Псы Господни 2

Глава 7

Кровь брызнула в лицо. Тёплая, сладковато-тягучая. За спиной закричали. Я развернулся на пятках, и вовремя, потому что от дверей набегал наёмник из свиты торговца. Я перехватил клевец за головку и рукоять и подставил древко под опускающийся меч. Тут же коротким шагом ушёл влево, развернул клевец горизонтально, меч соскользнул и вонзился остриём в пол. Получилось нечто похожее на приём простака, каковым я достал Шлюмберже-младшего. Наёмник провалился, а я продолжил движение и ударил его молотком под основание черепа.

После таких ударов не встают, да он и не пытался, так что два ноль в мою пользу. Но оставалось ещё пятеро. Они один за другим входили в зал. Первый арбалетчик встал позади остальных и неспешно и даже лениво натягивал воротом тетиву. Добраться до него я не смогу, ибо не позволят и, может быть, поэтому второй арбалетчик обнимал свой арбалет словно ребёнка, вовсе не собираясь его использовать.

Я оглянулся, выискивая более удобную позицию. Можно спрятаться за Теофиля. Юнец от страха застыл на месте, но это так себе укрытие. Первый болт ему, второй мне, никто не помешает арбалетчику перезарядиться. Или попробовать юркнуть на кухню. До неё восемь-девять шагов… Не успею. Болт уже лежал на ложе.

Попробовать сбить их с толку, зайти с козырей.

— Вы на кого руку подняли, черти⁈ — зарычал я. — Именем святой инквизиции…

В ответ наёмники грохнули смехом. Смерть торговца и одного товарища никого не расстроила. Даже не разозлила. Цена жизни наёмника — десять-двенадцать денье в сутки, этим, скорее всего, платили ещё меньше, не на войне же, всего лишь торговый караван сопровождают. И не важно, что сам торговец отдал богу душу, деньги получены, работу нужно сделать, тем более что особого труда не возникнет — пятеро на одного. Трое вынули мечи и разошлись. Стрелок поднял арбалет на уровень груди, хмыкнул…

Тренькнула тетива, болт вошёл ему в нос. Арбалетчик рухнул на спину, а я облизнул пересохшие губы и обернулся к подсобке.

— Чучельник, мать твою, где тебя носит⁈

Тот зарычал в ответ. Выглядел он не самым лучшим образом: штаны спущены, из оружия только разряженный арбалет и болт в зубах, за спиной всхлипывала испуганная служанка. Наёмники разом озадачились. Вместо лёгкой добычи в виде молокососа с клевцом, появился стрелок, явно понимающий толк в свалках. К тому же очень быстрый. Пока они глазели на болтающееся меж ног хозяйство Чучельника и думали, как на этот видосик реагировать, арбалетчик натянул тетиву и уже укладывал новый болт. Собственная обнажёнка его не смущала, он действовал по правилу Клеща: выбирал правильную цель. Ею сейчас был второй арбалетчик. Тот не обладал сноровкой и хладнокровием Чучельника. Заряжая свой арбалет, он трясся, болт вывалился из руки, он потянулся за другим — и в это время Чучельник надавил спусковую скобу. Болт угодил в бедро чуть выше колена. Арбалетчик заорал и это послужило сигналом остальным наёмникам. Толкая друг друга, они ринулись к выходу. Застряли в дверях, кое-как протиснулись, выпали на крыльцо. Порывом ветра дверь захлопнулась и отследить их дальнейшее движение стало невозможно.

На крики из кухни выбежал хозяин трактира и несколько служанок, на лестницу вышел кто-то из гостей. Всем хотелось узнать, что случилось. Я пока не был готов отвечать на их расспросы, поэтому поспешил на улицу, всё-таки надо провести малый ликбез с купеческой охраной и проводить в путь-дорогу, а то ещё вернуться со злым умыслом да с товарищами или устроят засаду где-нибудь за углом. Мне оно надо?

Все трое сгрудились возле рекламного столба и водили головами по кругу, не понимая, что делать и куда бежать. Увидев меня, спускающегося по ступеням крыльца, разошлись, перекинули щиты из-за спин и скрючили такие рожи, что я едва не рассмеялся. Демонстративно пристегнул клевец к поясу и развёл руки.

