Рогалик в Хогвартсе

Глава 8. Третий раунд. Горечь предательства в тупике лабиринта

Месяцы, прошедшие после сделки с дементорами, превратили меня в нечто, лишь отдаленно напоминающее Гарри Поттера. Холод, ставший моей сутью, пронизывал каждое движение, каждое слово. Улыбка — редкий и жутковатый гость на моем лице — вызывала у окружающих не радость, а плохо скрываемый озноб. Я научился питаться чужими страхами, впитывать их отчаяние, и это давало мне извращенную, ледяную силу. Счастливые воспоминания, те немногие, что еще теплились в глубинах сознания, потускнели окончательно, сменившись кристально чистым, холодным пониманием безысходности этого мира.

Снейп, мой невольный и вечно презрительный наставник, первым ощутил эту перемену. Наши ночные «уроки» стали еще более напряженными. Он больше не пытался уязвить меня упоминаниями об отце или моей «никчемности». Вместо этого он с каким-то мрачным, исследовательским интересом наблюдал за тем, как я осваиваю не только Темные Искусства, но и те новые, пугающие способности, что дала мне сделка. Иногда мне казалось, что в его темных глазах проскальзывает нечто похожее на… уважение? Или это был лишь отблеск того могильного холода, что теперь исходил от меня?

— Вы стали эффективнее, Поттер, — процедил он однажды, когда я с легкостью отразил одно из его особенно каверзных проклятий, используя не палочку, а волну чистого, концентрированного страха, заставившую его на мгновение отшатнуться. — И гораздо… неприятнее. Дементоры оставили на вас свой след. Необратимый, я полагаю.

Я лишь молча кивнул. Необратимый. Это было самое точное слово. Я больше не был человеком в полном смысле этого слова. Я стал чем-то пограничным, существом, застрявшим между миром живых и ледяной бездной отчаяния.

Первое испытание с драконом, которое в этой, четвертой «жизни», я прошел с пугающей легкостью, используя свою новую ауру холода и страха, чтобы дезориентировать Венгерскую Хвосторогу, лишь укрепило мою репутацию чего-то странного и опасного. Зрители больше не смеялись. Они смотрели на меня с суеверным ужасом. Рон и Гермиона окончательно отдалились, их попытки «понять» и «помочь» разбивались о стену моего ледяного безразличия. Я был один. И это было единственное состояние, в котором я чувствовал себя… почти комфортно.

Второе испытание, Черное Озеро. На этот раз я не стал геройствовать. Я спас Рона, своего «дорогого заложника», и оставил Габриэль на произвол судьбы, или, вернее, на Крама, который, как и в прошлый раз, вытащил обеих девочек. Мой внутренний холод не позволил мне рисковать ради чужого ребенка. Кракен даже не удостоил меня своим вниманием, словно чувствуя во мне нечто родственное, что-то от той же первобытной, холодной тьмы, что таилась в глубинах озера. Я прошел испытание, не испытав ни капли удовлетворения. Лишь пустоту.

И вот, третье испытание. Лабиринт. Двадцать четвертое июня. Вечер выдался душным, тяжелым, словно пропитанным предчувствием беды. Я стоял у входа в живую изгородь, стены которой достигали двадцати футов в высоту, скрывая за собой неизвестность. В прошлых «жизнях» я не добирался до лабиринта. Моя смерть всегда настигала меня раньше. Но теперь я был здесь. И я знал — это очередная ловушка. Очередная арена для моей казни.

Людо Бэгмен, с его неизменной фальшивой бодростью, что-то говорил о Кубке Трех Волшебников, установленном в центре лабиринта, о славе и чести. Его слова были для меня пустым звуком. Единственное, что имело значение — это выжить. Любой ценой. Или, по крайней мере, умереть так, чтобы моя следующая «жизнь» началась с новым, полезным знанием.

Чемпионы — Седрик, Флер, Крам и я — должны были войти в лабиринт с интервалом в несколько минут, в зависимости от набранных очков. Я был вторым, после Седрика. Когда прозвучал сигнал, и он скрылся в темном проходе между высокими стенами тиса, я ощутил, как воздух вокруг меня стал еще холоднее. Мои дементорские способности обострились до предела. Я чувствовал страх Седрика, его неуверенность, смешанную с отчаянной решимостью. И я чувствовал сам лабиринт — его темную, враждебную магию, его скрытые ловушки, его голодных обитателей.

