— Карантинные заставы и кордоны нужно срочно усилить, — немного помедлив начал я с того, что попроще. — В идеале, следует обнести каждое заражённое селение колючей проволокой или хотя бы рвом с валом. Поставить пушки. В случае попытки покинуть заражённые селения латники и артиллеристы должны бить на поражение.
— Что за чушь! — выкрикнул кто-то из свиты маркграфа Готмал. — Это…
— Тихо! — поиграв желваками, рявкнул правитель Южной марки. — Я хочу это услышать.
— После того, как заражённые поселения будут обложены так, что и блоха не проскочит, — продолжил я, переходя к самому сложному, — следует подвести малый круг магов и сжечь заражённые селения вместе с жителями.
Тишину, которая повисла в комнате после этих слов, можно было резать ножом. А во взглядах, обращённых на меня, было столько недоверия, гнева и желания моей скорейшей смерти, что это причиняло почти физическую боль.
Кто-то из приближенных маркграфа вновь попытался что-то сказать, но был остановлен резким, решительным жестом Тьерна Готмала.
Лицо правителя Южной марки было страшным. Желваки на скулах вздулись, словно каменные глыбы, готовые обрушиться на обидчика. Глаза, обычно спокойные и рассудительные, теперь сверкали недобрым, способным жечь не хуже огнеметателя огнем.
В его взгляде читалась не просто злость, а глубокая, испепеляющая ярость, граничащая с безумием.
— Мальчишка! Ты хоть понимаешь, что ты несёшь⁈
Вся его осанка выражала готовность к броску, к нападению. Маркграф казался сгустком энергии, готовым взорваться в любой момент, сметая всё на своем пути. Судя по крепко сжатым кулакам, он едва сдерживал себя, чтобы не съездить мне по морде.
— Прекрасно понимаю! — огрызнулся я.
Что за люди! Честно ведь предупредил, что моё предложение им не понравится. Да оно и мне не нравится, но другого выхода нет. Просто нет! Всё это мы уже проходили в том прошлом-будущем. Если Изумрудная чума начала заражать и убивать, то остановить её распространение очень сложно. Никакие карантинные заставы, кордоны и патрули тут не помогут.
Человек — зверь умный и упрямый. Если жизнь прижмёт — кто-нибудь обязательно найдёт лазейку, просочится мимо любого кордона, скроется от мобильного патруля, обойдёт секреты. А достаточно одного заражённого, избежавшего силков и добравшегося до «чистого» поселения — и вот через несколько дней у нас новый очаг, новые заражённые и мертвецы.
— Это люди! Живые люди! — отрывисто прорычал Тьерн Готмал, ловя воздух короткими, судорожными глотками, словно зверь, загнанный в угол.
— Они обречены! — холодно отозвался я.
Формально не все, смертность от изумрудной чумы где-то семьдесят процентов. То есть на сотню человек будет тридцать выживших. Но и эти тридцать выживших — источник угрозы. Изумрудная чума коварна, словно фольх, борющийся за место в фольхстаге. Минимум половина из выживших — разносчики болезни. И останутся таковыми ещё где-то месяц. Остальные получат полный иммунитет от чумы. И в селение найдётся несколько человек вроде меня, на которых изумрудная чума и не действует вовсе, словно не замечает. Проблема в том, что мы и в прошлом-будущем так и не научились точно отделать «зёрна» от «плевел».
Иногда человек проходил все проверки не каких-то там врачей, а полноценных целителей, для которых тело человека со всеми его болячками, словно открытая книга. И оказывался переносчиком болезни.
Так что единственный идеальный метод проверки — это время… и очистительное пламя.
В чём проблема плотно обложить заражённые поселения и дождаться, пока заболевшие не умрут или не выздоровеют? Проблема в людях! В риске, что что-то пойдёт не так. А оно пойдёт, это я так же видел.
Послушно сидеть, уповая лишь на милость богов, заболевшие не будут. Если позабыть про последнюю фазу чумы, когда больные становятся особенно активными, есть ещё и банальная психология. Страх болезни погонит прочь тех, кто думает, что здоров. А желание обмануть смерть сдвинет и тех, кто уже заразился. И чума пойдёт дальше, от селения к селению, от города к городу. Никакие увещевания и карантинные посты тут не помогут. В прошлом-будущем пытались играть в полную изоляцию, давали карантинным отрядам право стрелять на поражение, это помогало, но слабо — чума всегда находила лазейку. Зачастую её новыми жертвами становились именно латники карантинных отрядов.
Люди везде и всегда люди. Их можно обмануть, соблазнить, купить, надавить на жалость. Это было не редкостью и в том прошлом-будущем, когда смертельная опасность болезни стала очевидной, что уж говорить об этом?
