Письма живых (СИ)

Глава 1 Тринидад

2 февраля 1942. Кирилл.

Лист исписанной бумаги в руках подпоручика Никифорова дрожал. Дувший в открытый иллюминатор ласковый морской бриз пытался вырвать письмо из рук. Кирилл Никифоров плакал и не стеснялся слез. Лист бумаги в руке. Четкий знакомый почерк. Строчки двоятся перед глазами. По щекам стекают соленые капли. Лицо офицера выражает смесь изумления и радости.

— Кирилл, ты что? — Арсений Ворожейкин подсаживается к соратнику. — С родными что-то случилось?

— Нет, спасибо. Все хорошо. Честно, все хорошо.

— У тебя слезы. Плохие вести?

— Наоборот, — Кирилл счастливо улыбается и смахивает слезы. Глаза щиплет, в носу щекотно. — Дядя пишет. Он мою сестру нашел!

— У тебя же брат.

— Сводный. И две родные сестры. Младшую считали погибшей, а вот дядя Ваня нашел. Живая, целая. Сейчас дядя с документами решает. Скоро поедет забирать ее домой.

— Где нашли? Почему плачешь? Радоваться же надо.

— В Германии. В приюте. Сейчас дядя через суд готовит репатриацию.

— Ну, вы Никифоровы даете! Как хоть девочку в Германию занесло?

— Долгая история, — несмотря на праздничный настрой, рассказывать Ворожейкину лишнее Кирилл не собирался.

Он вообще не любил распространяться о своей биографии и родных. Особенно друзьям старался не говорить лишнего. Цените за то, какой я есть, а не за тех, кто мне брат и сват. Если же честно, именно друзья и самые близкие могут сделать очень больно, задев не ту струну, сами того не желая наступив на оголенный нерв.

— Кирилл¸ не мое дело, извини, если лезу не туда. Почему сестрой занимается дядя, а не твои родители?

— Так получилось, — сухо и коротко.

Подпоручик аккуратно сложил письмо в конверт, убрал в планшет и поднялся. У двери каюты хлопнул по карману кителя. Сигареты, зажигалка на месте.

«Выборг» на рейде Тринидада. По календарю вроде зима, но в этих широтах не чувствуется. Погода как летом в южной Малороссии. Тепло, солнечно. Над волнами с криками носятся чайки, выхватывают из воды мелкую рыбку и всякую гадость из сбросов фановых магистралей кораблей и судов. Между авианосцем и берегом идет нефтяная баржа. За ней шлейфом тянется амбре мазута.

Кирилл присаживается на кнехт, закуривает и лезет в планшет за письмом. Арсений человек хороший, но есть вещи, которые на публику не выносят. Личное, свое, сокровенное.

Письмо от дяди Вани короткое. Все по делу. Юлию нашел. Ни с кем не посоветовавшись, сразу подал в суд на удочерение. Впрочем, так и надо. Будь Кирилл на его месте, все сделал бы так же, только формулировки другие.

Дядя, впрочем, здесь рядом. Письмо пришло с Сент-Китса. Вроде один из последних островов, отбитых за компанию прошлого года. Сейчас на фронте затишье. По косвенным намекам, командование пока больше ничего не планирует. Морская пехота на отдыхе в Британской Гвиане, десантно-штурмовые флотилии раскиданы по бухтам и заливам за пределами зоны действия вражеской тактической авиации.

Дядя рядом, да писать проще, чем встретиться. Что удивило, Иван Дмитриевич сумел выбить себе отпуск «на обустройство личных дел». Жаль, если и проедет через Тринидад, никто не даст гарантии, что в этот день «Выборг» останется на рейде.

Погасив сигарету в ящике с песком, подпоручик задумался. На театре военных действий затишье. «Выборг» уже дважды отряжали в дальнее прикрытие конвоев. Если бы Кирилл Никифоров мог переместиться бесплотным духом в виллу с колоннами на окраине Порт-оф-Спейна, занятую штабом Северного флота, он бы мог услышать крайне интересный разговор.

Вице-адмирал Владимир Потапьев, уперев кулаки в карту на столе нетерпящим возражений тоном, короткими рубленными фразами обрисовывал ситуацию. Перед командующим флотом выстроились его собственные командиры эскадр и дивизий. Адмиралу внимали командир недавно образованной 26-й армии генерал-полковник Семчевский и командующий 6-й воздушной армией генерал-лейтенант Крутень. Тот самый прославленный ас герой Второй Отечественной.

