Псы Господни 2

Глава 4

В Верден мы прибыли на четвёртый день после полудня. Я серьёзно рассчитывал отдохнуть, пока отец Томмазо будет заниматься своими делами. Сходить в баньку, отстирать бельё, съесть ещё чего-то кроме чечевицы и лука. Увы, на следующее утро снова пришлось отправляться в путь. Брат Стефан, с которым я немного сдружился, разъяснил, что отец Томмазо хотел встретиться с кардиналом де Баром, епископом Шалона и Вердена, но тот отправился в Дижон ко двору герцога Филиппа Доброго. Видимо, и в Шалон мы заезжали, чтобы встретиться с кардиналом, но также не застали на месте. Теперь наш путь лежал на юг по левому берегу Мёза. Где-то в той стороне находился следующий пункт нашего путешествия — город Нанси.

Я не очень хорошо разбираюсь в картах, особенно средневековых, поэтому целиком полагался в этом вопросе на Клеща и монсеньора Томмазо. Им лучше знать, где находится Нанси. Брат Стефан обмолвился, что идти нам четыре дня, то есть целых четыре дня я снова буду утаптывать грязь на дороге, вытирать пот со лба и ощущать, как усталость каплей за каплей высасывает из тела последние силы.

Однако, через два дня пути я неожиданно для себя понял, что желание послать всех нахер и завалиться на обочину начало рассасываться. Я втянулся в общий ритм движения, исчезла тяжесть в ногах. Усталость чувствовалась по-прежнему, но она не казалась навязанной. Точно так бывало на многочасовых тренировках с Гуго, вроде бы сил не остаётся, а понимаешь, что тебя это не напрягает. На очередной ночёвке, которую устроили в деревушке Баннонкур на берегу Мёза, я уже не спешил быстрее запихнуть в себя ужин и завалиться спать, а взял меч и при мерцающем свете жирового фонаря устроил артистическое фехтование. За неимением противника, я ходил по двору, принимал стойки, отражал атаки, наносил удары. Щенок стоял поодаль и старался повторять мои движения, используя вместо оружия палку. Сначала меня это забавляло, а потом стало раздражать. Его неумелые и откровенно жалкие потуги вызывали отторжение. Невозможно на такое смотреть.

Я подозвал его и проговорил:

— Слушай сюда, пацан. Все эти твои ужимки…

В голову вдруг пришла мысль: а почему бы не показать ему пару приёмов? Он уже не ребёнок, на вид лет одиннадцать. В этом возрасте Гуго вовсю гонял меня по тренировочной площадке. Так может и мне взяться за обучение этого… как мама называла его? Венсан Ла Шьё?

Я взъерошил волосы на его голове.

— Ты хороший мальчишка, и если хочешь, я стану обучать тебя фехтованию.

— Значит… Значит отныне я ваш паж, господин? — задохнулся Щенок в предчувствии приближающегося счастья.

Я устал объяснять ему, что пажом может быть только молодой дворянин у настоящего рыцаря, но все подобные объяснения были для него лишь сотрясением воздуха, поэтому пришлось согласиться.

— Да, отныне ты мой паж. Старайся, учись, и через несколько лет станешь оруженосцем.

Щенок завибрировал радостью.

— Тогда клянусь, что не оставлю вас в беде никогда! Я бы и так не оставил, а теперь совсем-совсем не оставлю. Честно! Я буду слушать вас как отца и подчинятся во всём. Сделаю всё, что вы прикажете и не предам даже под пытками!

Хорошая клятва, чем-то напоминающая оммаж вассала своему господину.

— Принимаю твою клятву и клянусь в ответ, что тебе всегда найдётся место за моим столом и тёплый угол под крышей моего дома.

После этого я полчаса показывал ему, как правильно держать меч. Для первого урока этого будет достаточно. Мой первый учитель, Николай Львович, всегда повторял, что о бойце судят по тому, как он держит меч. Поставь рядом десять фехтовальщиков, попроси принять их одинаковую стойку и сразу станет видно кто из них кто. Про Кураева Николай Львович говорил, что в этой десятке он первый, про остальных не говорил ничего, и про меня в том числе. Было обидно. Не хотелось чувствовать себя не первым, и может быть именно эта обида заставляла меня тренироваться до изнеможения. Счёт личных побед между нами был в мою пользу, однако Николай Львович продолжал называть Игоря первым.

Ну и хрен с ним. Пусть он первый, зато я лучший, и я реально в Средневековье сражаюсь реальным оружием с реальными врагами, а он продолжает тусоваться в театрализованных постановках с затупленными мечами. Если выжил, конечно, после удара молнии.

