Псы Господни 2

Глава 11

Армонвиль не был полноценным городом: всего лишь десяток домов у подножья холма, пруд, загоны для скота, стога сена за околицей — я бы назвал это деревней. Замок тоже оказался не замком, а высоким деревянным строением за полусгнившим частоколом. Ни рва, ни башен, хотя у ворот стоял страж с алебардой. Завидев нас, он крикнул что-то в проём, но прятаться за частокол не стал.

Мы ехали неспеша, чтобы зря не будоражить обитателей замка своей торопливостью, и к тому времени, когда подъехали к воротам, нас уже встречал целый коллектив стражей. Это не были наёмники по восемь денье в день. То, что я издалека принял за алебарду, вблизи оказалось глефой, а вместо привычного щита-экю — нечто напоминающее рондаш. Сами стражи были облачены в бригантины, покрытые фланелью в красно-зелёных цветах с белым крестом по центру, плюс латные наручи, поножи, на плечах плащи. У троих вместо привычных арбалетов — длинные луки и одноручные мечи. Да, это кое-что подороже, причём раза в два.

— Шотландцы, — поворачиваясь к Чучельнику сказал я, тот кивнул, соглашаясь.

Этого следовало ожидать. Дофин доверял шотландцам больше, чем кому бы то ни было. Сколько их полегло в битвах при Краване и Вернёе во славу французской короны, один Господь ведает, так что если именно они сопровождают посланника, то миссия чрезвычайно важна. Отец Томмазо не зря обеспокоился прибытием этих гостей.

Не доезжая до ворот десятка шагов, мы остановились. Я поднял руку:

— У меня послание к вашему господину от монсеньора Томмазо.

Шотландцы переглянулись, потом один, очевидно старший, сказал:

— Есть кто Томмазо?

Французский у него был ужасный, но я всё равно понял, что его интересовало кто такой отец Томмазо. Что ж, мы не гордые, поясним.

— Монсеньор Томмазо является главным инквизитором Франции. Такие имена нужно знать, пусть даже вы в этой стране не родные.

— Что есть надо Томмазо? — продолжил мучить меня своим выговором шотландец.

— Что ему есть надо, я расскажу не тебе, а твоему господину. Ты же не против, чтобы я с ним пообщался?

— Против.

Упс, а вот такого ответа я не ожидал. Походу, шотландцы не собирались пускать нас в замок. Однако я не могу уйти, не выполнив задания Николая Львовича.

— Так не пойдёт, приятель, — покачал я головой, и тронул пятками лошадь, подаваясь вперёд.

Шотландцы среагировали моментально: встали в ряд, выставив глефы перед собой. Лучники отступили к частоколу и потянулись за стрелами.

— Стой, ход нет! — нахмурился старший, и погрозил пальцем. — Стой место, никуда не ходи!

Я и не собирался никуда ходить, просто наехал, проверял их реакцию. Куда мне против такой армии, разве что на кладбище, но туда пока рановато. Я натянул поводья, конь развернулся поперёк дороги, на глаза старшему попалась попона. Увидев лилии, он причмокнул и снова погрозил пальцем.

— Никуда не ходи, спрошу. Если принять, пущу.

Он сказал что-то своим и направился к замку. Не было его минут двадцать — коньяк они там что ли распивали? — зато когда появился, благосклонно кивнул:

— Можно. Но один, другой нет, — и жестом велел мне сойти с седла.

— Что ж вы какие… — я хотел сказать «трусливые», но кто-кто, а шотландцы точно трусами не были, поэтому поправился. — … осторожные. Даже странно как-то.

