Reet-K

Глава 4

Апрель — мой самый нелюбимый месяц. Вернее, не весь апрель целиком, а его первая половина. Он такой депрессивный, серый, пасмурный, грязный, жутко неуютный. Даже ноябрь, с его первыми холодами, ветром, дождём и снегом так удручающе на меня не действует. Наверное, в других местах, в другой климатической зоне и апрель совершенно другой, но я-то всю жизнь прожила в Алтайском крае, в Рубцовске или поблизости — в Новосибирске вот, — и глазоньки бы мои не видели этого апреля, такой он непрезентабельный. И ладно бы только грязь, слякоть и вечно серое небо с низкими клочковатыми тучами, из которых того и гляди посыплется снег прямо на твоё унылое настроение, так ещё и обязательно что-нибудь гадостное должно случиться.

Оно и случилось.

Зашла в торговый центр на Ильича, чтобы выбрать фрукты себе на вечер, и вдруг чувствую, кто-то на меня смотрит. Знаете же, как это бывает?

Подняла голову, огляделась и сразу его узнала — мужик, которого в январе Вера ударом в шею свалила в сугроб, когда мы возвращались из ресторана. Видимо, запомнил он меня или, скорее всего, Веру. И я его тоже запомнила. Того, которого Вера вырубила первым, не запомнила, а этого да — нос у него кривой, сломанный, как у боксёра. По нему сразу и узнала. И он меня узнал. Глазами встретились — он у кассы, уже рассчитался, а я у овощей и фруктов набирала пакет.

Я быстро развернулась и пошла в проход между рядами к другому выходу — там тоже кассы. Пакет бросила в какую-то тележку, мимо касс прошла, разведя руки — мол, не взяла ничего. На улицу выскочила и скорым шагом по раскисшему снегу к машине. Села и, даже ремня не пристегнув, завела, назад сдала и поехала в сторону Морского, то есть в противоположную от дома. В зеркало заднего вида несколько раз посмотрела, но ничего такого не заметила. Свернула на Морской, потом на Лаврентьева, потом к себе на Коптюга и — на домовую парковку. Домой залетела и сразу к Вере.

— Какая-то ты взбудораженная, что-то случилось? — спросила Вера, увидев меня в дверях своей комнаты.

— Случилось! Мужика встретила, который к нам приставал, помнишь? Он меня узнал.

— Который из них? — спросила Вера, не переставая что-то печатать на ноутбуке.

— Второй.

— Торопов Евгений Валентинович, — сказала Вера. — 1989-го года рождения, владелец той машины. Где встретила?

— В ТЦ. Яблок купить хотела.

— А он?

— Не знаю. Тоже что-то покупал. Встретились взглядами, узнали друг друга. Я быстро смылась через другой выход, в самурайку и домой. Пакет с покупками бросила там.

— Узнал, говоришь?

— Да точно узнал. На незнакомых так не смотрят. А ты его откуда знаешь?

— Я номер машины тогда запомнила и пробила потом по базам. Этот?

На экране Вериного ноутбука я увидела фото мужика и кивнула:

— Этот. И кто он такой?

— Да никто. В прошлом мелкий бандюган, сейчас мелкий бизнесмен. Судимость за хулиганку, уроженец села Криводановка, образование среднее, занимался единоборствами, холост, прописан в городе Бердске.

— А тот второй? Вернее, первый?

— Про него ничего не знаю.

— И что делать? — спросила я. — Он может нас найти, этот Торопов?

— Думаю может, если засёк номер самурайки, — сказала Вера. — С номером легко. Если номер не засёк, тоже может, ведь теперь он знает, что мы почти наверняка обитаем где-то в этом районе. Если задаться целью и понаблюдать в окрестностях за объектами массового посещения, куда люди часто ходят, — магазины, университет, поликлиника, — то можно и найти.

— Может, Дмитрию позвонить?

— А Дмитрий чем нам поможет? Мы лучше сделаем так. Ни по каким магазинам и кафе ты больше пока не ходи, на учёбу и с учёбы я тебя буду отвозить и забирать, из универа носа не высовывай, от поездок к Вите воздержись и дай мне три-четыре дня, чтобы разобраться, угрожает нам что-то или нет. Как тебе мой план?

— План хороший, только я очень не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Со мной всё будет в порядке, ведь я тоже не хочу, чтобы с нами что-нибудь случилось. Я возьму твои паспорт и права, ладно? Мне нужна машина, и это должна быть не самурайка — она слишком приметная. Я не буду делать ничего противозаконного. Я просто хочу убедиться, что нам ничто не угрожает.

Следующим утром Вера отвезла меня к первой паре в университет.

— Таня, не озирайся ты так по сторонам. Бояться, скорее всего, нечего. Ты у нас трусиха, что ли? — спросила Вера, когда мы пришли на парковку.

Пока самурайка грелась, Вера очищала лопаткой и сметала щёткой намёрзшую за ночь наледь на лобовом стекле.

— Трусиха не трусиха, а неприятно, — уныло пробурчала я. — Вдруг он задумал отомстить.

— Скорее всего, нет, — сказала Вера, сев за руль, сняв перчатки и сунув их в карман на двери. — Ты же юрист. — Она включила дворники и несколько раз обрызгала стекло из омывателя. — Это они совершили противоправные действия, а не мы, это раз. — Она взялась за руль, включила передачу, огляделась по сторонам и тронулась. — Они получили быстрый и неожиданный отпор, скажем так, несколько умаляющий мужское самолюбие, но не более, это два. — Мы выехали со двора и поехали в университет. — И было это давно и по пьяни, это три. Так что не волнуйся. Даже если он переполнен чувством мести, в чём я совсем не уверена, не станет же он прилюдно на тебя нападать и расстреливать из пулемёта. Максимум обругает и пообещает страшные кары.

— Ага, или в морду даст. Что-то мне не хочется, чтобы он выбил мне глаз или зубы.

— Таня, в университете с тобой ничего не случится. Никуда оттуда не уходи, и всё. Ладно? До скольких у тебя сегодня занятия?

— К четырём за мной заезжай, хорошо? Если что сдвинется, я перезвоню.

Вера высадила меня у университета. Я видела, что, включив аварийку, она не уезжала, дожидаясь, пока я не войду в здание.

Время от времени в течение дня от неё приходили краткие сообщения, получение которых я подтверждала смайликом — так у нас было заведено.

«Взяла машину напрокат».

«Приехала в Бердск».

«Спустило колесо».

«Сижу в шиномонтажке».

«Еду за тобой».

«Жду на парковке».

— Ну что? — нетерпеливо спросила я, усаживаясь в самурайку и отряхивая обувь от налипшего снега.

— Нет, сначала в «Добрянку», купим утерянные вчера фрукты и прочие вкусности, а дома я тебе всё расскажу.

