Reet-K

Глава 7

— Мам, а меня когда крестили? — спросила я в одном из разговоров по телефону.

— Ой, я уже и не помню, — задумалась она. — А что это тебе на ум пришло?

— Не знаю, стукнуло что-то, — сказала я. — Мне сколько лет тогда было?

— Перед школой, — стала вспоминать мама. — Семь лет, значит. Вместе с Вовкой тогда покрестили вас. Мама — баба Надя — всё ругала нас с отцом, что сами, мол, крещёные, а дети нехристи, а сама-то членом партии была и меня тоже поздно крестили. Сначала вроде как нельзя было, а потом уже стало и можно.

После этого разговора с мамой я Вере предложила:

— А давай мы тебя окрестим?

— Зачем?

— Не знаю. Будешь первой киборгом-православной.

— А ты крещёная? — спросила Вера.

— Да, крещёная.

— Я тоже, — сказала Вера.

— Как?! — удивилась я. Мне такое в голову не могло прийти — Вера крещёная!

— Нас, тактических, в первый год всех крестят.

— И крестики носите?

— При крещении надевают, но потом носить не обязательно. С историей религии знакомят и с канонами православия. Я три молитвы знаю, а среди киборгов есть священники.

— Для этого же в бога нужно верить, обряды соблюдать! — воскликнула я.

— А ты веришь? — спросила Вера.

— А ты встречала верующих людей? — задала я встречный вопрос, так как не знала, как ответить.

— Да. В армии многие верят. Есть даже пословица, что в окопах не бывает атеистов. И крестики носят, и перед иконами молятся.

— Ну а в бога-то они верили, как думаешь? — не отступала я.

— Ну, раз молились, значит верили. Мама в Рубцовске, когда мы уезжали, перекрестила нас, помнишь? — Я кивнула. — Она верит в бога?

— Наверное, ты права. Раз перекрестила, то, значит, верит, чего бы там ни говорила сама, если спросить, верит или нет. Просто, вера, она по-разному проявляется. Например, для меня православие, это не религиозность, не вера в бога, а, скорее, принадлежность к вере моих предков, единство с моим народом, с его историей, культурой. Звучит избито и высокопарно, но так есть. Если и я православная, и ты, то мы сёстры во Христе.

— Принадлежность к одной вере и единство — это мне понятно и нравится, — сказала Вера. — А как быть с тем, что тебя создал бог, а меня — человек. Получается, человек для меня должен быть богом, но мне это так ни разу даже не пытались подать. Наоборот, мне всегда внушали, что хоть я и отличаюсь, но я, прежде всего хомо, то есть человек, а значит и принадлежу, и едина. И душа у меня, значит, есть. Ты согласна?

— Согласна! Мне нравится, что мы сёстры во Христе. А Дмитрий знает, что ты крещёная?

— Нет. Мы на тему веры и религии никогда не разговаривали.

Вскоре мы купили два серебряных крестика и освятили их в церкви. Я так и не спросила Веру, какое имя ей дали при крещении, — у неё и так уже было два: Вера и Ритка, и мне не хотелось узнавать ещё и третье. Я его узнала позже.

Восьмого августа исполнился год, как мы с Верой познакомились, и было решено это событие отметить.

— Как будем праздновать? — спросила я. — Есть предложения? Приглашать кого-нибудь будем?

— А кого нам приглашать? — спросила Вера.

— Ну, как кого? Например, твоего любимого Торопова.

— Он не любимый. Просто, с ним удобно. У него оружие есть, а я люблю стрелять. У него квадроцикл есть, а я люблю на квадрике покататься. И он не приставучий. А давай мы его не будем приглашать?

— Всё-таки вдвоём?

— Нет, я не это имела в виду. Давай, пусть нам Торопов пикник организует? У него яхта есть.

— Ага, а ты любишь на яхте поплавать, да? — рассмеялась я.

— На яхте ходят, а не плавают, — назидательно сказала Вера.

— Что, прям яхта?

— Ну, не как у олигарха, но яхта, да. Девять метров длиной посудина с парусом. Мне понравилась. Чёрная каракатица. Правда, она белая и называется «Арго», как у Тесея. Сдаётся в аренду для прогулок по Обскóму морю всем желающим и самому владельцу тоже, я так понимаю. А кого ещё пригласить? Витя же твой в отъезде, а одному Торопову нас двоих много будет.

— Может, Дмитрия? — спросила я.

— Нет, конечно, — сказала Вера. — Дима и Женя… Ни в коем случае. У тебя что, кроме Вити, знакомых мужчин нет?

