Рогалик в Хогвартсе

Глава 4. Первый раунд

Пробуждение было столь же предсказуемым, сколь и отвратительным. Резкий рывок, выдергивающий из спасительного небытия, знакомая до тошноты боль во лбу, где залегал шрам-молния — мой вечный пропуск в этот ад, — и мерный стук колес. Хогвартс-экспресс. Снова. В третий раз я оказывался в этом проклятом поезде, в этом тощем, слабом теле четырнадцатилетнего Гарри Поттера, и каждый раз реальность била по мне с новой, изощренной силой.

Я резко сел, оглядывая купе. Рыжий Рон Уизли с энтузиазмом запихивал в рот очередной «котелок с кремом», а Гермиона Грейнджер, с ее вечно умным и слегка осуждающим видом, уже погрузилась в какой-то неподъемный фолиант, наверняка что-то из серии «Расширенный курс трансфигурации для особо одаренных зануд». Их безмятежность, их полное неведение о том, что я уже дважды умер и воскрес в этом кошмарном цикле, вызывали во мне смесь глухой ярости и ледяного отчуждения.

— Гарри, ты чего бледный такой? Опять шрам разболелся? — участливо спросил Рон, отрываясь от своего кондитерского изделия. Его участие, как и забота Гермионы, которая тут же оторвалась от книги с обеспокоенным видом, были фальшивы от начала и до конца. Или, по крайней мере, так я их теперь воспринимал. Они были частью этого спектакля, статистами в моей личной трагедии.

— Просто дурной сон приснился, — буркнул я, отворачиваясь к окну. За ним проносились все те же зеленые и коричневые пятна английских пейзажей, такие же безразличные к моей судьбе, как и все остальные в этом мире.

Воспоминания о второй смерти были особенно свежи и болезненны. Удар по затылку, торжествующий шепот лже-Муди: «Все идет по плану… Темный Лорд будет доволен». Значит, Волдеморт. Этот безносый ублюдок действительно стоял за всем этим, а Турнир Трех Волшебников был лишь прикрытием для моего очередного убийства. И лже-Муди, который, как я теперь был почти уверен, являлся Барти Краучем-младшим, Пожирателем Смерти, был его верным псом, исполнителем.

Мой дневник смертей, который я вел с первого «возрождения», уже содержал две записи. Две мои глупые, бесславные гибели. Этот дневник, спрятанный под расшатанной половицей в спальне Гриффиндора, стал моим единственным доверенным лицом, единственным свидетелем этого повторяющегося кошмара. Каждая запись была напоминанием о моей уязвимости и о том, что враг хитер, безжалостен и всегда на шаг впереди.

На этот раз моей главной целью было пережить Первое Испытание. Я знал, что это будут драконы. В «оригинальной» истории Гарри Поттер столкнулся с Венгерской Хвосторонгой и сумел вырвать золотое яйцо, призвав свою метлу «Молния». Но я не был тем Гарри. Тот Гарри был героем, слепо верящим в добро и справедливость. Я же был… чем-то другим. Искалеченной душой из другого мира, заброшенной в тело мальчика-знаменитости, и моя единственная цель была — выжить. Любой ценой.

Публичные обвинения, как показала вторая смерть, были самоубийственны. Меня просто сочли сумасшедшим и быстро устранили. Значит, на этот раз я должен был играть по их правилам, по крайней мере, до определенного момента. Я должен был позволить Кубку Огня выбрать меня. Я должен был предстать перед драконом. Но я не собирался умирать. Не в этот раз.

Недели до Хэллоуина тянулись мучительно долго. Я старался вести себя как можно «нормальнее», хотя это было невероятно сложно. Каждое дружеское похлопывание Рона по плечу, каждый назидательный совет Гермионы воспринимались мной как часть огромного, жестокого розыгрыша. Я избегал лже-Муди, как чумы, хотя его магический глаз, казалось, преследовал меня повсюду, буравя спину на уроках Защиты от Темных Искусств.

Вместо того чтобы открыто бунтовать, я погрузился в изучение заклинаний. Но не тех, что были в школьной программе. Я искал что-то, что могло бы дать мне реальное преимущество против дракона. Библиотека, особенно ее Запретная секция (куда я научился проникать с помощью некоторых ухищрений и знания о карте Мародеров, которое всплыло в памяти оригинального Гарри), стала моим вторым домом.