Я перекинул поводья Чучельнику и следом за старшим прошёл в ворота. Двор был захламлён, но не тем хламом, который валялся во дворе замка Вокулёр. Там всё было нужное, вплоть до ржавой железячки, которую при необходимости можно было перековать в болт или наконечник стрелы. Здесь властвовало запустение. Колья частокола прогнили, в некоторых местах зияли дыры. Боевой ход разрушился, лесенки покосились, крыши хозяйственных построек провалились. Непонятно, как главный дом до сих пор не раскатился по брёвнышку. Сооружение не просто заброшенное, но и ещё из тех далёких времён, когда замки называли Motte castrale — двор на холме. До двенадцатого века это было самое распространённое укрепление, служившее одновременно и домом феодала, и крепостью. Однако после резкого роста технологичности осадной техники и увеличения численности армий, такие укрепления стали ненадёжны. Снаряды катапульт и баллист без труда разбивали и сжигали палисад, в следствии чего те, у кого были средства, начали возводить каменные стены и башни, а также подыскивать для своих замков более удобные в плане обороны места. Хозяин данного сооружения по всей видимости средств не имел либо оставил его в качестве музейного экспоната для последующих поколений родственников, дескать, гляньте как жили деды да прадеды. Идея, конечно, интересная, но музей получился так себе. Всё запущенно, заброшено, сгнило, не было даже герба, чтобы определить, кто владелец данного архитектурного антиквариата. Не ошибусь, если скажу, что посланник дофина занял Motte без разрешения нынешнего собственника.

Между кучами мусора стояли повозки, жевали сено лошади, суетились слуги. Судя по их количеству, поезд посланника был достаточно большим. Одних только красно-зелёно-белых бригантин я насчитал два десятка, и вряд ли это были все. Слуг было не меньше и каждый чем-то занимался. По центру двора горел костёр, над которым висели котлы, тут же на углях стояли сковороды. Всё это скворчало и булькало, как в хижине рыбака, только пахло в разы лучше.

Главный дом сохранился лучше, чем хозяйственные постройки, похоже, его периодически ремонтировали. Первый этаж напоминал казарму: огромное помещение с высокими потолками и нарами вдоль стен. Камина не было, только очаг, вокруг которого стояли лавки. Дым вместе с теплом уходил сквозь щели в потолке, как здесь спать, не представляю.

На лавке сидел пожилой полный мужчина, с головой закутавшийся в меховой плащ. Когда мы вошли, он поднялся и сделал шаг навстречу.

— Вы от монсеньёра Томмазо?

Голос его — высокий, с лёгкой одышкой — выдавал человека не привыкшего к отсутствию комфорта. Лицо казалось неживым, щёки обвисли, длинные усы поникли. Он выглядел не лучше этого замка. Не знаю, какую миссию возложил на него дофин Карл, но в любом случае он не подходил для её выполнения.

Я поклонился и представился:

— Бастард Вольгаст де Сенеген, если позволите. Да, меня направил отец Томмазо. Он приглашает вас посетить его в замке Вокулёр.

Толстяк закивал головой, и заскулил, забыв представиться в свою очередь:

— Это хорошее предложение, очень хорошее. Это… Я совсем замёрз. И главное, нет никакой возможности согреть воды хотя бы в деревянной лохани и, наконец-то, помыться. Из каждого угла дует. Иней… Вы представляете, иней сыпется с потолка, каково⁈ И так всю дорогу, а я уже четвёртую неделю в пути. Все эти постоялые дворы, крестьянские хибары. Бр-р-р-р! Только однажды удалось немного привести себя в порядок в шато Шамон, но это было две недели назад. Господи, — он перекрестился, — за какие грехи ты меня так испытываешь?

Минуту он шептал молитву, взирая на потолок, потом вернулся с неба на землю.

— Господин де Сенеген, скажите, в вашем замке есть ванная, или хотя бы приличный постоялый двор рядом? Я устал, вымотался, мне нужен отдых. Эй, Макфэйл, вели запрягать мою повозку! Да пусть положат больше одеял. Мы немедленно отправляемся в этот, как его…

Честно говоря, я не ожидал, что так быстро уговорю посланника дофина отправится на встречу с отцом Томмазо. Пока ехали, крутил в уме причины, чтоб заинтересовать его, а он взял и согласился без всяких уговоров. Вот что делает холод с неподготовленными людьми.