— Сергей Игоревич, — смеясь, сказала я.

— Я бы его с удовольствием пригласила, — сказала Вера. — Он ко мне хорошо относится. Но не выходит он из квартиры по состоянию здоровья, сама знаешь.

Я перебрала своих одногруппников, но нет. Ни с кем из парней настолько не дружила, чтобы на яхту приглашать.

— Я Ваню приглашу.

— Что за Ваня? Почему не знаю?

— А это в июне, перед тем, как мы в Рубцовск ездили, ты как раз у Торопова была, наверное, на яхте с ним каталась, а меня Виталя, помнишь, тёть Валин сын, — ты его на вокзале видела, пригласил на парад в день их училища, и там я познакомилась с его сослуживцем, тоже из войсковой разведки. Ваней зовут.

— Что за училище?

— Военное, тут в Академе.

— НВВКУ? Знаю, я там бывала в наше время один раз по обмену опытом.

— Он мне тогда экскурсию после парада устроил. Показал всё, казармы, учебные классы, столовую, кухню — они там водку тогда пили. Скромный такой, здоровый, почти как твой Торопов, номер телефона дал, приглашал сходить куда-нибудь, но я так и не позвонила. Нормально же будет пригласить?

— Думаю, да. Если он тебя помнит, конечно. Это сколько уже времени прошло?

— Помнит, — рассмеялась я. — Я ему поцеловать себя дала. Мне интересно было, как он, такой здоровый, ко мне наклоняться будет.

— И как?

— Он меня поднял.

— А ты знаешь, что на Обском море есть остров Тань-Вань? Его ещё Тайванем называют.

— Серьёзно, что ли?

— Тань-Вань, да. Символично получается.

Пикник нам Торопов пообещал устроить одиннадцатого, а восьмого мы были дома вдвоём.

— Вера, прошёл год.

— Да, Танюш, прошёл год.

Вера сидела на диване, а я лежала рядом, поджав ноги и положив голову ей на колени. По телевизору показывали новости, но звук был включён настолько тихо, что я не слышала, о чём там говорят. И не хотела слышать.

— Ещё через год я буду твоей ровесницей, а потом стану старше.

— Ты и так старше, — Вера погладила меня по волосам.

— Я не про возраст, я про внешность.

— Года два-три у нас ещё есть, а потом нам придётся сменить квартиру и круг общих знакомых, которые знают нас обеих, и уже тебе стать старшей сестрой, а мне младшей.

— А маму с папой тоже сменить? — мотнула я головой, стряхивая Верину руку.

— Просто, мне придётся больше с ними не встречаться.

— А ты совсем не меняешься? Никогда? — я повернулась на спину и посмотрела вверх, на Верино лицо.

— Меняюсь, но медленнее.

— Насколько медленнее?

— Не знаю, может, раз в пять. Или ещё медленнее. Не знаю. Можно делать макияж, который будет меня взрослить, носить одежду, делающую фигуру бесформенной, сутулиться.

Я села, скрестив по-турецки ноги.

— Ты и так вечно, как Золушка, только сажи на носу и не хватает. И что только Торопов в тебе находит? Зимой и летом одним цветом…

— Я хорошая, — сказала Вера с моими интонациями.

Я невольно хихикнула.

— Ишь ты, какая хитренькая. Это мои слова.

— Что, пойдём спать? — спросила Вера после того, как мы секунд двадцать молча смотрели в еле шепчущий телевизор.

— Не, погоди. — Я придержала её за руку. — Я просто задумалась с этим всем — у тебя есть план?

— План чего? — спросила Вера.

— Ну, не знаю. План жизни! Не собираешься же ты вот так до 2067 года прятаться. Или собираешься? Ведь появляться тебе раньше, чем ты исчезнешь, нельзя. Да это и невозможно с точки зрения даже простой логики. Как тебя будет две?

— Как будто попасть сюда из 2067 года с точки зрения логики возможно, — задумчиво и как-то безнадёжно проговорила Вера.

Я не знала, что тут сказать. Вера встала и прошлась туда-сюда между креслами.

— Это же абсурд! — Она остановилась. — Ну посуди сама. Например, получается, что любой атом полимера, который сейчас входит в состав моего скелета, существует одновременно во мне, допустим вот в этой коленной чашечке, — она хлопнула себя по колену. — И где-то там, где лежит до тех пор, пока его добудут, чтобы пустить на изготовление этой коленной чашечки. А это невозможно. Значит, я оттуда сюда не перемещалась.

Она развела руками.

