Таких не берут в космонавты. Часть 1

Глава 1

— Василий, вставай! Мама и папа уже ушли! Ты снова не услышал будильник!

Смутно знакомый женский голос звучал будто бы рядом со мной. Звонкий.

«По-русски говорит», — подумал я.

Открыл глаза. И тут же зажмурился от яркого света. Прикрыл глаза руками: в том числе и левой рукой — той самой рукой, которую парализовало в прошлом июле после второго инсульта. Я увидел над собой тёмное пятно на фоне белого потолка.

Моргнул — убрал с глаз пелену. Пятно превратилось в женское лицо. Симпатичное. Острые скулы, курносый нос, слегка раскосые карие глаза. Заплетённые в две косы русые волосы. Похожая на крохотную вмятину ямочка на подбородке.

«Иришка Лукина», — вспомнил я имя этой девчонки. Точнее, я вспомнил имя своей двоюродной сестры, на которую походила эта новая русскоговорящая сиделка. Именно такой (юной, с двумя тощими косичками) я и запомнил Лукину.

— Василий, — выдохнула сиделка, — вставай, иди умываться. Я уже разогрела завтрак.

Девица (выглядела она лет на шестнадцать-семнадцать) пару секунд с интересом разглядывала моё лицо. Словно лежавший на койке наполовину парализованный семидесятилетний мужчина показался ей интересным зрелищем.

— Проснулся? Молодец.

Голова сиделки исчезла — я увидел над собой незнакомый потолок (вовсе не тот, который раньше был в моей палате). Почувствовал слабый запах дешёвых женских духов и с детства знакомый аромат жареной на растительном масле картошки.

Чуть приподнял голову (ощутил лёгкое головокружение), увидел неплотно прикрытое оранжевой шторой окно, не похожее на окно в моей палате. За окном разглядел украшенные шапками снега ветви дерева и затянутое серыми облаками небо.

Повернул голову — увидел стены, оклеенные тонкими светло-бежевыми обоями (из-под которых местами проступали газетные заголовки). Обнаружил, что лежу на старинной металлической кровати (пружины подо мной скрипнули).

Комнатушка мне показалась крохотной: раз в пять, а то и в семь меньше моей прошлой палаты в гейдельбергской клинике. Я напряг память. Но так и не сообразил, куда, зачем и почему меня перевели. Подумал: «Хорошо, что очнулся не в морге».

Я вспомнил, что вчера перед сном у меня побаливала голова. Будто перед очередным инсультом. При помощи Эммы (виртуального помощника) я озвучил свои жалобы улыбчивой сиделке. Мне сделали укол… Что случилось потом?

Я снова пошевелил левой рукой. Она послушно ожила, будто и не пролежала без движения полтора года, появилась у меня перед глазами. Я повертел кистью, поднёс к своему лицу обе руки — заслонил ими яркий прямоугольник окна.

Вскинул от удивления брови. Потому что хорошо рассмотрел свои руки. Разглядел на них гладкую кожу, желтоватые мозоли на костяшках, длинные тонкие пальцы, большие розоватые закруглённые ногтевые пластины.

Отметил, что руки слушались моих команд идеально (даже левая!). Но выглядели они странно (обе). Словно в клинике Гейдельберга мне омолодили предплечья и кисти рук как минимум на шесть десятков лет.

Мысленно спросил:

«Эмма, что случилось? Где я нахожусь?»

«Здравствуйте, господин Шульц, — отозвалась Эмма. — Рада вас снова слышать. К моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Напоминаю, господин Шульц, что я всего лишь виртуальный помощник. Я обеспечиваю вам доступ в глобальную систему компьютерных сетей и доступ к терминалу диспетчерской клиники города Гейдельберг. Но я не взаимодействую с окружающим вас, господин Шульц, миром. У меня нет доступа к камерам наблюдения».

Приятный бархатистый голос Эммы прозвучал у меня в голове: привычно, буднично. Беседы с Эммой уже девять месяцев были моим главным развлечением с тех пор, как мне в голову вживили чип для работы с интернетом.

Я улыбнулся. Снова взглянул на свои руки.

«Я тоже рад тебя услышать, Эмма. Особенно сейчас. Потому что нахожусь в растерянности из-за внезапной смены обстановки. Пока не понимаю, что произошло. Кстати, почему мы сегодня говорим по-русски? Это новая установка врачей?»

«Я ответила вам на том языке, на котором вы задали мне вопрос, господин Шульц. Если желаете, перейдём в сегодняшнем общении на немецкий язык. Мне сменить голосовой режим, господин Шульц? Подтвердите запрос».

