Сделай сам – 1

Глава 3 Сапоги для сапожника

Сознался ли я в тот день, что являюсь реинкарнацией специалиста по двигателестроению из далекого будущего? Конечно, нет! Должного доверия ещё не заработал. Ни я, ни он.

Потому, скромно чиркнув ножкой по ковру, я обозвал себя молодым гением с незашоренным взглядом, чем вызвал взрыв безудержного хохота со стороны отца. До слёз довел тогда родителя! Так он с моего ответа ржал. Именно что ржал, а не просто смеялся! Аж с подвыванием… гад такой. Пришлось даже идти за стаканом воды. И нет, не для того чтобы от обиды плеснуть ему в лицо, а дабы дать попить. Вроде как слышал краем уха когда-то, что глотательные движения влияют на сокращение каких-то там мышц и тогда поймавший «смешинку» человек приходит в норму, успокаиваясь. Потому им и предлагают что-нибудь попить.

А чего мне было стесняться? Я ведь уже, кажется, говорил, что с самооценкой у меня всегда всё было хорошо. И если по своим интеллектуальным способностям я ныне превосходил подавляющее большинство населения Российской империи, то почему бы не причислить себя к гениям? Вот и причислил самолично, не дожидаясь одобрения «властей».

Имелись, правда, нестыковки в гениальности моей. Учился-то я и после всю жизнь работал в условиях существования метрической системы исчисления, а ныне же в ходу была дюймовая. Плюс все эти фунты и пуды с золотниками, вместо килограммов с граммами и тоннами. Непонятно, Спилберг! В уме уже не посчитаешь ничего — необходимо на бумажке, да со справочниками всякими. Что уже на гения не тянет так-то.

Опять же, за долгие десятилетия успело позабыться очень многое из физики, сопромата и теормеха с прочей высшей математикой, которыми нас пичкали в институте. Того, что вовсе не пригодилось в работе и улетучилось с концами из старой головы. Да и из того, что пригождалось когда-то, многое тоже успело позабыться с концами. Времени-то сколько прошло с выхода на пенсию! Аж 15 лет минуло! Много! Очень много! Отчего сейчас необходимо было изучать всё чуть ли не с нуля, дабы не прослыть «брехливым балаболкой» вместо «недооценённого гения». Благо было заниматься с кем, пока отец пропадал по делам, то на заводе, то на выездах к клиентам и поставщикам материалов.

Матушка моя — Софья Петровна, была не просто рачительной умничкой, умеющей считать деньги и вести семейный бюджет. В своё время она стала первой женщиной закончившей «Императорский Санкт-Петербургский университет», закончив там физико-математический факультет, и даже помогала своему мужу вести многие расчёты при проектировании тем своих двигателей. Так что и теоретическая, и практическая подготовка у неё была высочайшая. Особенно для женщины, проживающей в России, где к высшему женскому образованию относились с изрядной долей настороженности — больно вольнодумства в головах у курсисток становилось много. Но да не о том разговор.

В общем, знаний у моей маман имелось вагон и маленькая тележка. Она-то и взялась меня учить со всем возможным рвением, стоило только отцу заикнуться о моём недюжинном уме. Про гениальность он тактично умолчал, чему я был только рад. Ибо множить сущности не следовало. Вот и множил цифры день за днём, неделю за неделей.

Так пролетел целый месяц, за который я проштудировал учебники по математике и физике для реальных училищ, чем привёл в небывалый трепет, как мать, так и отца. Теперь они уже не перебрасывались понимающими взглядами, когда я заявлял о том, что «шибко вумным» уродился. Нет. Не перебрасывались. Теперь-то смотрели на меня серьёзно. И очень сильно огорчались, что, сколь отлично давались мне точные науки, столь же сильно вовсе не давалась мне латынь с французским, без знания которых о будущем поступлении в университет можно было даже не мечтать. Про грамотность и чистописание хотелось тоже умолчать. Что правила русского языка, что буквы ныне были-то другие — не те, к которым я привык. Опять же, эти пачкающие всё вокруг перьевые ручки и не приспособленные к письму мои детские пальчики. В общем, караул.