— Господа, стратегическая пауза. Зарываемся в землю, готовим противодесантную оборону, ощетиниваемся зенитками. Все. Вам Евграф Николаевич, — взгляд на командующего воздушной армией. — Рассредоточение, запасные аэродромы, посты оповещения и плотная жесткая оборона. Чтоб на каждый бомбардировщик янки взлетали два ваших перехватчика. Ясно?

— Мои люди работают, — с достоинством ответил генерал-лейтенант.

Далеко не старый, летавший и дравшийся на этажерках из полотна и проволоки Крутень сам инспектировал передовые аэродромы, знал многих своих офицеров и унтеров. Почему-то всегда под его рукой собирались самые бесшабашные летчики, при этом аварийность и потери наоборот одни из самых низких.

— Теперь вы, Владимир Дмитриевич, — командующий сделал два шага и приобнял за плечи командира авианосной дивизии эскадры. — Делай что хочешь. Вон, Вадим Степанович поможет. Мне нужно чтоб на каждый твой эскадренный авианосец приходилось по два полнокровных авиаотряда.

— Пока не получится при всем желании, — вице-адмирал Макаров заступился за подчиненного. — При всей перетряске береговых полков и, если не будет таких потерь, соберем три авиаотряда на два авианосца. С машинами легче, их потоком клепают. Людей подбирать и готовить сложнее. Не забываем, на Тихий океан тоже люди требуются, не одним нам.

— Добро. Ты, Вадим Степанович, умеешь и любишь кровь пить. Тебе подниматься линкорами севернее Гваделупы запретить не могу. Только попрошу, не подставляйся под удар. Янки не сегодня, так завтра попытаются взять реванш. Кстати, у противника на подходе два новых линкора. Будет полноценная дивизия.

— Умеешь подсластить, — грубо отозвался Макаров. Адмирал знал, что эти линкоры придется топить ему и его людям.

— Все незанятые передовым охранением и противолодочной обороной архипелага дивизионы эсминцев забираю в конвойную службу.

Разговор продолжался еще долго. Простому летчику с георгиевского авианосца присутствовать на таких совещаниях не по погонам. Но все сказанное касалось его лично, а также тысяч и десятков тысяч летчиков, моряков, бронеходчиков, пехотинцев, саперов и артиллеристов.

Русская армия и союзники завершили компанию на пределе сил и резервов. Теперь центр тяжести сражения перемещался в Атлантику. Европейцы выгребли с флотов весь подходящий тоннаж. На прикрытие бросили все эскортные корабли, что смогли. Этого оказалось очень мало.

Янки варили подводные лодки как автомобили на конвейере. Быстро переняли русский и немецкий опыт борьбы за коммуникации. Тот же опыт говорил — для защиты от подводной опасности нужна авиация. Русские бросили на защиту конвоев все свои легкие перестроенные из крейсеров авианосцы.

Разрабатывались и строились несуразные уродливые эскортные авианосцы. На скорую руку с транспорта срезалось все лишнее, поверх палубы сооружались ангар и летная палуба. В трюмах бомбовые погреба и цистерны с бензином. Над этими корабликами потешались, их называли «стругами» или «айнбаумами», но два десятка штурмовиков и истребителей делали их грозным врагом субмарин. Самое главное — наконец-то появилась возможность держать под контролем, патрулировать акваторию на удалении от береговых аэродромов.

Транспорты на океанских трассах гибли десятками, редкий конвой прорывался сквозь ад без потерь. На восстановление тоннажа частные верфи варили сотни дешевых «военных транспортов» на один рейс. Слабый сварной корпус, дешевая паровая машина, — вот вам лошадка ценой ниже своего груза.

На войну работали бесконечные ресурсы Европы, Азии и Африки, теперь еще европейцы получили доступ к сырью из Южной Америки. Не все сразу, не так все просто, но грузопотоки мало-помалу перенаправлялись в Старый Свет.

Кирилл прищурился от бьющего в глаза солнца. Пока сидел на кнехте, тень отползла к шпилю. Подпоручик достал и развернул второе письмо. Штамп почты Санкт-Петербурга. Знакомый обратный адрес

'Здравствуй, Кирилл! Здравствуй мой рыцарь!

