Псы Господни 2

Глава 3

Первой остановкой на нашем пути стал городок Шалон в сорока километрах к юго-востоку от Реймса. В сам город входить не стали. Ворота уже закрыли, и стража наверняка бы показала нам средний палец. Другое дело, что враги за нами не гнались, и можно было переночевать в предместьях, благо таковых вокруг Шалона было предостаточно.

Я устал — смертельно устал. Давно мне не доводилось преодолевать пешком такие расстояния, вообще не помню, чтобы я когда-либо так долго ходил. Наш кортеж остановился не возле постоялого двора, как того следовало ожидать, а у ограды приличного отеля, над которым безвольно висело небольшое знамя-баннерет. Это означало, первое, что хозяин дома, второе, что он человек высокого полёта. Баннер — возможность собирать собственное копьё, а подобные привилегии дают не всем. Хозяин наверняка хороший знакомый отца Томмазо, и здесь нам окажут радушный приём.

Так и случилось. Ворота распахнулись, выбежала дворня, помогла распрячь лошадей. Отца Томмазо и Марго проводили в дом, мы остались на улицы. Для каждого члена псовой братии кровати и стола под крышей отеля не нашлось, поэтому мы удовольствовались конюшней и миской чечевицы с мясом и хлебом. Я с трудом закидал в себя кашу и тут же выключился. Проснулся, потому что Клещ похлопал меня по плечу.

— Вставай, лежебока. Умывайся и ешь свою чечевицу. Через полчаса выходим.

Сквозь распахнутую дверь был виден двор. Воздух только-только начал сереть, но народ уже суетился. Кто-то запрягал повозку, другие грузили поклажу.

Я медленно поднялся и побрёл к колодцу. Почерпнул ладонями воду из ведра, плеснул в лицо, снова почерпнул. По краям ведро обросло ледяной корочкой, руки стыли, но холодная вода бодрила. От хозяйского дома уже бежал Щенок с миской.

— Господин, ваш завтрак! — возвестил он на весь двор.

Клещ неодобрительно покачал головой, но это из зависти, у него-то слуги не было.

Я принял миску, стал торопливо черпать ложкой горячее жидкое варево. Щенок смотрел на меня и улыбался.

— Ты сам поел? — спросил я.

— Да, господин, — кивнул он, — спасибо, что думаете обо мне.

— А о ком я ещё должен думать? После отца Томмазо, конечно.

— О Марго. Она же вам нравится.

Я едва не подавился, а Клещ заржал в голос.

— У нашей девочки новый поклонник!

Но никто его смех не поддержал. Чучельнику было откровенно похер, он лишь зевал и вздыхал, а прочей монастырской братии над подобными шутками ржать было грешно, монахи всё-таки. Были бы наёмниками — краснеть мне под их взглядами до конца жизни.

Я торопливо доел чечевицу, тщательно обтёр миску мякишем. У меня уже выработалась привычка к столь неприхотливой пище, и былого отвращения она не вызывала, тем более тут с мясом, с лаврушкой, думаю, и хозяева подобной пищей не брезгуют. Я успел отметить, что в обычные дни даже люди среднего достатка, не говоря о простолюдинах, в еде были не привередливы. Всё просто, без изыска, разве что больше мяса и специй. Возможно, у всяких там герцогов, графов и прочей аристократии приёмы пищи проходят по-иному, но как именно, утверждать не возьмусь, ибо к их столам я пока приглашён не был.

— Расположен к тебе отец Томмазо, — проговорил Клещ. — На службу благословил, слугу взять позволил. Не родственники ли вы?

— Может и так. Тебе не всё равно?

— Как знать, — Клещ покачал головой и закричал на кого-то из послушников. — Куда ты потащил, куда? В ту повозку давай.

Через пять минут вышел отец Томмазо, не глядя ни на кого сел в фургон. Чучельник положил арбалет на плечо и направился к выходу, следом сдёрнулся с места караван.

