Псы Господни 2

Глава 14

К полудню мы добрались до постоялого двора. Дом действительно оказался большой. Первый этаж сложен из камня, второй бревенчатый. Крыша высокая коническая крытая чёрной от дождей и ветра дранкой. Слева находился загон метров двадцати в длину; огораживающие столбы покосились, жерди осыпались, но поправить при необходимости не долго. Справа под углом к дому стояла конюшня, судя по размерам, полтора десятка лошадей в ней поместятся, а может и больше. Рядом амбар, у распахнутых ворот две разбитых телеги. Вокруг запустение, мусор. Ставни выломаны, и холодный ветер вместе со снегом свободно залетал внутрь.

Ладно, это тоже поправимо, главное, стены и крыша в хорошем состоянии.

Прежде чем заносить мешки в дом, мы с Чучельником обошли все помещения вплоть до чердака, проверили на наличие нежелательных поселенцев. Пусто, лишь обнаглевшие мыши шныряли под ногами. На втором этаже насчитали восемь комнат, во всех холод, темнота и застоявшийся запах пыли. Окно было только в дальней угловой комнате и выходило оно на лес позади дома. Обычное волоковое; просто выпилили часть бревна сантиметров сорок в длину и укрепили волок — дощатую задвижку. Как ни странно, задвижка до сих пор была на месте. Я подошёл к окну, выглянул. Обзор был ограничен, это тебе не большое окно, через которое открывается целая панорама, здесь пришлось покрутить головой, поприседать, чтоб что-то разглядеть. Впрочем, разглядывать было нечего. На расстоянии тридцати метров от дома начинался лес — бук и лещина — который поднимался вверх по холму. Похоже, прав я оказался, бо́льшая часть земли приходилась именно на холм, иначе бы муж тётки Джаккет никогда не смог выкупить землю у сеньоров Жуанвиль.

Осмотрев всё досконально, я велел заносить вещи в дом. Отныне это не постоялый двор, а моя резиденция. Над дверью висела вывеска с изображением кошки или рыси. Я подсунул снизу острый край клевца и надавил на рукоять как на рычаг. Вывеска с неохотой, но поддалась. Хрустнули деревянные гвозди, на пол посыпались щепки. Отныне кошкам здесь не место.

Первым делом начали наводить порядок. Хруста я отправил в лес, чтоб нарезал веток и сделал метлу, брат Стефан занялся камином, Сельма принялась сгребать мусор. Мы с Чучельником отправились в конюшню. Застелили два стойла соломой, навалили в ясли сена, завели коней. Чучельник развёл во дворе костёр, сходил к ручью за водой и повесил котёл над огнём, чтоб согреть немного и напоить лошадей. Я заглянул в амбар. Ничего полезного найти не надеялся, разве что несколько досок, чтобы навесить в доме новые ставни. Увы, с досками были проблемы, всё, что можно было, ушлые крестьяне давно растащили, странно, что остались лари и те две телеги, правда без колёс и оглоблей. Зато я обнаружил несколько столбов, вполне пригодных для обустройства тренировочной площадки. Они были присыпаны соломой и может по этой причине их не украли.

Из каминной трубы пополз дым, я воспринял его как прелюдию к теплому будущему. Оставалось заколотить окна, и тогда тепло точно останется в этих стенах, ну а пока снег продолжал сыпать на пол. Вернувшийся из леса Хруст предложил разломать ворота амбара. Доски в них были крепкие, выкрашенные в тёмно-серый цвет, и на фоне каменных стен смотрелись бы вполне органично, создавая однообразие монолита. Я кивнул, соглашаясь. Окон было три, все со стороны зала, ворот как раз хватило на шесть ставень. Закрепить их было нечем, поэтому мы придавили их снаружи теми столбами, которые я присмотрел для тренировочной площадки.

К вечеру привели первый этаж в более-менее божеский вид, натаскали дров, поставили на кухонную печь сковороду. В загашнике у брата Стефана отыскался кусок мороженной говядины, сильно помятый, словно келарь грыз его ночами под одеялом, и немного овощей. Сельма занялась готовкой, а мы расселись на полу. Ни столов, ни лавок не было, но это дело наживное. От камина и кухонной печи помещение начало наполняться туманом, промёрзшие за зиму стены и потолок парили влагой. Сегодня ещё помёрзнем малость, но завтра уже сможем ходить без верхней одежды.

Из первого этажа я намеревался сделать казарму: установить вдоль стен нары, по центру стойки для оружия. Для шести десятков человек тесновато будет, зато не замёрзнут, а если нары двухярусные сделать, то и сотня поместится. На втором этаже будут склады, канцелярия и личные комнаты начальствующего состава. Амбар пойдёт под фураж, загон под тренировочную площадку. Я пока ещё не задумывался, однако время уже походило решать, по какому принципу строить тактику моего отряда. На что это может быть похоже: испанскую терцию, швейцарскую баталию или немецкую компанию ландскнехтов?

