S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I

Глава 11

Ilu ša ṣēru Ḫumbābā, nūnūma ḫarrānu amnāku mātim.

Живет в том лесу свирепый Хумбаба, Давай его вместе убьем мы с тобою,

— Эпос о Гильгамеше — Таблица II

Марк осознал, что это обвал, но на прочистку глаз от пыли не имелось времени. Он, жмуря веки и не разбирая дороги, продолжал тащить потерявшего сознание Оскара. Ему как умел, помогал Горгон, и так через пару минут они выбрались в более просторную пещеру, где при необходимости получилось бы встать в полный рост. Горгон протянул Марку флягу с водой и тот споро промыл глаза.

Бородач в это время сделал несколько больших глотков живца и полез обратно в лаз, из которого они пришли. Марк не знал, с какой целью, но доверился Горгону. Тот явно был в курсе, что делает. Ему же надо было осмотреть рану паренька. Включив налобный фонарь, он глянул на разорванный ботинок и вишнёвую лужу крови. «С венозной шансы выше», — пронеслась мысль в его голове.

Мужчина достал аптечку и принялся за дело. Облил руки живчиком, продел нить в кривую иглу, стянул ботинок и щедро плеснул в рану остатки алкоголя. Пара бинтов, вложенных в рассечённую стопу, тут же впитали горячую кровь. Марк убрал их, явив свету поразительно ровный десятисантиметровый разрез. Затолкал в него дренаж из куска полиэтилена, по которому будет стекать гной, и принялся ушивать края. Оскар был смертельно бледен. На его юношеском лице проступили болезненные острые скулы. Марк накладывал шов так быстро, как мог, нещадно пронзая кожу, а кровь стремительно заливала трясущиеся руки.

В это время Горгон достиг вырытого элитой тоннеля. Известняк был стар и подточен эрозией. Многовековые штреки, выкопанные шахтёрами для строительства белокаменных церквей, не обрушились, а вот раскопок многометровой туши порода не выдержала. Однако обвалилась только часть вырытого бестией тоннеля, и Горгону открылся вид на полупогребённого элитника.

— Сколько ж в тебе глистов! — не веря своим глазам, шепнул себе под нос Горгон, заметив, что чудище не было раздавлено сотнями тонн белокаменной породы. Голова и левая лапа не попали под завал и понемногу освобождали тело. Оглушая пространство злобным клёкотом, тварь, рвалась из коварной ловушки, отбрасывая известняковую ломь ковшеподобной лапищей. Элитник рычал и скрежетал зубами, видно, что ему было тяжело под весом пары танковых взводов.

Старожил хорошо знал способности своего врага: продвинутый экзоскелет с высокой структурной изотропностью обладал поразительной микроархитектурой волокон. Бедренная кость человека, способная выдержать вес автомобиля, и рядом не стоит с инженерными решениями паразита, меняющего под себя заражённых. Пластины элитника чрезвычайно прочные на изгиб, а потому дают высокую свободу подвижности во всех плоскостях. Словно вторая кожа, они выполняют множество побочных функций, играя важную роль в терморегуляции, передачи тактильных ощущений и ориентации в пространстве. Так, они помогают отводить лишнее тепло или, наоборот, скрыться из инфракрасного спектра. При движении пластины филигранно перекрывают уязвимые зоны, а также амортизируют нагрузки на тело. Не так, как панцирь насекомых, а скорее как чешуя панголина.

Шея у элитника не видна, и потому кажется, что голова находится на уровне плеч, но при необходимости, он был способен развернуть её чуть ли в пол-оборота. В такой момент чешуйки в области груди и шеи расходятся максимально далеко, обнажая толстый слой ороговелого эпителия. Достаточно плотного, чтобы остановить пули, но при этом достаточно иннервированного, чтобы монстр ощутил дискомфорт. Такое строение напоминало шейный кожух яичной змеи, способной заглотить огромное яйцо целиком. Поэтому шейные позвонки элитника были хоть и прочные, но подвижные. Многие элитники могли подвинуть шейный столб если это помогало уменьшить входящий урон.