— Даже если предположить, что это всё происходит в каком-нибудь романе про попаданцев, то переместиться должна была некая моя нематериальная сущность и тут в кого-нибудь вселиться, но опять проблема — откуда здесь нашёлся для вселения киборг? Вот вселилась бы эта сущность в тебя, и никаких проблем — фонтанируй креативом, описывая, как киборг Ритка невольно превращается в человека Таню. Так нет же, в меня вселилась, в ту, которой здесь не было и ещё сорок лет не будет. Это в алформации всё хорошо — там прошлое, настоящее и будущее существует одновременно, только я не знаю как. Не учили нас этому.

— Подожди! — Я потрясла головой. — Что-то я ни фига не понимаю. Вот смотри, миллионов поколений предков, начиная с той обезьяны, которая первая с дерева слезла, у тебя нет. И потомков ты не наплодишь, какими материнскими капиталами тебя ни озолоти. И не делаешь ты ничего такого, чтобы это хоть на что-то как-то радикально повлияло. Все твои действия сейчас — это как камешек на берегу Крыма в воду бросить и где-нибудь на берегу Антарктиды ждать, когда там расходящиеся от этого камешка круги пингвинов смоют. Так может, когда ты сюда попала, там, где ты была, стало так, что тебя и не было?

Мы смотрели друг на друга, как две сумасшедшие дурочки.

— Ты с Дмитрием на такие темы не разговаривала? — спросила я.

— Нет, — сказала Вера. — Ты, Тань, даже представить себе не можешь, какой я была. Я за первые два года здесь по настоянию Дмитрия столько книг и прочего всего из интернета прочитала, что у меня сложилось впечатление, будто я не на сорок лет назад угодила, а на другую планету.

— Может, это и есть другая планета, а ты инопланетянка.

— А звёзды, а Кольцово, а русский язык, а люди — откуда тогда я их знаю?

— Какие-то чудеса, — обречённо протянула я.

— Чудес не бывает, — убеждённо сказала Вера. — Всё что угодно бывает, кроме чудес.

— Но что-то же надо делать!

— Что?

Я подумала, но ничего достойного не придумалось, и я спросила:

— Что ты умеешь делать лучше всего?

— Я не знаю, — пожала плечами Вера. — Я рядовой киборг, предназначенный для несения военной службы. Никакими выдающимися способностями в этой области среди себе подобных не отличалась. У меня выше реакция, чем у обычного человека, выше выносливость, больше специфических знаний и умений, но это в сравнении именно с людьми. Если брать аналогичных киборгов — я точно такая же. Я хороший командир уровня младшего офицерского состава — лейтенант, капитан. Я хороший тактик на этом уровне, но не выше, и уж точно не стратег, не военачальник. Вот и всё. Взводная рабочая лошадка. Удержать позицию, захватить позицию, организовать и реализовать диверсию, провести допрос. Наверное, в армии я была бы на месте. Вот ты что умеешь делать лучше всего?

Я снова задумалась.

— Ничего. За что ни возьмись, всегда найдётся кто-то, кто сможет это сделать лучше.

С Ваней мне пришлось созваниваться несколько раз. «Сестру Виталия с дня училища» он вспомнил сразу, что меня обрадовало, но я всё равно на всякий случай упомянула своё имя, а то вдруг он его уже забыл. Я, мило щебеча, мимоходом обмолвилась, что экскурсия по училищу мне очень понравилась, что потом я уезжала на каникулы домой к родителям, где часто вспоминала, как мне было интересно, и что теперь меня друзья пригласили на пикник и я хочу предложить составить мне компанию.

— Когда это будет, — предсказуемо спросил Ваня, специально выведенный мной на этот вопрос, и я уточнила, что в ближайшее воскресенье. Он поблагодарил за предложение и согласился. Ура-а-а!

Второй раз я позвонила ему в пятницу, сказав, что пикник запланирован на берегу Обского моря, но где точно, я пока не знаю, но знаю время — полдень. При себе или на себе ему надо будет иметь плавки, поскольку намечаются купания с русалками и вождение хороводов на мелководье. Ваня уточнил, нужно ли брать с собой ласты и трезубец, чем меня обрадовал, так как отсутствие у человека чувства юмора меня всегда настораживает и даже разочаровывает.

— Нас на место погружения повезут на машине, — сообщила я. — Ровно в двенадцать, когда машина может превратиться в тыкву, я заеду за тобой, если ты скажешь куда.

— Так может, лучше мне куда-то подъехать? — спросил Ваня.

— Ну, куда же ты поедешь с трезубцем, — хихикнула я. — К училищу могу подъехать, прямо к танку.

У них у входа в училище на постаменте танк стоит.

