Фаворит 7. Судьба империи

Глава 13

Мир соткан не только из паутины зла,спутанных клубков интриг,но и из тех нитей,что прядут добро.

Татьяна Егоровна Соловова

Петербург

21 сентября 1735 года

Провести один час на дыбе даже может быть полезным. Корону с головы сбивает, заставляет более реально и критично смотреть на многие вещи. Через три-четыре часа уже не то что корона слетает, но появляются крамольные мысли, чтобы пойти на какие-то уступки «следствию», только бы не испытывать подобный дискомфорт, боль.

Я всеми силами боролся, чтобы не показывать ни малейшего признака слабости. При этом ещё и с прошлой жизни я прекрасно знал, что нет такого человека, которого бы не сломали. Есть только те, кто недостаточно профессионален в искусстве пыток. В адской пыточной комнате работают как раз-таки профессионалы.

Как минимум, приходили и пытали на моих глазах разных людей. Таким образом ломали и психологически. Если бы я не понимал, что это намеренно мне показывают, то, возможно, отношения было несколько иное. А так пришлось отключить свое человеколюбие, сострадание. Это было нелегко, но иначе нельзя.

— Признайся, крамольник, что помышлял заговор и хотел свергнуть Анну Иоанновну, — раз за разом требовал Ушаков.

Я счел за нужное больше его не оскорблять и не усугублять своё положение. Теперь хотя бы в день я вишу на дыбе не по пять-шесть часов, а только по три часа и меня ещё пока не пороли, лишь только иногда могут подойти ударить в живот. Берегут, видимо, лицо.

— Я не замышлял никогда против Её Величества, — отвечал я.

Минут пять в день Ушаков тратил на меня, потом уходил, либо обращался уже к кому-то другому. Хотя он мало интересовался простыми бедолагами, которые попадали в застенки. Больше всего страдал Артемий Волынский. Я даже не могу понять, почему так. Ну уже казнили бы, да не мучили человека.

— Всё, господин Норов, отмучились на сегодня, — приговаривал солдат, отвязывая меня с дыбы.

— Не скажешь, братец, что происходит в Петербурге? — спросил я.

Не ту пытку для меня выбрал Ушаков. Вернее не понимал он, что именно меня больше всего беспокоит. Отсутствие информации и голод до новостей. И о том, как здоровье и в целом дела у Юлианы. Мало ли, еще разволнуется и случиться горе.

— Так что произошло? Как здоровье государыни?

— Не положено, — ответил солдат и незаметно сунул мне в руку свёрнутый кусочек бумаги.

Неужели кому-то удалось найти выход и через стражу? Значит, я смогу что-то сделать даже в заточении.

Придя в камеру, к слову такую же, без света и с одной кроватью, я развернул листок бумаги и… Не мог прочесть. Вот она — настоящая пытка. А если это от Юли? Или еще что важное.

— Дайте света! Хоть лучину! — требовал я в который раз.

Нет. Кромешная темень была моей назойливой подругой, которой не объяснить, что я люблю другую, точно не ее.

Андрей Иванович Остерман незамедлительно отправил весть своему тёзке, Андрею Ивановичу Ушакову. Остерман сделал большое дело. Глава русской внешней политики, добился в немалой степени ограничения вольности Крыма в отношении распределения земель. Теперь частью русские люди могут покупать землю в бывшем ханстве. А это шаг на пути окончательного освоения этих земель.

На фоне головокружительного успеха в Крыму, когда откровенно ещё никто не понял, что с этим делать, любые соглашения с бывшим ханством казались приемлемыми. Ведь не так давно Россия ещё платила Крыму, пусть и символическую, но всё же унизительную дань. А теперь уже и Крым объявляет о своём вассалитете по отношению к Империи.

Сейчас же Остерман понимал, что условия договора могли бы быть куда как жёстче. Но государство считало, что война ещё не закончилась и ситуация может обернуться по-всякому. Неверие в собственную армию и ее успех мешали Остерману вести политическую игру.