— Вокулёр.

— Где это?

— Город в пяти лье от Макси-сюр-Мёз вниз по течению реки.

— Вниз? Погодите, но… Это же владения бургундца. Да, это земли герцога Филиппа. Он враг Франции, и я не могу отправиться туда. Он может пленить меня, а я совсем не желаю оказаться в плену.

— Отнюдь, замок по-прежнему принадлежит французской короне. Его капитан, Робер де Бодрикур, велел поднять над донжоном синий флаг с золотыми лилиями. К тому же город находится на границе с епископством Мец, и при необходимости вы сможете уйти под защиту его преосвященства Конрада либо вернуться назад в Лотарингию.

Разговаривая с этим толстячком, я был сама утончённость. Ему нравилось такое обращение, и чем больше я говорил, тем больше в его глазах появлялось надежды.

— Ну раз так, то конечно. Макфэйл, ты уже приказал запрягать повозку?

Шотландец кивнул.

— Приказал уже.

— Вот и славно, — с облегчением выдохнул он. — Собирайте вещи, мы отправляемся. Немедленно!

Не уверен, что отцу Томмазо понравится, если вся эта свора прибудет в замок. Слишком уж их много. Да и Робер де Бодрикур вряд ли будет счастлив, увидев на пороге шалман в пятьдесят рыл вместе с конями и телегами. Они просто не поместятся. Он нас-то с трудом разместил, а уж этих и вовсе некуда втискивать.

— Как я могу к вам обращаться?

— О, прошу прощения, забыл представиться. Дурная привычка, всё думаю, что при дворе меня знают все, но ведь не все бывают при дворе, верно, хи-хи? Поэтому позвольте… Сеньор де Нуадан, камердинер великого дофина Карла.

Камердинер? Комнатный слуга? А гонору, как у обер-камергера. Теперь понятно, почему послали именно его, если что случиться, то не жалко. Хотя свиту с ним отправили большую.

— Господин де Нуадан, отец Томмазо рассчитывает, что встреча будет носить конфиденциальный характер. Он бы не хотел, чтоб о ней прознали посторонние. Поэтому я бы просил, чтобы с вами было не более пяти-шести наиболее доверенных людей. И никаких повозок. Они слишком заметны и слишком медлительны.

Де Нуадан закивал:

— Понимаю, понимаю. Разумеется, я так и поступлю. Макфэйл, никаких повозок! Седлайте мою серую. Возьми семь, нет, восемь, лучших своих кутилье[1]. Оставь вместо себя кого-нибудь. Будут спрашивать, куда мы, скажи… — он посмотрел на меня.

— Отправились в Бурмон.

— В Бурмон? Почему в Бурмон, вы же говорили…

— Для всех прочих, мы едем в Бурмон.

— А-а-а-а, — понимающе протянул де Нуадан, — ну конечно, в Бурмон. Слышал, Макфэйл? Мы в Бурмон. Будем отсутствовать, я думаю, три-четыре дня, или неделю. Как получится. В общем, не их дело, сколько меня не будет. Сколько надо, столько и не будет, а они пусть продолжают делать, что делали.

На языке завертелся вопрос, что же оставшиеся должны делать, но я удержался. Как бы не напугать этого камердинера лишними вопросами. Вот прибудем в Вокулёр, там отец Томмазо его разговорит. А не сможет отец Томмазо, брат Стефан поможет, да и я помогу, если попросят.

Спустя полчаса мы уже ехали в сторону Макси-сюр-Мёз. Лошади у де Нуадана и шотландцев были сытые, сильные, нечета нашим с Чучельником. Особенно моя кляча. Она едва плелась, пару раз мне даже приходилось сходить с седла и вести её в поводу, поэтому добраться до Вокулёра за один переход нечего было и думать. Камердинера это раздражало. Он торопился, ему не терпелось скорее погрузиться в горячую лоханку, и хоть на какое-то время обрести счастье прежней комфортной жизни.