— Нет, тогда лучше на Демакова подъезжай. На конечную. Знаешь?

— Конечно, знаю, — сказала я, хотя и не знала. Вера наверняка знает.

В третий раз я позвонила за час до встречи.

— Привет! Ну что, погладил плавки? Готов?

— Привет! Плавки погладил, трезубец наточил! Готов!

— Отлично! Ровно в двенадцать. Где конкретно на конечке?

— На крыльце торгового центра буду стоять в плавках и с трезубцем. Помашешь мне рукой, и я тебя увижу.

Без десяти 12 мы с Верой сели в самурайку и поехали на Демакова. У торгового центра Вера остановилась, я вышла из машины и увидела Ваню — в джинсах, в футболке, с букетом цветов и с пакетом в руке. Я помахала ему рукой и пошла навстречу. Он меня увидел, помахал букетом и стал спускаться по ступенькам. Внизу мы встретились.

— Привет! — сказал он, протянул мне букет и как ни в чём не бывало поцеловал в щеку.

— Спасибо!

Я обхватила рукой его руку пониже локтя и повела к самурайке.

— Я тут тебе военный подарок приготовил, — он тряхнул пакет. — Тебе должно идти.

— Кирзовые сапоги? — спросила я.

— Почти.

— Садись назад.

Он открыл дверь, пропустил меня, я села, подвинулась по сиденью на другую сторону, он сел и захлопнул дверцу.

— Поехали, шеф, — сказала я. — А ты тут, на Демакова, живёшь?

— Нет, мы тут компанией квартиру снимаем, держим там гражданку, чтобы переодеться, когда в увольнение или в самоход, ну и, водку пьянствуем иногда. Ещё на компе в танчики играем — как без танчиков военному?

— Угу, — поддержала я. — Ещё девушек водите. Без них-то тоже, небось, скучно.

— Я ни-ни, — с серьёзным честным лицом заверил Ваня. — Гантели у меня там есть на кухне. Пудовые. Я с ними.

В Бердске на стоянке у шиномонтажа Вера припарковала самурайку и сказала:

— Приехали.

Ваня полез в карман:

— Сколько мы должны?

— Вылазь, — рассмеялась я. — Уплочено!

Торопов на своём крузере нас уже ждал.

Ваня и Вера покинули самурайку с левой стороны одновременно и мне было забавно наблюдать за Ваней, когда он увидел Веру, так похожую на меня, потом подходящего Торопова, а потом как тот, подойдя, «меня» поцеловал и протянул Ване руку:

— Женя.

Ростом Ваня был выше Торопова, но Торопов массивней, шире — все же почти на десять лет старше.

Я, с букетом в руках, вылезла с другой стороны машины, и, смеясь, крикнула:

— Это Иван!

Пока я топала кругом, Вера тоже протянула Ване руку:

— Вера.

— Иван, — сказал тот, косясь на меня.

Торопов встретил меня, чуточку приобнял, чуточку коснулся своим сломанным носом моей щеки:

— Привет, Таня. Ух, какой букет! Мне?

— Это нам с Верой Ваня подарил.

— Ну, если вам, тогда не претендую.

Мы провели отличный день. И Ваней, и Тороповым было рассказано столько смешного — мы хохотали как сумасшедшие. Иногда я даже держалась за живот, а из глаз от смеха текли слёзы. Правда, Вера не смеялась, но она улыбалась и всегда поддерживала разговор. Торопов, наверное, уже привык к её сдержанности, да и Ваня вроде понял, что из нас двоих хихикалка-хохотушка я, а у Веры всё время «морда тяпкой» — что-то из разряда «не уронить достоинство» и «не потерять лицо». А может, просто лишних морщин боится. Они с Тороповым над ней даже немножко подшучивали, но немножко и очень корректно. Я в этом к ним не присоединялась, а, наоборот, обстёбывала их и в чём-то себя. Мне пришло в голову, что Веру надо научить быть «немного с прибабахом». Собственно, она такой и была — со своеобразным чувством юмора а-ля поручик Ржевский, который не ведает, что творит. По крайней мере, с виду Вера никаких особых затруднений не испытывала. Правда, я плохо представляла, каково ей на самом деле — я так ни разу и не смогла представить, что она ощущает и переживает, когда находится среди многих людей, а не с кем-то один на один, как с Дмитрием, Тороповым или со мной. Когда вокруг неё целая моя семья — мама, папа, разные родственники, или как на стрельбище тогда, или на яхте сейчас — все что-то говорят, смеются, едят — всё бестолковое будто бы, бессмысленное, не имеющее никакого значения, но оно всё общее, для всех естественное, понятное, объединяющее даже. А она одна, совсем чужая, другая. Пусть об этом никто, кроме меня не знает, но сама-то она знает. И ей же, наверное, тоже хочется быть со всеми, быть такой, как все.