Исполин, мощнейший великан, которым представляется до сих пор Османская империя, до сих пор многим кажется непобедимым. Огромные человеческие ресурсы есть у турок и тех народов, которых они поработили. Можно набрать немалое количество новых солдат.

А ещё имеет значение и явная поддержка некоторых европейских стран, прежде всего, Франции. Пусть с ней уже пришлось столкнуться при осаде Данцига, победить. Однако многие русские вельможи считали, что нынешняя Франция непобедима ещё в большей степени, чем Османская империя. А тот эпизод у стен Данцига — лишь погрешность.

Но пусть там, в верхах, считают, как хотят, главное, чтобы военные делали свою работу и видели перспективы победы, а не удивлялись, казалось бы, неожиданным успехам. Нынешняя русская армия увидела, что турок можно бить и похлеще, чем кого иного. Петру не удалось? Ну так удасться его племяннице, Анне Иоанновне.

Остермана спокойно пропустили на территорию Петропавловской крепости. Он вальяжно дошёл к собору, не так давно вновь открывшемуся. Зашёл внутрь храма, осмотрелся. И всё-таки протестантская кирха ближе и по духу, и по разумению для немца. Но красиво, дорого.

И только потом отправился Андрей Иванович к своему союзнику, другому Андрею Ивановичу. Где находится тюрьма и пыточная Остерман знал. Ещё когда-то посещал эти места с Петром Великим. Словно примерял на себя будущее место обитания. Остерман после таких мыслей хотел было три раза плюнуть через плечо, чтобы не нагонять на себя такие повороты в жизни.

— Андрей Иванович, рад видеть вас в добром здравии. Что вас сподвигло прибыть в наши Палестины? — вполне приветливо встречал Остермана Ушаков.

— Любезный Андрей Иванович, а разве же вам не доставили письмо от меня? — удивился Остерман.

— Мне сообщили, что вы лично едете. Так чего же письма читать, если появляется замечательная возможность лицезреть вас, — солгал Ушаков.

На самом деле, письмо, записку, он получил, прочел. Вот только посчитал нужным не реагировать. Во-первых, Ушаков не хотел отпускать Норова. Глава Тайной канцелярии готовил документы и жаждал выбить признания, что бригадир замышлял государственный приговор. Вот, даже есть мысль взять такое подтверждение от Волынского. Этот деятель, наконец, сломался и можно подсовывать любые документы, подпишет.

Во-вторых, как он отпустит сейчас Норова, который может рассказать, в каких условиях находился в крепости. А еще и дыба… За такое обращение и государыня спросит. Особенно если ей будет диктовать вопросы герцог Бирон.

— Андрей Иванович, есть острая необходимость подготовить известного нам двоим смутьяна и бунтаря к выходу на свободу, — словно бы сочувствуя, разводя руками, мол, обстоятельства выше, говорил министр. — Мне самому от этого не сладко. Но, увы, нужно. Дело политической важности.

Глава Тайной канцелярии ничего не ответил, лишь удобрее сел в своем кресле.

Ушаков встречал Остермана в своём кабинете. Скромном, хотя и нельзя сказать, что запущенным и откровенно бедным. Особенно выделялось светло-серое кресло на французский манер. Оно служило чем-то вроде трона для местного князька Ушакова. Всё-таки, как ни крути, но это его вотчина.

— Неужели вы пришли ходатайствовать за Норова? — серьёзным и строгим тоном спросил глава Тайной канцелярии розыскных дел.

Улыбка с лица Остермана никуда не делась, между тем, благостное настроение подпортилось. Стало очевидным, что Ушаков по первой же просьбе своего союзника отпускать бригадира Норова не собирается.

— Но вы же знаете, любезный Андрей Иванович — государыня уже интересовалась о том, что господина Норова следовало бы отпустить, — Остерман явил своему собеседнику елейную улыбку. — Ну, проучили отрока, и будет. Более станет думать, что делать и с кем.