От Шалона мы двинулись навстречу солнцу. Сначала по обе стороны дороги тянулись поля. Из-под снега выглядывала стерня и пожухшие, но всё ещё зелёные травинки. Иногда попадались заячьи следы: то путанные, то стремительно летящие к далёкому лесу. До него оставалось километра три. Справа поднимались холмы, слева на взгорке прорисовывались очертания саманной деревушки. От дороги к ней тянулась тропа; снег уже успели примять, хотя день только-только начинался.

Навстречу двигался отряд верховых. Я прикинул: не меньше десятка. Завёрнуты в плащи как в коконы, поэтому определить сословную принадлежность сложно. Может рыцарь с оруженосцами, может богатый буржуа спешит по делам в Шалон.

Первый всадник пришпорил коня. Подъехал ближе, внимательно осмотрел караван и поднял руку.

— Кто такие?

Вопрос прозвучал властно, словно этот всадник королевский герольд. Кучер потянул вожжи, Чучельник опустил арбалет и как бы невзначай наступил на стремя. Отвечать никто не торопился, отец Томмазо с отречённым видом сидел в глубине фургона, предоставляя ведение переговоров нам. Всё верно, надо отрабатывать чечевицу.

Я шагнул вперёд.

— А кто спрашивает?

Конь под всадником заартачился, переступил копытами.

— Пёс, как ты смеешь…

— Да, я Пёс. А вот кто ты такой?

Я слегка расправил плащ, чтобы стала видна собачья голова на сюрко. Увидев её, всадник развернулся и галопом помчался к своим.

Подъехал Клещ.

— Чего хотят?

— Без понятия, — пожал я плечами. — Но Чучельнику они не нравится.

Чучельник уже успел взвести арбалет и накладывал болт на ложе. Клещ кивнул:

— Оба за мной.

Я велел Щенку спрятаться за фургон, а сам последовал за старшим псом, на ходу решая, за что хвататься в первую очередь если вдруг начнётся свалка: за клевец или меч. Вытащил клевец, им будет удобней орудовать против верховых.

На подходе пересчитал всадников. Семь. Держались они кучно и враждебности не проявляли. Один выехал навстречу и слегка склонил голову.

— Я шевалье де Бонн, помощник прево Шалона. Мы преследовали шайку крестьян, но они скрылись в лесах за Соммвелем. А вы… — он замолчал, предоставляя Клещу представиться в свой черёд, но тот не проронил ни звука. — Вы, я полагаю, представители, — он бросил быстрый взгляд на меня, — святой инквизиции?

— Верно полагаешь, — кивнул Клещ. — Это караван главного инквизитора Франции, Наварры, Бургундии и приграничных территорий Священной Римской империи. По какому праву ты остановил нас?

— Сквозь плащи и стены фургона мало что удаётся рассмотреть, — не задержался с ответом шевалье. — Вам бы следовало пустить вперёд знаменосца или повесить баннер, чтобы впредь избегать подобных ситуаций.

— Много рассуждаешь, де Бонн. Не тебе давать советы главному инквизитору.

Де Бонну хотелось порассуждать ещё больше, но собачьи головы на сюрко сдерживали. Он закусил губу и кивнул своим. Всадники съехали на обочину, освобождая дорогу. Клещ махнул рукой, и караван продолжил движение.

К полудню стало теплее. Снег таял, на полях появились длинные чёрные прорехи. Земля становилась податливей; я чувствовал, как она разъезжается под ногами. Мулы спотыкались, дышали натужно. Добрались, наконец, до леса. Я рассчитывал, что устроим привал, перекусим, отдохнём. Второй день на ногах, и ей-Богу сил у меня не прибавилось. Но команды не было. Я взглянул на Чучельника. Тот шёл быстрым, ровным шагом закалённого пешехода. Когда дорога начинала задирать вверх, он слегка подавал тело вперёд, склонял голову, но при этом не переставал поглядывать по сторонам, словно выискивал кого-то. Деревья стояли обнажённые и кривые, как старые проститутки у Вельских ворот. Вся территория между ними просматривалась на сотню шагов вглубь, и за ними ни людей, ни зверей видно не было.