Вера водила гораздо лучше меня, что и неудивительно — умение управлять любыми транспортными средствами входит в её базовую специализацию. Соревноваться с ней я и не пыталась, но и сесть за руль меня упрашивать не надо, так что, когда мы ехали от «Добрянки» до дома, за рулём была уже я.

Дома, когда мы на кухне готовили омлет и жарили кабачки, Вера рассказывала:

— Я взяла напрокат машину и поехала в Бердск по адресу, где у нашего мстителя своя автомойка и шиномонтаж. Нашла и проехалась мимо. Там увидела его припаркованный крузер, на котором они и были в январе. Это значило, что он в этот момент был на мойке, а не караулил тебя где-нибудь в Академгородке.

— Не смейся, пожалуйста, — попросила я, взбивая яйца с молоком. — Я весь день переживала.

Вера намазывала обжаренные дольки кабачка давленым чесноком, как я ей показала.

— Остановившись недалеко от мойки, я проколола у своей машины заднее колесо.

— Как проколола? Зачем?

— Отвёрткой проколола, найденной в багажнике. Нужна же была какая-то причина, чтобы заехать в этот шиномонтаж.

Она помыла руки и стала готовить свой обычный напиток — вода из кулера с добавлением сока лайма и каких-то препаратов из её синего пакета со шприцами.

— На спущенной шине заехала на шиномонтажку и пошла внутрь.

— А если бы он тебя увидел?

— Мне и надо было, чтобы он меня увидел. Только так и можно было понять, узнал он тебя вчера или просто пялился на девчонку, пялившуюся на него.

— Опять смеёшься? — Я поставила на плиту сковородку для омлета.

— Нисколечко не смеюсь. А перчить надо?

— Самую малость, только для запаха.

— Захожу, а он там. Тоже работает. Стенд они какой-то монтировали. Я смотрю на него, делаю круглые глаза, как ты показывала, и восклицаю: «Ой! Это же вас я вчера в магазине видела?!»

— А он?

— Он тоже был удивлён и даже как-то смущён. «Меня! — говорит. — Вы так на меня посмотрели!» И сразу стало понятно, что тебя вчера он видел первый раз и просто пялился, поди, на твою попу. У тебя сковородка перекалится.

Я убавила температуру и сдвинула с конфорки сковородку, чтобы чуточку остыла.

— Он работу сразу бросил, руки вытер, работягам своим кивнул — мол, без меня продолжайте, и ко мне: «Слушаю вас. Какие-то проблемы?» Колесо, говорю, спустило. Не поможете? Пошли за ворота, показала ему пальцем на колесо. Он сказал, что сейчас всё сам сделает, а меня пригласил пройти в офис и там за чашкой кофе подождать.

Я вылила взбитые с молоком и мукой яйца в сковороду и накрыла стеклянной крышкой.

— По-моему, мы ему сильно понравились, — сказала Вера, красиво выкладывая кабачки на тарелку и украшая их четвертинками помидоров черри, укропом и петрушкой.

— Почему ты так решила?

— А он с меня за ремонт колеса ничего не взял, хоть и видел, что машина арендованная — на ней логотип с обеих сторон на боках. Визитку вручил, спросил имя и попросил обязательно ему позвонить. Обязательно-обязательно — он будет очень ждать.

— Он тебе что, тоже понравился?

— Вежливый. — Вера отпила из стакана. — Голос приятный, мускулатура хорошая, развитая, работой не гнушается. Кофе, правда, у них дешманский там. — Вера улыбнулась. — Хочу с ним пообщаться, выяснить про его тогдашнего спутника, кто он и что, чтобы точно впредь сюрпризов у нас не было.

Я выключила конфорку, сдвинула сковородку и накрыла полотенцем — пусть чуточку потомится.

— У меня всё готово.

— У меня тоже.

Мне показалось или я её приревновала к этому Торопову Евгению Валентиновичу? Апрельские прелести, они такие.

На следующий день Вера опять поехала в Бердск.

— Понаблюдаю за нашей жертвой пару денёчков, — сказала она, обувая в прихожей свои ботинки-вездеходы. — Может, и на его приятеля выйду. А ты чем решила заняться?

А я решила на занятия сегодня не ходить.

— Реферат буду писать по теории государства и права. Накачала всякой байды, надо прочитать и скомпилировать к послезавтра.

— Дерзай! Что-нибудь привезти нужно?

— Сама приезжай, а то я буду скучать!

Мы чмокнулись, и я закрыла за Верой дверь. Потом пошла к кухонному окну и стала смотреть, как Вера вышла из подъезда и, огибая покрытые льдом лужицы, направилась к парковке за самурайкой.

Заниматься рефератом, конечно же, не хотелось, поэтому я отправилась в спальню и завалилась на неубранную кровать. Отправила сообщение Вите в Телеграме, что сегодня меня не будет, поболтала с ним с чмоками и сердечками, полистала несколько каналов на предмет новых мемчиков и задремала. Разбудил меня грохот с потолка — у нашего соседа-профессора что-то упало. А может, сам профессор? Я помнила, как Вера рассказывала, что поддерживает с ним отношения, но сама я соседа никогда не видела и знакома с ним не была. Имя и фамилию — Сергей Игоревич Тарасов — помнила. Это у меня фишка такая — нужно привыкать запоминать имена, даты, названия и прочую подобную инфу, если ты юрист.

Грохнуло довольно сильно, даже потолок затрясся. А потом тишина. Я лежала и прислушивалась. Вроде что-то шевелится, но непонятно. «Наверное, надо подняться, спросить, что там. Мало ли. Всё-таки, пожилой человек, семьдесят три года…»

Я встала, скинула халат, натянула джинсы и футболку, обула тапочки, взяла ключи от квартиры и пошла на тринадцатый этаж. Подойдя к квартире профессора, постояла, прислушиваясь, и, ничего не услышав, нажала кнопку звонка: «Дзынь-дзы-ы-ынь». Я отпустила кнопку, лишь когда за дверью послышались шаги. Два раза щёлкнул замок, и дверь открылась. Передо мной стоял высокий, сухопарый седой старик в распахнутой клетчатой рубашке, надетой поверх голубой майки. На лице седая щетина, глаза прищурены — плохо видит.

— Здравствуйте, Сергей Игоревич! У вас всё в порядке?

— А, Вера, здравствуй, проходи. — Он, шаркая тапочками, надетыми на босу ногу, отступил в глубь квартиры. — Падение моей вавилонской башни услышала?

Я вошла и закрыла за собой дверь. Воздух в квартире был сильно прокурен.

— Да, громыхнуло как следует. Я даже напугалась.

— А вот, полюбуйся. — Сергей Игоревич остановился перед дверью комнаты, находящейся точно над моей. — Тапки-то не снимай, надень, сколько раз тебе говорить.