Ушаков тяжело задышав, смотрел, практически не моргая, на своего союзника. Внутри Андрея Ивановича бушевали эмоции. Из головы никак не выходила та злорадная усмешка, которую обязательно явит Норов, как только ему объявят об освобождении.

А как же отомстить за оскорбление, которое прозвучало от этого заносчивого баловня судьбы, взлетевшего за один год до чина бригадира? Андрей Иванович Ушаков считал, что если он будет тем, кто станет прощать обиды… да какой же он тогда глава Тайной канцелярии?

— Нет, — после некоторых раздумий решительно сказал Ушаков. — При всем уважении, но нет. И рассчитываю, что какой-то поганец не станет причиной нашего недоверия.

Даже Остерману, этому хитрому лису, не удалось удержать улыбку на своём лице. Резко стал хмурым Ведь он, как министр, глава ведомства иностранных дел Российской империи, добился своего. Все, игра заканчивается, уступки сделаны. Нужно отпускать Норова. Мало ли как поведет себя его дед.

— Любезный Андрей Иванович, — уже с нажимом говорил Остерман, — сие дело политическое. От того, выйдет ли в ближайшее время из казематов Петропавловской крепости Александр Лукич Норов или же он здесь останется, зависит, сколь легко мы присоединим Крымское ханство к нашему благословенному государству.

— Нет, Андрей Иванович. Нынче Норов выйти не может, — припечатывал Ушаков.

Загадка посетила голову Андрея Ивановича Остермана.

— Вы что, додумались его пытать? — не скрывая возмущения, спросил Остерман. — Выбивали признание о крамоле на государыню?

Ушаков смолчал, оставляя своего собеседника без ответа.

Министр Остерман облокотился на спинку стула и на некоторое время закрыл глаза. Такой глупости от своего союзника он не ожидал. И, несмотря на то, что союз с Ушаковым казался Остерману временным явлением, он уже сейчас принял решение, что нужно некоторым образом дистанцироваться от Ушакова.

— И все же я надеюсь, какой-то выскочка не станет предметом нашей ссоры, — выразил надежду Андрей Иванович Ушаков.

— Да нет же, как можно, — отвечал Остерман, будучи уверенным, что ссоры не избежать.

Вряд ли получится действовать в деле освобождения Норова и при этом не зацепить Ушакова. Нужно же будет объяснить то, почему при первой же просьбе министра бригадира не отпустили. Впрочем, это личная обида. Видно же. А еще все же знают, что Норов не убоялся и принял вызов на войну от Ушакова. Если сейчас глава Тайной канцелярии отпустит Норова… Но Ушаков проиграл. Вернуть репутацию будет очень непросто.

Дальше разговор не заклеился, Остерман лишь только искал повод, чтобы покинуть Петропавловскую крепость. Необходимо срочно ехать во дворец.

Всё говорило о том, что старик Исмаил-бей, на склоне своих лет стал более сентиментальным, чем наверняка был раньше. Вспомнил о родственниках, о дочери и внуке. И Остерман понимал, что такие люди, находящиеся во власти своих эмоций и чувств, и действуют соответственно.

А что, если глава Крымского меджлиса заартачится? Нет, конечно же, последуют приказы армии усилить давление на Крым, и, скорее всего, будет подписан договор, возможно, ещё и на более кабальных условиях. Но ведь пока всё выглядит настолько замечательно и красиво и правильно для Российской империи…

Получается, что Крымское ханство словно бы скинуло с себя ярмо вассалитета перед Османской империей. Вошло в дружную семью Российской империи добровольно, без особого принуждения. Тогда и война против Османов выглядит как освободительная.

А это очень важно, чтобы и дальше боевые действия русских войск не встречали никакого сопротивления со стороны местных жителей. Напротив, чтобы была возможность поднять восстание среди порабощённых народов, прежде всего, славянских. И все должны видеть, что альтернатива есть. Вот — Крым. Вошел в состав России на очень даже привлекательных условиях.

