Таких не берут в космонавты. Часть 1

Глава 17

«Господин Шульц…»

«Эмма, стоп. Погоди немного».

Я вошёл в ярко освещённый кабинет, чуть зажмурился. Меня встретили примерно два десятка любопытных взглядов. Я вдохнул едва уловимый коктейль из привычных школьных запахов (состоявший из запахов мела, хлорки, грязных носков и табачного дыма). Прикрыл дверь. Пробежался глазами по лицам сидевших за партами школьников. Взглянул на тёмные окна. Задержал взгляд на ухоженном лице стоявшей около школьной доски Лены Зосимовой. Обладательница роскошной косы посмотрела на меня своими большими голубыми глазами — я снова вспомнил о киношной Мальвине.

— Здравствуй, Василий, — сказала комсорг школы. — Присаживайся вот сюда.

Она повела рукой — указала мне на никем не занятую первую парту в среднем ряду. Её коса покачнулась, словно маятник на часах.

Я без особой спешки рассмотрел наряд комсорга (серую юбку почти до колен и серый пиджак). Повернул голову и снова взглянул на разглядывавших меня школьников.

Отметил, что парней и девчонок в классе собралось примерно равное количество. Поднял руку в индейском приветствии.

Но вместо «Хау, бледнолицые», я сказал:

— Здравствуйте, товарищи комсомольцы.

Мне в ответ посыпалось:

— Привет!

— Здорово!

— И тебе не хворать.

Комсорг вскинула руку — будто скопировала жест директрисы, который я видел во вторник в спортзале.

— Товарищи, тихо, — сказала Лена. — Не забывайте: у нас комсомольское собрание, а не балаган. Василий…

Зосимова взглядом указала мне в направлении парты.

Я уселся на лавку, повернулся спиной к комсомольским вожакам. Взглянул на сидевшую за учительским столом серьёзную курносую девицу, застывшую с авторучкой в руке. Но тут же нашёл более интересное зрелище. Всё своё внимание я сосредоточил на стройных ногах комсорга.

— Товарищи, — сказала Зосимова, — тишина!

Она замолчали — смолк и гомон голосов у меня за спиной.

— Спасибо, — сказала комсорг школы. — Напоминаю: следующим в сегодняшней повестке собрания у нас идёт вопрос о правильной реакции нашей школьной комсомольской организации на поступок комсомольца Василия Пиняева, ученика десятого «Б» класса. Для пояснения ситуации с Пиняевым мы пригласили сегодня на собрание старосту десятого «Б» Надежду Степанову. Надежда сейчас нам подробно расскажет о поступке своего одноклассника.

Зосимова вновь повела рукой, указала на бледную от волнения Надю-маленькую, что замерла за второй партой около окна.

— Пожалуйста, Надя, — сказала комсорг школы. — Тебе слово.

Степанова резко вскочила на ноги, словно в её теле распрямилась пружина. Она посмотрела на меня, сглотнула. Тут же обвела взглядом вновь зашушукавшихся комсомольских вожаков.

— Это случилось в понедельник в начале первого урока, после классного часа, — дрожавшим от волнения голосом произнесла Надя-маленькая. — Вася Пиняев и Лёша Черепанов опоздали на урок… совсем чуть-чуть, на пару минуточек. Вася разговаривал по-немецки с учительницей… Он прекрасно говорит на немецком языке, не хуже нашей классной руководительницы! Я… не помню, о чём он говорил с Лидией Николаевной. Потом Черепанов подошёл к своей парте и воскликнул…

«Эмма, — сказал я, — что ты нарыла в интернете о нашем новом знакомом Феде Митрошкине?»