Я подошла и заглянула внутрь. Комната представляла собой библиотеку или кабинет. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами. Полки были сплошь ими уставлены, и поверх стоящих книг были натолканы ещё книги, и на стеллажах сверху книги тоже громоздились до самого потолка. Один из стеллажей лежал на полу плашмя, книги из него частично рассыпались по всей комнате, а частично так и лежали между полками. В стене, где стоял стеллаж, были видны две выщерблины из-под шурупов, поддерживающих стеллаж в вертикальном положении. Видимо, весом книг шурупы вырвало, потому стеллаж и упал.

— Ну ничего себе! — воскликнула я, входя в комнату и оглядывая наваленную груду книг. — Так вас и убить могло!

— Давно пора, — ухмыльнулся Сергей Игоревич. — Без меня он упал, я на кухне был, курил как раз. Надо будет в кладовке посмотреть — была у меня, кажется, дрель где-то.

Я с сомнением посмотрела на места креплений. Высоко.

— Нет, Сергей Игоревич, — возразила я. — Оставьте эту вашу дрель в покое. Мы лучше мастера вызовем, со стремянкой, с перфоратором, с шурупами побольше. Книжки я сейчас уберу вон туда к стеночке, а потом опять по полкам всё расставим. — Не откладывая дела в долгий ящик, я стала собирать рассыпавшиеся книги и укладывать на пол стопками. — Надо будет, чтобы он все крепления проверил.

Сергей Игоревич, к моему облегчению, возражать не стал, лишь кивнул и сказал:

— Ну и правильно. Спасибо, Вера. А я пойду нам чаю вскипячу. Кстати, тот шкалик, что ты позавчера принесла, я ещё даже не распочал.

Он ушёл на кухню.

«Так вот зачем Вера бегает для него в магазин, — подумала я, собирая книги. — Соцработницу за водкой в магазин посылать не станешь».

Закончив с книгами, я зашла в ванную, помыла руки над раковиной, вытерла о джинсы и пошла на кухню. Сергей Игоревич сидел на табурете и курил. На покрытом выцветшей клеёнкой столе стоял чайник, два чайных бокала с ложками в них, лежала коробка чая в пакетиках и коробка сахара-рафинада. На подоконнике красовались бутылка из-под водки, на две трети наполненная окурками, и стеклянная или хрустальная пепельница, тоже с окурками.

— Может, водочки выпьешь после трудов? — посмеиваясь, спросил Сергей Игоревич.

Я отрицательно мотнула головой и достала из заднего кармана джинсов смартфон:

— Сейчас мастера вызову. У вас деньги-то есть ему заплатить, а то я одолжу.

— Деньги есть, вызывай.

Я быстро нашла вызов мастера на дом и оформила заказ.

— С трёх до пяти приедет, сказали.

— Хорошо. Наливай себе чаю. Ты вроде похудевшая какая-то, не заболела?

«Не похудевшая, а даже наоборот, а вот ростом пониже, — подумала я. — И голос другой. Даже на голос не обратил внимания. Хотя я, вроде, не громко всё время говорила, а он, может, глуховат…»

— Давайте, я вам тоже налью. Простыла немножко, погода-то вон какая гадостная стоит — то снег, то дождь, то ветер. Впору с давлением мучиться.

— Тебе ещё рано. Я лет до шестидесяти не знал, что такое давление. А теперь без таблеток никуда. Погоди, у меня где-то шоколадка есть. Специально соцработницу свою, няньку-Эльвиру, попросил купить на случай, если с кем из девчонок заигрывать буду.

Я улыбнулась, как Вера. Сергей Игоревич, не вставая с табурета, дотянулся до холодильника, открыл дверцу и достал маленькую шоколадную плитку в жёлтой обёртке. — Вот, «Алёнка» зовут, держи.

Я взяла шоколадку и положила на стол.

— Спасибо.

— Читал вчера вечером твой новый пост на АШ про феномен воли в алформационной модели. Если судить по комментариям, тебя там за одним-двумя исключениями никто не понял. Ты из алформационной модели всеми силами вымарываешь всё человеческое, а комментаторы, не покладая рук и сарказма, машут антропными дубинами.

Вот тут я чуть чаем не подавилась — это о чём таком Сергей Игоревич говорит?

— Тебе бы книгу написать, — сказал Сергей Игоревич, гася сигарету в пепельнице. — Не думала?

— Какую книгу?.. И кто её будет читать? — сиплым голосом спросила я, лишь бы что-то сказать. Я не понимала, о какой книге речь. Быстро развернула шоколадку, отломила кусочек и сунула в рот. — Вкусная…

— Кто-нибудь да будет. Я бы что-то такое с удовольствием почитал, и ещё охотники найдутся. У тебя очень интересный подход — строгий, формальный, а подача, наоборот, провокационная, будоражащая. Многим…

Тут, на моё счастье, зазвонил телефон. Звонила Вера.

— Как продвигается твой реферат? — поинтересовалась она.

— Всё хорошо, — заверила я. — Осталось начать и кончить.

— Не надумала, чего взять? Я как раз в бердском «Лас-Вегасе» — супермаркет такой — могу затовариться.

— Сейчас посмотрю, что у нас есть, и через пять минут перезвоню, хорошо?

— Давай. — Вера отключилась.

Я тут же встала.

— Сергей Игоревич, мне срочно надо бежать. Спасибо за угощение. В три ждите мастера.

Он тоже встал:

— Тебе спасибо за помощь. Идём, провожу.

Придя домой, я тут же набрала Веру.

— Записываю, — отозвалась она.

— Хорошо, что ты позвонила! — выдохнула я. — Я как раз у Сергея Игоревича была, сверху.

— Что ты там делала? С ним что-нибудь случилось?

— С ним всё в порядке, — заверила я. — У него шкаф упал с книгами. Был такой грохот, что я решила подняться и узнать, что произошло. Помогла собрать книги и вызвала мастера для установки шкафа на место.

— Познакомились? — спросила Вера.

— Нет, — ответила я. — Не успели. Он принял меня за тебя, напоил чаем и вдруг заговорил о чём-то таком, что я не поняла.

— О чём?

— О каких-то твоих постах в интернете и о книге.

— А, понятно.

— А мне вот ничего было не понятно. Так что ты очень вовремя позвонила. Это позволило мне срочно смыться.

— Странно, что он принял тебя за меня, — сказала Вера. — А так-то он умный, да, и знает меня уже давно, и общение у нас, я бы сказала, сугубо на высокие темы.

— Про что-то алформационное? — вспомнила я услышанный незнакомый термин.

— В том числе.

— Расскажешь?

— Конечно, расскажу.