Скоро Остерман отправился во дворец. Спешил своими действиями разорвать союз с Ушаковым. Статс-министру не нужны такие союзники, от которых не знаешь, чего ожидать. И которые не уступают даже в малом. И вовсе в последнее время Андрей Иванович Ушаков ведёт себя нерасчётливо, эмоционально. Есть даже признаки, что он медленно, но уверенно сходит с ума.

— К государыне нельзя, — с великим сожалением и даже как будто бы обречённостью указывал самому министру Андрею Ивановичу Остерману медикус Фишер.

— Что с её величеством? — строго спрашивал министр, догадавшись, что тут что-то неладное.

Обычно лейб-медик Фишер был более в благостном настроении. В целом казался жизнерадостным человеком.

— Сударь, прошу вас простить, но если вам нужны сведения о состоянии здоровья её величества, то спросите у герцога, — потупив глаза, говорил Фишер.

Снова случился приступ. Сладости, конечно, помогли Анне Иоанновне выйти из того состояния, в котором она пребывала как-то и во время приёма во дворце. Однако в этот раз…

Остерман незамедлительно пошёл искать Бирона. Фишер хотя бы сказал, что герцог недавно вышел из покоев государыни и направился в трапезную.

— Этот ещё сейчас пить начнёт, — бурчал Остерман, быстро направляясь в сторону столовой. — Тут думать нужно и действовать, а не горе заливать.

— Что с государыней? — без особых прелюдий спрашивал Остерман.

— А, это вы, — с поникшим видом за столом сказал герцог.

Нет, Бирон пил не вино или какие-нибудь иные хмельные напитки. Перед ним стояла чашка с очень крепким кофе. Герцог всю ночь не спал, а этот напиток позволял ему оставаться бодрым.

Хотя, в данном случае, скорее нужен был предлог, чтобы уйти из спальни государыни. Нужно было что-то выпить. То, что не будет туманить разум, но что между глотками позволяет подумать, или же, во власти своих чувств и эмоций, самому себе сопереживать.

— Присаживайтесь, господин Остерман, — сказал герцог, указывая на стул рядом с собой.

Министр, не сводя глаз с герцога, медленно присел.

— Она жива? — тихим и сдержанным голосом, чтобы соответствовать настроению герцога, спросил Остерман.

— Пока да. От тебя же, старый лис, тайной не будет. Да и такое в тайне сложно будет сохранить хоть какое-то время… — сказал герцог, делая глоток кофе.

У Остермана отлегло, что её величество жива, но это «пока»… Однако он терпеливо дождался, пока Бирон сделает глоток крепчайшего кофе, предоставляя возможность выговориться.

— Началось всё с того, что ночью, когда я имел счастье общаться с государыней, ей стало плохо… — вновь герцог сделал паузу, посмотрел на кофе, но в этот раз совершать ещё один глоток не захотел. — Как и в прошлый раз, ей тут же подали сладкую воду, и вроде бы пришла в себя, как и тогда, на приёме. А потом…

Искренняя слеза сожаления скатывалась по гладкой щеке герцога.

— А потом она схватилась за балдахин, вся выпрямилась, упала с кровати. Я позвал медика. Благо, что он не спал, а дежурил у покоев Анны Леопольдовны. А ещё… — вновь пауза.

Даже у терпеливого Остермана сдержанность была на пределе. Он хотел выкрикнуть герцогу, чтобы тот собрался. Чтобы прекратил эти нелепые переживания, а рассказал, что происходит.

Можно сопереживать, можно горевать, но только лишь тогда, когда решены все политические проблемы, связанные со здоровьем государыни. А не вот так вести себя. Но Остерман сдержался.