Но для начала ему пришлось провести ночь в хижине рыбака. Земляной пол, грязные дети, любопытные поросята — это привело его в шоковое состояние. Каждые полчаса он спрашивал, отдохнули ли лошади? Услышав в ответ «нет», он снова погружался в свою личную депрессию, а мы с шотландцами нехило навернули рыбной похлёбки и завалились спать.

Камердинер разбудил нас незадолго до рассвета и заявил, что лошади отдохнули достаточно, и что он больше ни минуты не намерен оставаться в этом преддверии ада. Почему именно в преддверии, а не в самом аду, я уточнять не стал, не хотелось вникать в его внутренний мир. Макфэйл дал команду, разбудили поросят, те детей, все вместе похлебали из котла и двинулись к выходу.

Рыбак потребовал за постой целый су. Хватило бы и вчерашних четырёх денье, потому что его похлёбка, а вкупе с ней лежанки и место у очага не стоили и одного, однако де Нуадан, поморщившись, велел Макфэйлу расплатиться. Таким образом все, кроме камердинера, остались ночлегом довольны.

Когда рассвело, мы уже подъезжали к Вокулёру. Через час без труда можно было рассмотреть замок и синие полотнище над донжоном. Увидев его, де Нуадан оживился. Он ткнул в него пальцем, заулыбался, словно только сейчас поверил в правдивость моего рассказа. Я шепнул Чучельнику, чтоб ехал вперёд и предупредил монсеньора о скором нашем прибытии.

Встречал нас один Щенок, хотя я предполагал, что для встречи посланника дофина выйдет как минимум капитан замка со свитою. Однако не срослось. Мальчишка тихим голосом пояснил, чтобы я вёл гостя в зал, а шотландцев разместят в нашей башне. Я едва не выругался. Мы и так там как пчёлы в улье, а туда ещё девять трутней засовывают. Когда ж, наконец, я стану графом и смогу претендовать на отдельные покои?

Подбежали слуги, приняли поводья. Я указал на донжон:

— Господин де Нуадан, монсеньор просит вас к себе.

Камердинер павлиньим шагом направился к лестнице, шотландцы всей толпой двинулись за ним.

— Увы, — покачал я головой, — приглашение адресуется одному лишь господину де Нуадану, остальных, — я кивнул на Щенка, — сей молодой паж проводит в другие комнаты. Обещаю, каждый из вас получит миску чечевицы и тюфяк для отдыха.

Шотландцы загалдели, не соглашаясь с моим предложением, но их мнение в этом вопросе никого не интересовало. Я повернулся к камердинеру, тот кивнул:

— Макфэйл, вы что, в таком растрёпанном виде намерены предстать перед великим инквизитором Франции? Нет-нет, это невозможно. Ступайте за пажом.

— Ваша безопасность я отвечать, — попытался оспорить его решение Макфэйл.

— О чём ты, мы среди друзей. Это французский замок, я здесь в полной безопасности. И не спорь со мной, ступай.

Шотландцы смирились, а я едва не под руку повёл камердинера к донжону.

Внутри нас уже ждали. Зал был уставлен свечами, в камине горел огонь, на столе вместо бумаг стояли кушанья. Да, именно кушанья: жареная дичь, свинина, пироги, соусы, блюда, которым я не знаю названия — и всё это густо сдобрено перцем, благо у нас его теперь завались. Детям четы Шир не досталось ничего, даже дом их разграбили, а самих выгнали на улицу. Боюсь подумать, что с ними теперь сталось. Но кто думает в средневековье о детях? А вот о хорошей еде думают. Камердинер, увидев стол, сглотнул, да так громко, что его услышали все в зале. Марго негромко хихикнула, де Бодрикур покачал головой.