В разгар организованного Тороповым застолья я вспомнила про Ванин подарок — он пока так и лежал в пакете, и у меня зудело, что же там такое?

— Кирзовые-то сапоги когда мерить будем? — я наклонилась, взяла пакет и передала Ване.

Пакет был лёгкий — явно, не сапоги. Ваня сунул в пакет руку, достал что-то свёрнутое, развернул, и мы увидели зелёный армейский берет. Ваня хлопнул им, расправил и подал мне:

— Держи! Войсковая разведка, девятая рота.

Я повертела берет в руках и надела на голову.

— Подожди, не так, — сказала Вера. Я повернулась к ней, она встала и несколькими движениями поправила берет на моей голове. — Вот.

— Ух ты, профессионально! — заметил Ваня. — Я сам так не умею.

Чтобы отвлечь всех от этого эпизода, я вскочила, вытянулась по стойке смирно и отдала честь.

— В белом купальнике и зелёном берете выглядишь очень даже по-боевому, — заметил Торопов, посмеиваясь. — Я бы с тобой в разведку пошёл.

— Вот только сейчас не начни шутить про прикрывать мне спину, — рассмеялась я, усаживаясь на место и сунув берет обратно в пакет. — Мерить никому не дам, это моё, а я жадная.

Потом наши «мальчики» остались сзади внизу (я не знаю, что как называется на яхте) пить пиво с рыбой и разговаривать свои «пацанские» разговоры, а нам с Верой Костя — наш капитан, как представил его Торопов — наверху у мачты постелил мягкий плед и мы сидели там и смотрели на море, на остров Тань-Вань, слышали, как бьётся о борт вода, как хлопает иногда парус, и я обняла Веру сзади, прижалась к её спине, и нюхала её волосы, и они пахли тёплым солнцем.

— Я тебя люблю, — прошептала я ей на ухо.

— А ты читала книжки про попаданцев? — совсем не к месту спросила Вера.

— Нет, не читала, — ответила я. — Помню что-то смутное, но мне не зашло. Если бы понравилось, я бы запомнила.

— А я довольно много просмотрела, но не встретила такой, где бы киборг попадал из будущего в настоящее и потому никакой инструкции к действию для себя не нашла.

— Можешь сама теперь написать инструкцию, — я села рядом с Верой, положила голову ей на плечо и смотрела на далёкий берег, где виднелось какое-то село с церковью. Мы разговаривали совсем тихо.

— Теоретически, могу, а практически, что мне в этой инструкции написать? Ничем конструктивным и полезным я попаданчество пока не обогатила, а включать туда пункт, где будет написано: «Найди среди людей кого-то, кто внешне на тебя похож, влезь к нему в доверие и потом признайся, что ты киборг» как-то не очень конструктивно выглядит. Тем более что как это сделать — найти! Ходить по улицам и заглядывать всем в лицо?

— Ну, ты же меня как-то нашла?

— Я тебя не искала. Хотя можно сказать, что и искала. На лица смотрела, если оказывалась где-то среди людей. Когда Дмитрий разрешил мне уже не только в его сопровождении, но и самостоятельно выходить на улицу, я и стала смотреть. Выходить-то мне особо было незачем. Мусор, чтобы его выносить, у меня не накапливался, за продуктами в магазин мне не надо, так что мы определили так — я каждый день строю себе какой-нибудь маршрут — пеший или с использованием общественного транспорта, кроме метро конечно, и исполняю его. Музеи, выставки, кинотеатры, магазины, в которых я ничего не покупала, а просто посещала и глазела, парки, аллеи, достопримечательности. Из транспорта — автобусы, маршрутки, трамваи, троллейбусы. И однажды у нас в Академе увидела тебя. Ты как раз домой к тёте из университета отправилась, и я отправилась с тобой и выяснила, что ты живёшь на Ватутина. Рассказала о тебе Дмитрию, и мы уже вместе на тебя посмотрели, и я сказала, что очень хочу с тобой познакомиться, и тогда он посоветовал мне, как это сделать. Не конкретно сказал, сделай так-то и так-то, а в общем обрисовал, чем тебя можно соблазнить.

Я хмыкнула.