«Нет, не нужно. Давненько я не разговаривал на русском. Да и обстановка вокруг меня сейчас… совсем, как в детстве. Пока не понимаю смысл новой терапии. Но она явно помогает. Я свободно действую обеими руками! Впервые за полтора года».

«Это очень хорошо, господин Шульц, — с показной радостью в голосе ответила Эмма. — Я рада за вас. Мне сделать вызов на терминал клиники? Отправить запрос в почту вашему лечащему врачу? Или вывести на экран свежий выпуск новостей?»

Я повертел головой.

Пробежался глазами по обоям (те выглядели неновыми, будто их нарочно затёрли и «состарили», для придания обстановке комнаты нужной атмосферы). Нашёл взглядом на стене полки с книгами (старыми, советских времён, с надписями на русском языке).

Снова взглянул на штору, на окно и на металлическое изножье кровати.

«Погоди, Эмма, — сказал я. — Не вижу здесь монитор. Куда они его спрятали?»

«К моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует».

«Это я уже понял».

Я вздохнул.

Снова просканировал комнату взглядом.

Кровать, чуть покосившийся шкаф за изголовьем кровати, полки с книгами, условно белый потолок и оклеенные обоями стены — больше я ничего не нашёл: ни медицинского оборудования, ни монитора или телевизора, ни кондиционера.

«Эмма, включи монитор, — попросил я. — Может, тогда я его найду? По звуку».

«Что показать вам, господин Шульц?»

«Всё равно… Новости включи. "Deutsche Welle", в прямом эфире».

«Сделаю, господин Шульц».

Я затаил дыхание, прислушался.

Услышал чириканье птиц за окном. Различил позвякивание посуды, будто бы доносившееся из соседней комнаты. Почувствовал, как спокойно стучало в груди сердце.

«Эмма, я жду».

«Господин Шульц, я включила новостную сводку, — отозвалась Эмма. — "Deutsche Welle", как вы и просили».

Я снова сосредоточил внимание на слухе — различил всё тоже пение птиц и шорохи в соседней комнате.

«Не слышу, — сказал я. — И не вижу. Меня оставили без монитора? С какой стати?»

Дёрнул головой — мои волосы потёрлись о наволочку.

«Эмма, отправь сигнал медперсоналу. Экстренный. Пусть объяснят мне, наконец, что происходит».

«Готово, господин Шульц. Я сбросила вызов на пульт диспетчера клиники».

«Спасибо, Эмма».

Я зевнул. Отметил, что мне увеличили дозу обезболивающего. Потому что сегодня у меня ничего не болело (подзабыто ощущение). При этом сознание не туманилось, рассуждал я вполне здраво и не заторможено.

Работники клиники откликнулись на мой вызов оперативно: уже через минуту я услышал шаги и будто бы поскрипывания деревянного паркета или половиц (память опознала их: я часто слышал такие звуки в детстве).

— Василий! Ты почему лежишь⁈ Мы с тобой в школу опоздаем!

Я невольно улыбнулся: голос новой сиделки снова напомнил мне о моей двоюродной сестре Иришке Лукиной. Как походило на Иришкино лицо и лицо сиделки. Я снова увидел его на фоне потолка и чуть заметно покачивавшихся штор.

Сиделка подпёрла бока кулаками (я не вспомнил, делала ли так же моя двоюродная сестра: в последний раз видел её больше шестидесяти лет назад). Девица явно злилась. Она тряхнула непокрытой головой — косы хлестнули по её плечам.

— Василий, вставай! — потребовала сиделка. — Сегодня классный час. Я веду политинформацию.

Я взглянул на странный наряд девицы: видавший виды цветастый халат, будто доставшийся ей в наследство от прабабки. Но фигура сиделки в нём выглядела неплохо. Я снова отметил, что девице явно не исполнилось восемнадцать лет.

«Подозрительно знакомо она выглядит, — мысленно произнёс я. — Не моя ли это родственница? Эмма, поищи в интернете информацию об Ирине Викторовне Лукиной сорок девятого или сорок восьмого года рождения. Меня интересует, есть ли у неё внучки и правнучки».

«Сделала, — оповестила меня Эмма. — Господин Шульц, я вывела на экран все сайты, где упоминалась Ирина Викторовна Лукина. Ирина Викторовна Лукина тысяча девятьсот сорок девятого года рождения…»

«Стоп! — скомандовал я. — На какой экран, Эмма⁈ Где ты видишь в этой комнате экраны?»

«Господин Шульц, напоминаю вам, что я всего лишь виртуальный помощник…»

«Стоп. Я помню, Эмма. Озвучь мне информацию, максимально подходящую под ответ на мой запрос».

Я увидел, как сиделка всплеснула руками.

— Ах, так⁈ — сказала она. — Ты издеваешься надо мной? Ладно!