Маркграф Готмал и его люди ещё просто не понимают, с чем столкнулись. Что полумеры не помогут. Это я своими глазами наблюдал, как болезнь пожаром расползается по империи. И только чрезвычайные, жестокие меры смогли замедлить её победное шествие. А там и островитяне с вакциной подоспели. У людей маркграфа Готмал такого опыта нет. Ни у кого нет!
Так что моё предложение жестоко. Возможно, бесчеловечно. Но это единственный разумный выход! Особенно сейчас, когда всё не зашло слишком далеко.
Иногда приходится пожертвовать тысячами, чтобы спасти сотни тысяч.
Врач отсекает поражённую гангреной конечность не из природной жестокости, желания помучить пациента, сделать его калекой, а для спасения жизни.
Задавив эпидемию в зародыше, мы не одержим полную и окончательную победу. Но выиграем ещё немного времени! Островитянам и древолюбам придется искать новое место для нанесения удара и тщательней готовиться. А это дело отнюдь не одного дня и даже не декады. Тем более к такому быстрому развитию событий они были не готовы.
И чем больше времени мы выиграем, тем выше шанс, что к моменту новой вспышки чумы у нас на руках окажется оружие против болезни.
Тьерн Готмал постоял немного, сжимая и разжимая кулаки и буравя меня яростным взглядом, а затем внезапно резко успокоился.
— Твой план полное дерьмо, Гарн! — отрезал он. — Я не стану истреблять своих людей. Усилить карантинные посты и патрули значит, — пробормотал он, потирая подбородок.
— Так вы не спасёте жизни, а лишь увеличите число жертв, — раздражённо бросил я и мрачно предрек: — Сегодня вам кажется, что уничтожить восемь селений со всеми жителями — это очень жестоко. Но завтра мы будем решать, стоит ли уничтожить десять селений и пару городков. А послезавтра в огне придётся спалить всю провинцию.
Не люблю быть пророком, но на что я, собственно, рассчитывал? Не пуганые они ещё. Не понимают. Это не их вина, а беда.
Тьерн Готмал ничего не сказал, но взгляды собравшихся в шатре магов и офицеров могли убивать.
— Что за шум, а драки нет? — поинтересовался знакомый голос.
В открытую дверь шагнул третий принц, приведя с собой очередную толпу свитских, из-за чего места во временном кабинете маркграфа стало резко не хватать.
— Ваше Высочество, — на правах хозяина, поприветствовал его Тьерн Готмал. — Несмотря на прискорбные обстоятельства нашей встречи, рад приветствовать вас на землях Южной марки.
— Оставим все эти придворные расшаркивания, маркграф, — отмахнулся Ронг Олн. — Я слышал проникновенную речь маркграфа Велька. — Всё настолько плохо?
Он внимательно посмотрел на меня, а затем на отца Дэи.
— Мы справимся! — сурово заверил его Тьерн Готмал. — Без чрезмерных мер! Строгого карантина будет более чем достаточно.
Я бы искренне пожелал ему удачи. Но точно знаю — не поможет. Так зачем зазря сотрясать воздух?
Если он беспокоится, что третий принц прислушается к моему жестокому совету, то напрасно. Император мог бы. Суману Второму терять нечего — одной ногой в могиле. А Ронгу Олну нужно думать о будущих выборах, которые последуют после смерти отца. И слава убийцы невинных ему в этом не поможет. Изумрудная чума? Для большей части империи это угроза пока что эфемерная. Славу спасителя империи на этом не заработать… в отличие от славы кровожадного палача. Безвинно истребленных жителей предгорных селений точно запомнят. Слухи пойдут, обрастая самыми дикими подробностями. Да и сторонники первого принца, если не сам Сандор Олн, помогут раздуть пожар слухов, чтобы искры во все стороны летели.
Конечно, выбирать императора будут фольхи Верховной палаты, но и мнение толпы лучше не игнорировать. Так ведь и до бунта недалеко. Да и про не определившихся маркграфов пограничья забывать не стоит.
Тот же Тьерн Готмал. Будет ли он благодарен третьему принцу, если тот поддержит мое жестокое предложение? Не затаит ли камень за пазухой?
Большая политика — это одна большая куча дерьма.
— Ваше Сиятельство, — переходя на официальный тон, Тьерн Готмал вновь повернулся ко мне. — Я помню наши беседы во время полёта. Мне нужно два дня, чтобы подготовить всё необходимое.
Хоть что-то. В одиночку Энно с поискам лекарства в разумные сроки никак не справится. А с ресурсами Южной марки дело пойдёт гораздо быстрей. Думаю, и третий принц присоединится, вон с каким интересом смотрит. Помочь с поисками лекарства куда безопаснее и выгоднее чем прослыть истребителем мирных жителей.
Энно следует забирать из форта. Свой карантин он высидел. Пусть вплотную принимается за работу над вакциной или что это там будет? Тем более скоро у него появятся огромные ресурсы и куча помощников.