Утром следующего дня мы продолжили топтать дорогу вдоль по берегу Мёза. Я шёл рядом с Чучельником, Щенок сосредоточенно пыхтел позади меня, сжимая в ладошках клевец. Сначала он требовал меч, потом шлем, ибо паж обязан носить что-то из вещей своего господина. Однако отдать ему меч я не мог, шлема не было, в итоге сошлись на клевце. Ладно, хочется ему, пусть таскает. Клещ пытался подшутить над нами, дескать, нашлись два рыцаря, один великовозрастный, другой сопливый, но малец так глянул на него, что у капитана каравана иссякли все шутки.

Большую часть дня мы шли молча, лишь чавканье грязи под копытами мулов да скрип колёс нарушали безмолвие. Я тихонечко напевал:… скрип колеса, лужи и грязь дорог… Иногда раздавался волчий вой. Брат Стефан сказал, что волков в этих местах как вшей на паломнике, и если присмотреться, можно разглядеть меж ветвей в лесу их огненно-жаркие глаза. Я присматривался, ибо такова была моя обязанность, но ничьих глаз не видел, хотя, признаюсь, когда доводилось отбегать в сторону по малой нужде, волчьи следы на мягком снегу попадались.

И всё же не волки были главной проблемой. После нападения на караван шайки крестьян, меня больше напрягали люди, и при каждом удобном случае, я старался обсудить наши действия, понять свои ошибки, ошибки нападавших, короче, интересовался тактикой. Клещ, всегда относившийся ко мне как к недоразумению, в этом вопросе проявил благосклонность. Подъезжая в голову каравана в очередной раз, он вдруг спросил:

— Сенеген, знаешь, чем отличается хороший арбалетчик от настоящего арбалетчика?

— Не знаю. Чем? — чувствуя подвох, хмыкнул я.

Клещ поднял палец:

— Хороший арбалетчик забивает болт в щель забрала с шестидесяти шагов. А настоящий арбалетчик всегда выбирает правильную цель. Как по-твоему: что есть правильная цель?

Я пожал плечами.

— Ну, наверное, та, которая ближе? Или в которую легче попасть?

— Увы, юноша, правильная та, которая представляет наибольшую опасность.

— Для кого?

— Для всех. Обрати внимание: не для самого арбалетчика, а именно для всех. Любая армия, даже если она состоит из десяти человек, в первую очередь должна решать общую задачу, и лишь потом личную.

— Допустим, — согласился я. — Арбалетчик, возьмём за основу нашего Чучельника, выстрелил в какого-нибудь крайнего левого нападающего, но пока перезаряжался, правый нападающий разрубил ему черепушку. В итоге наш Чучельник успел сделать только один выстрел. А если бы он сразу завалил правого, то потом бы успел завалить и левого. И в чём тут общая задача?

— В том, юноша, что если бы Чучельник не завалил левого, тогда правый завалил бы и тебя, и меня, а потом и самого Чучельника. Понятно?

— Не совсем. При моём раскладе умерли все, а при твоём путём пожертвования Чучельником, причём самим же Чучельником, все, кроме него, выживают. И тут возникает вопрос: а готов ли Чучельник пожертвовать собой ради нас?

Клещ рассмеялся:

— А вот в этом и заключается талант капитана: настроить своих людей так, чтобы они были готовы выполнить свою задачу, даже если им самим грозит гибель. Круговая порука, слышал такую максиму?

— Слышал, но для поддержки круговой поруки требуется крепкий кнут, скажем, что-то вроде децимации, но опять же не для всех, а исключительно для арбалетчика, отказавшегося жертвовать собой.

Клещ снова рассмеялся, а Чучельник, всё это время спокойно слушавший, как мы распоряжаемся его жизнью, непонимающе поднял бровь. Я объяснил:

— Это, мой молчаливый друг, если ты не захочешь пожертвовать собой ради нас, то после боя тебя казнят. В общем, ты умрёшь в любом случае. Но если ты умудришься пожертвовать собой, то умрёшь героем, а не трусом.

— Кто? — нахмурился Чучельник, и это было первое слово, слетевшее с его губ за всё время нашего знакомства.

— Ты имеешь ввиду, кто тебя казнит? Тот, кто останется жив.

— Кто? — второе слово прозвучало как угроза.

— Кто останется? Ну, на это сложно ответить однозначно. Всё будет зависеть от того, насколько удачно будет действовать крайний левый нападающий…

Заканчивал я уже под общий смех. Даже отец Томмазо, кривил тонкие губы в улыбке.