Морда облачена в чешую. Глаза имеют тройное веко, а при желании заражённого могут быть полностью накрыты массивной надбровной складкой. Носовые каналы расположены друг над другом и скрыты хитроумной бронёй. При близком рассмотрении в носогубной области можно заметить пару длинных и тонких просвета между чешуёй. Верхний обонятельный канал устлан густым реснитчатым слоем. Он является фильтром и позволяет чувствовать запахи. Нижняя, более широкая щель, служит исключительно для выдоха. Изнутри она выстлана ороговелой коркой.

Во время опасности и боя дыхание развитого монстра больше похоже на пылесос. Позволяет одновременно делать вдох и выдох. Однако при "полусонном блуждании" или скрытной засаде респираторный цикл нормализуется, становясь похожим на человеческий.

Широкая пасть, в которую может пролезть телёнок состоит из нескольких подвижных костей, оснащена рядами бритвенно острых зубов, часть которых, словно рыболовные крюки загнута внутрь. И хотя челюсть элитника способна перекусить автомобиль, её основная функция, - удержание на весу и проталкивание. Глубоко утопленные в толстом челюстном хряще клыки служат в этом большой порукой. Элитник способен тащить в пасти вес, в несколько раз превышающий его собственный, даже если этот вес брыкается и пытается вырваться на свободу.

Разрывать своих жертв развитому заражённому помогают когти и костяные наросты на тыльных сторонах лап, а мощные горловые и шейные мышцы помогают пропихивают в пищевод огромные куски плоти. Жевательные мускулы у элитников не играют особой роли. Ими обладают, как правило, неразвитые заражённые, и чем сильнее и больше становятся мутанты, тем удобнее им заглатывать тело целиком, а не отрывать по кусочку. По той же причине наборы зубов меняются на каждой стадии, и по ним можно почти всегда определить степень развития монстра.

В пищеварительном цикле самую большую роль играют мышечные тяжи, закреплённые у сухожильных пластин по всем сторонам желудка. Поверхность этого пищеварительного отдела устлана наждачной радулой. Мускульная сила желудочных мышц твари столь велика, что может перетереть в порошок даже кусок легированной стали. После того как пища перетёрлась, она попадает во второй отдел желудка, где и распадается в море желудочного сока, столь едкого, что может потягаться с сильнейшим окислителем — петафторидом сурьмы.

Паразит менял заражённых, словно вечно недовольный краснодеревщик. Он стремился делать их сильнее, быстрее, ловче, умнее, и его труд никогда не останавливался. И чем больше мутант бродил по полям и лесам Стикса, тем лучше он подстраивался под его законы, тем больше он уподоблялся этому миру, тем больше он мог поглотить и переварить провалившихся в этот мир несчастных душ.

Горгон прекрасно понимал, что неимоверно рискует, оставаясь так близко к ходячему кошмару, и все его дары, улучшенное Стиксом тело и годы тренировок не спасут его от трёх-четырёх летней марионетки спорового мешка. Однако на его стороне был опыт, и тот же опыт подсказывал Горгону, что щит твари неумолимо проседает каждую секунду, пока сдерживает завал из камней. И ни удивительный экзоскелет, ни сила мышц не удержали бы той горы, которая постоянно давит на тварь. Только её дар, её силовое поле не позволяет сотням тонн раздавить упёртую гадину. И Горгон ждал разрядки этого поля, ждал одновременно с восстановлением своего дара. Ему нужен был только один выстрел, только один малюсенький шанс и победа будет в его руках.

Петрификация не была полноценно боевым даром, но Горгон постоянно изучал свою способность, искал новые пути её применения, обхода существующих ограничений. Так же как он искал способы развития своих органов чувств, не просто оттачивая их, но, находя самые неочевидные применения. Способность дожидалась своего часа, и Горгон прикрыл глаза, сосредоточившись на звуках. Мелкие камешки падали на голову твари, и Горгон слушал их стук.

«Тук, тук, тук», — стучала каменная крошка о бронированную голову заражённого, пока тот выбирался наружу. «Тук, тук, тук» — слышалось вперемешку с лязгом зубов, плотоядным урчанием и остервенелым горловым клёкотом. Отбросив мешавшие восприятию шумы, Горгон сложил руки в молитвенном жесте, обнажая единственный звук, до которого сузился весь окружающий мир.