Больше откладывать работу над рефератом поводов не было. Чтобы диван и телевизор меня не искушали, я со своим ноутбуком расположилась на кухне. Для начала вбила в поисковую строку «Алформация что это», но ничего внятного в ответ не получила и принялась за реферат.

Вера вернулась в девятом часу. К этому времени большая часть реферата уже была готова, а на столе рядом с ноутбуком стояли бокал из-под кофе, пакет с печеньем, тарелка с остатками ветчины, кусочком хлеба и яблочными огрызками — нельзя весь день просидеть рядом с холодильником и ни разу туда не занырнуть. Вера привезла мне парочку пирожков с луком и яйцом в бумажном пакете — я их любила.

— Ну и что ты вынаблюдела? — поинтересовалась я, когда она налила себе воды и выдавливала в стакан половинку лайма.

— Это что за слово такое «вынаблюдела»?

— Не знаю, я его только что придумала, по аналогии с «высмотрела».

— Вынаблюдела я, что гражданин Торопов первую половину дня провёл на своей автомойке, потом поехал и пообедал в кафе «Хуторок», потом провёл почти два часа в офисе фирмы «Стофер» — насосное оборудование, потом на улице Озёрной забрал из дома подростка мужского пола 13–15 лет и отвёз его в школу номер 8, потом вернулся на Озёрную, через час снова съездил в школу и привёз подростка обратно, и больше с Озёрной, пока я не уехала, никуда не отлучался — видимо, он там проживает с семьёй.

— Ты же говорила, он не женат?

— Официально не женат, — подтвердила Вера. — Возможно, мы имеем дело с гражданским браком.

— Ты на арендованной машине была?

— Да.

— Завтра опять поедешь?

— Да.

— И охота тебе, — заметила я.

— Неохота, но надо закончить.

Мы подались из кухни в гостиную — я с кофе, Вера со своей водой.

— А что там с Сергеем Игоревичем и твоим блогом? — Поставив кофе на столик, я уселась на диван.

Вера села в кресло и тоже поставила воду на столик.

— Забегу к нему утром, посмотрю, что там твой мастер сделал. Скажу, что это не я была, а сестра. Наверняка же видел нас вместе из окна, хотя сверху же. Лиц-то не видно.

— А может, он заметил, что я — это не ты, но не подал виду?

— Это с какой, интересно, целью?

— Откуда я знаю! Пусть лицами мы и схожи, но рост, но голос?

— Да старенький он уже, — сказала Вера. — Ничего толком не видит, ничего не слышит. Читает книжки да интернет. Может, у него прозопагнозия, откуда нам знать.

— Что-что у него?

— Лицевая слепота, — пояснила Вера. — Как он отличит, если дизайнер, отвечавший за внешность киборгов моей партии при формировании конкретно моего облика, воспользовался случайной фотографией девушки прошлых времён, которая оказалась твоей.

— У вас что, так делают?

— Нет, конечно. Наше сходство случайно. Не думаю, что у нас используют чьи-либо фотографии. Если только по какому-нибудь специальному заказу. Среди людей тоже встречаются похожие — я не имею в виду родственников. И ещё я обратила внимание, что лица людей гораздо более разнообразны, чем лица киборгов, и я знаю почему.

— Почему?

— Среди киборгов нет экземпляров с откровенно несимпатичными, неправильными, некрасивыми лицами. Лица киборгов не содержат заметных неправильных черт, например узко посаженных глаз, больших носов, неправильных прикусов, отсутствующих подбородков, оттопыренных ушей. Лица киборгов правильны и оттого менее индивидуальны и более схожи, стандартны. Так уж случилось, что твои черты тоже правильны, без каких-либо ярко выраженных отклонений от нормы или даже от канона, но и без червоточинки, без изюминки, так сказать. Мы с тобой красивые, но при этом типичны. В наших обликах не хватает врождённой индивидуальности.

— Да, я знаю. Я уже думала над этим. Обидно. Я как манекен, идеальная маска. И всё же внешность в жизни не работает одна, она работает в комплексе с другим — манерой, поведением. Лицами мы схожи, но если нам сделать разные причёски, разный макияж, надеть разную одежду, и у каждой из нас своя манера смотреть, говорить, двигаться, жестикулировать, то в итоге мы окажемся совсем друг на друга не похожи. Когда мы встретились в первый раз в маршрутке и ты сказала, что мы похожи, то я сначала никакого сходства не заметила и, лишь присмотревшись к тебе не целиком, а, так сказать, по частям, убедилась, что да, сходство есть. Потому что если взять твои и мой губы, то они одинаковые. И глаза одинаковые, и нос, и лоб, и скулы, и подбородок… Возможно, у тебя, с твоими типовыми без изюминки чертами, в любом городе двойники есть, и совсем необязательно было попадать в Новосибирск. — Во мне заговорила обида за свою внешность.

— А куда ещё, если в Кольцово наше подразделение и дислоцировалось? — сказала Вера. — Помнишь, мы с Витей ездили в Кольцово? Сейчас там ещё ничего нет, но в наше время будет «Объект Щ», как микрорайон тут, в Академе. Может, по старой памяти и назвали, а мы его называли Тамп. Не знаю почему. Быть в Тампе, охранять Тамп, убыть из Тампа. Что там делалось, тоже не знаю. Нам ничего официального об этом не говорили. Функции охраны, и всё. В Кольцово много всякого, но про него и про Вектор всегда говорили в плане разработок чего-то биологического, бактериологического, медицинского. Поэтому и Тамп среди нас, не посвящённых, относили к этой сфере, а что там было на самом деле — неизвестно. Основное, как я знала, находилось под землёй, но мы под землёй не бывали. Внизу работали другие, а у нас всё было наверху — территория Тампа и внешний периметр.

— Большая территория?

— Не очень. Административка четырёхэтажная, подстанция, шесть складов, караулки, два контрольно-пропускных пункта, терминал, наше расположение — казарма, тренажёрный зал, хозкорпус, спортгородок и так называемая шахтная зона, где сосредоточено оборудование для обслуживания подземки — зона повышенного внимания. Вот это всё мы и охраняли. Полк охраны: люди, сигомы и киборги в соотношении пять-два-один. Киборги в армии обычно занимают должности командиров отделений и взводов или имеют какую-то узкую специализацию, например сапёр, снайпер, медик, переводчик. Люди и сигомы, в общем-то, друг с другом нормально живут, а киборги как бы в сторонке — всё же немного иные, в чём-то вроде лучше, чем люди, но при этом как бы второго сорта, не совсем живые. Нет родителей, нет детства, нет потомства, изготавливаются партиями по госзаказу…

— А ты кем была?