— Спокойно, бойцы, никто вас убивать не собирается.

Они то ли не поверили, то ли не способны были воспринимать реальность должным образом. Даже втроём, даже с оружием против безоружного они боялись меня, и от страха были готовы ринуться в бой. Это всё равно что зажать волка в угол — он обязательно кинется. Но я никого зажимать не собирался, наоборот, искал примирения.

Я остановился в десяти шагах от них. Десять шагов — это то расстояние, которое даст возможность среагировать, если наёмники вдруг решать кинуться на меня. Выходя один против троих, я понимал, что рискую. По логике следовала дождаться, когда Чучельник приведёт себя в должный вид, и уже под прикрытием его арбалета начинать разговор. Но время торопило. Сейчас они напуганы и готовы внимать голосу разума. Через полчаса страх уйдёт и возникнут мысли отомстить обидчикам, тем более что их всего-то двое.

— Спокойно, спокойно. Чё рычим, чё скалимся? Я лишь поговорить хочу. Вы толковые ребята, молодцы. Хозяин отдал богу душу, а вы всё равно плату решили отработать и наказать негодяя. Ценю такое.

Я говорил спокойно, не напрягая голоса, заставляя их прислушиваться к словам, и они прислушивались. Мечи уже не торчали угрожающе, мимика на лицах разгладилась. Они ещё не понимали, что происходит, но очень хотели верить в лучшее, например, в то, что не лягут на пол как остальные их товарищи.

— Но вы тоже поймите. Вы же люди не глупые, так? Если я, брат ордена Псов Господних, поднял руку на вашего нанимателя, значит на то есть причина. Во мне сейчас сосредоточена воля Церкви и святой инквизиции, стало быть, я привожу приговор хулителю веры нашей!

Я поднял лицо к небу и перекрестился:

— Господи, Боже наш, храни всегда Твою Церковь, оберегая ее от всех трудностей на пути ее земного странствия. Соблюди ее в мире, и да будет она в этом мире живым знаком Твоего присутствия через Христа, Господа нашего. Аминь.

Наёмники побросали мечи, упали на колени и начали неистово креститься. Не уверен, что их поступок был вызван моей молитвой, ибо дверь распахнулась и на крыльце появился Чучельник, но что-то божественное в этом присутствовало.

Чучельник выглядел злым. Обычно мрачноватый, но уравновешенный, он сошёл с крыльца и двинулся к наёмникам с явным желанием покарать всех, кто помешал его свиданию со служанкой. Когда он возник в дверях подсобки со спущенными штанами, мне показалось, что девица не успела отработать ту горсть мелочи, которую я выделил Чучельнику для поднятия настроения, и теперь он намеревался получить компенсацию.

Я поднял руку, останавливая его. Дальнейшее пролитие крови в мои планы не входило, и без того её наляпали по всему Паньи-сюр-Мёз. Заказ был только на одного торговца специями, а пришлось уложить ещё тройку наёмников. Как бы местный прево не заинтересовался разгулом нашей преступности. Я понимаю, что чиновник выступить напрямую против инквизиции не посмеет, но он может поднять народ, а это уже чревато. А то, что поднять народ не сложно, история тому примеры знает.

— Брат, не спеши проливать кров сих заблудших овец. Они не со зла ополчились на нас, — я обернулся к наёмникам. — Не со зла ведь?

Те замотали головами.

— Не со зла, господин.

— Вот видишь. Давай лучше двигать в обратную сторону. Если выдвинемся сейчас, к вечеру доберёмся.

На крыльцо вывалился хозяин трактира.

— Как же, господин Пёс… А трупы, что лежат в моём заведении? Как с ними?

Я вынул два су и швырнул ему под ноги.

— Похорони. Этого хватит.

Хозяин поспешно подобрал серебро, любовно очистил его от снега и грязи и сжал в кулаке, как последнюю надежду на хорошую жизнь.

— Погодите, господин. А ещё раненый наёмник, с ним как быть? Он весь пол кровью залил, по вашей, между прочим, милости! Сейчас путники появятся, захотят отобедать, снять комнату. И что они увидят? Кровища кругом!

