаре через витрины-окна: аптека выставляла сосуды горкой, бакалейная лавка — круги сыра, а магазин готового платья — балки-вешалки, на которых вплотную друг к другу висели десятки плащей, сюртуков и дамских платьев, демонстрируя богатство выбора.

«Точно! Манекены ещё не придумали!» — поймал Солано очередную мысль, которые стайками порхали у него в голове при каждом взгляде по сторонам.

Зайдя из любопытства в этот магазин, Солано убедился, что и элементарные плечики для одежды здесь никому не известны.

— Господин желает приобрести платье? — тут же подскочил продавец, профессиональным взглядом окинув костюм Солано — весьма нетипичный для Нью-Йорка. Белая тройка из тонкого льна и элегантная соломенная шляпа со слегка загнутыми и непривычно широкими для горожан полями. Образ гостя из южных стран дополнял тропический загар.

— Возможно, позже, — уклонился от продолжения разговора Солано и вышел на улицу.

Old Slip упёрлась в Beaver Street, и компания, ведо́мая проводником, повернула налево. Эта улица была менее шумной и более респектабельной. Здесь уже не торговали дешёвой едой, исчезли склады, а магазинов, наоборот, стало больше, и рассчитывали они на более состоятельных клиентов. По пути им попались два ювелирных магазина и зазывающая вывеска:

«Табак со всех концов света — лучшие сигары!».

Не удержавшись, Солано зашёл внутрь и окинул взглядом ассортимент. Всё было, как и обещала вывеска: коробки и пачки табака из Вирджинии, Северной Каролины и Теннесси, а также Кубы, Гаити, Турции и даже Сенегала. Помимо листа, покупателям предлагались сигары и сигариллы, жевательный и нюхательный табак, а также большой выбор трубок. Что характерно, ни сигарет, ни папирос не было как класса.

«Ещё одна зарубка на память, — отметил про себя Солано. — Помнится, сигареты стали популярны только после Крымской войны. Можно сорвать куш».

Продавец мгновенно перешёл на испанский, как только понял, кто заглянул в его лавку. Парни, соблазнившись на уговоры профессионала в продажах, купили себе недорогих сигар и жестяную коробочку с фосфорными спичками — диковинкой, которую гаучо никогда ещё не видели.

Выйдя из лавки, пришлось немного задержаться, пока довольные парагвайцы разжигали свои сигары новым способом — чиркая спичкой о подошву ботинка. И только после этого группа двинулась дальше, Оставляя за собой дымный след.

«Шведские спички, — снова мелькнула в голове Солано мысль о мелком, непринципиальном прогрессорстве. — Ещё один способ стать миллионером и спасти тысячи женщин от страшной болезни».(2)

Через пять домов Beaver Street пересекла оживлённую Broad Street, и Солано невольно посмотрел направо. Где-то там, совсем рядом, бьётся финансовое сердце США — Нью-Йоркская фондовая биржа.

«Интересное место, — подумал Солано. — Надо будет посмотреть».

Ещё несколько минут ходьбы, и Бивер-стрит упёрлась в аккуратный зелёный квадрат сквера Боулинг-Грин, огороженный чугунной решёткой. Когда-то давным-давно первые поселенцы тогда ещё Нового-Амстердама играли здесь в боулинг. Но теперь это был не парк для прогулок, а скорее дорогой зелёный ковёр, расстеленный перед фасадами особняков финансовой аристократии. Бродвей начинался именно здесь.

— Это дом мистера Тейлора, — мальчик указал рукой на элегантный, но монументальный особняк из тёсаного бруклинского песчаника, чей респектабельный фасад в неогреческом стиле с колоннами больше напоминал банк, чем жилой дом.

Солано протянул мальчишке потрёпанный реал, чем вызвал бурю восторга.

— Господин, вы всегда можете на меня положиться. Я знаю весь город. Я вам всё что угодно, покажу или расскажу. Меня зовут Джереми. Я живу на складе у мистера Тейлора. — Протараторил он и помчался обратно, туда, где его ждали работа и кров.

Привратник, величественный, как английский лорд, пропустил посетителей и предложил мистеру Дебсу привести себя в порядок после дороги.

— А мои люди?

— Я позабочусь о них, сэр.

— Я хотел сказать, что они не владеют английским.

— У нас среди слуг есть кубинец, он переведёт, — кивнул дворецкий.

— Наоборот. Говорите с ними по-французски. Я учу их уже несколько месяцев. Пусть они, наконец, поймут, что старались не зря.

Кивнув с некоторым уважением во взгляде, дворецкий удалился, уступив место служанке с кувшином и полотенцем.

(1) Слайд-аддер — это компактный механический калькулятор, выполненный в виде линейки-брелока, который позволяет выполнять операции сложения и вычитания с помощью двух движущихся шкал с делениями; для вычисления пользователь вручную сдвигает центральную шкалу относительно корпуса, совмещая метки с нужными числами, а результат считывается в прорези-окне, что делает его простым, надежным и портативным инструментом для бытовых арифметических расчетов без источника питания. Подробности можно посмотреть у меня в телеграмм-канале https://t. me/paragvajskij_variant/28

(2) Фосфорный некроз был типичной профессиональной болезнью работников спичечных фабрик, особенно женщин и подростков, трудившихся в тяжёлых, плохо вентилируемых условиях. Это заболевание известно с 1839 года, когда первый случай был описан врачом Лоринцером в Вене.