Систему будущих ордонансных рот я отверг сразу. Мне не нужна тяжёлая кавалерия, пусть мобильная и при необходимости способная спешиться и устроить шухер перед стенами любого замка, не говоря уже о городе. Однако на содержание одной такой роты денег потребуется больше, чем на содержание дивизии наёмников, а дивизия, между прочим, наворотит дел куда больше роты. Так что я решил опереться на пехоту, ибо, как показала история, будущее за ней. Без кавалерии, конечно, не обойтись, но её я видел лишь в качестве вспомогательного средства, а не основного, поэтому в данный момент рассматривать этот вариант не стал.

Понятно, что шестьдесят человек — это не рота, не компания и не терция. Это небольшой отряд, который по моей задумке должен послужить костяком для последующих свершений. Надеюсь, отец Томмазо не захочет останавливаться на достигнутом и когда-нибудь мы дойдём до более масштабных размеров. Я видел в лице монсеньора смятение, когда он называл численность будущего отряда. Ему хотелось больше, но финансы пока не позволяли. Если платить по четыре денье в день на человека плюс четыре на прокорм и мелкие расходы, получится один ливр в месяц. За шестьдесят человек — шестьдесят ливров. И это лишь первоначальные расходы, дальше, с ростом опыта личного состава, цены начнут повышаться и придётся платить десять-двенадцать, а то и шестнадцать денье в сутки, иначе народ убежит к более щедрым нанимателям. Чтоб этого не произошло нужно держать бойцов в ежовых рукавицах и поддерживать дисциплину не только деньгами. Лучший способ удержать людей в повиновении — страх. Придётся разработать что-то вроде устава, и каждого, кто его нарушит, карать беспощадно…

В дверь постучали. Мы дружно повернули головы на стук. Я знаком показал Рене, чтоб открыл. Скорее всего, это был Щенок. На улице стемнело, он обещал вернуться к этому времени, но Чучельнику на всякий случай кивнул на арбалет, чтоб зарядил. Тот, не вставая, сунул ногу в стремя и руками натянул тетиву. Немного поднапрягся, жилы на лбу вздулись. Ох и силищи в нём! Наложил болт и поднял арбалет на уровень плеча.

Рене сдвинул задвижку. В зал вместе с ветром влетел мальчишка и защебетал с порога:

— Господин, это я. Разузнал обо всём, как вы просили.

Он рванул к камину, сунул руки к огню и затараторил:

— У вас прям нюх на жуликов, господин. Тот оборванец — топтун воровского мастера Вокулёра. Он следил за вами до того дома, в который вы заходили, потом до этого места, а потом вернулся на площадь. Там трактир есть вроде «Раздорки», только называется «Гнилое яблоко», в нём всё отребье собирается…

— Ага, есть такое, — подтвердил слова Щенка Хруст. — За денье можно и пожрать, и выпить, — он нахмурился. — Там меня и обнесли, как последнего дурачка.

— Это любимое место наёмников и воров, — кивнул мальчишка. — Если нужны люди, то идите в «Гнилое яблоко», господин. Но будьте осторожны, топтун и воровской мастер долго меж собой шептались. Я смог подобраться ближе, услышал ваше имя. Что-то они замышляют, — Щенок бросил короткий взгляд на мешки. — Сдаётся мне, господин, неспроста топтун следы мерил, проверял, чем лошади нагружены.

Вот и первые проблемы. Я-то, наивный, полагал, что они от Робера де Бодрикура исходить будут, уж слишком цепко он поглядывал на серебро. Но, видимо, воровская община Вокулёра тоже не лаптем щи хлебает, просочились и к ней известия о внезапно разбогатевших Псах. Инквизицией их не напугать, они и без того каждый день верёвку к шее примеряют, поэтому надо готовиться к встрече. Когда это случится точно сказать нельзя, но случится обязательно.

А бойцов всего трое: я, Чучельник и Хруст. Если местные накинутся, отбиться будет тяжело.

Сельма вынесла из кухни сковороду с мясом и овощами, поставила на пол. Мы сели вокруг неё, достали ножи. Обзавестись нормальными столовыми приборами возможности пока не было. Завтра брат Стефан поедет подписывать купчую, дам ему денег, чтоб закупил необходимые вещи и продуктов на несколько дней. И бочонок вина, а то от местной воды у меня изжога.

Я нанизал на нож кусок мяса, отправил в рот. На вкус так себе, по составу — хорошего качества резина, хотя Сельма тушила его долго. Но кроме меня никто на это внимания не обратил. Чучельник ел заглатывая, по принципу, набить живот. Щенок жевал как жвачку. Рене работал челюстями словно мельничными жерновами. Пожалуй, только Сельма и брат келарь относились к ужину как к приёму пищи, и ели неторопливо, тщательно пережёвывая каждый кусочек. Проблема лишь в том, что мясо убывало быстрее, чем они жевали, ибо сковорода была общая, а семья большая.

