Шеф с системой в новом мире

Глава 15

Часы тянулись медленно. Ночь перевалила за середину. Маленькая кухня, освещенная лишь слабым светом тлеющих углей в очаге, превратилась в тихое, почти священное пространство. Я сидел на табуретке, придвинув ее к самому огню, и нес свой дозор. Медитировал, можно сказать.

Мое тело давно онемело от неподвижности, спину ломило, а глаза слипались от усталости. Я не спал, но и не бодрствовал, находясь в странном, пограничном состоянии, в котором все чувства обостряются до предела. Мой слух был настроен не на шорохи за дверью, а на единственно важный звук в этой вселенной — на тихое, мерное, ленивое дыхание моего бульона. Он не кипел. Он «улыбался», как говорил месье Дюбуа. Бульк… долгая пауза… бульк…

Каждые полчаса я поднимался, брал большую медную ложку и, затаив дыхание, снимал с поверхности тончайшую, радужную пленку жира, которая успевала собраться.

Ювелирная работа. Одно неверное движение, и я мог потревожить драгоценную жидкость, подняв со дна взвесь и навсегда испортив чистоту, но руки меня не подводили.

Когда лунный свет, пробивавшийся сквозь оконце, начал бледнеть, уступая место первой, едва заметной серости рассвета — время пришло. Шесть часов минуло. Наступило идеальное время.

Я наклонился к котлу и вдохнул аромат. Он был тонким и сложным. В нем не было грубой мясной прямолинейности. Бульон пах печеными кореньями, сладкой карамелью, свежестью. Пах здоровьем.

Размявшись, чтобы руки уж точно не подвели, я снял тяжелый медный котел с огня и поставил его на каменный стол, чтобы он немного «успокоился». Теперь начинался самый деликатный, самый ответственный этап — фильтрация. Бульон должен стать не просто чистым, а абсолютно, кристально прозрачным.

Я нашел на полке стопку льняных салфеток. Они предназначались для стола, но не в этот раз. Лучшего фильтра, за неимением нормального, невозможно и желать.

Затем поставил на стол еще один, идеально чистый, котел. На него водрузил мелкое сито, которое застелил первым слоем ткани и начал медленно, почти по капле, переливать бульон.

Процесс не торопил, позволяя жидкости стекать самотеком, оставляя все лишнее на ткани. Когда первая фильтрация была закончена, я безжалостно выбросил использованную ткань вместе с костями и разваренными овощами. Затем сменил ткань на новую и повторил процесс. Затем еще раз и еще.

Это было священнодействие. Ритуал очищения. С каждым новым процеживанием бульон становился все прозрачнее, его цвет — все более насыщенным. Наконец, после четвертого раза, я посмотрел в котел и понял, что достиг совершенства.

Внутри котла плескалось жидкое золото. Идеально прозрачная, без малейшего намека на муть или жиринки, жидкость сияла в утреннем свете глубоким, благородным янтарно-золотым цветом. Я зачерпнул немного ложкой и поднес к свету. Она была безупречна.

Теперь сосредоточился на этом маленьком шедевре, в который вложил всю свою душу, все свои знания и весь свой Дар.

[Анализ Ингредиентов ур. 3]

И Система вынесла свой вердикт.

[Объект: Восстанавливающий бульон]

[Качество: Шедевр (уникальное)]

[Свойства: Легкоусвояемый коллаген (максимум), аминокислоты (высокое), микроэлементы (сбалансировано)]

[Скрытые свойства: [Гармонизация Потоков (среднее)], [Успокоение Пищеварения (сильное)], [Основа для Регенерации (среднее)]]

«Шедевр». Это слово вспыхнуло в моем сознании ярче утреннего солнца. Высшая похвала и высшее признание. Я сделал это.

В тот же миг, когда ушла эйфория от успеха, на меня обрушилась чудовищная, всепоглощающая усталость. Ноги подкосились, и я буквально рухнул на табуретку, оперевшись руками о стол. Приготовление этого бульона отняло у меня все силы.

Чувствовал себя выжатым, как лимон. Каждый мускул ныл от многочасового напряжения. В глаза словно песок насыпали от бессонной ночи. Самое главное — я ощущал гулкую пустоту внутри, в самом центре своего существа. Активация Синергии, создание блюда такого качества потребовали от моего «Дара» огромного расхода энергии, которую я еще не научился контролировать.

Я не знаю, сколько так просидел, глядя в одну точку, обессиленный и опустошенный. Может, минуту, а может, полчаса. Время потеряло свой привычный ход. Из транса меня вывел короткий, властный стук в дверь.