Хотя лично мне до того поступления было, как ползком до Луны. И вообще, здесь и сейчас я предпочёл быть практиком, а не теоретиком, по той простой причине, что очень многое из привычного мне до сих пор не было изобретено и, уж конечно, не было запатентовано, что открывало невиданные возможности для личного обогащения.

А началась моя изобретательская деятельность с посещения семьёй завода, как только в нём закончили все строительные и отделочные работы.

— Бедолаги, — удручённо покачав головой, охарактеризовал я место труда инженеров и чертежников, что являлись сотрудниками моего отца. Всех четырех человек. Ага. Двое из которых являлись вчерашними студентами и нанялись сюда для получения своего первого реального опыта.

Мало того, что свет им давали лишь огромные, от потолка до земли, окна и несколько керосиновых ламп. Так ещё и чертить им приходилось прямо на столах, согнувшись в три погибели и придавив огромные листы ватмана всевозможными грузиками по краям. Ну как тут было не припомнить кульман, с которым лично мне пришлось пройти в обнимку почти 30 лет прошлой жизни! Особенно, учитывая то, что столы тут уже были специальные — чертёжные, конструкция которых позволяла поворачивать столешницу под разными углами в одной плоскости. И даже чертёжный пантограф — фактически та самая система планок на кульмане, существовал уже не первый век!

Какие там двигатели и КПП со всякими дифференциалами и карбюраторами. Кульман! Вот где были деньги! Ибо без чертежа в нынешние времена не создавалось ничего сложнее молотка. Да и на тот, небось, у многих производителей был какой-никакой эскиз с размерами. А чертить на кульмане и без него — это две большие разницы.

Уж что-что, а как мы изгалялись в институте, творя свои дипломные работы, я помню по сей день. Бывало, даже комнатные двери втихаря с петель снимали в общежитии, чтоб получить относительно ровную поверхность для закрепления ватмана, поскольку отыскать ровный пол доводилось далеко не всем и не везде. Тогда как дверь, ежели на ней предварительно хорошенько зашкурить наждачкой-нулёвкой все выпирающие потёки краски, представляла собой отличную рабочую поверхность.

Но к чёрту эти дурные воспоминания! Здесь и сейчас я мог вновь «дёшево и сердито» заявить о своей гениальности отцу. Но дома! Только дома! И в закрытом хорошенько кабинете! Чтоб, значит, никто не прихватизировал себе мою честно уворованную у немца Кульмана идею. А то не нравились мне тут две то и дело мелькающие перед глазами хитрые морды с общей фамилией — Идельсон. Вот чую, что два эти брата-акробата прибыли сюда аж из самой Риги не просто «поработать на чужого дядю», а уворовывать стоящие идеи. Было что-то в них такое — напрягающее.

Хотя, может я и наговариваю на кристально честных людей. Но уж больно они выглядели скользкими. Все такие наглаженные, зализанные, с ухоженными пальчиками и сладкими улыбками. Видал я немало таких персонажей в своей прошлой жизни. И в половине случаев от них таки «попахивало» гнильцой. Полная противоположность моему отцу, который до сих пор не чурался лично работать с металлом у станков.

— Ну как вам завод? Внушает? — светился гордостью глава семьи, показывая паутину кожаных приводных ремней, что спускались к станкам с расположенных под потолком приводных валов, подключенных к разной мощности двигателям собственного изготовления. Они-то и крутили без остановки всю местную машинерию.