— Я комвзвода. Служба скучная, однообразная, нагрузка минимальная, развлечений нет, перспектив никаких, народ быстро расхолаживается и, с одной стороны, вроде как напрашивается частая ротация, а с другой — объект чуть ли не высшего уровня секретности, и лишних привлекать и посвящать нельзя. Вот и балансируй как хочешь, но это была не моя проблема, а проблема начальства. Мои же прямые обязанности заключались в обеспечении охраны шахтной зоны, то есть развод и смена караулов, обучение и инструктаж личного состава, а непрямые — в негласном выявлении нарушений, несоблюдений, ненадлежащих исполнений и тому подобное. Этакий внедрённый контролёр. И хотя никто не знает, что ты стукач, даже местное начальство, подозревать никому не запретишь. Таким контролёром может быть и человек, и сигом, но почему-то считается, что это обязательно киборг.

— И как к тебе относились?

— Нормально относились, как и к другим. Никто же не знает о твоих дополнительных функциях. Это здесь и сейчас я являюсь чем-то уникальным и в своём роде единственным, а там я была одной из многих. Два совершенно разных положения, и ощущения совершенно разные. Правда, о такой моей уникальности знаете только ты и Дмитрий, и совсем не факт, что вы правильно ко мне относитесь, если посмотреть на это с какой-то более высокой колокольни.

Слушая Веру, я пребывала в некой растерянности. Непривычно жёстко сегодня она вдруг заговорила, и о том, о чём я даже не задумывалась до этого момента, и не знаю, задумывался ли Дмитрий.

Может быть, нам стоило не помогать ей жить среди людей, а, наоборот, всячески этому препятствовать. Стоило сдать её, уведомить соответствующие органы о её существовании. В первый момент нас, скорее всего, приняли бы за сумасшедших, но, заполучив Ритку, они убедились бы в реальности происходящего, и вся ответственность легла бы уже на них. А с другой стороны, если киборги представляют опасность для людей, то в будущем им тоже не дали бы ходу, а они вон есть. Ритка не делает ничего такого, что мной воспринималось бы как опасность или диверсия. Она просто хочет жить, и скорее люди нанесут ей вред, если узнают, кто она на самом деле.

— А ты домой хочешь? — спросила я и уточнила: — Под домом я сейчас имею в виду то место и время, откуда ты сюда попала.

— Я не знаю точно, хочу или нет, — несвойственно для себя ответила Вера. Обычно о своих желаниях-нежеланиях она всегда говорила вполне определённо. — Но даже, если бы очень и очень хотела, то я не могу туда вернуться и понятия не имею, как это сделать. Если только оттуда кого-то пришлют за мной, но я сомневаюсь, что там существуют такие технологии. Может, только в будущем будущего. Но и для этого нужно знать, где я и когда, и вообще знать, что я куда-то попала, а, например, не взорвалась, разлетевшись на атомы, не сгорела, не провалилась в тартарары, заваленная огромной медной горой, и не вознеслась в небо в виде эльфийской радуги. Видимо, произошёл какой-то сбой, слом или вовсе полный кирдык в работе шахтного Тампа, побочным эффектом которого и явилось случившееся со мной. А может быть, со всеми. Значит, никто меня искать не будет, но даже если будет, то это я должна сообщить им, где я и когда. Вот ты бы как сообщила?

— Не знаю. Тут нужно подумать. — Я немного поразмыслила и вспомнила слова Сергея Игоревича про книгу. — Книгу бы написала, которую потом там прочитают.

— Ты мгновенно взяла правильное направление. Мне для этого понадобилось гораздо больше времени.

Мне польстила Верина похвала, но я призналась:

— Я это не сама придумала. Я про подобное читала у Азимова в романе «Конец вечности». Там главному герою — не помню, как его звали — тоже понадобилось отправить в будущее информацию о том, где он.

— Я не читала, — сказала Вера. — Надо будет прочитать.

— Там фишка в том, что книг-то много, — сказала я, всё больше и больше недовольная этим разговором, который своим течением, словно бурный поток, нёс меня куда-то, а я никак не могла сориентироваться. — Написать надо что-то такое, чтобы написанное однозначно выделилось из всех прочих «Песней о Буревестнике» и «Чаек по имени Джонатан Ливингстон».

Вера кивнула:

— Именно поэтому я и завела на сайте «АфтерШок» страничку, где пишу блоги про алформацию. Сегодня, когда такого понятия и даже слова в обиходе человечества нет, а на метафизические темы пишут все кому не лень, на алформацию никто внимания не обратит, а в моё время незамеченным такое остаться не может.

— Почему? — спросила я, хотя ничего не поняла.

— Потому что в моё время алформационная модель мироздания является превалирующей и повсеместно распространена. Она не какая-то более верная среди бесчисленного множества других моделей, а просто позволяет все эти модели свести к единой, очень утилитарной и формальной аксиоматике. Конечно, я об этой алформации ничего толком не знаю и всех её нюансов даже не представляю, но вот использовать термин «алформация» как маркер, как значок своего положения на карте мироздания, могу. Его ни с чем не спутают и сразу заметят. Некоторые как курьёз, некоторые как бред, как нелепость, некоторые как некий символ непознаваемости сущего. Неважно. Просто среди заметивших обязательно будут те, кто однозначно это воспримет как знак моего местоположения. Для тех, кто понимает, как говорится.

— А Дмитрий про эту твою алформацию знает?

— Знает. Когда я ему рассказала про алформацию, он мне и посоветовал заняться именно ею и даже детальный план разработал, как это дело продвигать и развивать. И сейчас помогает подсказками. Как себя вести в жизни, учишь ты, а как в интернете — он.

Я чувствовала, что стою на краю какой-то бездны и ничего не понимаю. От бессилия я сказала:

— Странный он какой-то, этот твой Дмитрий. Я вообще не понимаю ваших взаимоотношений.

Вера пожала плечами. Я недавно её этому научила, и она теперь пользовалась. У неё выходило так естественно, будто она всегда плечами и пожимала. Глядя на неё, я уже не знала, то ли она, всё контролируя, так искусно и к месту имитирует, то ли привыкла, и у неё теперь получается бесконтрольно, само собой. А ещё я заметила, что сама теперь гораздо больше контролирую свои жесты, движения, мимику и часто воздерживаюсь там, где раньше даже не задумывалась. Вера оживлялась, а я киборгизировалась, если так можно сказать.

— Все вы странные, — сказала Вера. — Но он хорошо ко мне относится. Правда, не любит меня. Ты любишь, а он нет.

Меня поразили её слова, но я не подала виду. Я, конечно, любила её, но всё же она была киборг, а не человек. И человек, конечно, тоже, но… В общем, я не могла точно сформулировать. Я и сейчас не могу. Но я её люблю.

— А у вас… А вы как мужчина с женщиной…

— Если ты о сексе, то это было в самом начале, но потом сошло на нет. Я для него не женщина. Он удовлетворил своё первоначальное любопытство, и на этом всё кончилось. Думаю, с тобой ему было бы гораздо лучше, ты для него, в отличие от меня, была бы настоящей.

