Последние боги: Пробуждение

Глава 16: Возвращение в лагерь

Мы вышли наружу.

Серое небо нависало над нами, влажный морской воздух смешивался с запахом гнили и йода. На фоне затихшего океанариума стояли новобранцы из третьей группы и три бойца-"робота", абсолютно невозмутимые, словно мы только что вернулись не с боя, а с прогулки. Они даже не выглядели обеспокоенными — ни напряжения, ни любопытства. Будто и не было смертей, боя, хаоса. Их лица оставались такими же каменными, как в тот момент, когда мы впервые увидели их в лагере.

Один из них шагнул вперёд, холодно скользнул взглядом по нам, словно сверял что-то в голове, потом равнодушно спросил:

— Объект ликвидирован?

— Да, — ответил кто-то из наших. Голос звучал глухо, будто слова застревали в горле. — При устранении мы потеряли…

— Подробности не важны. Возвращаемся в лагерь.

Я моргнул. Всё? Никаких вопросов? Я шагнул вперёд, осторожно опуская Палыча на траву, не давая себе замолчать.

— А потери вас не интересуют? Двое из вашей грёбаной "основы" мертвы. ВАШИ люди мертвы.

Робот даже не повернул головы.

— Это не имеет значения. Объект ликвидирован. Возвращаемся.

Что-то внутри меня дёрнулось. Я сделал ещё шаг, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

— А может, объясните, какого хрена там происходило? Эти двое вели себя как психи. Они убили нашего бойца просто потому, что он струсил. Вам плевать на это? На то, что мы потеряли людей?

Молчание. Они даже не смотрели в мою сторону. Как будто я просто сотрясал воздух, как будто мои слова не существовали в их мире.

Я стиснул зубы, пытаясь удержать злость под контролем.

— А Палыч? Он ранен! Вы его тоже просто спишете? — голос сорвался на глухой рык.

Робот скользнул по нему взглядом, равнодушно и пусто.

— Возвращаемся.

Я чувствовал, как внутри всё закипает. Голова была ясной, словно контроль, который давил на меня все эти дни, ослабел после боя, но их холодное безразличие било по нервам сильнее, чем любой мутант. Я хотел продолжить, но Виктор резко толкнул меня локтем в бок.

— Бесполезно, — бросил он. — Они не ответят.

Я сделал глубокий вдох, разжал кулаки. Чёрт.

Роботы развернулись, двигаясь к машинам. Мы пошли следом. Виктор, молча и без лишних слов, поднял Палыча и понёс его в Урал. Кто-то шептался позади, кто-то молчал. Вся группа двигалась словно в оцепенении. Кто-то из новобранцев украдкой взглянул на тела, которые оставались в океанариуме, но никто даже не предложил их забрать. Их уже словно не существовало.

Я в последний раз оглянулся на океанариум. Тёмное здание возвышалось над нами, его окна казались чёрными провалами, в которых что-то наблюдало за нами из глубины. Я чувствовал, что внутри осталось нечто большее, чем просто мёртвый мутант. Ощущение не проходило, липло к коже.

Рядом со мной кто-то прошептал:

— Это ненормально…

Я даже не посмотрел, кто это сказал. Потому что уже знал: да, это всё пи…ц как ненормально.

Но в тот момент мне ещё казалось, что я могу это понять. Что, если копнуть глубже, я найду объяснение. Только мне не дали этой возможности.

Мы забрались в машину, задний борт с глухим стуком захлопнулся, отрезая нас от серого неба. Двигатель загудел, машина тронулась с места, увозя нас прочь.

Я чувствовал, как в голове что-то постепенно затухает. Как мысли, которые только что кричали во мне, становились глухими, незначительными.

В Урале было душно. Запах крови, металла и пота смешивался в едкую смесь, прилипая к коже. Машина тряслась на ухабах, раскачиваясь на каждой яме, но никто не жаловался. Никто не говорил вообще.

Я сидел рядом с Палычем, держа его за плечо, чтобы он не заваливался вбок от толчков. Он был бледным, почти белым, а его грудь медленно поднималась и опускалась, будто ему приходилось напоминать себе дышать. Его военная форма насквозь пропиталась кровью, а бинты, которыми Виктор пытался заткнуть рану, уже давно промокли насквозь. Он выглядел так, словно понимал, что это бесполезно.

— Держись, старик, — тихо сказал я, хотя сам не верил в эти слова.

Палыч слегка улыбнулся, приоткрыв мутнеющие глаза.

— Да уж… держусь как могу… — его голос был хриплым, но в нём всё ещё сквозило что-то тёплое, почти шутливое.

Я стиснул зубы. Он понимал. Он всё прекрасно понимал.

— Больно? — спросил Виктор, глядя на него исподлобья.

Палыч помолчал, потом чуть качнул головой.

— Нет… Уже нет. — Он прикрыл глаза на пару секунд, будто собирался с мыслями. — Знаешь, Марк… Всегда думал, что если доживу до такого момента, то вспомню что-то важное. Типа смысл жизни найду. Или скажу что-то, что все потом повторять будут, как мудрость старика… — он хрипло усмехнулся, но тут же поморщился. — А в голове только компот.

Я моргнул.

— Компот? — переспросил я, думая, что ослышался.

— Ага… домашний… с пенкой сверху… в детстве мать варила. — Он сглотнул, дыхание стало чуть слабее. — Почему, когда помираешь, думаешь не о чём-то великом, а о всякой ерунде? Как сосед гнался за тобой с веником, когда ты украл у него вишню… Или как котёнка впервые на руки взял…

Он замолчал, взгляд его сфокусировался на мне, стал жёстче.