Я отмел идею с призывом метлы. Это было слишком предсказуемо. Лже-Муди, зная об этом «каноническом» решении, мог легко его пресечь. Мне нужно было что-то неожиданное. Я сосредоточился на мощных замораживающих и парализующих заклинаниях. Если удастся обездвижить дракона хотя бы на несколько секунд, этого могло хватить, чтобы схватить яйцо. Я наткнулся на упоминание сложного и энергозатратного заклинания «Глациус Дуо» — усиленной версии обычного замораживающего заклятия, способного, по описаниям, создавать большие массивы льда. Теоретически, точный удар по глазам или ноздрям мог бы ослепить или хотя бы серьезно дезориентировать дракона. Рискованно, но это был мой лучший шанс.

Выручай комната стала моим тренировочным полигоном. Ночи напролет я отрабатывал «Глациус Дуо» на манекенах, которые я заставлял комнату создавать, до полного изнеможения. Заклинание требовало огромной концентрации и физической силы, которой этому четырнадцатилетнему телу отчаянно не хватало. Но с каждым разом ледяные струи становились мощнее, точнее. Я цеплялся за эту надежду, как утопающий за соломинку.

Хэллоуин. Большой Зал. Та же гнетущая атмосфера праздника, который для меня давно уже не был праздником. Делегации из Шармбатона и Дурмстранга. Виктор Крам, Флер Делакур, Седрик Диггори… их имена, вылетающие из Кубка Огня, звучали как прелюдия к моей собственной неизбежной участи.

А потом — Гарри Поттер.

На этот раз я не стал кричать и протестовать. Я сыграл удивление, страх, смирение. Я позволил увести себя в комнату для чемпионов, выслушал лицемерные поздравления Людо Бэгмена и наставления лже-Муди, который, как и в прошлый раз, «по секрету» сообщил мне о драконах и даже намекнул на использование метлы. Этот ублюдок явно наслаждался своей игрой.

Дни до Первого Испытания, назначенного на двадцать четвертое ноября, превратились в один сплошной кошмар ожидания. Косые взгляды, шепот за спиной, откровенная враждебность со стороны некоторых факультетов. Рон, после недолгого периода зависти, «прозрел» благодаря увещеваниям Гермионы и снова стал моим «верным другом». Их попытки поддержать меня вызывали только раздражение. Они не понимали. Ничего не понимали.

Утро двадцать четвертого ноября выдалось холодным и промозглым. Нас, чемпионов, провели в палатку у кромки Запретного Леса, рядом с которой уже возвели арену. Рев толпы доносился даже сквозь плотную ткань палатки, и в этом реве мне чудились нотки кровожадного предвкушения.

Бэгмен с его неизменной фальшивой бодростью предложил нам выбрать миниатюрные модели драконов. Седрик вытащил Шведского Тупорылого. Флер — Валлийского Зеленого. Крам — Китайского Огненного Шара. Моя рука, дрожа, опустилась в бархатный мешок. Пальцы нащупали холодную, шипастую фигурку.

Венгерская Хвосторога. Ну конечно. Самая свирепая тварь из всех возможных. Лже-Муди и его хозяин явно хотели устроить мне особенно мучительную смерть.

Я должен был выступать последним. Я слушал, как ревет толпа, как Бэгмен восторженно комментирует «подвиги» других чемпионов. Седрик получил ожоги, но справился. Платье Флер загорелось. Крам ослепил своего дракона Конъюнктивитным проклятием, но тот в ярости раздавил несколько настоящих яиц, и Краму сняли очки.

— А теперь, встречайте! Четвертый чемпион, Гарри Поттер! — громогласно объявил Бэгмен.

Ноги стали ватными. Я вышел из палатки на арену. Каменистое, бесплодное пространство, окруженное высокими трибунами, забитыми зрителями. И в центре — она. Венгерская Хвосторога. Огромная, черная, как сама ночь, с горящими желтыми глазами и хвостом, усеянным бронзовыми шипами. Она охраняла кладку яиц, среди которых поблескивало одно золотое.

Драконица заметила меня. Повернула свою уродливую голову, из ноздрей вырвался клуб дыма. Она издала низкий, угрожающий рык, от которого у меня затряслись поджилки.

Страх ледяными тисками сжал горло. «Глациус Дуо». Я должен был сосредоточиться. Цель — глаза или ноздри.

Хвосторога сделала шаг, потом еще один, ее когтистые лапы скрежетали по камням. Она пригнула голову, готовясь к атаке.

Я вскинул палочку.

— Глациус Д…

Договорить я не успел. Драконица атаковала с немыслимой скоростью, но не огнем, а своим чудовищным хвостом. Шипастая плеть просвистела в воздухе, и я едва успел отпрыгнуть в сторону. Камни, на которых я только что стоял, разлетелись на мелкие осколки.