Холмы стали выше, до вечера дважды приходилось подниматься на седловину, а потом спускаться. Мулы хрипели, упираясь копытами в скользкую землю. Приходилось сдерживать повозки, чтоб они не съехали вниз подобно салазкам. Хватались за борта, за спицы колёс, изматерились, вымазались в грязи, промёрзли до костей. Ни Клещ, ни тем более Марго со своей наглой подружкой к нам на помощь не пришли, стояли в стороне и мило беседовали.

Уже в полной темноте добрались до небольшого городка: две улицы на три десятка крытых соломой лачуг. На задворках амбары, овины, изгороди. В центре пруд и длинная бревенчатая домина без окон. Я решил было, что это хозяйский дом местного сеньора. Выглядела эта штука достаточно по-бомжатски, но куда деваться, сеньоры разные бывают. Взять хотя бы меня, вообще никаких поместий за душою, так что чья бы корова мычала. Однако подъехав ближе я понял, что это постоялый двор. Справа в загоне топтались лошади, тут же у изгороди застыл крытый фургон. Размерами он походил на наш, только был богаче украшен.

К крыльцу подъехал Клещ, спешился.

— Чучельник, помоги монсеньёру. Сенеген, иди за мной.

Я обстучал сапоги о приступок и следом за старшим псом вошёл в трактир. Нас явно не ждали. Столы были сдвинуты к передней стене, на полу спали люди. В камине тлели угли, под потолком висели два небольших светильника. Порыв ветра из открытой двери качнул их, и по стенам заплясали тени.

— Хозяин! — не озабочиваясь покоем спящих, громко позвал Клещ. Выждал секунду и снова. — Хозяин! Да чтоб тебя… Где ты бродишь, сучье отродье⁈

Из-за шторки сбоку выскочил трактирщик с заспанными глазами.

— Господин…

Клещ ткнул ему в грудь пальцем.

— Давай живенько: птица, рыба, вино. Что у тебя есть? И комнату. Чтоб чистая, без клопов. А иначе я тебя самого высосу досуха, уразумел?

— Уразумел…

— И поторапливайся. Сенеген, двигай вон тот стол ближе к камину.

С улицы вошёл монах, подставил под дверь табуретку. Начали заносить вещи и складывать в углу. Трактир ожил. Люди на полу задвигались, кто-то зашумел, дескать, спать мешаете. Клещ цыкнул на него, тот ответил. Человек попался не робкий и с оружием. Подскочил, в руке блеснул нож. Клещ без замаха всадил кулак ему в печень

На пороге появился отец Томмазо, покачал головой недовольно.

— Жан, опять ты…

Клещ нахмурился.

— Простите, монсеньор. Проходите к камину, сейчас подадут ужин.

За отцом Томмазо в трактир вошли Марго и Наина. Марго села напротив инквизитора, Наина отошла к камину, поворошила угли. Из-за шторки выскочил хозяин с тарелками, начал расставлять. Варёная курица, жареная рыба, плошка с соусом. До хозяина наконец дошло, что ночные гости, внезапно свалившиеся на его голову, люди не простые. Он заюлил, начал улыбаться.

— Монсеньор, вот, пожалуйте. Холодное, ну что ж, зато свежее, — и попытался пошутить. — Куры ещё днём кудахтали.

— Вино неси, — обрезал его Клещ.

Трактирщик рванул к шторке и через минуту вернулся к столу с двумя кувшинами.

Я стоял посреди зала как неприкаянный, не имея понятия, что делать дальше. Люди на полу смотрели на меня, на Чучельника, на монахов как на бандитов. Тот, которому прилетело по печени, корчился и шептал ругательства. Тяжёлая рука у Клеща, и удар поставленный, надо это учесть на будущее, мало ли как всё обернётся в дальнейшем. Отец Томмазо с аппетитом поедал холодную курицу, Марго отщипывала пальчиками кусочки щуки, макала их в соус и жевала медленно, словно через не могу. Наина прислуживала обоим. Это не я родственник отцу Томмазо, а Марго. Иначе с чего ей такая честь. Или она…

Любовница?