К вечеру показались крыши очередного городка. Брат Стефан произнёс название: Вокулёр. Что-то знакомое, но в связи с чем и когда я его слышал, не помню. Городок был небольшой и со всеми присущими средневековью атрибутами: кривые улочки, холодные дома, стога сена на задворках, распаханные под пар поля. И, конечно, замок на холме, куда ж без оного.

Я начал оглядываться в поисках постоялого двора. За последнюю неделю я научился определять их по внешнему виду и дворовым пристройкам. Собственно, тут не было ничего сложного: конюшня, загон, амбар и по центру само заведение — всё как под копирку. По двору гуляли куры, свиньи, собаки, в хлеву мычали коровы, блеяли овцы. Если заведение респектабельное, то обязательно наличествовал верхний пристрой в виде мансарды. Но такое мне встречалось лишь однажды, в Вердене.

Постоялый двор Вокулёра до верденского не дотягивал. Я только глянул, и сразу понял — ну его нах. Если за основу измерения комфорта брать общепринятые звёзды, то здесь где-то полторы звезды минус. Однако, иных вариантов не было, поэтому я очень удивился, когда караван не стал останавливаться, а двинулся дальше. Вперёд выехал Клещ и, понукая коня, направился к замку, мы, соответственно, за ним.

Замок на первый взгляд казался так себе, я видел и лучше. Стены пусть и каменные, но невысокие, по углам четыре недобашенки, над боевых ходом едва возвышалась плоская крыша донжона. Зато ров широкий, заполнен водой, с одного маха такой не перешагнёшь. Со стороны города к замку был протянут деревянный настил, обрывающийся перед неким подобием барбакана[1].

Мост был поднят, однако Клеща это не смутило. Он выехал к настилу и громко свистнул.

Меж зубцов парапета показалось лицо. Уверен, что за нами следили с самого начала, однако выглянули только сейчас:

— Чё рассвистелся, свистун? Доложись как положено: кто такой, чего надо.

— Говоришь много, — скривился Клещ, и добавил, как при встрече с помощником прево Шалона. — Сообщи капитану, что прибыл караван главного инквизитора Франции, Наварры, Бургундии и приграничных территорий Священной Римской империи монсеньора Томмазо.

Над барбаканом колыхалось знамя, богато украшенное золотистыми лилиями. Интересно, кто осмелился на территории контролируемой бургундцами, вывесить королевский флаг? За такое по голове сейчас вряд ли погладят, скорее уж леща дадут. Силён командир гарнизона, раз осмелился на подобное. И не очень-то он торопливый. Мы прождали минут двадцать, прежде чем скрипнул подъёмный механизм и зазвенели цепи. Мост медленно опустился, в проёме ворот показался мужчина. Не старше тридцати, слегка полноват, одного со мной роста. Поверх шерстяной котты белое сюрко с тремя лилиями, на голове синий подшлемник с прикрывающей плечи пелериной. Синий — чтобы ещё раз продемонстрировать свою лояльность дофину Карлу. Этот капитан не просто сильный и смелый, он ещё и бессмертный. Дошёл до середины моста, остановился.

— Кто из вас называет себя инквизитором Франции?

Клещ дёрнул поводья и обернулся к фургону:

— Что за люди пошли, монсеньор? Сплошь наглецы и хамы. Преподать ему урок?

Капитан скрестил руки на груди, меж крепостных зубьев замаячили арбалетчики.

— Не стоит, Жан. Молодой человек мнит себя сторонником древних традиций салических франков, где все — хоть король, хоть простолюдин — равны. Это не грех. Покажи ему бумаги.

Клещ вынул из поясной сумки пенал со свитком и протянул капитану.

— Обрати внимание на печать, наглец.

Капитан всё так же неспешно открыл пенал, развернул свиток, пробежался глазами по строкам, коснулся печати. Покачал головой:

— Всадник на коне — печать герцога Бургундии. И что с того? Это не повод пускать вас в замок.

— Ты совсем обезумел, капитан? — заскрипел зубами Клещ. — Замок — собственность Бургундии, Филипп III Добрый его владелец и твой господин. Ты решил выступить против своего господина?

Капитан не испугался. Я бы тоже не испугался, если б за моей спиной стоял десяток арбалетчиков.

— Слишком много у нас добрых господ развелось. Филипп, Рене. А замок этот является собственностью короля Карла, — он указал на знамя. — И вот тому свидетельство!

Знамя не висело понурой тряпочкой, а вилось под напором ветра, указывая направление на Шинон, так что в чём-то этот упёртый капитан был прав. Многие люди в Шампани по-прежнему считали себя подданными французской короны, и на бургундцев, а тем паче на англичан посматривали исподлобья.