Мне бы, возможно, и хотелось бы сказать, что да, внушает. Как же! Свой «свечной заводик». Три десятка неплохих крупных станков различного назначения и даже литейка наличествует! Но, после того, как провёл десятки лет на главных производственных площадках советского автопрома — этих городах в городах, хотелось лишь тяжко вздохнуть. Ведь по своему масштабу наш семейный заводик походил на один из тех «сарайчиков», что были сильно распространены в Южной Корее. Куда там ни сунься, в какую деревню ни загляни, везде обнаружишь сараюшку, в которой установлены с десяток станков и пара роботов-манипуляторов, что, не зная сна и отдыха, «штампуют» мелкие комплектующие для того же «Хёндэ» или же «Хёндая» — кому как больше нравится. Да, да! Не какие-то там охрененно крупные заводы, а вот такие совсем мелкие частные лавочки в огромном количестве разбросанные по всей стране.

— А то! — это мой старший брат глядит на всё широко распахнутыми глазами. Как же! Диво дивное по сравнению со старой мастерской!

— Ага, — это уже я подал свой голос и скорчил соответствующую моменту вдохновлённую моську, дабы не расстраивать родителей.

— Хочу домой! Тут плохо пахнет! — третьей выразила своё «восхищение» сестрёнка. Но ей можно. Чего с неё взять-то? Четыре годика всего.

— Тут все и всё в масле, — то ли похвалила, что работа идёт, то ли отругала за свежие масляные разводы на полу, понятное дело, наша маман. — Я горжусь тобой, Женя. Тут есть, куда расти. — Судя по всему, всё же больше похвалила, чем поругала.

Так и шатались от станка к станку, опасаясь прикоснуться хоть к чему-нибудь, дабы не испачкать одежду в стальной и угольной пыли или в том же масле, пока не добрались до «чистых» помещений, где трудились инженерно-технические работники и управление.

Здесь-то я и обратил своё внимание на состояние чертёжного дела в мире. Специально ведь поинтересовался — все ли заводы имеют такой подход к изготовлению чертежей. Как тут же мне охотно пояснили — все. Разве что копировать чертежи уже научились на синьку. Но, то на крупных предприятиях, где оно было сильно необходимо. Тут же такого не требовалось. Маленькие мы для такого пока. Всё под рукой находится.

Вот было видно, что опять немного недодумали! Прямо как с тем английским двигателем! И кто не додумал? Кто? Да все мировые конструктора с чертёжниками вместе взятые, что проводили у своих «мольбертов» по полжизни! Вот в чём абсурд! Её богу! Сапожники без сапог!

Придётся срочно внедрять инновации и зарабатывать на этом денежку-другую! Хе!

С такими мыслями я и возвратился домой, протрясшись с пару километров по промозглой питерской погоде в нашем семейном конном экипаже. Хоть тут нам повезло с заводом — находился он, что называется, в пешей доступности от места проживания. И при этом выходило так же неплохо, что до него было не совсем рукой подать. Поскольку дышать всякой гарью и угольной пылью не хотелось совершенно. Дыма от печных труб хватало с головой.

А ведь по соседству с нашим производством и прочими ближайшими фабриками располагалось немало жилых домов. Причем не доходных многоэтажек для рабочих, о должном быте которых пока мало кто заботился, а частных владений, где проживали обеспеченные горожане. Вот уж они, небось, возненавидят вскорости всю нашу семью. Ведь металлообрабатывающее и литейное производства они такие — громкие и дюже вонючие.

И что ещё прекрасно было в нашем доме, так это то, что на топочном угле в нём не экономили. Могли себе позволить! Поэтому, покинув экипаж, мы все с немалым удовольствием окунулись в тепло натопленных помещений, едва ли не дружно передёрнув плечами от воспоминаний об оставленной за дверью сырости. Батареи — это прелесть!

Октябрь в столице вообще не радовал погодой. Особенно тех, кто проживал на набережной Невы, где ветер и сырость являлись вечными спутниками жизни горожан. Что называется — извольте своей дрожью заплатить за приятный вид из окна. Брррр!

Однако, быстро отогревшись за кружкой горячего ароматного чая и после запершись в своей комнате, я, первым делом, кинулся чертить чего попроще. Точнее не чертить, а рисовать.