Элитник, словно разозлённый спокойствием жертвы, принялся втрое усердней грести лапой и через мгновение освободил вторую конечность, а на его макушку продолжал сыпаться мелкий щебень. Легко разбивая лапами глыбы весом в сотни килограмм, элитник выкапывал замурованный торс, понимая, что крепость тела скоро спадёт и ему нужно успеть выбраться, до того как это случится. Извиваясь подвижной спиной и с хрустом смещая кости, дробя чешую и выворачивая свои суставы, он брыкался как бешеный тур, сантиметр за сантиметром протискивал заднюю половину тела вперёд. К передним лапам прилила кровь, и они напряглись так сильно, что мышцы вздулись в полтора раза. В капающей на пол слюне появились кровавые разводы. Видно, сколь высокую цену тварь платила за свою неразумную игру с людьми. И она это отчётливо понимала, но инстинкт был силён и противостоять ему стоило огромных усилий. Даже в таком критическом состоянии монстр жадно сглатывал, глядя на застывшего в медитации человека. Горгон не видел, как чудище по колено освободило заднюю лапу и теперь рвалось вперёд, предвкушая сытный ужин, не думал, что огромный мутант становится всё более свободным, что если умрёт, погибнут и остальные, что его жизнь висит на волоске, а только сидел и слушал, как по костяной броне стучит каменная галька.

Внезапно он услышал то, чего так долго ждал. Глухой, утопающий стук сменился на более резкий, звонкий. Разница была почти незаметна, но Горгон отчётливо понял, что момент настал. Дар элиты делал броню гораздо плотнее, и потому стук от удара камней казался глухим. Без дара плотность возвращалась к исходной. А поскольку плотные материалы хуже амортизируют звуки, то зная, что слушать, можно было заметить крохотную разницу амплитуд. Горгон понял, что дар пропал.

Человек открыл глаза, и время будто замедлилось. Элитник, не мигая, глядит на Горгона, подобрав лапы под себя и готовясь к прыжку в десятке метров от него. Задняя лапа раздавлена в кашу, и кое-где из брони точат обломанные кости. Густая кровь мерно струится по лапе, скапливаясь в лоскутах пропоротой костями чешуи. Монстру больно, но он уверен, что восстановит силы, съев жалкого человека. Съест, не глотая вкусное мясо, и залижет свои раны. Проклятые камни всё же раздавили заднюю лапу. Жаль, их нельзя за это съесть. А ведь монстр ею так дорожил. «Но нет места горю, когда мясо пред тобою», — видимо, решил тот про себя и перестал думать о переломах, полностью сосредоточившись на изначальной цели своего пребывания в этой пещере.

Толкая землю здоровой ногой, массивная туша с урчанием начала отрываться от поверхности. Расстояние между монстром и мясом было так мало. Пасть уже растянулась в плотоядной улыбке.

Горгон, зарычав не хуже твари, вытянул руки вперёд и выдал самый мощный залп, на который оказался способен, целя прямо по мозгам. Глазомер его не подвёл, и удар достиг своей цели. Недавно ставшее на путь развитие сознание гиганта померкло, а широко раскрытые глаза, ещё мгновение назад полные жизни и жадного голода, остекленели. Монстра повело в коротком пике, и он рухнул наземь, лишившись центров координаций и вообще всех своих полушарий, сколько бы их там ни было.

Горгон откинулся назад, терзаемый головной болью. Тут же его окатило волной известковой пыли и смрадом опорожнённого тварью кишечника. Но не обращая внимание ни на предсмертные судороги твари, ни на вонь, победитель забрался на загривок и одним мощным ударом тесака пробил костяной капюшон. «Биобулат» мёртвых монстров терял добрую часть своих защитных свойств. В другой ситуации Горгон, может быть, активировал дар ещё раз, дождался, пока тварь не затихнет, но сейчас их отряд располагал критически малым запасом времени.

Парой новых разрезов Горгон расширил отверстие, в которое тут же запустил свои грязные пятерни. Накрутив на руку моток спутанных нитей, он вытащил его, мельком отметив приятный медовый блеск, и принялся запихивать его в рот, старательно работая челюстями, при этом не обращая внимание на остальное содержимое спорового мешка. Со стороны казалось, что янтарной паутины было много, но при жевании нити сминались так, что спустя несколько десятков секунд вся она скаталась на языке Горгона в горькое полужидкое тесто. Насколько позволяло отсутствие ног, он заспешил назад и подобрался к полумёртвому Оскару. В тот момент, когда он добрался до парня, Марк сделал последний стяжёк на залитой кровью опухшей ноге.