Я с трудом поднялся на ноги.

— Войдите.

Дверь отворилась. На пороге стоял Борислав.

— Управляющий, — коротко бросил он и посторонился.

Следом за ним на мою кухню шагнул Степан Игнатьевич. Он невольно замедлил шаг, его острый взгляд быстро, оценивающе обежал чистое, упорядоченное пространство, задержался на блеске меди и, наконец, остановился на скромной глиняной миске с золотистой жидкостью, что стояла в центре каменного стола. Я видел, как в его глазах промелькнуло удивление, смешанное с долей сомнения. Он, очевидно, ожидал увидеть густое, наваристое варево, а не это.

Он подошел к столу, склонился и принюхался. Его лицо осталось непроницаемым.

— И это… все? — спросил он, и в его голосе прозвучало искреннее недоумение.

Я выпрямился, опираясь на край стола, чтобы скрыть дрожь в ногах от усталости.

— Сила не всегда в густоте, господин управляющий, — ответил твердо. — Иногда она в чистоте.

Он долго смотрел то на меня, то на миску, словно пытался сопоставить мой изможденный вид с этим странным, элегантным результатом. Наконец, он вынес свой вердикт.

— Подавай.

Я кивнул и подошел к полке с посудой. Рука прошла мимо больших, расписных тарелок и выбрала простую, но изящную керамическую чашу глубокого черного цвета. На ее темном фоне золотой бульон будет смотреться особенно эффектно.

Я поставил пиалу на стол, взял большой черпак и, зачерпнув драгоценную жидкость, начал осторожно наливать. Бульон не дымился и не клубился паром. От него исходило лишь тонкое, едва заметное марево, несшее в себе сложный, согревающий аромат. Я заполнил пиалу ровно на две трети — не больше, не меньше.

Степан Игнатьевич, наблюдавший за каждым моим движением, молча вышел в коридор и вернулся с небольшим серебряным подносом. Он поставил его рядом. Это был последний штрих. Я аккуратно поставил пиалу в центр подноса.

Управляющий взял поднос в руки. Я думал, он позовет слугу, но он не стал. Он решил сам нести его княжичу. В этот момент я окончательно понял, насколько высоки ставки. Степан Игнатьевич ставил на кон не только мою жизнь, но и свою собственную репутацию и положение. Он шел ва-банк вместе со мной.

Уже у самой двери он остановился и обернулся, посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был долгим, тяжелым, и в нем не было ни капли сочувствия, только посыл, который я прочел без труда.

«Молись, повар».

Дверь за ним закрылась. Снаружи щелкнул засов.

Я остался один, в оглушительной тишине своей идеальной кухни. Сделал все, что мог, ввложил в эту пиалу бульона все свое мастерство, все свои знания, весь свой Дар. Моя судьба теперь была в чужих руках и чужом желудке. Это чувство полного бессилия было неприятнее любой усталости.

Княжич Ярослав

Мир был серым. Серые стены, серый свет, пробивающийся сквозь тяжелые, задернутые шторы, серые тени в углах его просторных, но ставших тюрьмой, покоев. Даже боль, его вечная спутница последних недель, была тупой, серой, изматывающей. Она гнездилась в его мышцах, которые отказывались повиноваться, в суставах, которые ныли при каждом движении, и, что хуже всего, в животе, где скрутило тяжелый узел, не дававший ни есть, ни дышать полной грудью.

Ярослав лежал на своей огромной кровати, заваленный подушками и дорогими мехами, и чувствовал себя развалиной. Беспомощным, слабым, жалким. Он ненавидел это чувство. Ненавидел свое тело, которое его предало. Ненавидел лекарей с их бесполезными, вонючими отварами, которые лишь подстегивали его на час, чтобы потом бросить в еще более глубокую яму бессилия. Ненавидел отца, князя Святозара, чей молчаливый, разочарованный взгляд был хуже любого крика.

Но больше всего он ненавидел себя. За то, что позволил этому случиться. За страх, который змеем шевелился в душе при одной мысли о дуэли. Через две недели. Две недели до позора. Он представлял себе лицо своего противника, Игоря Морозова — тупое, самодовольное лицо быка, который выйдет на ристалище и легко, играючи, сломает его, Ярослава Соколова, наследника, последнюю надежду рода.

В его голове крутился вихрь из злости и отчаяния. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Лучше умереть, чем опозориться.

Тихий стук в дверь вырвал его из этого порочного круга ненависти.

— Я не велел никого впускать! — рявкнул он, и его голос сорвался на слабый, хриплый крик.