— И ещё сказал, чтобы я не забывала, чему он меня учил, но обязательно смотрела, что и как делаешь ты и старалась делать так же, а что не ясно — не делать, а звонить ему. И в глаза, говорил, не смотреть, когда разговариваю, а если смотреть, то, например, на рот, на ухо, на нос, но тоже в лицо сильно не пялиться. Теперь-то я представляю, каким монстром ему поначалу казалась. Я без Сети как оглушённая себя чувствовала — ничего нет, всё пустое. Потом постепенно приспособилась, лишнее убрала, настроила автономный режим без постоянно всплывающих предупреждений и попыток переконнектится. Будто глаза закрыты и уши заложены.

— А ты сейчас общаешься с Дмитрием? — спросила я.

— Общаюсь, но мы теперь в основном по интернету общаемся.

— Он не обижается, что ты от него ушла? Не ревнует?

— Нет. Мне кажется, он от меня устал за те два с лишним года, что я у него камнем на шее висела. У него семья из-за меня распалась, хотя я до сих пор даже не знаю, как зовут его жену и дочь. Не в том смысле не знаю, что мне недоступна эта информация, а в том, что я намеренно этим никогда не интересовалась. У нас сложился некий консенсус — я никогда не интересовалась прошлым Дмитрия, он никогда не интересовался моим. То есть своим будущим. Не конкретно своим, конечно, — про его будущее я ничего не знаю, а будущим людей, что и как там будет дальше. Я так понимаю, это не из-за отсутствия любопытства. Просто, он не хочет, чтобы будущее на него как-то явно влияло. Я бы тоже не хотела. Возможно, именно избегая такого влияния, он мной никак и не воспользовался.

— В каком смысле, не воспользовался?

— В прямом. Ни разу не попытался использовать меня, мои возможности или мои знания так, чтобы получить от этого какую-то выгоду, какие-то дивиденды, преимущества.

— А как тебя можно использовать? Отправить грабить банки или сдавать в наём, как киллера? Это бы очень быстро кончилось — неуловимые супермены бывают лишь в кино и в мультиках. Кончилось бы, и ты знаешь как — сама говорила. Он бы оказался в какой-нибудь забетонированной яме, а ты в какой-нибудь секретной лаборатории, крепко привязанная к стулу. Я тебя поэтому и спрашивала, есть ли у тебя план? Я тоже думала, как можно и нужно использовать тебя и твоё положение, но ничего не придумала. Даже чемпионкой мира по стрельбе или, например, по теннису тебя не сделаешь — всё кончится на первом медицинском обследовании или после первого анализа.

Я уже не лежала головой на Верином плече и говорила громче.

— Даже если представить, что нам удалось выправить тебе безупречные документы с непробиваемой легендой, легализовать твою личность, чтобы ты могла заняться, ну не знаю, политикой, бизнесом, творчеством, то уже через пять, максимум десять лет, тебе надо бесследно раствориться и начинать всё заново, ведь ты не меняешься, а люди должны меняться. Тебе нужно прикрытие, а это возможно, только если за тобой будет стоять что-то всесильное, типа ФСБ или целого государства, а не двоюродная сестрёнка Смирнова Таня из Рубцовска.

— Тише, — сказала Вера.

— Возможно, было бы проще, если бы ты попала в дотехническую эпоху, когда ещё не было такого тотального контроля над каждым человеком и люди верили в мистику и чудеса, но тогда и электричества не было, а насколько хватает твоей зарядки?

— На 72 часа при режиме экономии.

— Вот. А за 72 часа при режиме экономии в дотехническую эпоху генератор себе на ниагарском водопаде или рядом с ветряной мельницей не сделаешь, а питаться брюквой ты не умеешь…

— Это кто тут собрался питаться брюквой? — услышали мы голос Торопова.

— Ты когда-нибудь пробовал брюкву? — улыбнувшись, спросила Вера.

— Я даже не знаю, что это такое! — воскликнул Женя и обратился к Ивану. — А ты?

— Что-то вроде репы. Читал где-то. Вырастил дед брюкву. Тянет-потянет, а вытянуть не может.

— Купаться будем? — спросил всех Торопов.

— Я не буду, — тут же сказала я. — а то купальник намочу. Вода же мокрая.

Так или иначе, но к разговору о плане мы возвращались всё чаще. Мне не давала покоя мысль, что время идёт, а мы ничего не предпринимаем. Я знаю такое своё состояние, когда мне надо непременно что-то делать. Приведёт эта лихорадочная деятельность хоть к чему-то, нет ли — вопрос десятый, но если не шевелиться, то внутренние хомяки едят меня поедом. Противостоять давлению извне я умею, а вот против внутренних угрызений бессильна.