Спасибо за весточку. Мне важно знать, что с тобой все хорошо, ты служишь нашей стране, защищаешь Россию, Императора и твою любящую Ингу.

У нас все по-прежнему. Папа часто задерживается на работе. Завод взял большие заказы, работают в две смены. Боюсь, я мало понимаю в электричестве и точной механике, по словам папы, они осваиваю новые машины. Дорогой Кирилл, ты понимаешь. Половина русских заводов работает на армию и флот. Мы все работаем на тебя, на наших защитников, доблестных рыцарей. Не только завод папы, вся наша промышленность творит оружие, что вы побеждали, чтоб наши солдаты вернулись домой живыми и без увечий.

Рождество и новогодние праздники прошли. Как всегда, город в огнях, на площадях елки и сосны, на всех реках и прудах катки, в садах играли оркестры. Вроде бы праздник, но без тебя веселья нет. С утра каждый день по дороге на курсы беру свежие газеты. Сердце трепещет, когда вижу, что у вас за океаном опять бои…'.

От этих искренних слов рыжей синеглазой девушки из далекого заснеженного города на душе полегчало. Сердце застучало бодрей. С письмом пришла посылка. Тоже от Инги. Кирилл не знал и не гадал, что там, не хотел вскрывать при соседях по каюте. Знал только одно, это все от чистого сердца северной красавицы.

«Мой старший брат в армии. Извини, если забыла раньше написать. Сейчас Альбрехт в учебной части близ Гельсингфорса или Свеаборга. Рядовой морской пехоты. Все понимаю, знаю где дерутся и как тяжело приходится этим солдатам. Брат пишет, что служба идет легко, но устает страшно. Никогда в жизни столько не бегал и не занимался физкультурой. Он у нас крепкий, настойчивый. Бог любит верных и чистых душой.»

Кирилл отложил письмо и потянулся за сигаретами. Новость не радовала. Пусть пока не родственник, но все равно, хороший сильный человек. Родной брат любимой девушки. Что ж, раз так, значит придется еще лучше защищать штурмовики и бомбардировщики, чтоб ребята работали в полигонных условиях, клали фугасы точно в цель. Скорее всего Альбрехт весной попадет в маршевую роту, а с ней на войсковом быстроходном транспорте в Балтийскую бригаду.

«Пиши, пожалуйста, при первой возможности. Знаю, тебе тяжело, война грязная работа, но ты нужен всем нам. Кирилл, знай, тебя ждет верное, любящее сердце. Жду твои письма и жду тебя, мой дорогой солдат».

— Кирилл, тебя заждались, — аж вздрогнул от неожиданности.

У комингса трапа улыбался Сергей Тихомиров.

— Добрый день! Что случилось?

— В столовой же собираемся, Поручик Оболенский устраивает концерт. Гитара и аккомпанемент Сережи Оболенского, хор все желающие.

— Совсем забыл, — подпоручик демонстративно хлопнул себя по лбу.

В каюту Кирилл вернулся только вечером. Первым делом, не обращая ни на кого внимания поставил на стол посылку и аккуратно распорол бебутом швы. В фанерном ящике сверху две тонкие рубашки, подштанники мягкого полотна, под ними дюжина пачек папирос «Герольд», зажигалка «Zippo», плитки твердого горького шоколада. Здесь же жестянка молотого кофе.

— Из дома прислали? — не удержался Сергей Тихомиров.

— Не совсем. Барышня.

— Завидую, господин Никифоров. Нет, на полном серьезе. Барышня знает, что мужчине нужно на службе. Цени, держи, не вздумай потерять по дури, подпоручик.

— Спасибо, подпоручик. Угощайтесь, друзья, — Кирилл бросил соседям по пачке папирос.

— Благодарствую, — Ворожейкин поймал подарок налету. — Первый сорт, не все могут себе позволить.

Тихомиров поднес пачку к носу и глубоко вдохнул.

— Запах дома. Наш русский табак. Спасибо!

У Кирилла до сих пор не шли из головы мысли о сестренке. Он пытался себе представить, как она выглядит, как держась за руку дяди Вани поднимается на крыльцо дома на Михайловской, как прижимает к груди своего белого медведя.