— Ты переживаешь?.. Тебе от этого плохо? — спросила я.

Мне показалось, что плохо.

— У меня нет ярко выраженного бесконтрольного сексуально влечения. Оно регулируемое.

Она даже не поняла, о чём я говорю и, чтобы не молчать, я спросила:

— Как это?

— Да, в общем-то так же, как у тебя, только я это осознаю и могу регулировать, а ты считаешь, что не можешь, и потому осознанным регулированием не пользуешься. У людей всё время какие-то игры с собственным сознанием. Например, однажды Дмитрий сказал: «Я не знаю, в чём тебе верить, а в чём нет!» Странное, нелогичное высказывание. Если бы вокруг него, кроме меня, никого не было, тогда оно имело бы хоть какой-то смысл, но ведь он ежедневно взаимодействует с множеством людей! Неужели про всех он знает, в чём им верить, а в чём нет, и лишь я вызываю на этот счёт сомнения? Абсурд. Я такая же, как все. Или сказал: «Ты неискренняя со мной в своих словах и поступках!» Эта его фраза, сказанная с обидой и укором, ещё более абсурдна. Он не хочет понимать, что моя полная искренность сделает наше взаимодействие невозможным. Люди тоже никогда не бывают полностью искренними, и вы с Дмитрием не исключение. Вы совершенно не в состоянии контролировать большинство своих эмоций, а они часто производят куда больше разрушительной работы, чем созидательной. Возможно, мне нужно повысить уровень искренности до ноля двадцати шести, как сейчас, но не выше. Даже в этом режиме будут осложнения, ведь, считая меня достаточно искренней, человек будет страдать от моей нетактичности, грубости и высокомерия, не вводя нужных поправок в своё эгоцентрическое восприятие происходящего. Помнишь, как ты сказала мне про свою маму, что теперь не хочешь с ней жить?

Я хотела возразить, но в итоге просто кивнула.

— Ей бы ты так никогда не сказала. Вот и Дмитрий как-то, характеризуя одного из своих коллег, сказал: «У него изо рта ужасно воняет, а он при разговоре всё время придвигается вплотную! Терпеть не могу эту его манеру!» Я спросила, почему же не сказать коллеге об этом и не попросить его держать при общении определённую дистанцию. Спросила, провоцируя и предполагая наиболее вероятный ответ, мол: «Ты что, такое нельзя говорить! Он же обидится!» А ведь у Дмитрия тоже пахнет изо рта. У любого человека пахнет. Неприятный это запах, или нейтральный, или приятный — мне показывает соответствующий анализатор, но, кроме субъективно-эмоциональной оценки, я могу получить анализ состояния зубов, слизистой оболочки ротовой полости, частично — пищевода и желудка, а также узнать состав принятой в последний раз пищи. И вот перед тем, как лечь в постель, каждый из нас посещал ванну и чистил зубы. Он затем, чтобы у него изо рта не было неприятного запаха, а я затем, чтобы у меня изо рта хоть чем-то пахло, так как у меня нет такого рода физиологической особенности, как запах изо рта, а ему было бы неприятно не ощущать запаха моего дыхания. Это искренне или нет?

Я промолчала, вся внутренне сжавшись. Раньше Вера ничего такого и таким тоном мне не говорила. Она сегодня как с цепи сорвалась.

— Он при мне часто вспоминал свою жену. Фотографию показывал. Она там запечатлена сидящей на качелях, подвешенных между деревьями. Он говорил, что его жена очень красивая. Мне трудно судить. На снимке было видно, что у неё толстые лодыжки. Не очень толстые, но толще, чем это обычно бывает у женщин по общепринятым человеческим канонам красоты, и он тоже на это обращал внимание. Я знаю. Был такой эпизод, когда он на пляже посмотрел на девушку, загоравшую неподалёку от нас, и сказал: «Посмотри, какие красивые у неё лодыжки». Наверняка он при этом мысленно сравнивал их с лодыжками жены. Не с моими, а с её. Мои идеальны. Но жене-то он наверняка никогда об её лодыжках не говорил. Конечно, он знает, кто я такая, и чуточку представляет, как я устроена. Находясь там и тогда, где посторонние не слишком обращают на меня внимание, мне нет нужды во всех мелочах имитировать обычную женщину. Но, даже оставаясь с Дмитрием наедине, я ни разу не вела себя в соответствии со своим обычным функциональным назначением. Это было бы неэффективно и даже губительно. Я не специализировалась в человеческой психологии, касающейся взаимоотношения полов, и не могу всего объяснить, но, похоже, у него в сознании блокируется реакция на те мои черты и поступки, которые никак не укладываются в созданный им образ женщины, и тогда он их как бы не замечает и от этого претензии и обиды. Но если бы я сказала ему: «Я тебя люблю», то, по моим расчётам, у него возник бы диссонанс, ведь он считает, что знает, какие эмоции мне доступны, а какие нет. Но он очень много сделал для меня, и я всегда буду стремиться к тому, чтобы моё присутствие в его жизни и наше взаимодействие доставляли ему радость. И я не сомневаюсь, что даже с точки зрения человека сейчас все мои функции искренни.

Она замолчала.

— Ну да, — только и смогла сказать я после затянувшейся паузы.

Мысленно я попыталась поставить себя на место Дмитрия или представить, что Витя — киборг и воспринимает меня так, как только что описала Вера.

— Человек так не может, — наконец сказала я. — Для него это слишком непривычно.

Я хотела сказать «не по-человечески», но вовремя одумалась.

— У нас там, — Вера мотнула головой, будто указывая куда-то туда, за пределы гостиной, — отношения и браки между людьми и киборгами довольно распространённое явление.

Я опять почувствовала, что должна что-то сказать.

— Наверное, если… если для человека киборг уже не представляет чего-то неведомого и экстраординарного, то это нормально. Люди вообще быстро ко всему привыкают и адаптируются.

— Ты только не пойми меня неправильно, — сказала Вера. — Но если захочешь, то я всегда могу быть твоим секс-партнёром.

Она заставила меня покраснеть.

— Спасибо, Вера, — сказала я. Только бы не ляпнуть чего-то такого, что могло бы её обидеть или оскорбить. — Я ценю твою искренность, но я к такому сейчас не готова.

— Понимаю, — кивнула Вера. — Просто, я сказала, чтобы ты имела это в виду.

После занятий я пришла домой, перекусила и решила подняться на 13-й этаж к Сергею Игоревичу — нужно было расставить упавшие книги по местам, ведь я обещала.

— Здравствуйте, Сергей Игоревич! — поздоровалась я, когда профессор открыл дверь. Клетчатая рубашка на нём была застёгнута, и он был выбрит. — Я Таня, Верина сестра.