И проблемы у нас теперь тоже общие.

— Брат Стефан, — повернулся я к келарю, — так как жить отныне мы будем здесь, то вверяю в твои руки всё хозяйство. Тебе это дело знакомо, ты и при монастыре занимался тем же. И казна тоже на тебе. На ворота я тебе уже показывал, так что если проворуешься, сам знаешь, что будет.

Брат Стефан молча кивнул.

— Вот и славно. Завтра утром берёшь деньги и отправляешься к той старухе. Смотри, чтоб она тебя не переиграла, а то явитесь к бальи купчую подписывать, а она ценник поднимет…

— Не переиграет, — проглотив кусок, буркнул келарь.

— В помощь тебе даю Чучельника, он прикроет в случае чего. После бальи отправляйтесь на рынок. Нужна посуда, тюфяки, продукты. Присмотрись по ценам к мулам, возьми пару, ну и по мелочи, что посчитаешь необходимым. Дальше… — я помолчал, обдумывая про себя, как точнее донести следующую мысль. — Нас шестеро, и только трое владеют оружием. А врагов у нас, похоже, прибавилось. Слишком многие в Вокулёре знают, что у нас в мешках полторы тысячи ливров… — Хруст сглотнул и почесал маковку, до этого момента он понятия не имел о таком богатстве. — Поэтому ждём гостей. Рано или поздно они обязательно явятся. Один человек всё время должен находится на посту. Службу будем нести по очереди, Сельма и Щенок днём, остальные ночью.

— А как ночь делить будем? — спросил Хруст. — Когда я служил под знамёнами Рене Доброго, у нас при каждом отряде был сержант из ветеранов. Он ставил длинную свечу и делал на ней чёрточки. Как догорит до чёрточки, старший караульный будил следующего.

— У нас свечей нет, — сказал я.

— Можно молитвенник читать, — предложил брат Стефан, и вынул из-под отворота рясы книгу. — За два часа в самый аккурат одолеть можно.

— Я читать не умею, — сразу отказался Хруст.

Чучельник тоже не умел. Он и слова-то не каждую неделю произносил, а уж чтение и вовсе мимо него прошло.

— Лучину ставьте, — подсказала Сельма. — Я наколола немного, на ночь хватит. Завтра ещё наколю.

Да, на сегодня это лучшая идея. Потом обязательно купим свечи и сделаем, как говорил Хруст, а пока обойдёмся подручным материалом. На ночь пост будем выставлять внутри, одной лучины хватит на полчаса, если погаснет, значит, часовой уснул.

— Четыре лучины для каждого, — определил я количество. — Я дежурю первый, за мной брат келарь, потом Хруст и Чучельник. Щенок, с рассветом твоя очередь, Сельма будет менять тебя на обед и погреться.

Мальчишка послушно кивнул:

— Не беспокойтесь, господин, я всё сделаю правильно, я и обедать могу на улице.

На том и порешили. Сельма установила возле двери светец, воткнула лучину, подожгла. Я принёс ведро, перевернул и сел. После первой лучины подвинул ведро к стене и прижался спиной к камням. Прохладно, но так меньше сон донимает. Брат Стефан и Чучельник начали похрапывать, сначала негромко, но к концу второй лучины разошлись раздражающей трелью. Они и в башне позволяли себе подобное и приходилось постоянно толкать их. Когда сменюсь, спать пойду на кухню к Сельме.

За дверью скрипнул снег. От неожиданности я едва не свалился с ведра. Кто-то подошёл, потоптался возле крыльца, двинулся к торцовой стене, вернулся.

В конюшне захрипела лошадь. Твою мать, о лошадях мы как раз и не подумали! Их легко могут свести. Подопрут дверь бревном, и попробуй помешай.

Я прокрался к окну, попытался отыскать щель между ставнями, не нашёл, слишком хорошо подогнали, да ещё холстом завесили. Сдирать холст сейчас — наделать шуму, хотя может и надо шумнуть. Дам знать ночным гостям, что не спим. Но сколько их там? Мне показалось один, однако он мог быть у двери, остальные прячутся возле амбара или у дороги.

За спиной задышали. Обернулся. Чучельник. Только что храпел, и вот стоит уже с арбалетом, зарядить только осталось. Я показал палец и кивнул на дверь. Он натянул тетиву, наложил болт и встал напротив выхода в четырёх шагах. Поднял арбалет, я медленно сдвинул запор и резко открыл дверь. Дунул ветер, потушил лучину. Щёки и шею обдало холодом.

Тишина.