Подпоручик решительно встал, одернул китель, застегнул все пуговицы, бросил придирчивый взгляд на свое отражение в зеркале. Нечего сидеть и предаваться самобичеванию. Под лежачий камень вода не течет, а труд освобождает.

Штабс-капитан Сафонов делил каюту с командиром второй эскадрильи. Вечером Борис Феоктистович в виде пляжном читал, лежа на койке. Однако стоило Никифорову попросить о разговоре тет-а-тет, моментально натянул штаны и китель.

— Вот такая история, Борис, — Кирилл закончил свое повествование.

Разговаривали в ангаре у иллюминатора.

— Отпуск или командировка, — закончил за летчика комэск. — Интересную задачу ты поставил. Надо думать.

— Понимаю, звучит фантастично.

— Ерунда, и не такое бывает. Надо тебя выручать, — Сафонов тряхнул головой. — Нечего думать, пошли к полковнику.

— Может сначала рапорт составить?

— Написать не вопрос. Константин Александрович, вроде на борту. Молись, чтоб я не ошибся.

По глазам комэска видно, его уже посетила нужная мысль. Хлопнув Кирилла по плечу, Борис первым поспешил к трапу. В надстройке, перед каютой командира авиаотряда, Сафонов придержал соратника за плечо.

— Все будет хорошо. Не дрейфь и ничему не удивляйся. Я тут вспомнил про один интересный список.

В ответ на стук из-за двери послышались шаги.

— Ваше высокоблагородие, разрешите, — обратился комэск к полковнику, как только тот открыл дверь.

— Проходите. Излагайте. Борис Феоктистович, давай без этих прусских манер с титулованиями.

— Константин Александрович, надо молодцу помочь. На север в снега хочет.

Полковник Черепов изумленно приподнял бровь. Коротким приглашающим жестом показал на стулья. В отличие от обер-офицеров авиаотряда, командир обитал в просторной двухкомнатной каюте, по меркам флота — роскошь.

— Господин полковник, Константин Александрович, я сегодня получил письмо от дяди, — чуть запинаясь начал Кирилл. — Помощник командира саперного батальона.

Никифоров уложился в пять минут. Лишнего не говорил, замечательных сторон отцовской биографии не касался. А вот что касается чудесного спасения сестры расписал как знал.

— Вы пришли просить отпуск. Знаете, Кирилл Алексеевич, дело удивительное. Никогда бы не подумал, что такое вообще возможно.

— Сам не верю. Но дядя подал в немецкий суд на установление родства и удочерение.

— Ты сам то хоть рад? Хочешь сестру обнять? — прищурился Черепов. — Хотя, по-хорошему, девчонку удочерять по-настоящему надо. После всего пережитого ей нужны тепло и настоящий дом.

Пока Кирилл силился, подбирал слова, полковник открыл портсигар, пододвинул пепельницу, жестом предложил угощаться, сам закурил.

— Я лично не могу, не в праве запретить по всем человеческим и христианским законам. Знаете, господа, пусть завтра хоть небо упадет на землю, но «Выборг» может воевать без одного из своих лучших летчиков. Кирилл Алексеевич, 39 личных побед. У вас два солдатских креста, завидую, если честно. Борис Феоктистович по моей просьбе никому ничего не говорил, я лично приказал комэскам молчать, хотел сделать сюрприз.

Полковник погасил папиросу в пепельнице. Выдержал паузу. Летчики молча смотрели на Черепова. Кирилл затаил дыхание, он уже догадывался, о чем пойдет речь. Корабль даже первого ранга как большая деревня, трудно что-то утаить, слухи ходят.

— С двумя солдатскими крестами будет достойно смотреться офицерский Георгий четвертной степени. Извини, но большего пока дать не могу. Награждение через месяц. А уж с орденом положено дополнительное поощрение. Думаю, Евгения Павловича уговаривать не придется. Он же ваш родственник?

— Благодарю, — выдохнул Кирилл.

— Не стоит. Тебе спасибо за моих парней, за то, что никого еще из звена не потерял. Давай, голову не теряй, тебе и о маме, и о сестрах заботиться. Мы еще три дня стоим в Порт-оф-Спейне. Это не намек, а хороший отеческий совет, если что.