— Чего мы добились за год? А ничего? — вышагивала я позади сидящей за своим ноутбуком Веры.

— Мы учились, — увещевала она.

— Самотёком наша учёба шла! — махала я рукой, словно рубила шашкой. — Надо нам план формировать и согласно плану действовать.

— Например!

— Например, ты осваиваешь вязание спицами и крючком, или вышивание крестиком и гладью.

— Ты-то сама умеешь? — улыбалась Вера, поворачиваясь ко мне.

— Ну, крестиком умею и немножко вязать спицами. Простенькое что-нибудь. Шарфик! Там же не сложно — изнаночные и лицевые резиночкой…

— Покажешь потом, — кивала Вера. — Хотя я могу и в интернете посмотреть и могу научить тебя вязать полезные узлы.

— Ну, зачем мне узлы? — отмахивалась я.

— А зачем мне вышивание гладью? — спрашивала Вера.

— А твоё программирование? — приходила очередная идея мне в голову. — Ты можешь написать какую-нибудь супер-пупер программу?

И всё опять шло по кругу:

— Например, какую?

— Не знаю! Какие-то же ты пишешь, раз так хорошо зарабатываешь?

— Пишу, но это не программы, как таковые, это, скорее, всякие доделки, дополнения, расширения, исправления к готовым программам по заказам, в программистской среде называемым «хотелками», людей, которые этими готовыми программами пользуются. Просто я такие хотелки делаю быстрее и качественнее, чем большинство моих коллег, а по своей сути они ничем выдающимся не отличаются и не лучше и не хуже прочих. Быстрее, качественнее и больше, потому и зарабатываю больше. Недобросовестная конкуренция. Они вяжут руками, а я руками и на вязальной машине, но соперничать с вязальной фабрикой никто из нас не в силах.

— А эта твоя вязальная машина какие конкретно преимущества тебе даёт?

— Ну, например, ты же видишь, у меня на ноутбуке не нанесена на клавиатуре кириллическая разметка.

Я кивнула.

— Мне и латинская не нужна. Мой электронный мозг может показывать мне разметку и подсвечивает нужные клавиши в любой раскладке. Потому у меня всё гораздо быстрее и без ошибок, на выявление и исправление которых тоже тратится время. Потом, я обращаюсь к документации, описаниям, помощи и всему подобному только один раз — потом они уже у меня в голове и обращение, усвоение или поиск по ним не требуется. Если я чем-то пользуюсь часто, оно запоминается в долговременной памяти в биомозге и перестаёт нуждаться даже в обращении к персональному контенту. Так же на типичные, похожие, часто встречающиеся хотелки или части к ним у меня накапливаются шаблоны, которые при многократном использовании требуют лишь их частичной доработки и актуализации или даже не требуют и этого. Таких шаблонов и в интернете пруд пруди, но если не можешь сразу и быстро такой шаблон использовать, то грош ему цена, так как на его поиск может уйти больше времени, чем на написание с нуля. Поэтому у меня в мозгу хранится хорошо структурированный каталог-библиотека с указателями на такие шаблоны, и они выдаются мне практически автоматом. Ну и само программирование такого рода, даже при наличии в нём творческой составляющей, в подавляющей массе — унылое, элементарное алгоритмирование, а это прямо-таки родная-преродная среда электронного мозга, в которой он как рыба в воде и всеми своими плавниками гребёт тебе в помощь. Так что я не умнее любого другого человека-программиста — наверняка, среди них есть поумней меня — но у меня инструменты лучше.

— И что делать? — в сотый раз задавала я свой самый насущный вопрос.

— Не знаю, — Вера снова отвернулась к ноутбуку. — Моя тутошняя беда в том, что никак нельзя, чтобы обо мне кто-то узнал. Если узнают, то жить мне больше не дадут, и не потому что я такая плохая и жить недостойна, а потому, что всем нужен мой инструментарий. Значит, его надо из меня извлечь, изучить, изготовить и внедрить всем. С точки зрения человечества — это очень правильно, а с точки зрения одного единственного киборга?

Вера помолчала.

— Если бы этот инструмент действительно можно было извлечь, то я бы его сама отдала, но так уж я устроена, что без него не будет и меня. Я не состою из «я» плюс «инструмент». Я состою только из «я». Ничего извлечь из меня, меня не разрушив, нельзя. Нельзя же у человека удалить мозг, или даже поменять один мозг на другой, чтобы человек при этом остался прежним или вообще остался. То же самое и со мной. Два моих мозга рождены вместе и всегда живут вместе. У них нет между собой изначально установленных конкретных связей. Они возникают, растут, устанавливаются, меняются, усиливаются, ослабляются, исчезают всё время, всегда. У каждого киборга они уникальны. Тем мы и отличаемся от людей и сигомов. Мы рождаемся вместе с электронными и механическими компонентами, а человек или сигом получает электронные или механические компоненты при жизни, потом, как добавочное, а не как своё. Они рождаются как сугубо биологические существа. Поэтому они рождаются, а нас изготавливают.