Кульман кульманом, а куда быстрее и легче было сотворить чертёжную доску с рейсшиной. Возможностей она давала меньше, но и изготовить её можно было буквально на коленке без всяких сложных расчетов конструкции того же пантографа. Что называется, доска и три линейки. Вот тебе и счастье будет. Одна линейка намертво прикручена горизонтально по низу доски, вторая так же намертво сбоку, но уже вертикально, а третья вновь горизонтальная и на роликовом бегунке продвигается по второй вверх, вниз, вверх вниз. Чего тут сложного? Да и добавить треугольник с поворотным чертежным узлом и транспортиром на третью линейку — раз плюнуть. Не бином Ньютона в общем. Главное тут было сохранить прецизионность самих измерительных инструментов и их расположения при монтаже в единое целое. А, тем не менее, поди ж ты, никто не сделал до сих пор. Чудеса да и только.

Зато вот ко всему прочему инструментарию чертёжника никаких вопросов не имелось. Всё необходимое уже существовало и самым активным образом применялось в работе. Что было очень хорошо, так как не надо было тратить время на изобретение и последующее изготовление столь точных инструментов. А всё, что относилось к ремеслу чертёжников, обязано было являться очень точным инструментом. Недаром готовальни[1] отпускали в магазинах отнюдь не за малые деньги.

Ну и, как водится, одно потянуло за собой другое. Завершив своё творчество, относящееся к чертёжной доске, я вновь вернулся к кульману и тут же хлопнул себя по лбу. Ведь, увлекшись мыслями лишь о механической части данного устройства, я совсем забыл про электрическую.

Да, да! Была у него и такая. Во всяком случае, я подобные модели — с персональными лампами освещения, ещё застал. Электрический-то свет под потолком далеко не сразу появился на заводах и в конструкторских бюро. Дорогое это было удовольствие — освещать вообще всё помещение десятками сильных ламп. Да и дефицит электроэнергии никто не отменял. Особенно в нынешние времена, когда системы центрального энергоснабжения вообще не существует даже на бумаге, и каждый завод вырабатывает оное сам для себя, крутя динамомашины, если оно необходимо.

Но вот крутить аж целый отдельный двигатель и генератор для подачи света лишь на одну-две чертежные поверхности… Это выглядело расточительным занятием. Тут-то в голове и забрезжила очередная гениальная мысля.

Настольные лампы, фонарики и… батарейки! Вот чего я до сих пор не видел ни у кого вокруг — так это электрических фонариков, питавшихся от привычных мне цилиндрических или же каких иных батареек. И этот вопрос следовало срочно провентилировать с отцом, как лучшим знатоком в семье всего нового в плане техники.

То, что батарейки в принципе уже существуют, я так-то знал. Чего не знал я — начал ли хоть кто-то в мире производить их в товарных количествах. Ведь те же карманные фонарики могли стать натуральным золотым дном для того, кто «первый сунет ноги в тапки». С центральным-то освещением на улицах городов дело было швах. Фонари горели лишь на главных улицах самых крупных мегаполисов. Тогда как возвращаться домой по темноте приходилось очень многим людям. В общем, дело было стоящее да к тому же нужное. Потому очередная идея оказалась записана в мой карманный блокнот, что я себе завёл уже как месяц.

Ну что могу сказать по поводу всего мною предложенного…

Мне крупно повезло, что у отца имелось прямо какое-то болезненное чувство патриотизма. Я бы даже сказал — гипертрофированное. Он был из числа тех людей, кто искренне желал, чтобы надпись «Сделано в России» красовалась на всевозможных товарах по всему миру, затмевая собой все остальные. Отчего, ознакомившись вечером с моими новыми идеями, не стал отмахиваться от них, а углубился в изучение вопроса. В том числе и касательно батареек, с которыми столкнулся в большой массе на той же выставке в Чикаго. Ну как в большой массе. В большой массе для этого времени. Свои подобные изделия там выставляли полдесятка изобретателей из разных стран мира.

А, ознакомившись, взялся за реализацию в металле.

[1] Готовальня — набор чертёжных инструментов.