— По настойчивой просьбе Фишера во дворце уже второй день находится молодой медик бригадира Норова. Этого юношу зовут Ганс Шульц. Вот он и давил на грудь нашей государыни, вернув её к жизни. Но разве теперь это жизнь…

Остерману понадобилось не менее двадцати минут, чтобы узнать, в каком состоянии сейчас находится государыня. Случился апоплексический удар. Часто после этого люди умирают, но, как видно, некий медик… И пять звучит фамилия Норова…

Анна Иоанновна вновь впадала в гликемическую кому. К этому были готовы не только медики, но даже проинструктированы лакеи. Рядом с государыней всегда была свежая сладкая вода. Вот только сердце… Оно у императрицы оказалось также болезненным. Ну или сосуды. Резко подскочившее давление вызвало инсульт. Начались судороги, кривилось лицо…

— Нынче у неё перекошенное лицо. Правая сторона… Рука, нога. Они не подвластны нынче нашей матушке. Медики говорят, что её вытянули с того света. И я верю… Я видел, думал, что Аннушка уже и представилась, — заканчивал свой рассказ герцог. — Нынче она уже спит, и рядом с ней тот самый медик, что и спас её. Словно божественное провидение, что этот молодой Ганс Шульц оказался во дворце.

— Ну, стоит надеяться на лучшее. Может так статься, что государыня поднимется и вновь явит нам своё величие, — Остерман, сказал то, что должен был сказать.

Герцог лишь покачал в отрицании головой.

— Андрей Иванович, не сочтите за службу, а за мою просьбу. Съездите в Петропавловскую крепость, заберите оттуда Норова. Спаситель государыни, медикус Шульц, об этом просил. От награды отказался, и от тех денег, что я ему сулил, только бы Норова освободили, — сказал герцог.

Бирон усмехнулся. Такой мучительной улыбкой, в которой не было и толики радости. Таким обреченным он не чувствовал себя с того момента, когда Анна Иоанновна отправилась править в Россию, а Бирон остался в Митаве, в Курляндии. Думал, что уже брошен и забыт.

— Нам брать пример нужно с бригадира Норова. Сколько ходатайств об его освобождении! В гвардии даже роптали. И Нартов просил об этом. Вчера под вечер прискакал человек от Демидова с просьбой об освобождении Норова. Теперь вот и медик… — герцог посмотрел в глаза Остерману. — А у тебя, Андрей Иванович, есть такие друзья? Вот так, чтобы отказывались даже от дворянства и денег, лишь бы только вызволили друга из крепости?

Остерман задумался. Да нет у него таких друзей. Вся жизнь Андрея Ивановича и его общение с другими людьми — это система сдержек и противовесов, принуждения и временных союзов. А вот друг… Как-то раньше не задумывался Остерман о том, что друзей у него и нет. Пожалуй, что и приятелей также. Вот только министр как-то и не расстраивался такому стечению обстоятельств. Нет? Так и не в таком возрасте же их заводить.

— Я был в Петропавловской крепости. Ушаков не хочет отпускать Норова, — после некоторой паузы сообщил Остерман.

— А кем он возомнил себя, палачом? — вдруг взбеленился герцог. — Государыню не правильно понял. Норова нужно было наказать только для спокойствия великой княжны.

Герцог посмотрел на Остермана.

— Генрих, ты хоть понимаешь, что Норов — это герой, о котором в гвардии только и говорят. Он друг Миниха. Он… Да это же он взял Бахчисарай и он договаривался с крымскими беями, которые подняли восстание и ускорили войну, — Бирон даже преобразился. — Такого офицера нужно иметь в друзьях. А еще он ну очень интересные проекты предлагает.

— Понимаю, — чуть растерялся Остерман от того, что герцог, бывший вроде бы соперником, так разоткровенничался.

Еще бы Остерману не понимать. Он, как никто иной знал, что интриги могут придумать наверху пирамиды власти, но без исполнителей они обречены на провал.