— Удачи, Гарри, — тихо сказала Флер, когда подошла моя очередь. В ее голосе не было обычной надменности. Только какая-то странная смесь сочувствия и… страха. Она тоже чувствовала исходящий от меня холод.

Я кивнул, не глядя на нее. Удача здесь была не при чем.

Шагнув в лабиринт, я погрузился в мир теней и обманчивой тишины. Коридоры из живой изгороди извивались, пересекались, образовывали тупики. Воздух был тяжелым, пахнущим сырой землей и чем-то еще… чем-то сладковато-приторным и одновременно отталкивающим. Я двигался медленно, осторожно, палочка наготове. Моя способность «видеть» страх помогала мне обходить некоторые ловушки — я ощущал концентрированные сгустки ужаса, исходящие от них.

Первым серьезным препятствием стала соплохвостая скручиха — отвратительное существо, порождение экспериментов Хагрида, похожее на гибрид манты и скорпиона. Она выскочила из-за угла, разбрызгивая во все стороны искры из своего жала. В прошлых «жизнях» я бы, наверное, запаниковал. Но сейчас я лишь выставил вперед руку, и волна ледяного ужаса, сорвавшаяся с моих пальцев, заставила тварь на мгновение замереть, ее многочисленные ножки беспомощно заскребли по земле. Этого хватило, чтобы обойти ее, не вступая в бой. Сила дементоров была эффективна против существ, подверженных страху. Но что, если я столкнусь с чем-то, что страха не знает?

Лабиринт был полон не только тварями. Магические ловушки, иллюзии, заклятия, меняющие направление, заставляющие ходить кругами. Я несколько раз натыкался на Седрика и Крама, мы обменивались настороженными взглядами и расходились, каждый сам за себя. Атмосфера становилась все более гнетущей. Чем ближе я подбирался к центру лабиринта — а я интуитивно чувствовал направление, словно Кубок притягивал меня — тем сильнее становилось ощущение чьего-то злобного, наблюдающего присутствия. Лже-Муди. Крауч-младший. Он был где-то здесь, дергая за ниточки, направляя своих марионеток.

Я старался не использовать открыто свои дементорские способности, если только это не было абсолютно необходимо. Во-первых, это отнимало много сил, оставляя после себя чувство глубокой внутренней пустоты. Во-вторых, я не хотел, чтобы Дамблдор и Министерство узнали о моей сделке раньше времени. Хотя, судя по реакции Снейпа, слухи уже могли поползти.

В одном из коридоров я столкнулся с боггартом. Он принял форму дементора — иронично, не правда ли? — но я лишь усмехнулся.

— Ридикулус, — лениво произнес я, и боггарт, вместо того чтобы превратиться во что-то смешное, просто съежился и растворился в воздухе, словно не выдержав моего собственного, внутреннего холода. Кажется, даже боггарты предпочитали не связываться со мной.

Но не все было так просто. В одной из секций лабиринта на меня напал сфинкс. Огромное существо с телом льва и головой женщины. Она не атаковала физически, а задала загадку. Мои дементорские способности здесь были бесполезны. Сфинкс не излучал страха, только холодное, отстраненное любопытство. Мне пришлось напрячь остатки своего человеческого интеллекта, чтобы разгадать ее каверзный вопрос. К счастью, годы, проведенные за чтением в библиотеке (в том числе и в Запретной секции, благодаря Снейпу), не прошли даром. Сфинкс с неохотой пропустила меня.

Я чувствовал, что Кубок уже близко. Воздух здесь был особенно тяжелым, пропитанным темной магией. И тут я увидел его. Не Кубок. Снейпа.

Он стоял в тени одной из арок, вырезанных в живой изгороди, почти невидимый. Если бы не моя обостренная чувствительность к чужому присутствию, я бы его не заметил. Что он здесь делал? Судьи и преподаватели должны были находиться за пределами лабиринта, наблюдая за ходом испытания с помощью магических средств. Его присутствие здесь было… неправильным.