Толпа ахнула, а затем раздался смешок, потом еще один. Я увернулся, но это было неуклюже, панически. Мое лицо горело от стыда.

Я снова поднял палочку, лихорадочно пытаясь нащупать цель.

— Глациус Дуо! — выкрикнул я, вкладывая в заклинание всю свою волю, все свое отчаяние.

Бледно-голубой луч сорвался с конца палочки. Но он был слабым, не сфокусированным. Драконица легко уклонилась, лишь слегка повернув голову. Заклинание ударило ей в плечо. На черной чешуе на мгновение образовалась тонкая корочка льда, которая тут же растаяла от внутреннего жара твари. Хвосторога даже не заметила.

И вот тогда толпа разразилась хохотом. Громким, издевательским, унизительным.

— И это все, на что способен Мальчик-Который-Выжил? — донесся до меня чей-то усиленный «Сонорусом» голос. Слизеринцы открыто потешались. Даже некоторые гриффиндорцы отводили глаза, не в силах смотреть на мой позор. Рон выглядел так, будто его сейчас стошнит. Гермиона закрыла лицо руками.

Хвосторога, казалось, тоже была удивлена моей некомпетентностью. Она издала фыркающий звук, похожий на смех, и выпустила в мою сторону струю раскаленного воздуха, опалившую траву у моих ног. Она играла со мной, как кошка с мышкой.

Отчаяние охватило меня. Мой тщательно продуманный план, моя единственная надежда — все рухнуло. Заклинание было слишком слабым, дракон — слишком сильным, а я — слишком ничтожным.

Я увернулся от очередного выпада ее челюстей, чувствуя на лице жар ее дыхания. В голове метались мысли. Что делать? Метлы не было. Запасного плана — тоже. Мой разум был пуст, заполненный лишь ревом дракона и издевательским хохотом толпы.

Внезапно я увидел шанс — или мне так показалось. Драконица вскинула голову, чтобы издать победный рев, на мгновение открыв свое менее защищенное брюхо. Это была самоубийственная идея, но я был на грани безумия.

— Инсендио! — заорал я, надеясь, что внезапная вспышка огня хотя бы напугает ее, заставит отпрянуть.

Из моей палочки вырвалось жалкое оранжевое пламя, не больше пламени свечи, и тут же погасло, не долетев и фута до цели. Это было самое жалкое, самое убогое проявление магии, какое только можно было себе представить.

Хохот толпы достиг апогея. Это уже была не просто насмешка, это было откровенное презрение. Они смеялись над героем, который оказался шутом. Над спасителем магического мира, который не мог справиться даже с простейшим атакующим заклинанием.

Даже дракон, казалось, замер на мгновение, словно не веря в мою вопиющую бездарность.

И в эту паузу он нанес удар.

Не огнем, не когтями. Он просто рванулся вперед всей своей тушей — черная, чешуйчатая лавина ярости. Я застыл на месте, парализованный ужасом, видя лишь несущиеся на меня рога и раскаленную пасть.

Времени на заклинание не было. Времени не было даже на то, чтобы закричать. Удар был подобен столкновению с поездом. Размытое пятно черной чешуи, пронзительная боль, когда что-то острое — рог или коготь, я не успел понять — распороло мне грудь. Меня отбросило назад, как тряпичную куклу. Я ударился о каменную стену арены и сполз на землю.

Мир накренился, звуки исказились. Я слышал торжествующий рев дракона, и под этим ревом — продолжающийся, почти истерический хохот толпы. Возможно, они думали, что это часть представления. А может, им было просто все равно. Главное — зрелище.

Я лежал, сломленный, истекая кровью. Боль была невыносимой, жгучей, разрывающей. Я поднял глаза. Хвосторога нависала надо мной, ее морда была в нескольких дюймах от моего лица. Я чувствовал серное зловоние ее дыхания, исходящий от нее жар. Ее огромный желтый глаз, древний и безжалостный, смотрел на меня с выражением первобытного голода.

Моя палочка валялась в нескольких футах, переломленная пополам.

Неудачное заклинание. Хохот. Унижение. Эта смерть была хуже быстрой, почти безболезненной Авады Кедавры. Это была публичная казнь, где жертва одновременно играла роль придворного шута.

Дракон раскрыл пасть, обнажая ряды зубов, похожих на кинжалы. Я закрыл глаза.

«Записать в дневник, — промелькнула последняя горькая мысль. — Смерть номер три. Причина: полная, жалкая некомпетентность, приведшая к съедению драконом. Публика: в восторге».

Затем — последний, всепоглощающий выдох пламени, и издевательский хохот толпы был последним, что я услышал, прежде чем благословенная тьма окутала меня.