Я улыбнулся: ну да, действительно, как же я о наёмнике-то забыл? Подошёл к трактирщику и дал в зубы. Он кувыркнулся, ноги подлетели выше головы. Служанки взвизгнули и попятились, а я склонился над жадюгой и потряс пальцем:

— Забыл ты заповедь церковную: поддерживай Церковь в нуждах её по мере сил своих и возможностей. А, ты сука, тянешь с неё деньги ради утробы своей ненасытной, и тем поощряешь смертные грехи свои — гордыню и алчность. Я сейчас повешу тебя за причиндалы твои прискорбные на этом столбе рекламном, и будешь болтаться на нём, покуда не сгниёт верёвка либо не оторвутся уды твои греховные. Хочешь судьбы такой?

— Не хочу, — сглотнул трактирщик.

— Тогда что нужно сказать?

— Простите?

— Правильно, только не меня о прощении проси, а… — я воздел руки к небесам. — Понял?

— Понял, господин. Я всё понял, не сомневайтесь. Буду просить. И церковь милостыней не обойду, и наёмника этого вылечим, всё сделаю, как того пожелает господь.

Он поднялся сначала на карачки, потом встал на ноги и, кланяясь, задом попятился к двери. От конюшни за нами наблюдал конюх. Я щёлкнул пальцами и жестом показал, чтоб выводил наших кляч. Конюх исчез, а я вернулся к столбу, возле которого продолжали стоять на коленях наёмники. Они внимали каждому моему слову и отслеживали каждое движение, воспринимая всё едва ли не с благоговением. Даже Чучельник, этот чёрт с арбалетом, следил за мной как за новоявленным апостолом.

А я тем временем обратил внимание на телегу со специями. Возчик не успел распрячь волов, и те стояли, понуро опустив головы и пережёвывая свою вечную жвачку. Уставшими они не выглядели, похоже, вышли из Туля вчера, а заночевали где-то неподалёку, иначе так быстро в Паньи-сюр-Мёз попасть не смогли. Вол транспорт неприхотливый и медленный, я бы сказал очень медленный, а Жак Шир спешил на встречу с любимым Теофилем, и специально подгадал, чтобы попасть сюда утром дабы весь оставшийся день и ночь посвятить греховным забавам. Как он сумел четверых детей заделать с такими пристрастьями? Или ему соседи помогли?

— Брат Чучельник, — обратился я к арбалетчику, — как ты считаешь: если хозяин специй умер, то кому теперь принадлежит его товар?

Специи вещь дорогая, и в этой телеге может быть заложено капитала не на одну сотню ливров. По справедливости, всё это принадлежит вдове торговца и его детям, но по закону в связи со смертью сопровождающего лица товар считается как бы утерянным. Ни один суд не сможет доказать, что я убил владельца груза ради наживы. Я выполнил приговор, свидетели слышали, как я произнёс сакраментальное: «Именем святой инквизиции». Так что я вполне могу считаться тем, кто нашёл груз и вернул его владельцам, а нашедшему полагается премия — две пятых. Неплохо. Отец Томмазо будет доволен.

— Брат Чучельник, ну так что ты мне ответишь?

Арбалетчик пожал плечами. Похоже, ему всё равно, кому теперь эти специи достанутся, а они однозначно достанутся трактирщику, ну, может ещё неизвестному пока мне Арону Коэну, владельцу местных мельниц и лесных делянок. И уж они точно не вернут товар вдове, тем более что сама вдова сидит в подвале донжона замка Вокулёр. А дети… Что дети? Кто их слушать станет? И к тому времени, когда суд и прево разберутся в ситуации, от специй в лучшем случае останется пара щепоток. А если мы доведём караван до Вокулёра, то и детишкам будет на что жить, нам божья благодарность прибудет за доброе дело.

Я махнул возчику:

— Выводи телегу на дорогу в Вокулёр.

— Куда направляемся, господин? — без особого энтузиазма спросил возчик.

— А я сейчас куда сказал?

— В Вокулёр.

— Так какого хера, тупая твоя душа, ты переспрашиваешь?