Предположение возникло из ниоткуда, и мне одновременно стало неприятно и обидно. Неприятно, потому что он при власти, обеспеченный и не вот как плохо выглядит, а она красивая, легла под него… Сука, короче. А обидно… Прав Щенок, я думаю о ней и где-то там в мечтах надеюсь, что между нами что-то может быть. Хотя что тут может быть?..

Или всё-таки родственница?

От глупых мыслей меня оторвал Клещ.

— Сенеген, разберись!

— С чем? — не понял я.

— Хватит носом клевать, юноша, для нас служба ещё не закончилась. Найди ночлег для монсеньора и госпожи Марго. Да чтоб без клопов, и свечей побольше.

Госпожа. Значит всё-таки…

— Трактирщик, — я ухватил хозяина за рубаху и притянул к себе, — есть в твоей хижине нормальная комната?

— Есть одна, но она уже занята.

— Кем?

— Сеньором из Лотарингии с супругой. Едут в Париж. И вот слуга их, — он кивком указал на любителя получать по печени.

— Придётся освободить.

— Освободить? Как?

Я встряхнул его.

— Где эта комната? Показывай.

Он пальцем ткнул в дверь справа от камина. Я с силой ударил по ней ногой, думая, что она заперта, но либо запор отказался хлипким, либо его вообще не было. Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. На большой кровати сидели мужчина и женщина. Оба в сорочках. Шум в трактире поднял их, и они наверняка ожидали чего-то подобного.

— Пардон, мадам, — я изобразил поклон, — приношу искренние извинения за свои действия, но эту ночь вам придётся провести в общем зале. Вместе с супругом, разумеется.

Я старался говорить вежливо, пусть и с уклоном в сарказм, но мой тон не оценили.

— Как ты смеешь, крестьянин!

Мужчина быстро вскочил и схватил лежавший на сундуке пояс с мечом. Мне он не противник хоть с мечом, хоть с алебардой. Невысокий, с большим животом, косолапый. В детстве его наверняка обучали приёмам фехтования, однако опасным он не выглядел. Я вздохнул, медленно вытягивая из ножен свой полуторник.

— Послушайте, сеньор, я всё понимаю, вы не привыкли спать в обществе простолюдинов на полу. Но поверьте, это намного лучше, чем лежать в гробу. И ещё я твёрдо обещаю, что в сторону вашей жены не только не прозвучит ни одной похабной шуточки, но никто и не посмотрит.

Он мне не поверил и ринулся в атаку. Смешно: толстячок в ночной сорочке, с колпаком на голове. Я легко отбил его выпад, потом так же легко отбил следующий. Он налетал на меня как волна на утёс и так же безграмотно разбивался. При третьей атаке, я выбил меч из его руки и приставил остриё к горлу.

— Вы по-прежнему настаиваете на своей преждевременной смерти в этом грязном придорожном трактире или всё-таки продолжите завтра утром путь в туда, куда вы там собирались?

Он молчал, только дышал тяжело, понимая, что справится со мной не сможет.

— Вольгаст, сын мой, не надо крови, — прозвучал из зала голос отца Томмазо. — Предложи этому господину и его жене присоединиться к моей трапезе.

— Как скажете, монсеньор, — я вернул меч в ножны. — Слышал? Одевайтесь и выходите. Главный инквизитор Франции и приграничных земель приглашает вас на ужин.

В комнату вошли монахи, принялись наводить порядок, поменяли бельё на постели, занесли сундуки с личными вещами Марго и священника. Я смотрел на это с прискорбием. Вот она моя нынешняя суть: быть прислужником у человека, который трахает девушку моей мечты. Не проще ли было сгореть на том костре? Уже бы пеплом развеялся по ветру, и похер было б на все жизненные, мать их, коллизии.

Получив свою порцию холодной чечевичной жижи, кусок курицы и кружку пива, я сел за стол ближе к выходу. Хотелось побыть одному, мысленно пожаловаться самому себе на жизнь, на судьбу, но припёрся Щенок, сел напротив и, орудуя ложкой, начал что-то рассказывать. Я поглядывал в сторону камина. Там тоже шла беседа, говорил в основном отец Томмазо. Марго лениво потягивала вино, иногда вставляя в разговор пару слов. Господа из Лотарингии помалкивали, несмело ковыряясь в рыбе. Возможно, надеялись вернуть себе хотя бы часть потерянной комнаты, но увы, спать им всё равно пришлось на полу вместе со всеми.