— Слушай… Ты ведь выживешь. Я знаю. — Его пальцы дрогнули, будто хотел схватить меня за руку, но сил не хватило. — Я не знаю, что там в этом лагере на самом деле, но ты… ты не ведись. Ты сильный. Сильнее всех нас. Я так и не понял, в чём твой секрет, но он точно есть. А ещё ты вроде умный. Слишком умный, чтобы просто верить, что всё как надо.

Я хотел что-то сказать, но слова застряли где-то внутри, и вместо них я лишь сжал его ладонь.

— Если вдруг выберешься… — его голос стал тише, совсем слабым. — Если что-то изменится… Не дай им сделать из тебя чудовище. Не будь, как они.

Он глубоко вдохнул, задержал дыхание, будто собирался ещё что-то сказать. Но вместо слов выдохнул… и больше не вдохнул.

Я смотрел на него, на его безжизненное тело, на слабую улыбку, которая так и осталась на губах. Потом медленно закрыл ему глаза.

В салоне было гробовое молчание. Кто-то тяжело сглотнул. Даже те, кто знал Палыча всего пару дней, всё равно чувствовали эту пустоту.

— Слышь, парни… — пробормотал я, ощущая, как в горле встаёт ком. — Если когда-нибудь всё наладится… поднимите за него что угодно. Хоть воду, хоть спирт.

Виктор молча кивнул, не поднимая взгляда.

В Урале по-прежнему никто не говорил. Только глухо гудел двигатель, унося нас дальше в лагерь. И теперь нас было меньше.

Урал замедлился, тяжёлый скрип тормозов прорезал тишину, когда машина остановилась перед воротами кампуса. Гул двигателя стих, и внутри стало слишком тихо. Никто не спешил вставать. Все просто сидели, переглядываясь, словно пытались понять, что делать дальше.

Роботы вышли первыми, молча, без эмоций. Они не обсуждали произошедшее, не задавали вопросов — просто направились вглубь базы, будто ничего важного не произошло. Их шаги были ровными, уверенными, механическими.

Возле ворот уже ждал Гуров с группой солдат. Он стоял прямо, руки за спиной, лицо спокойное, как всегда. Будто заранее знал, как именно всё пройдёт. Его уверенность была почти осязаемой.

Виктор с двумя солдатами, из встречающих, подняли безжизненное тело Палыча. Они замерли на секунду, словно ждали указаний, куда его нести. Один из офицеров, стоящий рядом с Гуровым, даже не взглянул на мёртвого старика, просто бросил: — В медблок, оформят.

Будто это была очередная формальность. Будто это не имело значения.

Гуров медленно перевёл взгляд на меня. В серых глазах не было ни укора, ни любопытства, только абсолютная уверенность в себе.

— Как прошло задание? — его голос был ровным, спокойным.

Я стиснул зубы. Этот вопрос прозвучал так буднично, что на секунду у меня даже не нашлось ответа. Будто Гуров спрашивал, как прошёл обед, а не бой, в котором погибли люди. Я выдохнул, стараясь не реагировать слишком резко.

— Мутант мёртв, — ответил я, удерживая голос в нейтральном тоне. — Но потери… были. Двое убиты мутантом. Один — вашими гвардейцами. А Палыча ранила новичок Ирина. Теперь он мёртв.

Гуров не изменился в лице. Он слушал молча, не перебивая, не проявляя никаких эмоций. Ни единого движения, даже моргнул только тогда, когда я закончил говорить.

— Хорошая работа, — наконец произнёс он. — Главная цель выполнена. Всё остальное… не столь важно. — Он говорил спокойно, уверенно, будто читал заученный текст, в котором не оставалось места для сомнений. — Мы все знали, на что идём. В такие времена слабость стоит слишком дорого. Гвардия должна быть сильной, иначе мы все просто не выживем.

Я почувствовал, как меня передёрнуло. Что-то в его голосе, в его спокойствии вызывало странное ощущение. Будто всё, что я считал важным, на самом деле было несущественным.

Но чем дольше я слушал его, тем больше всё приобретало странную, но непреложную логику. Он говорил о долге, о том, что сильные должны принимать решения без жалости, иначе их просто сметёт. Он говорил о необходимости быть частью чего-то большего. И чем дольше я слушал, тем больше понимал, что… да, он прав. Это ведь война. Потери — неизбежны. Гвардия должна быть сильной.

Гуров ведь прав. Не так ли?

Мысли, которые ещё минуту назад казались важными, начали тускнеть, рассыпаться в пыль.

Когда разговор закончился, я кивнул в сторону связанной Ирины. Она выглядела спокойно, почти равнодушно, но в глазах читалась напряжённость, ожидание.

— Что с ней? — спросил я, пристально глядя на Гурова. — Её тоже просто "оформят"? Или у вас особые планы на тех, кто ранит своих?

Гуров перевёл взгляд на Ирину, задержав его на секунду дольше обычного. Она не отвела глаз, не дёрнулась, просто продолжала смотреть, будто пытаясь прочитать его намерения.

— Уведите её отдельно, — наконец сказал он, голос всё такой же ровный, безразличный. — Разберёмся позже.

Двое бойцов подошли, схватили её за руки. Ирина не сопротивлялась. Даже не попыталась сказать хоть слово.

Я наблюдал, как её уводят, но в голове уже начинало звучать другое. Всё, что произошло — просто часть пути. Всё так, как должно быть.

— Остальные — отдыхайте, — голос Гурова был чётким, спокойным. — Завтра — новая задача. Вас ждёт встреча с Анатолием Черняком, начальником лагеря беженцев. Он у нас отвечает за психологическое состояние бойцов, и завтра вас ждут тесты.

Мы не спорили. Нас отвели в общежитие, дали время до завтра привести себя в порядок, переодеться, поесть и отдохнуть.