Чучельник водил взглядом по стенам, где между зубьями не скрываясь стояли солдаты гарнизона. Арбалеты у многих были натянуты, и он сам как бы невзначай опустил арбалет, наступил на стремя, натянул тетиву. Расстояние было в пределах полусотни шагов, для Чучельника это не проблема, вгонит болт в глаз любому. Но, господи, что может решить один выстрел, когда в твою сторону готов обрушиться целый десяток⁈

Я нервно заёрзал глазами, решая, куда отпрыгнуть в случае необходимости. Место, увы, открытое, единственное укрытие могли предоставить только повозки. На первое время этого хватит, потом придётся ждать темноты. Какого хера Клещ вообще затеял территориальный спор с этим отмороженным капитаном? Остановились бы на постоялом дворе как обычно, нет, понадобился им замок.

Я жестом показал Щенку, чтоб прятался за фургон, а сам шагнул к мосту. Есть ещё одно укрытие — это сам капитан. Чем ближе я буду к нему, тем выше шанс, что стрелки на стенах не осмелятся стрелять в меня.

— Вольгаст, сын мой, помоги спуститься, — раздался голос из глубины фургона.

Я подошёл, снял приставную лесенку и приладил к борту. Подал руку отцу Томмазо. Инквизитор изображал из себя усталого старика, хотя я точно знаю, что силы в нём на троих как я. Но видимо так надо для дела. Он взял меня под руку и медленно перебирая ногами направился к капитану. Тот смотрел на человека в простенькой монашеской сутане нахмурившись. Бог национальности не имеет, он для всех один, и служители божьи несут слово его всем одинаково, независимо от того, француз ты, бургундец, англосакс. Так что сторониться монаха да к тому же инквизитора, это всё равно что сторониться самой Церкви. Капитан нехотя склонил голову. Отец Томмазо перекрестил его, но протягивать руку для поцелуя не стал. Возможно опасался, что капитан отстранится, возможно, не хотел дарить ему благословение именем Господа.

— Что ж ты, сын мой, не пускаешь нас в замок? Штурмом что ли нам его брать?

Говорил он вроде бы с теплотой и улыбкой, только от слов этих по телу бежали мурашки. Если уж я моментально почувствовал себя виноватым, то что испытывал капитан?

— Монсеньор, прошу простить мою дерзость… Я служу королю Франции, но никак не герцогу Бургундии.

— Похвально… Как имя твоё?

— Робер де Бодрикур, капитан замка Вокулёр.

— Вот как? Не родственник ли ты камергера герцога Бара Эдуарда некоего де Бодрикура? Я лично знаком с ним не был, но слышал от Его Преосвященства епископа Вердена и Шалона, нынешнего герцога Бара, что тот геройски сражался при Азенкуре и погиб, уложив не менее десятка англичан.

Де Бодрикур приосанился.

— Это мой отец.

— Славный был рыцарь, велика честь называться его сыном. Хвала Господу нашему Иисусу Христу, сын тоже стал рыцарем и капитаном замка на службе… — отец Томмазо обернулся ко мне. — Вольгаст, будь добр, принеси из моего фургона красную лакированную шкатулку.

Просьбы отца Томмазо соответствовали приказам, и выполнять их следовало незамедлительно. Я быстрым шагом направился к фургону. Шкатулка стояла под креслом и на вид казалась тяжёлой, но в действительности не весила и пары фунтов. Я схватил её и так же быстро вернулся. Отец Томмазо заканчивал фразу:

— … несмотря на то, что он не пошёл по стопам своего дяди… Ага, вот и шкатулка.

Инквизитор открыл крышку и вынул свиток. На серой ленте висела зелёная восковая печать с тремя выпуклыми лилиями. Увидев её, де Бодрикур опустился на колено и приложил руку к груди.

— Этот свиток, — отец Томмазо принял торжественный вид, — полученный мною из рук дофина Карла, несёт в себе слова, дозволяющие использовать в моём разумении все земли и замки французского королевства. А все подданные должны оказывать мне почёт и уважение. Окажешь ли ты, капитан де Бодрикур, мне почёт и уважение?

— Вы можете полностью располагать этим замком, монсеньор, а также мной и моими людьми.

Отец Томмазо кивнул.

— Благодарю тебя сын мой, но всё же… — он похлопал де Бодрикура по плечу. — Не стоит так явно проявлять свою преданность французской короне, когда все окрестные земли находятся под контролем бургиньонов.

[1] Предмостные укрепления.