Утром я их уже не увидел. Со слов трактирщика, господа встали до света и уехали. Тем лучше. Мы тоже не стали задерживаться, перекусили на скорую руку, собрались и отправились дальше. Снова перевалили через седловину. Дорога не выглядела натоптанной, места глухие, редко посещаемые. Холмы поросли деревьями, и лишь долины были кое как распаханы под поля. Иногда попадались деревеньки на два-три дома. Жители смотрели на нас так, словно мы им должны что-то. Отец Томмазо приказывал останавливаться в каждой деревне, читал короткую проповедь, благословлял людей и ничего за это от них не требовал. Впрочем, не особо-то мы и нуждались. В трёх повозках находилось несколько мешков с овсом и чечевицей, две бочки солонины, сушёная рыба, зелень, немного муки, фруктов, овощей. Это считалось походным запасом, заведовал им келарь брат Стефан. А ещё в тех повозках находились два сундучка с серебром по двадцать килограмм каждый. В общей массе примерно двести пятьдесят ливров. Это нам такие командировочные выписали или деньги предназначаются для каких-то иных целей?

Впрочем, меня это не касается. Моя задача смотреть по сторонам и держать оборону, а при необходимости выгонять разных господ из трактиров и прочих построек…

Я услышал щелчок, свист — и в грудь ударила стрела. Удар был скорее резкий, чем сильный, но меня отшатнуло. Я сделал шаг назад, тело продолжало клониться, сделал ещё шаг, и когда подумал, что удержал равновесие, в грудь ударила вторая стрела. Вот теперь меня опрокинуло. Я упал на спину и уставился на торчащие из меня стрелы. Что удивительно, боли не было, скажу больше: слоёный пирог из бригантины, кольчуги и поддёвки не допустил наконечники стрел до тела.

Взревели мулы, дружным хором заскрипели постромки. Кто-то кричал, щёлкали вожжи. Я едва успел откатиться на обочину, чтобы не попасть под колёса. Вскочил, в левой руке сам по себе оказался меч. Выставил его перед собой, но нападавших пока не видел. Из-за деревьев продолжали лететь стрелы. Целый скоп уже тряс оперением в боковой стенке развернувшегося поперёк дороги фургона.

Поискал взглядом Чучельника, не нашёл, присел за куст. В руках чувствовался лёгкий мандраж, в голове крутился кавардак: что, где, почему? В делах подобного рода опыта у меня не было, но приблизительная ясность присутствовала. Мы угодили в засаду. Ага. Какие силы у противника неизвестно, но если они осмелились напасть, то явно считают себя сильнее нас. Так это или нет, предстоит решить в очном состязании, и оно не за горами. Я наконец-то увидел Чучельника. Он держал арбалет на уровне плеча, направляя его влево от меня. Оттуда же летели стрелы. Арбалет щёлкнул, и где-то меж деревьев всхлипнули.

Справа раздался треск, через кусты ломились трое. У двоих топоры на длинных рукоятях, третий с копьём, вместо доспехов грязные стёганки. Ребята неотёсанные, увидев меня заорали. Хотят напугать? Это первый признак их собственной неуверенности. Мандраж из рук ушёл, я шагнул навстречу и первым же выпадом нанизал на меч топорщика. Копьеносец попытался достать меня, но не рассчитал с замахом, задел локтем дерево, и нацеленный в живот удар срезался в сторону. Я рубанул по копейщику сверху вниз, но тоже не рассчитал и раскроил не череп, а лишь разрезал стёганку на плече. Рана вряд ли серьёзная, но копейщик заверещал, словно ему руку отрубили.