Девица резко развернулась и скрылась из поля моего зрения. Я слышал удалявшиеся шорохи её шагов. Почувствовал, как заурчало у меня в животе — так мой желудок среагировал на витавший в комнате аромат жареного картофеля.

«Господин Шульц, я нашла упоминания о тринадцати Иринах Лукиных тысяча девятьсот сорок девятого года рождения и о девяти Иринах Лукиных тысяча девятьсот сорок восьмого года…»

«Город Кировозаводск, — подсказал я. — Она там родилась».

«Упоминание города Кировозаводска есть только в одном случае…»

«Прекрасно. Озвучь».

«Ирина Викторовна Лукина. Родилась двадцать пятого декабря тысяча девятьсот сорок восьмого года в СССР, в городе Кировозаводск. Умерла первого мая две тысячи пятнадцатого года в Российской Федерации, в городе Нижний Новгород…»

«Умерла? — повторил я. — Не знал об этом. Впрочем… кто бы мне об этом сообщил? Давай дальше, Эмма. Без ненужных подробностей. Сколько у неё было детей? Что там с внуками… точнее, с внучками и с правнучками? Только кратенько».

«Конечно, господин Шульц. У этой Ирины Лукиной было два сына. От двух разных мужей. Внучек и правнучек нет. И не было. Сейчас живы пятеро её внуков и восемь правнуков. Младшему из них исполнилось…»

«Стоп. Ни одной девочки?»

«Ни одной, господин Шульц. Согласно информации, опубликованной в глобальной системе компьютерных сетей».

«Странно, — сказал я. — Бывают же такие совпадения».

Я снова услышал шаги. Повернул голову в тот самый момент, когда рядом с кроватью вновь появилась наряженная в пёстрый халат молоденькая сиделка. Заметил взмах её руки и блеск гранёного стакана.

Почувствовал, как мне на грудь обрушился обжигающий поток холода.

Воскликнул:

— Scheiße!!!

Взмахнул руками и сел на кровати (сам, без посторонней помощи!). Ощутил, как холодная вода потекла по животу в трусы. Тут же сдвинулся в сторону: подальше от мокрого пятна на простыне.

Пошевелил обеими ногами (!).

Заорал:

— Ты что творишь, дура⁈

— Сам дурак! — огрызнулась сиделка. — Я тебе не мамочка! По часу тебя будить не намерена! И в школу из-за тебя опаздывать не собираюсь! Подумаешь… избалованный московский мальчик! Я тебе не нянька! Понял меня⁈

Сиделка топнула ногой, резко развернулась и ринулась к выходу из комнаты. В дверном проёме она задержалась.

Оглянулась на меня и заявила:

— Завтрак на столе. Скоро остынет. Будешь есть холодную картошку и запивать её холодным чаем. Если не поторопишься. Заново я ничего греть не собираюсь. Сколько угодно жалуйся моим родителям! Понял меня⁈

Девица ушла — я проводил её растерянным взглядом. Почти не уловил смысл её слов. Потому что всё ещё пребывал в шоке от случившегося: я сидел на кровати. Причём… сел самостоятельно — впервые за полтора года.

Я отбросил в сторону одеяло, посмотрел на свои ноги. Моргнул — картина перед глазами не изменилась. Вместо привычных тощих стариковских ног с острыми коленями я видел сейчас мускулистые ляжки с глажкой кожей.

«Эмма, что происходит?» — спросил я.

«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, вопрос», — прозвучал у меня в голове голос виртуальной помощницы.

Я прикоснулся к своей ноге: к левой ноге, которую не чувствовал с прошлого июля (после инсульта). Ущипнул её. Ощутил боль — вполне реальную, неприятную.

«Эмма, скажи мне: как отличить сон от реальности?»

«Доказанного способа не существует, — сказала Эмма. — Но я перечислю вам, господин Шульц, некоторые советы, которые встречаются в интернете чаше других. Вы готовы?»

«Давай. Выкладывай».

Я посмотрел на ноги. Мышцы на них не выглядели атрофированными — напротив, они показались мне хорошо развитыми (как у бегуна). Увидел на пальцах ног них аккуратные розоватые ногти, не покрытые похожими на мозоли желтоватыми наростами.

«Чаще всего советуют, — сказала Эмма, — следить за временем».

«Это как?»

«Господин Шульц, посмотрите несколько раз на часы. Если вы всё время видите разное время — вы находитесь во сне».

Я повертел головой — часов на стенах поблизости от себя не заметил.

«Какие ещё есть варианты?»

«Попытайтесь не дышать. Закройте рот, зажмите нос. Задержите дыхание. Если почувствуете непреодолимое желание вдохнуть — вы находитесь в реальности».