— Хорошо, — кивнул я, разворачиваясь к двери. Немного помедлил и всё же бросил напоследок: — Не позволяйте латникам на карантинных постах и в патрулях контактировать с жителями заражённых селений. Пусть отгоняют их выстрелами в воздух. Закройте города! Полный запрет на въезд. И поставьте как можно больше карантинных постов на северо-западе. Нельзя допустить, чтобы болезнь из предгорий спустилась на равнину.
Вернемся к этому разговору через несколько дней. По крайней мере, с третьем принцем прилетела целая свора магов. Хотят они этого или нет, но скоро им придется вспомнить ряд давно не применяемых арканов массового уничтожения. И чем раньше это произойдёт, тем меньшим числом жизней нам придётся заплатить за излишнее милосердие.
Самому от таких мыслей противно. Но что делать?
Покинув временную резиденцию маркграфа, я вышел на улочки Горана. Со всех концов Южной марки и из Спорных земель в город понемногу стягивались войска, из-за чего спокойный прежде городок всё больше напоминал готовящийся к крупной битве военный лагерь.
Тьерн Готмал не церемонился. Пользуясь своим правом не только маркграфа Южной марки, но и первого рыцаря империи, задействовал все доступные ему возможности. Понятно, почему третий принц так поспешно прилетел. После ряда мятежей времен первого железного маркграфа, императорская семья весьма ревностно относится к любым внезапным масштабным передвижениям войск по территории империи.
Мало ли, что этим фольхам в голову взбредёт. Лучше всё лично проконтролировать.
Мимо промаршировал отряд латников, а меня в который уже раз за день пробил лёгкий озноб, словно я наблюдаю за каким-то причудливым парадом мертвецов. Если болезни удастся пробраться в город, то он станет огромным могильником не только для жителей, но и для внушительной части южной армии.
Но что ещё я могу сделать? Все слова сказаны, не в моих силах предпринять что-то свыше этого.
Возвращаться в выделенные мне комнаты не хотелось
И чего я так с маркграфом Готмал в Южную марку рвался? Слушать меня не хотят, советы игнорируют. Нужно было дома остаться. Дел полно.
Дом?
Я покатал это непривычное слово на языке. Пожалуй, я все больше считаю Вольную марку своим домом.
Впрочем, внезапно вспомнил я. Одно дело в Горане у меня всё же имеется. Пропавший во время моего последнего визита в город сержант Пирос так и не объявился. В том бардаке, который начался следом, я про него как-то позабыл. Но это всё же мой человек. Пусть он и виновен в самовольной отлучке, но мы в ответе за тех, кого приручили. По крайней мере, я должен узнать, не объявлялся ли он на постоялом дворе, который я тогда снял.
Лучшая и единственная гостиница города встретила меня шумом и суетой.
— Свободных мест нет, ласс, — сразу же предупредил дородный швейцар. — Лассы офицеры всё заняли.
— Мне не нужен номер, — отмахнулся я. — Скажи-ка, почтенный, ты не помнишь тот день, когда в этой гостинице люди маркграфа Гарна Велька останавливались?
— Ну, допустим, помню, — осторожно ответил швейцар, покосившись на мой парадный мундир и награды. — Шумный был день. В городе стрельба была. Охранители потом дня три бешеными блохами скакали. А затем такое началось, — он неопределенно поводил плечами.
— Вот и отлично! — обрадовался я. — У маркграфа Велька в тот день сержант пропал. Видимо, отлучился по делам. А маркграф взял и уехал, уведя отряд, и больше в город не вернулся. Может этот сержант потом приходил, своих искал?
Для стимуляции памяти я продемонстрировал швейцару серебряную монету. И это, самым таинственным образом, помогло.
— Было дело! — охотно подтвердил он, не отрывая взгляда от приятного серебряного кругляша. — Приходил один, искал людей из Вольной марки. Сержантом Паросом назвался.
— Пиросом, — поправил я швейцара, аккуратно вложив монету ему в нагрудный карман.
— Точно так, ласс, — охотно подтвердил он, на всякий случай коснувшись кармана, чтобы проверить его содержимое. — Сержант Пирос. Узнав, что люди маркграфа покинули город, он долго ругался. Я ещё охранителей позвать хотел. У нас приличное заведение, а не притон какой! Но сержант ушёл. Больше я его не видел.
— Спасибо почтенный, — поблагодарил я швейцара, отдарившись ещё одной серебряной монетой.
Значит, ещё недавно с сержантом Пиросом всё было в порядке. Никто его не похищал. А в тот вечер он решил устроить себе небольшой отдых, удрав в кабак или к шлюхам.