Пусть проорётся. Я переключился на второго топорщика. Тот подбирался справа. Деревья мешали размахнуть получше, и он мог бить только сверху вниз. Я легко уходил от таких ударов. Дождавшись, когда он замахнётся в очередной раз, сошёлся с ним вплотную, перехватил меч одной рукой за рукоять, другой за середину клинка и с силой всадил остриё ему в бок. Тут же развернулся, выискивая копейщика. Тот полз на карачках вверх по склону, потеряв копьё и самоуважение. Я догнал его, отвесил подзатыльник. Он закрыл голову руками и начал скулить. Добивать не стал, у отца Томмазо наверняка есть вопросы к нападавшим. Связал, используя его же пояс, схватил за шиворот и поволок к дороге.

Там ничего интересного не было. Возле фургона валялся труп, над ним склонилась Наина. Похоже, её работа. Чуть дальше ещё труп, без головы. Голова лежала в двух шагах от тела с раззявленным ртом и выпученными глазами. Это явно Клещ постарался. Сам он вместе с Чучельником поднимался по холму к месту, откуда бил лучник, я видел, как их плащи мелькали меж толстых буковых стволов.

Отец Томмазо стоял у обочины, сложив руки на животе, и с равнодушным видом осматривал убитых. Всего получалось четыре, если считать моих, возможно, Клещ с Чучельником найдут пятого. Кто-то наверняка убежал, сообразив, что мы не из тех, кого можно легко обидеть.

Из кустов на обочине выбралась Сельма, за ней Щенок. Слава Богу, жив.

Я подтащил пленного и бросил к ногам инквизитора. Из-за фургона вышла Марго, привалилась спиной к борту. В руке надкушенное яблоко.

Отец Томмазо осторожно ткнул пленного носком сапога, словно проверяя жив ли. Тот заелозил в грязи, попытался встать, но сделать это со связанными руками было не просто. Тогда он перевернулся на бок и заскулил:

— Простите… простите…

— Господь простит, — пообещал инквизитор. — А скажи-ка, сын мой, отчего ты решил напасть на меня? Если ты хотел есть, то мог выйти на дорогу и попросить хлеба. Я бы дал. Но ты предпочёл меч. И чем, по-твоему, я должен воздать тебе за это?

Пленный извернулся, увидел священники и завыл громче:

— Ваше преподобие, простите… дьявол — всё его проделки. Он заставил.

— Ну уж нет, дружок, — покачал головой отец Томмазо, — дьявола я чувствую сразу, нет его в тебе. А вот жажду серебра вижу. Не ради хлеба ты оружие поднял, но ради наживы. Так что не юли передо мной, а отвечай по правде: много здесь таких как ты?

— Ваше преподобие, не ведаю счёта, не скажу. Двоих вот этот зарубил, — указал он на меня взглядом. — А ещё два раза по столько с этой стороны сидели.

— Семь, стало быть, — удовлетворённо кивнул инквизитор. — Живёте здесь или пришлые?

— С заката… пришлые мы…

— Похоже, те самые крестьяне, за которыми де Бонн гнался, — доедая яблоко, сказала Марго. Она швырнула огрызок в пленного, не попала и потянула из сумки второе.

— Видимо, так, — согласился отец Томмазо. — Что ж, сын мой, ты покусился на имущество церкви, а значит пытался украсть у самого Господа. Знаешь ли ты, чем карается подобное?

— Это всё дьявол, дьявол… Простите, ваше преподобие!

Отец Томмазо окликнул келаря.

— Брат Стефан, распорядись, чтоб похоронили умерших. Да пусть одежду с тел не сдирают, нехорошо голых в землю класть.

Вернулся Клещ, покачал головой и проговорил с досадой:

— Удрали. По следам не меньше четверых. Чучельник одного подстрелил, крови вокруг… Но не бросили, с собой увели. Жаль, были бы люди, можно догнать.

Монахи выложили в ряд тела убитых, тут же у обочины взялись копать яму. Клещ глянул на меня с одобрением.

— Двоих сработал? Молодец, с крещением тебя, — и пнул пленного. — Монсеньор, с этим что делать?

— Похорони, как и остальных. Не оставлять же его гнить на дороге.

Услышав приговор, пленный захрипел:

— Как же так, ваше преподобие? Как можно? Жив же я, жив!

Клещ взял его за ворот и потащил к яме.

— Ну так живым и похороним.