«Господин Шульц, — ответил приятный голос моей виртуальной помощницы, — Фёдор Матвеевич Митрошкин родился тринадцатого августа сорокового года в городе Кировозаводск в семье…»

Я краем уха слушал взволнованный голос старосты моего нынешнего класса. Но основное внимание сосредоточил на рассказе Эммы. Рассматривал Лену Зосимову, замершую у края учительского стола (рядом с секретарём президиума комсомольского собрания, шустро записывавшей рассказ Нади-маленькой). Зосимова заметила мой интерес, но никак на него не отреагировала, будто давно привыкла к подобным разглядываниям. Она скрестила на груди руки. Изредка кивала — подбадривала Степанову. Я разглядывал комсорга школы и выслушивал найденную Эммой на просторах интернета информацию о Фёдоре Митрошкине.

Информации оказалось немало, что меня поначалу удивило. Виртуальная помощница вкратце рассказала мне о родителях Фёдора Митрошкина, которые имели идеальную по нынешним временам биографию: рабочие, ветераны Великой Отечественной войны. В детстве Фёдора я не усмотрел ничего примечательного. Примечательное началось с того, что, будучи девятиклассником, Митрошкин возглавил комсомольскую организацию сорок восьмой кировозаводской школы — занимал ту самую должность, на которой теперь числилась Лена Зосимова. Не свернул Фёдор с комсомольского пути и во время учебы в университете.

Комсомольскую карьеру Митрошкин строил с головокружительной скоростью, словно имел высоких покровителей. Он возглавил комсомольскую организацию Кировозаводского государственного университета. Затем совершил резкий прыжок — перешёл в горком комсомола. Кем он там числился в настоящее время, Эмма не упомянула. Но она напророчила Митрошкину взлёт карьеры в ближайшем будущем. Эмма сказала, что уже через два года Митрюшкин станет первым секретарём Кировозаводского городского комитета ВЛКСМ и депутатом Верховного Совета СССР. После работы в комсомоле Фёдор перебрался в Москву.

Где в итоге стал заведующим Отделом партийных органов ЦК КПСС по РСФСР.

«Нехило взлетел товарищ Митрошкин, — сказал я. — Великолепная карьера для сына простых рабочих из Кировозаводска».

— … Потом Лидия Николаевна отправила его домой, — сказала Надя-маленькая.

Степанова замолчала — я сообразил, что он закончила свой доклад.

Лена Зосимова снова кивнула — её коса опять покачнулась и заблестела в сете ламп.

— Спасибо, Надежда, — сказала комсорг школы. — Очень информативный доклад. Именно то, чего мы от тебя ждали. Молодец. Присаживайся.

Надя-маленькая буквально рухнула ягодицами на лавку, словно её не держали ноги. Она стрельнула в меня виноватым взглядом, чуть заметно пожала плечами.

Я отвлёкся от рассказа Эммы. Улыбнулся старосте своего класса, показал ей поднятый вверх большой палец — Надя-маленькая нерешительно улыбнулась.

Лена Зосимова посмотрела поверх моей головы на шумно ерзавших за партами школьников. Вопросительно приподняла брови. Постучала пальцем по краю учительского стола.

— Товарищи, кто из вас выскажется по данному вопросу? — спросила комсорг школы.

Эмма меня уже просветила, что должность Зосимовой официально называлась вовсе не «комсорг школы», а «секретарь школьной комсомольской организации».

Но секретарём мои одноклассники упорно называли ту девицу, которая вела протокол комсомольских собраний. Поэтому я, как и прочие школьники, даже мысленно величал Лену «комсоргом школы».

— А чего тут говорить? — ответил ей солидный мужской голос. — Степанова всё сказала. Директриса Пиняеву грамоту дала. О нём даже в газете написали. Вон, у Светки на парте лежит этот номер «Комсомольца». Там чёрным по белому написано, что Василий Пиняев комсомолец-герой. Газета «Комсомолец», между прочим, рупор нашей городской комсомольской организации. Так что не нам спорить с её выводами. Написали герой — значит, герой. Дело ясное.

«…В январе тысяча девятьсот…»

«Эмма, стоп, — скомандовал я. — Хочу послушать комсомольцев».