Я вышел вперёд и торжественно произнёс:

— Сеньор де Нуадан, посланник дофина Карла!

Отец Томмазо скривил губы и проговорил:

— Рад приветствовать гостя. Кажется, мы уже были представлены друг другу?

Камердинер двинулся к нему, кланяясь на каждом шаге.

— Да, монсеньор, конечно. Мы дважды встречались ещё при дворе короля Карла шестого, да спасёт господь его бессмертную душу. А ещё мы встречались три года назад в Бурже. Вряд ли монсеньор меня помнит…

— Отчего же, помню. Вы уже тогда состояли при дофине камердинером. Достойная должность для достойного человека.

— Да, монсеньор, благодарю.

Де Нуадан наконец-то подобрался к отцу Томмазо достаточно близко, чтобы приложиться к его руке. Инквизитор не стал жадничать и позволил облобызать свои персты.

— Что ж, прошу к столу. Заранее был извещён о вашем прибытии, поэтому мой повар успел кое-что приготовить.

Я взглянул на это «кое-что» и облизнулся. Мне из этого ничего не обломится, так что пойду хлебать чечевицу из одной миски с шотландцами.

— Но прежде позвольте представить моих помощников. Марго, моя прелестная воспитанница.

— О, она более чем прелестна! — восхищённо заулыбался де Нуадан, и попытался дотянуться до руки девчонки. Та не разрешила облизывать себя какому-то камердинеру, пусть даже королевскому, и вместо дежурной улыбки выдавила неопределённое «хм».

— Это капитан Псов Господних сеньор Жан де Грамберж, — указал отец Томмазо на Клеща, и я посмотрел на него вслед за Нуаданом.

Не знал, что у Клеща есть не только имя, но и фамилия, да ещё дворянская. В принципе я предполагал, что Клещ не из подворотни родом, воспитание в нём присутствовало, но не был уверен в этом до конца. Если и дальше так пойдёт, то как бы он рыцарем не оказался. Подготовка отменная, удар жёсткий, ум острый, амбиции, со слов Николая Львовича, в полном порядке, и смотрит он на меня как на жертву.

— Рядом с ним капитан замка Вокулёр Робер де Бодрикур, — продолжил отец Томмазо. — В наши сложные времена он продолжает хранить верность французской короне, и, надеюсь, что дофин не оставит это без внимания.

— Разумеется. Я лично по возвращении доложу о нём дофину Карлу. Дофин должен знать о людях достойных доверия.

Слова камердинера произвели на Бодрикура омолаживающее действие. Лицо разгладилось, приняло выражение горделивости, ну прямо сейчас назначай его бальи Шинона или сенешалем Тулузы.

— Что ж, прошу к столу, сын мой, — отец Томмазо и потряс пальцем. — Забыл. Забыл представить лейтенанта Псов Вольгаста де Сенегена…

Я уже направлялся к выходу, но услышав вдруг своё имя подобрался. Неужели наступил тот момент, когда и мои заслуги наконец-то отметили? Лейтенант! Пока не капитан, но уже и не как Чучельник. Отрадно. Быстро я по службе двигаюсь, вот что значит иметь в покровителях любимого учителя. Может, меня теперь и к общему столу пригласят?

Пригласили, более того, посадили на одну сторону вместе с Марго. С другой стороны сели Клещ и Бодрикур. Робер был недоволен, увидев меня рядом с Марго, чувствовал во мне соперника, а я ещё локоточком до неё дотронулся, он вообще позеленел. Марго тоже особой радости не выказала, прикрыла носик, типа, от меня воняет. Разумеется воняет, я два дня в седле провёл, да к тому же дважды ночевал в хижине рыбака, тут хочешь не хочешь весь местный парфюм в себя впитаешь. А помыться времени не было. Нуадан тоже воняет, но ему она улыбается.