Я присел на корточки и выглянул наружу. Снег отсвечивал; я видел дорогу, чёрную полосу леса за ней, холмы. Затянутое тучами небо выглядело как сплошная клякса. К дому вела цепочка следов. Кто-то потоптался возле крыльца, но обратно не ушёл, значит гость по-прежнему рядом. Я отстегнул клевец и спустился. Следы уводили к конюшне, ворота приоткрыты, внутри блеснул огонёк. Хотят поджечь? Но дымом не пахло, да и лошади один раз всхрапнув больше не проявляли волнения.

Я прокрался к воротам, наступая на снег медленно и всей стопой. Постоял, успокаивая дыхание и прислушиваясь. Ничего подозрительного; лошади переминались в стойлах, хрустели сеном. Огонь погас, и это заставило напрячься. Похоже, как ни осторожен я был, гость меня почувствовал. Что ж, прятаться больше нет смысла.

— Эй, выходи… Мы оба знаем, что ты…

Я думал, гость заговорит в ответ, начнёт угрожать или оправдываться, а он молча выскочил из ворот, ударил меня в грудь. Перед глазами мелькала тень. Я размахнулся и клювом саданул в область живота. Попал. Гость всхлипнул, сделал несколько шагов и упал на колени.

Теперь я видел его отчётливо: невысокий мужчина в коротком плаще и войлочной шапочке. Он наклонился, опираясь руками о землю, попытался встать, не смог и повалился на бок. Я подошёл ближе. Возле головы лежал стилет. Похоже именно им меня ткнули в грудь, к счастью, бригантину я не снял, и острие лишь прорвало дыру в сюрко. А вот мой удар стал для гостя фатальным. На нём был гамбезон, но слишком короткий. Клюв угодил в пах, и мужчина корчился от боли.

Я ногой отбросил стилет и сказал:

— Оно того стоило?

Он, разумеется, не ответил, и тогда я крикнул, поворачиваясь к крыльцу:

— Несите свет!

Весь наш отряд проснулся. Щенок принёс лучину, прикрывая ладонью огонёк от ветра. Выскочила Сельма. Чучельник и Хруст пошли по следам к дороге.

— Я знаю его, господин, — поднося лучину к лицу раненного, сказал Щенок. — Это тот самый топтун.

Да, теперь я тоже его узнал. Тот самый, с рыночной площади. Сейчас он притопал посмотреть, как мы устроились, соблазнился, что конюшня не охраняется и решил свести лошадей. Это было бы серьёзным ударом по нам. Но не вышло. Теперь он держался за пах, елозил по земле ногами и скрипел как проржавевшая петля.

Я посмотрел на Сельму:

— Жить будет?

Знахарка нагнулась над гостем, попробовала отвести руки, но он прижимал их так сильно, что у неё ничего не получилось.

— Господин лейтенант, его надо в тепло.

— Нехер пол кровью пачкать, — грубо ответил я. — Его сюда не звали, сам нарвался, осматривай здесь.

— Тогда переверните на спину и уберите руки от раны.

Мы перевернули. Щенок сел ему на ноги, чтоб сучил поменьше, я развёл руки. Просто взял за запястья и поднял. Гость заорал, одновременно призывая на помощь святых Косьму и Дамиана, а всех нас посылая в ад. Сельма расстегнул гамбезон, взрезала ножом шоссы и осмотрела рану. Удар пришёлся немного левее, клюв проник глубоко, на всю длину, да ещё когда я вырывал его, острие разорвало мышцы вокруг. Кровь била короткими толчками. Сельма даже не стала пытаться остановить её, просто посмотрела на меня и покачала головой.

— Ну и к лучшему, — сделал я вывод. — Пускай подыхает. Идёмте в дом.

— А его как же? — вздохнула Сельма.

— Да пусть лежит, куда он денется? Разве что волки погрызут, они любят грызть всякую падаль.

— Не по-человечески так, — в глазах Сельмы блеснули слёзы.

Я нахмурился.

— Жалко его стало? А вышла бы ты по нужде на двор, а тебе стилет в шею. Хочешь так, да? Пойми, мы на войне, и путь к победе обязательно будет выслан чьими-то телами. Сегодня мы никого не потеряли лишь благодаря его нерасторопности и нашей чуткости…

— И воле господа, — вставил реплику брат Стефан.

— Вот именно. Любой из нас мог лежать на этом месте и выть от боли. Но лежит он. Так что не тебе, Сельма, решать, что по-человечески, а что нет.

Раненый прислушивался к нашему разговору. На что-то он ещё надеялся. Но когда мы направились к дому, оставив его на снегу, он прошептал невнятно: ради всего святого, помоги… Но помочь ему уже всё равно никто не мог. Обернувшуюся на шёпот Сельму я толкнул в спину, а потом и вовсе взял под локоть и повёл к крыльцу.