Голос виртуальной помощницы в моей голове умолк.

— Действительно, — сказала с места Надя-большая, — что тут обсуждать? Вася совершил героический поступок. Это правда! Я видела, как он зашёл в горящий сарай. У него галстук весь обгорел, в том сарае. Не пионерский. Обычный. Красивый такой, яркий. И пятиклассник тот остался живым. Его скоро выпишут — так мне его классная руководительница сказала. В газете написали, что Пиняев — «олицетворение комсомольцев нашего поколения». Рома правильно сказал: дело ясное.

Лена Зосимова недовольно нахмурилась.

— Товарищи, вы нарушаете регламент собрания, — сказала она.

Посмотрела на циферблат своих наручных часов.

— Но в целом я с вами согласна, — заявила Лена. — Порицания со стороны комсомольцев Василий точно не заслужил…

Краем глаза я заметил, как дёрнулась Надя-маленькая.

— Какое порицание? — удивилась она.

Зосимова покачала головой.

Ответила:

— Вот и я говорю: никакого порицания. Товарищи!‥

Она постучала пальцем по столешнице — раздававшееся у меня за спиной шепотки и шорохи стихли.

— … Как я вам уже говорила, мы обязаны отреагировать на поступок Пиняева, — сказала Лена. — Особенно после сегодняшней статьи в «Комсомольце». Василий, ты хочешь нам что-нибудь сообщить?

Зосимова посмотрела на меня.

Я покачал головой.

— Не хочу.

— Ладно, — сказала Лена. — Тогда я предлагаю взять пример с педагогического коллектива нашей школы и принять такое же решение. Вношу на рассмотрение решение о награждении комсомольца Василия Пиняева благодарственной грамотой от имени комитета ВЛКСМ сорок восьмой школы. Предлагаю начать голосование, товарищи.

Зосимова указала на меня рукой и спросила:

— Кто голосует за то, чтобы объявить комсомольцу Василию Пиняеву письменную благодарность? Поднимите вверх правую руку.

Я снова услышал позади себя шорохи. Не обернулся. Но видел, как комсорг школы обвела взглядом класс, кивнула.

— Единогласно, — сказала она.

Взглянула на сидевшую за учительским столом девчонку и сказала:

— Запиши.

Снова посмотрела поверх моей головы.

— Давайте чётко следовать регламенту, товарищи комсомольцы, — сказала она. — Поднимите руки те, кто выступает против моего предложения.

Она выждала пять секунд и сказала:

— Теперь те, кто воздержался.

Лена в две секунды обвела класс за моей спиной взглядом и сообщила сидевшей за учительским столом девчонке:

— Против никто не проголосовал. Воздержавшихся тоже нет.

Она вновь повернулась ко мне лицом, её коса покачнулась.

— Поздравляю, товарищи, — сказала она. — Решение принято. Единогласно.

Она похлопала в ладоши — сидевшие у меня за спиной комсомольцы поддержали её хлопки вялыми овациями.

— Замечательно, — сказала Лена. — Этот вопрос мы решили. Переходим к следующему.

Она опустила на меня взгляд и сообщила:

— Василий, ты можешь быть свободен.

Взглянула на старосту моего класса, добавила:

— Надежда, и ты тоже.

Надя-маленькая резво вскочила со своего места. Я тоже поднялся на ноги. Выждал, пока мимо меня к двери пройдёт Надя Степанова, двинулся за ней следом. Улыбнулся и махнул рукой провожавшим меня взглядом школьникам.

У порога кабинета я остановился, обернулся — встретился взглядом с голубыми глазами Мальвины… Лены Зосимовой.

Сказал:

— Лена, у меня к тебе есть вопрос. На счёт школьного концерта к двадцать третьему февраля. Кто будет гостями этого концерта? Мне посоветовали выяснить этот вопрос у тебя. Ведь это же комитет комсомола занимается организацией мероприятия.