— Ну, я так… Дорога туда не очень, шалят, — он посмотрел на меня и на Чучельника. — На живодёров бы не наткнуться.

— А это уже не твоя забота.

Я поманил пальцем наёмников.

— Вам полностью услуги оплатили?

— Да, господин.

— Стало быть, идёте с нами до Вокулёра, а дальше свободны. Ясно?

— Да, господин, ясно.

— Вот и замечательно. Тебя как зовут, тощенький?

— Рене Хрустящая корочка.

— Слишком длинно, буду звать тебя Хрустом.

— Меня многие так зовут.

— Тогда договорились. Ты, Хруст, со своими бойцами продолжаешь сопровождать товар. Понимаю, численность сократилась, но поверь, мы с моим братом восполним эту потерю сторицей.

Из трактира выбежал Теофиль с корзиной.

— Господин, хозяин просил передать вам.

Он протянул корзину мне. Внутри лежали сыр, варёные яйца, жареная курица, хлеб и кувшинчик с вином. Чучельник потянулся к вину глазами, я передал корзину ему и сказал напутственно:

— Под твою ответственность.

Хотя какая там ответственность? В лучшем случае через час пути уцелеют только яйца, да и то не факт.

Конюх вывел лошадей, уже осёдланных и не таких понурых, как в конюшне замка Вокулёра. Видимо, мужичок поверил в мою болтовню о разговорах с животными.

Я поднялся в седло, тронул поводья. Гнедой, обмахнувшись хвостом, шагнул на дорогу. Под давлением утреннего солнца снег успел подтаять, и вода мешалась с грязью, превращая её в жидкий студень.

— Господин, а как же я?

Теофиль ухватился за путлище и пошёл рядом со мной.

— А что ты?

— Я прощён, да? Церковь простила меня?

— Не до конца. Но она оценила твой поступок и считает вставшим на путь исправления.

— Как же мне жить дальше?

— Живи как жил. Никто не должен знать, какие услуги ты оказывал Жаку Ширу и продолжишь оказывать вашему мельнику и прочим господам. Время от времени я буду наведываться к тебе, а ты будешь рассказывать с кем и сколько раз у тебя было.

— Но как же, господин, это грех!

— Грех для тех, кто будет тебя… кхе-кхе… А ты отныне луч света в тёмном царстве блуда. Будешь выявлять грешников. Только особо не увлекайся. Святую инквизицию интересуют исключительно богатые и влиятельные грешники, а всякая мелочь ей не интересна, так что не разбрасывайся своим свечением зря.

Возчик привязал купеческого жеребца к задней обводке телеги, щёлкнул кнутом, крикнул зычное: Эй, а ну дружно, чтоб вас волки съели! Волы натянули постромки, наёмники зашагали следом. Мы с Чучельником ехали сбоку. Скорость не впечатляла, от силы километра три, при таком раскладе достигнуть Вокулёра получится только в сумерках. Конечно, можно было пришпорить коней и встать пред светлы очи отца Томмазо уже часа через три, но в этом случае у судьи появится шанс оспорить моё право нашедшего. Так что ничего страшного, потерпим. Верхом — это не ногами грязь месить.

Дорога тянулась сплошной лентой вдоль заросших буком холмов. Чучельник дремал, пристроив арбалет на седельной луке перед собой, я по привычке присматривался к склонам. Возчик сказал, что дорога на Вокулёр не самая безопасная, но я этой версии не придерживался, хоть и прихватил ради спокойствия троицу наёмников. Вот от них ещё могла исходить опасность, не приведи я их словом божьим к покорности. За последние пять часов навстречу нам несколько раз выезжали повозки, люди. По большей части мелкие торгаши, крестьяне с лубяным товаром. Ни им до нас, ни нам до них дела не было. Ещё пара поворотов, и должны показаться заснеженные поля предместий, а там и сам город. Через час начнёт темнеть, короче…

Скучно. Со скуки я взялся разглядывать телегу. Нехилая такая конструкция с высокими бортами и мощными колёсами. На ней камни для требуше перевозить или местную артиллерию. Я, кстати, обратил внимание, что в башнях замка Вокулёр есть несколько бомбард и кулеврин. Подойти и рассмотреть их поближе не удалось, стража не подпустила, типа, это секретное оружие, вдруг возьмёшь да испортишь. Больно мне надо их портить! Но дело не в этом. Телега двигалась слишком уж тяжело, словно действительно везла нечто весомое.