Дверь, однако, отворилась. Вошел Степан Игнатьевич. Спокойный, собранный, как всегда. В руках он держал серебряный поднос, на котором стояла простая темная пиала.

Раздражение вспыхнуло в Ярославе с новой силой. Управляющий был единственным, кого он не мог просто выгнать.

— Опять принес вонючее варево от своих знахарей? — прохрипел он, отворачиваясь к стене. — Унеси! Мне от него только хуже. Я не буду это пить.

Степан Игнатьевич не ответил. Он молча подошел и поставил поднос на столик у кровати.

— Это не от лекарей, княжич, — сказал он ровно. — Это… другое. Просто попробуй. Один глоток.

— Я сказал, не буду! — упрямо повторил Ярослав.

— Попробуй, — в голосе управляющего не было мольбы, лишь спокойная уверенность, которая всегда действовала на Ярослава. Спорить с ним было все равно что пытаться сдвинуть скалу.

Тяжело вздохнув, полный злобы на весь мир и на собственное бессилие, Ярослав с трудом приподнялся на локтях. Он с отвращением взял в руки теплую пиалу. От нее шел тонкий, едва уловимый пар. Поднес ее ко рту, готовый к привычной волне горечи или приторной сладости, которая тут же заставит его желудок сжаться в очередной болезненный спазм.

Он сделал маленький глоток и замер.

Во рту не было ни горечи, ни сладости. Не было вообще ничего из того, что он ожидал.

Вкус чистый, глубокий, согревающий, непохожий ни на что. Какой-то… фундаментальный вкус. Словно сама суть тепла и жизни разливалась во рту, очищенная от всего лишнего.

Удивление было настолько сильным, что он на миг забыл о боли. Он сделал еще один, уже более осмысленный глоток и почувствовал, как по пищеводу вниз катится не жидкость, а волна мягкого, живительного тепла. Оно не обожгло, не ударило по нервам, как бодрящие отвары лекарей. Оно успокаивало.

Бульон достиг его сведенного в узел желудка, и тиски, которые сжимали его неделями, дрогнули. Не разжались, нет, но их хватка ослабла. Впервые за долгое время он почувствовал, как напряжение в животе начинает медленно, очень осторожно, отступать.

Чувство «тяжести», которое превращало любой кусок хлеба в пытку, начало таять, растворяться в этой теплой, обволакивающей волне.

Он пил дальше, уже не отрываясь, и с каждым глотком чудо продолжалось. Тепло поднялось выше, разливаясь по груди, по рукам, по ногам. Оно не давало ложной, лихорадочной энергии. Наоборот, оно снимало напряжение, расслабляло мышцы, которые, казалось, превратились в камень от постоянной боли и стресса.

Потом эффект достиг его головы. Хаотичный, злой рой мыслей, который жужжал в его черепе без остановки, вдруг начал стихать. Ушли образы ухмыляющегося Морозова, разочарованного отца. Ушла паника. Ушел страх. Они не исчезли совсем, но отступили на задний план, словно задернули еще одну, внутреннюю штору. В голове воцарилась тишина. Ясная, звенящая тишина, какой он не знал уже очень, очень давно.

Ярослав отнял от губ пустую пиалу и посмотрел на нее с недоверием. Простая темная керамика. Что это было? Какое-то новое колдовство? Он посмотрел на свои руки. Дрожь от перенапряжения, его постоянная спутница, почти прошла.

Он снова лег на подушки, и прислушался к себе. Узел в животе не исчез, но превратился из камня в комок теплого воска. Боль в мышцах притупилась, а в голове была блаженная, спокойная пустота.

Впервые за много проклятых дней он почувствовал не агонию, не страх, не злость. Он почувствовал облегчение и вместе с ним, где-то в самой глубине истерзанной души, шевельнулась крошечная, почти угасшая, забытая искорка.

Искорка надежды.

Алексей

Ожидание. Оно было хуже физической боли, хуже голода, хуже криков Прохора. Я ходил по кухне из угла в угол, как загнанный зверь в клетке. Перемыл и без того идеально чистые медные кастрюли, просто чтобы занять руки. Снова и снова протирал камень столешницы, доводя его до зеркального блеска. Подходил к двери и прислушивался, но за ней была лишь тишина коридора, ни единого звука, ни единого намека на то, что происходит там, в покоях наследника.