Отец Томмазо и Нуадан сели во главе стола друг против друга, Наина и брат Стефан прислуживали. Разлили вино по бокалам, отец Томмазо произнёс что-то вроде поздравительной речи с пожеланиями всего наилучшего дофину Карлу. За такое грех не выпить. Выпили. Брат келарь отрезал огромный кусок свинины, аккуратно положил на тарелку Нуадана, тот принялся есть, словно его три недели голодом морили. Я решил поухаживать за Марго. В принципе, это было частью средневекового этикета, так что Бодрикур зря пускал дым из ноздрей, поглядывая, как я подаю Марго тушёного перепела в остром соусе.

Минут десять мы ели, наслаждаюсь отменно приготовленными блюдами, потом отец Томмазо как бы невзначай спросил:

— Что привело вас в наши края, господин де Нуадан?

Тот проглотил очередной кусок и вздохнул:

— Что привело? Прихоть милостивого дофина. Англичане устроили сплошной разбой в Пуату и Ангулеме, не столько грабят, сколько уничтожают. Выжигают всё. Сил обуздать их не хватает. Наёмники требуют повышения платы, а в казне нет серебра, чтоб оплатить их услуги даже по старым расценкам. Крестьяне в армию идут неохотно, тоже требуют денег, рыцарская кавалерия, сами понимаете, не бесконечна и опять же требует денег. Денег хотят все! Но сборы упали, торговля хиреет, банкиры Ломбардии в долг давать отказываются.

Нуадан сунул в рот кусок мяса, прожевал.

— И тут милостивому дофину нашептали на ухо древнюю легенду о том, что какая-то крестьянка из Лотарингии якобы спасёт Францию. Представляете, монсеньор: крестьянка спасёт Францию. Чушь! Полная! Но дофин за неё ухватился и решил найти будущую, так сказать, победительницу. Но кому доверить подобную миссию? Конечно, самому достойному и решительному. А кто у нас самый достойный и решительный? — Нуадан радостно оскалился. — Ну, вы же понимаете, монсеньор, раз это дело доверили мне, то все прочие кандидатуры его милость дофин отклонил.

Я переглянулся с отцом Томмазо, и мы поняли друг друга без слов. Нуадан искал Жанну, но искал её не в конкретном месте, каковым является родной дом Девы в деревне Домреми, а по другую сторону Мёза в Лотарингии. Это говорило, что он не знал ни кто эта крестьянка, ни где она живёт, только нечто обобщённое — легенду. Но легенда появилась одновременно с Жанной, вернее, с её победами и гибелью. Сначала поползли слухи, потом их объединили в нечто литературное, а эпитет «Орлеанская Дева» вообще появился лишь в конце шестнадцатого века, то бишь, почти сто пятьдесят лет спустя. Но на сегодняшний день никакой легенды не существует, ибо Жанна никак себя не проявила, значит тот, кто нашептал о ней дофину, такой же попаданец, как и мы с Николаем Львовичем. Я так понял, что попаданцев в средневековье как грязи, но этот попаданец их тех, которые либо в школе плохо учились, либо в принципе историей не интересовались. Слышал эхо — Дева из Лотарингии, а ничего конкретного не знает. Да и об этом вспомнил, когда припекло.

Ну и кто он?

— Кто же рассказал дофину легенду о крестьянке? — мурлыкающим голосом спросил отец Томмазо.

Нуадан не стал скрывать и сообщил, прихлёбывая из кубка:

— Великий камергер его милости дофина и член королевского совета Жорж де Ла Тремуй.

[1] Кутилье, экюйе, оруженосец — дворяне, прошедшие обучение в пажах и ставшие полноправными воинами, но не получившие статус рыцаря. Звание давалось в зависимости от функций, например, ближайшими помощниками военачальника могли быть капитаны ордонансных рот и боевых отрядов в статусе экюйе, а кутилье — это боец в составе копья.