— Брат мой, тебе не кажется, что эти специи слишком тяжелы для специй? Посмотри какую колею оставляют колёса.

Чучельник пожал плечами. Ему было всё равно, а вот мне нет.

— Странно, я всегда считал, что перцы и прочая гвоздика весят не тяжелее птичьего пёрышка. А тут… Камней они что ли наложили?

Я перекинул ногу через седло и спрыгнул. Ухватился за борт, потянул прикрывающий товар холст. Ткнул пальцем в мешок, в нос шибануло перцем. Чихнул. Ага, значит всё-таки специи. Но всё равно не понятно, почему так глубоко проседают колёса.

— Господин, — послышался голос Хруста, — нас всадники нагоняют.

Я выпрямился и посмотрел назад. Долина в этом месте была ровной, и дорога просматривалась хорошо. Примерно в километре позади нас действительно двигалась кавалькада всадников. Шли ходко, ещё минут десять и догонят. Я насчитал семь фигур, сердце ёкнуло в предчувствии нехорошего. Кто это: очередная команда по отлову оголодавших крестьян, сбившихся в шайку грабителей, или важный гонец с группой прикрытия? С точностью могу сказать лишь одно — это не паломники.

— Брат мой неразговорчивый, готовься, у нас гости. Может, конечно, не к нам, но кто знает. Ныне дороги полны сюрпризов.

Чучельник, не слезая с седла, зарядил арбалет и развернул коня в сторону гостей. Телега остановилась, возчик на всякий случай спрятался за волами. Наёмникам я велел встать слева на обочине и прикрыться щитами, но не так, как они сделали это возле рекламного столба, а словно бы невзначай. Места, чтоб проехать конным, оставалось более чем достаточно, так что путь им чист. Никто из нас не расстроится, если они не поздороваются, и с этой целью распахнул плащ, открывая псиную голову. Пусть посмотрят и едут дальше. Вот только… Всадники умерили ход. Торопились, торопились и вдруг перешли на шаг.

— Хруст!

— Да, господин?

— Если что, держитесь возле телеги. Не расходитесь, это ваш шанс пройти естественный отбор.

— Что пройти?

— Господи, всё время забываю, что вы не знакомы с теорией сэра Чарльза Дарвина. Короче, держитесь вместе, и да поможет нам бог.

Чем ближе подъезжали всадники, тем сильнее билось сердце под бригантиной. Я снял плащ и бросил на телегу, повёл корпусом влево-вправо, подпрыгнул. Когда увидел лица преследователей, понял без слов, что это по наши души. Тут не будет разговоров, только действия. Когда до нас оставалось шагов сорок, всадники вынули оружие и пришпорили коней. Я крикнул:

— Чучельник, второй!

Одновременно выхватил меч и перескочил на правую обочину, чтобы первому нападавшему было неудобно бить. Он повернулся в седле, замахнулся, но дотянуться до меня не мог, и замах так и остался замахом. Зато я без труда рубанул его по ноге. Поножами нападавший не озаботился, удар пришёлся по голени и конскому крупу. Оба подали голос, конь встал на дыбы, сбросил седока и помчался дальше по дороге, высоко вскидывая задние ноги.

Второго всадника сбил болтом Чучельник. Не понимаю, на что тот рассчитывал. Мчаться с открытой грудью на арбалет — верх безрассудства. Ладно ещё, если у тебя хорошая кираса, способная выдержать удар болта в упор, тем более что у Чучельника арбалет не самый мощный. Однако у нападавшего из-под сюрко выглядывала банальная кольчуга. Бронебойный болт легко раздвинул железные кольца и по самое оперение вошёл в грудь. Удар получился такой силы, что всадника выбило из седла и отбросило на дорогу.