Время растянулось в вязкую бесконечность. Каждая минута казалась часом. В моей голове проносились самые жуткие сценарии. Что, если бульон не подействовал? Что, если он вызвал аллергию, о которой я не мог знать? Что, если княжичу стало хуже, и прямо сейчас лекари констатируют отравление, а Степан Игнатьевич отдает приказ вести меня в подвал? Мысль о его обещании — отдать меня на опыты лекарям — заставляла сердце сжиматься.

Я снова и снова прокручивал в голове рецепт, каждый свой шаг, ища ошибку, но не находил ее. Я все сделал правильно и это незнание, эта невозможность что-либо изменить, сводила меня с ума.

Я сел на табурет, уронив голову на руки. Все. Сил больше нет. Будь что будет.

В этот самый миг мой мир взорвался.

Это была не вспышка, не простое появление интерфейса. Это был беззвучный взрыв ослепительного золотого света, который заполнил все мое сознание, вытеснив страх, усталость и окружающую реальность.

Я зажмурился, но свет был внутри меня, а потом, в этом сияющем вихре, начали появляться строчки текста, выложенные не привычным голубым, а сияющим золотом.

[Вы успешно применили блюдо [Восстанавливающий бульон (Шедевр)] к цели «Княжич Ярослав Соколов»!]

[Цель находится в уникальном состоянии «Блокировка потоков Живы»!]

[Ваше блюдо оказало прямое противодействие системному негативному статусу высокой сложности!]

[За оказание критической помощи высокоранговой цели с уникальным статусом вы получаете ОГРОМНЫЙ бонусный опыт!]

[Вы получили 1000 ед. опыта!]

Я ошеломленно смотрел на эту цифру. Тысяча. Не десять, не двадцать, не сто пятьдесят. Тысяча. Это было больше, чем я заработал за все время, вместе взятое. Я не успел даже осознать это, как поток золотых сообщений хлынул с новой силой.

[Ваш уровень Дарования повышен! Текущий уровень: 5!]

[Ваш уровень Дарования повышен! Текущий уровень: 6!]

Два уровня. За раз. Мое сознание просто отказывалось в это верить. Я чувствовал, как по телу прокатываются две мощные волны энергии, как будто в меня вливают силы, как будто сама суть моего Дара становится плотнее, сильнее, послушнее.

[Вы получили 2 очка улучшения!]

[Ваше понимание кулинарной алхимии достигло нового порога!]

[Разблокирована новая основная ветвь в Древе Навыков: «Ветвь Влияния»!]

Последнее сообщение было самым важным. Новая ветвь. Не просто улучшение старых навыков, а целое новое направление для развития. «Ветвь Влияния». Название говорило само за себя. Это был путь к власти.

Золотой свет медленно погас, оставляя меня в тишине кухни, оглушенного и потрясенного до глубины души. Я сидел, пытаясь отдышаться, пытаясь осознать масштаб произошедшего. Моя безумная авантюра не просто сработала — она принесла плоды, о которых я не мог и мечтать.

В этот момент услышал, как снаружи поворачивается ключ в замке. Дверь отворилась. Вошел Степан Игнатьевич.

Он выглядел иначе. Его вечная маска спокойного, анализирующего контроля треснула. На его худом, аскетичном лице было написано плохо скрываемое потрясение, а в глазах, которые он устремил на меня, я впервые увидел не расчет, а откровенное, почти благоговейное изумление.

Он молча прошел к столу и остановился, глядя на меня.

— Он выпил все, — сказал управляющий тихо, но его голос гулко разнесся по кухне. — И попросил еще.

Три слова, но в них было все. Подтверждение. Признание. Победа.

Я медленно выдохнул. Напряжение, державшее меня в тисках последние часы, отпустило.

— Твоя работа не закончена, повар, — тон Степана снова стал жестким, деловым, возвращая меня с небес на землю. — Ты доказал своим блюдом, что можешь помочь. Теперь у тебя две недели, чтобы подготовить княжича к дуэли. Нужно, чтобы он не просто вышел на ристалище, а вышел победителем.

Он сделал шаг ко мне.

— С этого дня все, что ест и пьет княжич, готовишь ты и только ты. Я хочу видеть от тебя меню на завтра — завтрак, обед и ужин. Я жду от тебя чудес. Не подведи меня.

Он развернулся и вышел, не дожидаясь ответа. Борислав, все так же молча стоявший у двери, последовал за ним. Щелкнул засов.

Я остался один. Ошеломленный и опустошенный, но одновременно — полный новой, невероятной силы. В голове уже рождались новые идеи, новые рецепты — не для выживания, а для создания воина.

Я выиграл эту битву, но теперь мне предстояло выиграть целую войну. Полем боя этой войны станет тарелка княжича Ярослава.