— Василий, сейчас не время…

— Лена, это важно.

Зосимова едва заметно повела плечом.

— На празднике будут присутствовать педагоги школы, — сказала она. — А ещё мы пригласим наших шефов с тракторного завода. Актовый зал у нас в школе небольшой. Поэтому гостей будет немного. Мы же не Дворец культуры.

— Кто именно явится с завода? — спросил я.

Лена улыбнулась, развела руками.

— Василий, да откуда же я знаю. Наверное, придут те, кто отвечает за шефскую работу с нашей школой. Или передовики труда и производства. Но это я уже гадаю. Потому что мы только сообщаем на завод количество гостей, которое примем на празднике. Дальше они уже сами определяют, кто именно к нам придут.

— Ясно. Спасибо, Лена.

Я вышел из классной комнаты.

Взглянул на орудовавшую около стены шваброй техничку, вдохнул заметно усилившийся в школьном коридоре запах хлорки. Встретился взглядом с глазами стоявшего на прежнем месте (у окна) рыжеволосого Фёдора Митрошкина. Затем перехватил взгляд притаившейся в десятке шагов от будущего первого секретаря Кировозаводского горкома ВЛКСМ Надей-маленькой (она тоже замерла у окна, будто чего-то ожидала).

Ни к Фёдору, ни к Наде я не пошёл — сразу же направился к вестибюлю.

Прошёл полдесятка шагов, прежде чем меня окликнули. Обернулся — увидел выглянувшую в коридор Лену Зосимову.

— Василий, подожди, — сказал Лена.

Она взглянула на дежурившего около окна Митрошкина (явно не удивилась его присутствию в школе) и поспешила ко мне.

Замерла в шаге от меня и сказала:

— Василий, это хорошо, что ты напомнил мне о концерте. Я как раз хотела с тобой о нём поговорить. Ведь ты же тот самый Василий Пиняев, который в детстве был солистом московского хоря? Я правильно понимаю?

Я кивнул.

— Был. Но очень давно.

Лена улыбнулась.

— Мне твои одноклассницы уже все уши прожужжали о том, как хорошо ты поёшь. Сказали, что ты о космосе им пел. Недавно. Новую песню. О траве и иллюминаторах. Было такое? Я вот почему спросила…

Она на секунду замолчала.

— … В общем, с этим концертом пока не всё клеится. Недостаточно стоящих номеров. Половину времени займёт выступление наших театралов. Школьный хор споёт. Но этого маловато. Было бы хорошо…

Лена снова прервалась на полуслове.

Она посмотрела мне в глаза и заявила:

— Василий, я хочу послушать твоё выступление. Это возможно?

Я пожал плечами.

— Разумеется.

— Когда? Завтра в это же время, ты сможешь? В семь часов, в актовом зале.

Я кивнул.

— Разумеется.

Зосимова отреагировала на мой ответ улыбкой.

— Превосходно! — сказала она. — Тогда увидимся завтра. Завтра и обсудим твой репертуар.

Лена развернулась и поспешила к двадцать второму кабинету.

У самой двери она взглянула на стоявшего у окна Митрошкина и сообщила:

— Федя, ещё примерно двадцать минут. Пару вопросов осталось, и я освобожусь. Потерпи немного.

Я увидел, как Митрошкин кивнул. Зосимова вошла в кабинет и прикрыла дверь. Я снова перехватил взгляд Нади-маленькой — староста моего класса вновь смущённо опустила глаза.

«Эмма, а жизнь-то налаживается, — сказал я. — Как тебе и говорил: на том концерте я выступлю. Завтра у меня будет прослушивание. Сомневаюсь, что провалю его. Осталось только придумать, что именно я спою завтра для нашей кировозаводской Мальвины».