Как говорится, если чего-то бесконечно сильно хотеть, то оно обязательно случится. Мы в парке на аллее за Домом Учёных угощали орешками белок, наслаждаясь золотой осенью, и Вера сказала:

— Конкретного плана у меня ещё нет, но есть общее понимание, что нам надо делать.

— И что же? — встрепенулась я, напугав резким движением Белохвостика, нашего любимца, у которого кончик хвоста был белым — такая вот аномалия.

— Нам надо привлечь других людей.

Я села на скамейку.

— Привлечь других людей? Ты кого имеешь в виду? Торопова? Ваню? Моих родителей? — Я бросила горсть семечек и орешков на дорожку и к ним сразу же слетелись голуби. — Нас и так уже двое, кто знает о тебе — я и Дмитрий. А есть такое выражение — что знают двое, то знает и свинья. Если тайну рассказать ещё кому-то, то её рано или поздно могут узнать многие, а то и все. Если мы привлечём ещё кого-то, то такая вероятность становится равна ста процентам.

— Нет, привлекать — не значит посвящать, — возразила Вера, сидя на корточках и кормя с руки симпатичную молоденькую белочку.

— Будем использовать в тёмную?

— Мы никого не будем обманывать и использовать в плохих целях.

— Давай тогда, не томи.

— Тебе нужно организовать какой-нибудь бизнес, зарегистрировать предприятие, — заявила Вера.

— Я пока ничего не умею делать, — сказала я. — Я только учусь.

— Допустим, ты создашь фирму, которая будет оказывать юридические услуги, — гнула своё Вера.

— Кто же мне лицензию даст, пока у меня диплома нет.

— Погоди. Я для примера. — Вера тоже села на скамейку. — В эту фирму ты наберёшь персонал — юристов с лицензиями, с опытом. Ты возьмёшь кредит под самурайку, снимешь офис, закупишь мебель, компьютеры, проведёшь рекламную кампанию — всё как полагается. И будешь владельцем и руководителем, а работой буду заниматься я, используя через тебя персонал, который будет нашими руками, ногами, языками и даже, когда нужно, головами.

— А ты можешь таким заниматься?

— Про юридическую фирму я сказала для примера, но, в общем-то, мне всё равно, чем заниматься, если для этого не надо работать с клиентом непосредственно, как с пациентом в какой-нибудь стоматологии.

Я задумалась.

— Видишь ли, для такой работы ещё требуется репутация, и связи, и даже, может быть, крыша. Знаешь, что такое крыша в этом контексте?

— Теоретически знаю, но мы можем не вмешиваться в местную юридическую тусовку.

— И как тогда оказывать юридические услуги?

— А мы будем оказывать юридические услуги, например, китайцам, которые хотят работать с русскими, и немцам, которые хотят работать с русскими, и русским, которые хотят работать с немцами и китайцами. Для этого нужны ещё как минимум два языка, кроме русского. Отличный фильтр для персонала. И, кроме знания российских законов, нужны знания законов немецких и китайских. Как раз это я и могу обеспечить.

В голове у меня аж загудело от мыслей, а из ушей, наверное, повалил дым. А присела перед Верой на корточки и схватила её за колени:

— Вера, я прямо чешуся вся от нетерпения!

— Вот и хорошо, — улыбнулась она.

— Это надо хорошенько обдумать!

— Обязательно обдумаем и, если решим, мне как раз год или около того и понадобится, чтобы всё изучить и подготовить. И тебе время потребуется, чтобы соответствовать. Помнится, ты говорила, что хочешь заняться изучением китайского языка.

Про Ваню никаких подробностей я специально не рассказываю. Это никак не касается Веры, а рассказ, всё-таки про неё. Просто скажу, что Ваня появился, а Витя исчез. Конечно, он никуда не исчезал и с началом занятий в университете мы ещё раз или два (господи, я точно знаю сколько, но почему-то так принято говорить) встречались на Зелёной горке, а потом перестали — у меня уже был Ваня, у него Юля. Никаких драм и выяснений отношений не последовало — привет, привет.

С Ваней мы тоже встречались редко и мало — урывками, а через четыре года я вышла за него замуж. Но про это в своё время.