Остальные притормозили. Взять нас нахрапом не вышло. Двое валялись в грязи, и счёт участников драки сравнялся: пять на пять. То, что они верхом, — скорее минус; дорога не вот какая широкая, к тому же прикрыта по бокам деревьями. Я подумал, что они спешатся и продолжат бой, но всадники развернулись и помчались в обратную сторону. Чучельник успел перезарядиться и пустить им вслед ещё один бронебойный подарок. Все мы видели, что болт попал в спину последнему, но он удержался, только припал на конскую шею и обхватил её руками.

Я выдохнул. Ну, в общем-то, победили. Впервые я реально столкнулся пешим образом против верхового. Вовремя смекнул, что нужно встать под левую руку противника, тот оказался не готов к этому, и как следствие, корчился сейчас в пяти шагах от меня. Ногу я подрубил ему основательно, её проще отрезать, чем сшить, ну да это не мои заботы.

Чучельник подъехал к убитому, спрыгнул на землю и потянулся к поясной сумке. Это его добыча, имеет право. Я подошёл к раненому, приставил лезвие бастарда к горлу. Интересовало меня только одно.

— Объясни, пожалуйста, почему вы на нас напали?

— Убивай, — сквозь зубы простонал он. — Убивай! Все равно… всё равно… и ты не жилец…

Ему было очень больно, и смерть сейчас стала бы для него облегчением. Но я не стал торопить события. Наступил на рану и надавил.

— А так расскажешь?

Он взвыл, но кроме воплей каких-то иных членораздельных звуков выдавить из него не получилось.

— Я не тороплюсь, веришь? Могу вылечить тебя, а потом ещё раз поговорить. У меня есть друзья, которые развязывают любые языки. Ты так и так всё расскажешь, вопрос лишь в уровне твоего болевого порога. Будем проверять его высоту?

Вряд ли он что-то понял про болевой порог, такого понятия в это время ещё не существовало, но общий посыл понял и замотал головой:

— Я сдохну, и… ты сдохнешь, и… все эти тоже сдохнут. Это не ваше, нет… Посягнули на чужое…

Он потерял достаточно крови, чтобы начать впадать в беспамятство. Ладно, значит сейчас разговора не получится. Что ж, будет разговаривать с отцом Томмазо и его заплечных дел мастерами. Однако последние слова навели меня на интересную мысль. Я подошёл к телеге и снова ткнул пальцем мешок, приподнял его. Действительно специи. Но вот под ним в корзине…

Блеснуло серебро: новенькие серебряные су, один в один как в сундуке у прево Лушара. Ах вы торговцы заморским товаром! Вот почему колёса так глубоко продавливают землю. Здесь больше серебра чем перца.

Я положил мешок на место. Совсем не обязательно знать ещё кому-то кроме меня о дополнительном грузе, иначе алчность может победить преданность.

Чучельник закончил обшаривать убитого. Забрал плащ, топор, снял кольчугу, содрал сапоги. Мародёрство конечно, но победителей не судят. Всё это можно продать в Вокулёре за пару-тройку су. А ещё конь. Чучельник держал его под уздцы и улыбался. Лошадка неказистая, не многим лучше той, что дали в замке, но теперь она будет его личная. Повезло.

А чем я хуже? Конь пленного стоял неподалёку. Я подошёл, он посмотрел на меня недоверчиво, но отбегать не стал. Молодец, хорошая лошадка. Не дестриэ, конечно, но мне дестриэ и не нужен, а вот такой вполне подойдёт. Эту породу называли раунси. Многие рыцари предпочитали идти в бой на них, они более резвые и вёрткие, а в походе неутомимы. Бывают раунси получше, в смысле, выше и сильнее, бывают похуже, мне достался получше. Ростом примерно пятнадцать ладоней, широкогрудый, стройные ноги. Три десятка километров в день для него не предел. Окрас светло-песочный без единого пятнышка, но с чёрными ногами и храпом. Мой меч оставил на крупе длинный порез. Я осмотрел его. Рана не глубокая, но болезненная, придётся моему жеребцу какое-то время постоять в стойле, а уж потом я забуду, что значит топтать ноги. Впрочем, рано радуюсь, всё зависит от отца Томмазо. Наша добыча в первую очередь принадлежит ему, а уж что он нам из неё выделит, о том только он и ведает.