— Так вы, ваша светлость, коли государыня в состоянии, возьмите бумагу от нее. Ушакову некуда будет деваться, — как само собой разумеющееся говорил Остерман.

И вновь слеза потекла по щеке Бирона.

Нынче императрица не могла писать. Правая рука болталась, словно бы и неживая. А может быть, таковой и являлась. Герцог, конечно, умел подделывать подписи Анны Иоанновны. Часто так и происходило. Но теперь могут быть вопросы к тому, кто и что подписывает.

— Я выдам бумагу. Но вот что сказать тебе хочу, Генрих, — Бирон нахмурил брови и чуть приблизился к Остерману. — Ты выполнишь волю государыни? Ты защитишь того, кто нынче растёт во чреве Анны Леопольдовны?

— Безусловно. Ты не сомневайся, — выпалил Остерман.

Конечно же, он лгал. А, может, и нет. Теперь нужно всё взвесить и подумать, что делать дальше, и насколько для Остермана лично и для Отечества в целом, по его же мнению, будет нужно действовать по тому завещанию, что было озвучено ныне пока ещё живущей государыней.

Может быть, действительно, поддержать Анну Леопольдовну окажется более правильным делом, чем кого-то другого. Вот только, благодаря своим связям во внешней политике, Остерман тщательно отслеживал жизнь ещё одного претендента на русский престол. И пока сильно раздумывал, что и как делать.

Карл Пётр Ульрих Гольштейнский — единственный прямой родственник мужского пола, внук Петра Великого. Женское засилье на троне не нравилось даже Остерману. Да и линия Ивана Алексеевича, то есть Анны Иоанновны, так же не казалась министру привлекательной.

А ещё ему не нравилась идея о том, что, к власти может прийти Елизавета Петровна. Даже осторожный Андрей Иванович Остерман и тот умудрился обидеть царевну. Но это было сделано лишь в угоду нынешней императрице.

А что будет, если поставить дочь Петра Великого на трон? Да она же половину нынешней элиты перережет. Это только кажется, что Лизонька такая вся мягкая и озабочена только лишь вниманием мужским. А характер у этой дамочки ещё тот… [ в реальной истории Елизавета не совершила ни одной казни, пусть такие решения и были. А Остермана сослали, хотя вывели на плаху].

— Я бы не хотел самолично ещё раз ехать в Петропавловскую крепость. И без того мы с Андреем Ивановичем Ушаковым несколько не сошлись во мнениях. Прошу вас, ваша светлость, составить бумагу и отправить в крепость гвардейцев-измайловцев… — Остерман задумался. — Да, именно так. И тогда гвардия будет знать, что вы, ваша светлость, выступаете за любимчика гвардии и большей части армии, за бригадира Норова. И случись это, то ваше имя в списке тех, против которых можно поднимать бунт, не будет значиться. Ну и будьте любезны как-то к этому сделать и меня причастным.

— За такой верный совет я бы пошёл с вами на сделку. Как показывают события: кто в нужный момент дружит с Остерманом, тот всегда остаётся в прибыли, — впервые за время разговора Бирон искренне улыбнулся.

— Приму союз за честь, — лукавил Остерман.

— Знаешь, Генрих, вот мы плетем все свою паутину. И Норов ее плетет. Но почему у него она получается доброй? Столько людей просят за него. А нас… Ну меня… Ведь проклянут же, — философски заметил Бирон.

От автора:

«Второгодка». Вышел 3й том.

Он опер Бешеный из 90х, а, заодно, обратный попаданец, ставший старшеклассником в наше время. Его методы нравятся не всем, но он действует, как привык. Он враг преступников и друг беззащитных, и он всегда добивается справедливости. Так что, лучший друг, убивший его, тоже получит по заслугам. Вот только скоро конец четверти и предстоит серьёзный экзамен, а директриса приложит максимум усилий, чтобы он его не сдал!

1 том: https://author.today/work/470570

3 том: https://author.today/reader/494848/

🔥На первый том СКИДКА