— Здравствуй, Таня! Входи! — Шаркая тапочками, Сергей Игоревич отступил вглубь квартиры. Сегодня на ногах у него были надеты светло-серые носки. — Очень приятно ещё раз познакомиться. Утром Вера мне сказала, что вчера, оказывается, заходила ты, а не она.

— Да, случайно как-то так получилось, — стала оправдываться я, захлопнув за собой дверь и вновь чувствуя, что в квартире всё прокурено. — Не успела сказать, что я не Вера из-за этого шкафа. Ой, у вас гости? — Я увидела на вешалке чужую женскую одежду. — Давайте я позже зайду.

— Нет-нет, проходи! — Сергей Игоревич поманил меня рукой за собой, направляясь в кухню. — Это мои подружки-веселушки, я вас познакомлю, а то всегда хвастаюсь перед ними своей молоденькой соседкой, а познакомить никак не получается.

Идя следом за ним, я заглянула в библиотеку, где накануне упал стеллаж. Стеллаж стоял на месте, и книги на нём уже были расставлены.

— Ну вот, — воскликнула я, — а я пришла книжки расставить.

— Вера утром расставила, — сказал Сергей Игоревич, приостановившись. — Вы с ней шустрые, как белки, не успеешь глазом моргнуть, что ты вчера, что она сегодня. Идём…

Мы зашли на кухню. За столом сидели две пожилые женщины. Я не умею определять возраст старых людей. Одна выглядела немного моложе, но им каждой было явно за шестьдесят.

— Вот, знакомьтесь, девушки, это моя соседка Таня. — Сергей Игоревич указал на меня рукой. — А это Наталья Валерьевна, моя коллега, и Алевтина Игоревна, тёзка по батюшке.

— Здрасьте, — поздоровалась я, слегка наклонив голову. — Мы с Верой под Сергеем Игоревичем живём, на двенадцатом этаже. Вера — это моя сестра.

— Садись, Татьяна, вот сюда. — Сергей Игоревич поставил мне табурет. — Их с сестрой не отличить, так похожи. Как близняшки.

— Нет, мы не близняшки. Мы двоюродные. Просто похожи сильно. — На столе стояли рюмки, шкалик водки «Тундра», наверное тот, что Вера принесла, початая бутылка с белым вином, тарелка с нарезанной кружочками колбасой, ломтиками сыра и маслинами, тарелка с нарезанными яблоком и апельсином. — Вера из Новосибирска, а я с Алтая, с Рубцовска, а сюда перебралась, когда в университет на юридический поступила.

— Так ты учишься? — спросила Алевтина Игоревна. — Тебе сколько лет?

— Двадцать скоро. Ага, учусь. Первый курс ещё только.

— Эх, — притворно вздохнула Алевтина Игоревна. — Где мои двадцать лет.

— Наташа, дай ещё одну рюмку, вон, сзади тебя. — Сергей Игоревич взял бутылку с вином и стал разливать. Мне тоже поставил поданную рюмку и налил вина. — А мы тут всемирный день борьбы с болезнью Паркинсона празднуем. Сейчас хорошо, праздников много — можно каждый день по нескольку штук праздновать, да всё диковинные.

— Где ты их только берёшь, — улыбнулась Наталья Валерьевна.

— Как где, в интернете. Там каждый день штук двадцать на любой вкус. Вот сегодня и Паркинсон, и день живого донора — живого! — и день неумелых рук. У нас, правда, это не так называется. У нас говорят не про сами неумелые руки, а про то место, откуда они растут. Много праздников — все не упомнишь. Гуляй — не хочу.

Сергей Игоревич налил в свою рюмку водки:

— Ну, девушки, с Паркинсоном нас!

Посмеиваясь, все чокнулись рюмками. Я вина лишь пригубила и взяла с тарелки дольку яблока.

— А ты, Танечка, по делу к Сергею Игоревичу или как? А то мы, может, задерживаем? — спросила Алевтина Игоревна. Едкая бабушка.

— У Сергея Игоревича вчера шкаф с книжками упал, — сообщила я. — Вы не рассказывали? — спросила я профессора и без паузы затараторила: — Так грохнуло сверху, что я испугалась. Сразу прибежала сюда, давай книжки собирать, мастера вызывать. А сейчас пришла книжки на место убрать, а их, оказывается, Вера, перед тем как на работу уехать, уже расставила.

— Что, правда, что ли? — обратилась Наталья Валерьевна к Сергею Игоревичу. — Я тебе говорила, что нельзя столько книг наваливать.

— Куда ж их девать, — усмехнулся Сергей Игоревич. — Сколько раньше я на них деньжищ извёл, а теперь не нужны никому.

— Почему не нужны? — вступилась я за книги. — Я вчера, когда убирала, посмотрела, там не просто беллетристика какая, там серьёзные издания, таких в интернете, поди, и нет. Давайте, я узнаю в нашей университетской библиотеке. Думаю, они с удовольствием возьмут на свой баланс личную библиотеку профессора Тарасова, и эти книги ещё послужат людям. Сделаем каталог, всё оформим, экслибрис на каждую поставим, перенесём, перевезём. Хотите, сразу, хотите, потом, когда скажете.

— А что, Серёж? — согласилась со мной Наталья Валерьевна. — Девочка правильно говорит. Спроси у Юры, нужна ему эта библиотека по большому счету? Скорее всего, нет. Юра — это его сын, — пояснила она мне и продолжила, снова обращаясь к Сергею Игоревичу: — У тебя всё по экономике в основном, а он совсем другим занимается. Для него что экономика, что термодинамика, если и читает, то детективы какие-нибудь или фантастику.

— Есть у меня и детективы, и фантастика. — Сергей Игоревич закурил. — Сам теперь всё больше их почитываю.

— Вот их ему и оставишь.

— Сберкнижку ему оставишь, — вставила Алевтина Игоревна. — Есть у тебя сберкнижка в трёх томах? — рассмеялась она.

«Ох, едкая!» — снова подумала я, стараясь не улыбнуться.

— Нет у меня никакой сберкнижки, — заявил Сергей Игоревич, стряхивая пепел в пепельницу. — Всё под матрасом храню, каждую ночь пересчитываю — вдруг прибавилось. И трачу лишь на шоколадки для своих молодых соседок. Думаете, почему они ко мне бегают. Да, Таня?

Тут уж я разулыбалась и кивнула:

— Да! — И сообщила собеседницам. — Сергей Игоревич только вчера меня «Алёнкой» угощал.

— А не мы ли эту «Алёнку» ему принесли? — смеясь, спросила Алевтина Игоревна свою подругу. — Вот старый ловелас. Мы, значит, с Валентиной к нему клинья подбиваем, а он на молодых наше добро изводит.