Не говоря ни слова, Горгон достал изо рта янтарную жвачку и сунул её Оскару чуть ли не в самое горло.

— Рефлекса нет, чтоб тебя! Марк, воду! — крикнул Горгон, протянув руку, и сразу почувствовал в ней флягу.

— Приподними голову, — продолжал руководить спасением старожил.

— Теперь разожми челюсти, — скомандовал Горгон и осторожно принялся капать воду пареньку на корень языка.

— Давай, малец, проглотить надо, давай, чтоб тебя все руберы Приграничья драли! — приговаривал он, смотря на коченеющее тело юноши.

Послышался глоток и бульканье от переизбытка воды. Марк тут же повернул голову юноши набок, дав уйти лишней жидкости.

— Сработало, — радостно улыбался вымотанный Горгон, опрокинувшись на холодный известняковый пол.

Марк не знал, что Горгон дал пареньку, но видя, как чуть порозовели щёки мальчишки, готовившегося преставиться секунду назад, и сам чуть подуспокоился.

— Не спек, конечно, но смерть ему теперь не грозит, — подвёл итог всей операции Горгон.

— Сейчас ему полежать надо. Жёванный янтарь не сразу войдёт в силу. Пока доберётся до желудка, пока переварится. Такая кустарная поделка ни дар, ни силу не прибавит, действует лишь на десятую долю от готового продукта, но жизнь сохранит, раны затянуть поможет. Я с ним посижу, а ты сходи, забери из мешка на затылке вонючего чудовища всё, что найдёшь. Я его уже вскрыл, так что сгреби остальное куда-нибудь.

Горгон, чуть качаясь из стороны в сторону, всё же нашёл в себе силы и, достав новый бинт, продолжил оказывать помощь Оскару, перевязывая ступню, думая в это время, где бы им найти спальный мешок, и, прикидывая, куда лучше двинуться дальше.

Марк хотел упасть и отдохнуть хоть несколько минут. За последние часы он пережил больше, чем за полгода земной жизни, хотя профессия у него была далеко не из мирных. Однако он знал, когда можно было пренебречь приказом, а когда нужно было разбиться в лепёшку, но сделать. И он пополз. Локти и колени были разбиты в кровь от неровностей траншеи. Несмотря на то что в старину здесь добывали белый камень и поверхности узких шахт стесались, в спешке все мужчины отбили себе здесь все бока.

Пока Марк тащил Горгона, пока рубил тушу толстяка, пока волочил за волосы Оскара, он не чувствовал боли, но сейчас, когда тварь мертва, а нависшую над Оскаром Костлявую они общими силами забороли, он ощутил, как болит всё его тело. Болит кожа, болят мышцы, болят кости, казалось невозможным, но болят даже волосы.

Вспомнив о своём первом ранении, которое словно произошло когда-то в другой жизни, Марк ощупал затылок. Когда сорвало бинты, Марк не знал, а, возможно, и не сорвало их вовсе. Было непонятно, ведь его голову и тело покрывала сантиметровая корка из всевозможных нечистот. Словно он, насмотревшись на заражённых, решил обзавестись какой-никакой захудалой, но биобронёй. Да, из подручных средств, да хлипкой, но зато сделанной своими руками, в которой будет не стыдно пройтись по свежему кластеру, покрасоваться перед другими заражёнными, не уронив чести рода людского.

От этих безумных мыслей Марку стало весело, и хотя каждое движение вперёд отдавалось лютой болью в его избитом, исхудалом, теле, он вдруг заливисто рассмеялся. Да, он каждый час на волоске от смерти, и каждый раз этот волосок разный, сулящий разную смерть то от перезагрузки, то от шальной пули, то от пещерных осыпей. Да и сам он с трудом верит, что их маленький отряд землероев сумеет продержаться ещё день в этой инфернальной свистопляске, пройтись в параде смерти, сыграть пятнашки со Сциллой и Харибдой, где игроками выступают осколки множества миров. Однако, прямо сейчас, в этот момент, он всё ещё жив, его сердце всё ещё бьётся, и он всё ещё может дышать полной грудью. А значит, он ещё сделает ход королевой.