Дома за вечерним чаем я поинтересовался у Иришкиного отца, кто именно из работников тракторного завода посетит в феврале школьный праздничный концерт. Виктор Семёнович задумчиво погрыз загубник курительной трубки, пожал плечами. Признался, что не владел интересующей меня информации. Спросил, для чего мне понадобились имена будущих гостей праздника.

Я уклончиво ответил ему о том, что на сегодняшнем комсомольском собрании обдумывали идею персональных пригласительных билетов для гостей.

Иришка удивлённо хмыкнула, но промолчала.

Виктор Семёнович взмахнул трубкой.

— Поинтересуюсь этим вопросом, — пообещал он. — Завтра. Или в начале следующей надели. Кстати, Василий, я уже сказал тебе, что присмотрел для своего нового аквариума прекрасную пару мраморных гурами? Молоденькие, шустрые…

— Для какого аквариума? — спросила Вера Петровна.

Она прервала штопку носков, взглянула на мужа поверх очков.

— Э… дорогая… разве я тебе не говорил?

Виктор Семёнович сунул в рот загубник трубки.

— Не говорил, о чём?

Иришка встала из-за стола и спросила у меня:

— Вася, ты уже допил чай?

Я вылил в рот остатки уже остывшего напитка и ответил:

— Конечно.

— Тогда идём в комнату. Пусть мама и папа пообщаются.

Я пошёл вслед за двоюродной сестрой к двери комнаты — заметил, что Вера Петровна сняла очки, сощурила глаза. Услышал за спиной голос Виктора Петровича.

— Дорогая, мне друзья на заводе подкинули замечательную идею, — сказал Иришкин отец. — Они предложили сделать мне новый аквариум…

Я прикрыл за собой дверь — голоса Иришкиных родителей стали тише. Заметил, что сестра взяла со стола учебник истории и улеглась на кровать. Зашуршала страницами.

Я остановился около Иришкиной кровати и поинтересовался, есть ли у Лукиной чистые листы нотной тетради.

— Есть. А зачем тебе?

Иришка закрыла учебник.

— Песню слагать буду, — ответил я.

В субботу перед первым уроком я снова почувствовал, что от Черепанова пахло табачным дымом.

В ответ на мой вопрос Лёша помотал головой.

— Нет, не курю, — сказал он. — Это бабушка.

Черепанов вздохнул и признался:

— Она иногда утром в квартире так надымит, что дышать нечем. Мама даже форточку открывает. Хотя у нас и без того по утрам холодина, как на улице.

Алексей поставил на парту портфель.

— Вася, я тут вчера подумал… — сказал он. — Ты Кольку в понедельник спас. Не испугался, в огонь сунулся. Я раз пять вчера перечитывал ту статью в «Комсомольце». Представлял, как ты шёл по горящему сараю.

Лёша покачал головой.

Заявил:

— Я решил, что ты у нас, действительно, настоящий герой. Прямо как те космонавты. Поэтому я вечером сел за стол… и вот.

Черепанов вынул из портфеля серый лист бумаги с карандашным эскизом. Я взглянул на рисунок и невольно хмыкнул. Потому что на бумаге я увидел свой портрет. На Лёшином рисунке я улыбался, немного щурил глаза.

На шлеме моего нарисованного карандашом скафандра красовалась надпись: «СССР». Я пристально смотрел на самого себя с поверхности бумаги. Показывал себе открытую ладонь (без перчатки), будто махал рукой.

Я покачал головой, сказал:

— Здорово. Похож.

Посмотрел на Черепанова и спросил:

— Лёха, ты хочешь почувствовать себя звездой?

Алексей растерянно моргнул.

— Как это? — спросил он.

— Хочешь, или нет?

Две секунды мы с Алексеем смотрели друг другу в глаза.

Черепанов решительно тряхнул головой.

— Хочу! — ответил он.

— Прекрасно, — сказал я. — Тогда после уроков вместе с нами пойдёшь к Иришке домой. Там я объясню тебе, что нужно сделать.