Он не смотрел на меня. Его взгляд был устремлен куда-то вглубь коридора, из которого я только что вышел. Он выглядел напряженным, словно чего-то ждал.

Я хотел окликнуть его, спросить, что происходит. Но что-то меня остановило. Какое-то шестое чувство, или, может быть, отголосок той паранойи, которой меня заразил лже-Муди в одной из прошлых «жизней». Я решил пройти мимо, сделав вид, что не заметил его.

И тут это случилось.

Я сделал всего несколько шагов по узкому проходу, когда из стены тиса прямо передо мной выметнулись шипастые, темно-зеленые лианы. Они двигались с невероятной скоростью, обвиваясь вокруг моих ног, рук, туловища, впиваясь в кожу острыми, как иглы, шипами. Я вскрикнул от неожиданности и боли.

— Диффиндо! — я попытался разрубить их палочкой, но лианы были слишком толстыми и прочными. Заклинание лишь оставило на них неглубокие царапины.

Я почувствовал, как шипы впиваются глубже. И вместе с болью пришло другое ощущение — странная, нарастающая слабость. Голова закружилась, перед глазами поплыли темные пятна. Яд. Эти шипы были пропитаны ядом.

— Снейп! — выкрикнул я, из последних сил поворачивая голову в ту сторону, где только что видел его. — Помогите!

Он все еще стоял там. Теперь он смотрел прямо на меня. На его лице не было ни удивления, ни сочувствия. Только его обычное, холодное, презрительное выражение. И что-то еще… что-то похожее на мрачное удовлетворение.

— Профессор! — я хрипел, чувствуя, как яд растекается по телу, парализуя мышцы, затуманивая сознание. — Это яд… Пожалуйста…

Он не двинулся с места. Он просто смотрел, как я борюсь, как жизнь медленно покидает меня. Демонстративно. Он видел, что я в смертельной ловушке. Он знал, что я умираю. И он ничего не делал.

Почему? Неужели моя сделка с дементорами настолько оттолкнула его? Неужели он считал, что я заслуживаю такой смерти? Или это было частью какого-то его собственного, непонятного мне плана?

Лианы сжимались все сильнее, высасывая остатки сил. Я чувствовал, как холод, который был моей силой, теперь обращается против меня, смешиваясь с ледяным дыханием яда. Мои дементорские способности были бессильны против этого. Яд действовал на физическом уровне, разрушая тело, а не разум.

Последнее, что я увидел перед тем, как тьма окончательно поглотила меня, было лицо Снейпа. Неподвижное, бесстрастное, как маска. И в глубине его темных глаз — еле заметный, почти неразличимый огонек… торжества?

Смерть от яда была медленной, мучительной и, что самое страшное, сопровождалась полным осознанием предательства. Человек, который, несмотря на всю свою ненависть, учил меня выживать, который, как мне казалось, был моим единственным, пусть и мрачным, союзником в этой войне — просто стоял и смотрел, как я умираю. Это было хуже, чем быть сожранным драконом или раздавленным Кракеном. Это было личное.

И когда мое сердце сделало последний, слабый удар, а тело обмякло в смертоносных объятиях ядовитого растения, последней мыслью, вспыхнувшей в угасающем сознании, была не боль, не страх, а ледяная, всепоглощающая ярость. Ярость на Снейпа. Ярость на Дамблдора, который допустил все это. Ярость на Волдеморта, который стоял за этим кровавым спектаклем. Ярость на весь этот проклятый мир.

«Записать в дневник, — промелькнула горькая мысль, уже ставшая привычной перед погружением в небытие. — Смерть номер… какая уже к черту разница? Причина: отравление в лабиринте. Особые обстоятельства: предательство Северуса Снейпа. Он видел. Он ничего не сделал. Никому нельзя доверять. Никому».

Тьма. И ожидание очередного рывка, очередного стука колес, очередного начала этого бесконечного кошмара. Но теперь к моему багажу добавилась новая, жгучая рана. Рана предательства. И я знал, что в следующей «жизни» я буду еще безжалостнее. Еще холоднее. И я больше никогда, никогда не позволю себе поверить кому бы то ни было в этом змеином клубке, называемом магическим миром. Особенно Северусу Снейпу. Он заплатит за это. Все они заплатят.