Я тут же надул щёки, зажал нос между пальцев. Уже скоро ощутил то самое «непреодолимое желание», о котором говорила Эмма. Снова задышал.

Спросил:

«Что ещё?»

«Советуют понаблюдать за обстановкой, — сказала Эмма. — Следите за вывесками на магазинах. Если на вывеске написано "Хлеб", то во сне эта надпись вскоре сменится на другую. На "Мясо", к примеру».

Я осторожно спустил с кровати ноги, прикоснулся ступнями к лежавшей на полу ковровой дорожке. Не ощутил дрожи в коленях. Но всё же вцепился рукой в металлическое изголовье кровати. Встал на ноги.

Комната слегка изменилась, когда я взглянул на неё с другого ракурса. Я отметил, что она больше, чем мне показалось сначала. Потому что шкаф стоял не у стены, а делил комнату на две неравные части.

Обнаруженная мною вторая часть комнаты была меньше той, где я проснулся. Там тоже стояла металлическая антикварная кровать и ещё один стол. На стене я заметил прямоугольное ростовое зеркало.

Первый шаг я сделал неуверенно. Ноги не дрогнули — лишь пошатнулось металлическое изголовье кровати, за которое я держался. Я замер посреди узкого прохода между стеной и кроватью.

Убедился, что стою уверенно и лишь тогда выпустил опору. Отметил: пол подо мной не пошатнулся. Я сделал осторожный шаг в направлении меньшей части разделённой шкафом комнаты. Услышал скрип под ногами.

К зеркалу я подошёл уже уверенно: даже увереннее, чем ходил полтора года назад (до свалившего меня в больничную койку инсульта). Замер на месте, посмотрел на отражавшегося в зеркале хмурого парня, очень похожего на меня в юности.

В зеркале я выглядел высоким, с хорошей осанкой. Уже со следами бритья на щеках. Тёмно-карие (почти чёрные) миндалевидные глаза, небольшой прямой нос с горбинкой, плотно сжатые губы.

Заметил, что у моего отражения густые чёрные слегка вьющиеся волосы без залысин и без признаков седины. Пригладил причёску — парень в зеркале повторил мой жест. Я внимательно осмотрел в зеркальном отражении свою мускулатуру.

Вместо привычных складок на животе заметил хорошо различимые под тонкой кожей кубики пресса. Напряг мышцы, будто стоял сейчас на подмостках соревнования для культуристов. Взглянул на свои бицепсы и трицепсы.

Хмыкнул, качнул головой. Вспомнил, что в старших классах школы я считал себя едва ли ни советской копией древнегреческого Геракла. Да и в армии выделялся среди сослуживцев крепким телосложением.

Но в зеркале я сейчас разглядывал всего лишь неплохо сложенного худощавого юнца: стройного, с рельефной, но отнюдь не с богатырской мускулатурой. «Не Арнольд Шварценеггер, — подумал я. — Но и не задохлик».

«Эмма, какой сейчас год?» — спросил я.

Чуть подтянул трусы (полосатые, широкие, длиной до середины бедра) — рассматривал их не на себе, а на отражавшемся в зеркале молодом парне, очень похожем на меня шестнадцатилетнего.

«Сейчас семнадцатое января две тысячи двадцать шестого года», — ответила Эмма.

«Ты уверена в этом?»

«Конечно, господин Шульц. Я в этом уверена».

Уложенный «ёлочкой» паркет подо мной снова скрипнул (теперь я не сомневался, что скрипел именно паркет: увидел его около стены, где не было половика). Я медленно, но вполне уверенно направился к выходу из комнаты.

Вошёл в тот самый дверной проём, за которым скрылась моя новая сиделка. Увидел напротив вход в ещё одну узкую комнату. Свернул влево и очутился в комнате побольше, похожей на гостиную.

Заметил там старомодный диван, пианино, окружённый стульями стол, большой аквариум и сервант с заставленными посудой полками. Скользнул взглядом по висевшим на стенах в золочённых деревянных рамках портретам.

Смотревшие на меня с чёрно-белых фотопортретов люди выглядели знакомыми. Как и само расположение портретов, как и обстановка в комнате. Я взглянул на аквариум — в голове мелькнула странная фраза: «Барбусы снова сдохли».

Отметил, что нахожусь в частной квартире (или в точной её копии). Почувствовал застарелый запах табачного дыма (его не скрыл даже аромат жареного картофеля). Прошел мимо дивана через комнату, свернул вправо: на кухню.

Кухонька оказалась крохотной, не больше шести квадратных метров. Как я и ожидал. Я пробежался взглядом по кухонной мебели, по старинному холодильнику. Задержал взгляд на лице сидевшей за столом девицы.

Спросил:

— Какой сейчас год?