А почему до сих пор не объявился или не подал о себе весточки? Ну, тут причины разные возможны. Жалование они получили незадолго до нашего отлёта, так что ради денег возвращаться не имеет смысла. С учетом «прогулов» сержанта, ещё непонятно, кто кому теперь должен. Возможно, он и вернулся в Вольную марку, но осел где-нибудь в Сером Береге. Или и вовсе решил завязать с наёмничеством.
В любом случае, в моей помощи он точно не нуждается.
Лошадь шла неуверенно, испуганно мотала головой, косила умными глазами в сторону деревьев, словно чувствовала и мою неуверенность. Наездником я был так себе. Во время учебы в Академии Доблести нас обучали верховой езде, но применять эти знания на практике приходилось редко.
— Что нервничаешь? Ликанов почуяла? — успокаивающе погладил я кобылу по шее. — С таким количеством войск, согнанным в предгорья, любые ликаны давно разбежались, сверкая пятками.
Дикари яростны и жестоки, но не глупы. Исключая случаи боевой ярости, они всегда знают, когда стоит драться, а когда следует отступить.
Упорно петляющая вверх дорога резко пошла вниз. Вскоре, под напором разросшихся кустов и молодых деревьев, она сузилась до узкой тропинки. Впереди показались черные бревна — остатки сгоревшего дома.
— Кажется, мы на месте, — прикинул я, оглядываясь по сторонам.
Не знаю, сколько прошло лет, но от заброшенного поселения мало что осталось. Обычная история. Когда рудник истощился, некогда процветавший поселок захирел, а затем жители его и вовсе оставили. Природа недолго наблюдала за брошенной обителью людей и быстро взяла свое.
Часть оставшихся домов было не столько разрушено, сколько аккуратно разобрано. Хоть в предгорьях полно строевого леса, но ведь за него платить нужно. А тут много и бесплатно — не удивительно, что жители соседних селений подсуетились, не дали добру пропасть. А может это не соседи, а хозяева решили забрать с собой «родные стены». В любом случае, от большинства домов остались только заросшие крапивой ямы. Но это и не важно, важно совершенно другое.
Крутые склоны гор делали эту лощину идеальным местом. Достаточно перегородить узкий выход и оно превратится в природную тюрьму, из которой не так-то просто сбежать. Особенно если стража на выходе из лощины не будет спать, а то и не постесняется стрелять на поражение.
Нет, я не льстил себя надеждой согнать сюда всех заболевших. Во-первых, они сюда просто не поместятся. А во-вторых, одна только доставка превратится в ту ещё рулетку. Это если не помнить про тот простой факт, что речь идёт о людях. Причём о людях, которые постепенно начинают отчаиваться, наблюдая за тем, как болезнь с безжалостным равнодушием косит знакомых и близких. Захотят ли они ехать в фактически тюрьму? Сильно в этом сомневаюсь. Дома ведь родные стены помогают и каждая тропинка знакома — больше шансов удрать, если сильно прижмёт.
Счёт уже пошел на тысячи заболевших и сотни мертвецов. А будет ещё хуже, особенно если болезнь не удастся сдержать… когда ёе не удастся сдержать.
Но даже в заражённых поселениях остаются те, кто еще не подхватил болезнь. Либо она протекает в скрытой, практически безопасной для носителя форме. Именно такие носители, а не покрытые зеленоватыми волдырями больные, особенно опасны. От вторых человек чисто инстинктивно постарается держаться подальше, свести с ними общение к минимуму. Но первые кажутся ему совершенно безопасными и здоровыми. Огромная ошибка!
Именно для этих первых, и тех, кто действительно не заболел, и будет предназначена эта природная тюрьма. На самом деле, больше именно для тех, кто болеет в скрытой форме, но маркграфу Тьерну Готмал и третьему принцу я скажу, что лощина — идеальное место для спасения «чистых» жителей заражённых поселений.
А ещё именно сюда мы будем отправлять заразившихся латников.
Может кто-то и выживет…
Это ещё хорошо, что ликаны и альвы в нападении на Золотое засветились. Без них не только бы на мои предупреждения плюнули, но и вообще не стали бы столь быстро и остро реагировать на появление странной болезни.
Размах эпидемии пока что довольно скромен, чтобы объявлять тревогу. И только осознание, что без магии альвов тут не обошлось, заставляет маркграфа Тьерна Готмал, а за ним и императора шевелиться. Все же ушастые знают толк в магии, и в особой любви к хомо не замечены. Раз они причастны, то дело нечисто. Именно поэтому Тьерн Готмал войска подтянул, а третий принц прилетел если не проконтролировать, то хотя бы посмотреть, что происходит.
Выходит, что с одной стороны мои действия и стычка в Золотом заставили островитян и древолюбов ускорить реализацию своих замыслов. А с другой, альвы столь явственно засветили своё участие, что проигнорировать появление странной, причем явно магической болезни фольхи не могли.
Если бы речь не шла об изумрудной чуме, я бы посчитал это весьма забавным.