— Да, я такой, — гордо заявил Сергей Игоревич, наполняя рюмки. — Коварный.

— Однажды по молодости, — принялась рассказывать мне Алевтина Игоревна, — когда мы все были такие же красивые, Таня, как ты, а Серёжа был в нас с Наташей влюблён, правда в неё всегда больше, чем в меня, он на Восьмое марта где-то раздобыл букет из семи гвоздик — тогда это было практически чудо — и скорей бежал, чтобы подарить его Наташе. И вот, как сейчас помню, забегает он в отдел к Наталье, и лицо у него делается прямо серое-серое от досады — это он увидел меня. Теперь никак было невозможно Наташе цветы подарить, а меня оставить без подарка. И тогда он разделил букет на две части и три гвоздики подарил ей, а четыре мне.

Я окинула взглядом их лица — они все трое улыбались.

— Так что, Таня, будь с ним осторожна.

Алевтина Игоревна подняла свою рюмку. Мы подняли свои.

— За правильное количество цветов, — сказала Наталья Валерьевна.

— Я сегодня в правильном цветнике, — сказал Сергей Игоревич, выпив свою водку.

— Угу, — хмыкнула Алевтина Игоревна. — Два чертополоха и одуванчик.

— А мне нравится чертополох! — сказала я. — Если засушить и поставить в хрусталь, он такой фактурный…

— Так уже засушили, — рассмеялась Алевтина Игоревна. — Осталось только в хрустальный гроб положить.

— Кажется, я что-то не то ляпнула… — смутилась я.

— Нет, Таня, всё верно. — Наталья Валерьевна коснулась моей руки. — И мне чертополох нравится, я тоже так делала.

— Вот видишь, Серёжа, — продолжала иронизировать Алевтина Игоревна. — Не гвоздики надо было дарить, а чертополох. Ничего ты не понимаешь в женской душе.

— А кто в ней понимает? — отмахнулся Сергей Игоревич. — Чужая душа — потёмки, а может её и вовсе нет. Как думаешь, Таня, есть она вообще?

— Не знаю, — сказала я. — Наверное, есть, раз все что-то такое в себе ощущают. На пустом месте об этом столько разговоров не было бы.

— Вот и сестра твоя говорит, что это ощущение, — заметил Сергей Игоревич. — Сейчас, вспомню поточнее. Человек не способен до конца осознать свою Душу, способен лишь ощутить её, как нечто непостижимое, практически бесконечное, как оно и есть на самом деле, так как спектральность алформации бесконечна, а человек ограничен своим субъективизмом, своей локализацией в своём ареале.

— Это что за «спектральность алформации»? — спросила Алевтина Игоревна. — Эзотерика какая-то?

Я пожала плечами, точно как Вера накануне.

— Нет, не эзотерика, — сказал Сергей Игоревич. — А самая что ни на есть формально-логическая модель мироздания. Всё как я люблю. Очень умная девушка.

— Речь же, если я правильно поняла, о твоей сестре? — спросила меня Наталья Валерьевна. — Она чем занимается? Тоже учится?

— Вера программист, — сказала я. — Ей двадцать три года.

— Странно для такой молодой девушки увлекаться метафизикой, — заметила Наталья Валерьевна. — Наверное, Серёжа, ты в своей любимой манере, как всегда, сгущаешь краски.

— Вовсе нет, — возразил он. — Она выстроила целую непротиворечивую концепцию, сформулировала необходимую и достаточную аксиоматику и на её основе прекрасно и вполне логично объясняет такие понятия, как сознание, жизнь, разум, воля или вот душа, например.

— Ох, какие только концепции мы не выстраивали в своё время, вплоть до всеобщего счастья, — заметила Алевтина Игоревна.

— Выстраивали, да, — согласился Сергей Игоревич. — Но что-то подобное алформации я не припомню. Мы всё-таки были романтиками, а нынешнее поколение, — он кивнул в мою сторону, — прагматики.

— Я тоже за всеобщее счастье, — сказала я. — Но так не бывает же.

— Вот, пожалуйста, — удовлетворённо сказал Сергей Игоревич, указав на меня рукой. — А что скажешь насчёт алформации?

— Ничего не скажу. Я вчера про неё от вас первый раз услышала. Спросила вечером Веру, и она дала мне ссылку на свою страничку в интернете, но я ещё не смотрела.

— Сегодня я тоже ничего достойного внимания не вынаблюдела. Гражданин Торопов весь день вёл обычную будничную жизнь и ни в чём подозрительном замечен не был. Может быть, он и на самом деле такой образцовый обыватель, каким кажется, а может не вылезает из казино, ночных клубов и прочих злачных заведений, а мы лишь угодили в период затишья. Не знаю. На следующей неделе позвоню ему, и пусть он меня куда-нибудь пригласит — хоть в свой любимый «Хуторок». Может быть, у него тамошний шеф-повар лучший друг и приготовит нам что-нибудь невиданное, типа соловьиных язычков. — У Веры явно было хорошее настроение — не то, что вчера. — А у тебя как день прошёл?

— А меня Сергей Игоревич познакомил со своими подружками, Натальей Валерьевной и Алевтиной Игоревной.

— Да, он упоминал об Але с Наташей. Ну и как они?

— Нормальные бабки. Я так поняла, это его бывшие коллеги и знакомы они уже миллион лет, с молодости. Сергей Игоревич даже был влюблён в Наталью Валерьевну, судя по всему. Может и сейчас влюблён.

— В таком возрасте люди тоже влюбляются? — спросила Вера.

— Не знаю, влюбляются заново или нет, но продолжать кого-то любить, думаю, могут.

— Но точно ты не знаешь?

— Но точно не знаю. Вот когда мне будет за семьдесят, узнаю точно.

— Зачем столько ждать, если об этом можно спросить и узнать уже сейчас?

— Сейчас для меня это неактуально, но спросить можно, да. Хотя и для них сегодня это, наверное, неактуально. Сегодня для них разговоры о душе актуальней, чем о любви. Например, они удивились, что ты, будучи такой молодой, больше озабочена душой, чем любовью.

— В каком смысле «озабочена душой»?

— А в плане твоей алформационной концепции. Это Сергей Игоревич диспут устроил на эту тему. Восхищался тобой и твоей алформацией, а вот бабушки отнеслись к этому скептически. Из ревности, наверное.

— Ты же шутишь, да?

— Вот не знаю даже, Вер. Вроде и шучу, а вроде и нет. Надо уже мне приступать к изучению твоей алформации, чтобы хоть представлять, о чём там речь, а то, боюсь, Сергей Игоревич не поймёт, почему я со взглядами сестры незнакома. Или, может, ты сама расскажешь?

— Нет, ты лучше сначала почитай. Мне тоже интересно, зайдёт тебе или нет.

Так я начала погружаться в алформацию.