Таких не берут в космонавты. Часть 1

Глава 8

Наблюдал за циферблатом часов, висевших на стене кабинета математики — в очередной раз убедился, что не сплю. Потому что указанное на них время не менялось скачками. Оно таяло согласно количеству начерченных концом секундной стрелки окружностей. За первую четверть часа урока на странице моей тетради появились только срисованные с доски примеры. Записал я их красиво и аккуратно — быстро восстановил навыки пользования авторучкой. Теперь любовался этими записями. Видел, что после знаков «равно» в примерах моего варианта проверочной работы пока не появилась ни одна цифра, знак или математический символ.

«Сегодняшний урок математики в очередной раз доказал, что с возрастом люди становятся старыми, но далеко не всегда мудрыми», — сказал я.

Вздохнул, усмехнулся.

«Честно тебе признаюсь, Эмма: утром я считал себя едва ли не сверхчеловеком. Теперь чувствую себя безграмотным тупицей. Потому что вижу, с какой лёгкостью собравшиеся в этом классе детишки щёлкают примеры, которые я даже прочесть не смог. Они решают самостоятельно, не ищут ответы в интернете. Разве это не позор на мою ещё недавно седую голову? Как ты считаешь?»

«Господин Шульц, у человека с возрастом наблюдается снижение операционно-динамического подвижного интеллекта, отвечающего за логическое мышление и за способность решать новые задачи, независимо от предыдущего опыта. Однако возрастает предметно-содержательный интеллект, который представляет собой способность использовать накопленный опыт и усваивать навыки».

«Спасибо, Эмма. Успокоила. Замечу только, что в случае с математикой накопленный опыт мне не помог».

Я почувствовал, как сидевший за партой слева от меня Черепанов толкнул мою руку локтем. Я повернул голову и заметил, как Алексей сдвинул на столешнице в мою сторону исписанную числами и математическими символами промокашку. На этот раз накопленный за семьдесят шесть лет опыт мне всё же пригодился: я моментально сообразил, что написанные на промокашке решения примеров — не что иное, как полностью решённая сегодняшняя проверочная работа (причём, мой вариант, а не вариант Черепанова). Я заглянул в Лёшину тетрадь и обнаружил, что он только-только переписывал туда с доски примеры своего варианта.

Невольно взглянул на часы — с начала урока прошло ровно двадцать минут.

— Спасибо, — прошептал я.

Череп кивнул.

Математичка тоже среагировала на мой шёпот.

Она вскинула голову и потребовала:

— Пиняев, Черепанов! Не разговаривайте. Работайте, ребята.

— Как скажете, Вероника Сергеевна, — ответил я. — Вы сегодня замечательно выглядите! Ваша красота отвлекает меня от выполнения проверочной работы. Стараюсь не смотреть на вас, но у меня это пока не получается.

Даже с четвёртой парты я заметил, что у математички снова покраснели мочки ушей.

Увидел улыбки на лицах десятиклассников.

— Спасибо за комплимент Пиняев, — ответила учительница. — Зря стараешься. На оценку твоей работы он не повлияет.

— Он влияет на моё настроение, Вероника Сергеевна. Оно у меня теперь просто превосходное!

Учительница притворно нахмурилась.

— Рада за тебя, Василий, — сказала она. — Работай. Не мешай товарищам.

Громким голосом объявила:

— Осталось чуть больше половины урока! Ребята, не отвлекайтесь.

Вероника Сергеевна опустила голову, посмотрела в лежавший открытым у неё на столе классный журнал — она будто спрятала от моего взгляда лицо (но не мочки ушей). Я воспользовался этим: придвинул к себе Лёшину промокашку, вложил её в свою тетрадь. Взглянул на Черепанова — тот со скоростью принтера заполнял страницу в своей тетради цифрами и значками (с позабытыми мною за шестьдесят жизни лет названиями). Я снова сверился с часами. Отметил, что учительница не обманула: прошло чуть меньше половины урока. Приступил к работе. Мне показалось, что переписывал я готовые примеры не так быстро, как Черепанов решал свой вариант.

Финальную точку в копировании проверочной работы по математике я поставил за десять минут до окончания урока. Взглянул на свои испачканные чернилами руки. Вспомнил, что следы чернил на пальцах — нормальное явление в школьные годы. Лёша Черепанов к тому времени уже чиркал на бумаге карандашом: рисовал бродившую по безатмосферной планете космонавтку (не космонавта — это я определил по характерным выпуклостям на облегавшем женскую фигуру скафандре). Я пару секунд смотрел, как Черепанов рисовал около ног покорительницы космоса вмятину в земле — не иначе как оставшийся после столкновения с микрометеоритом кратер.

«Эмма, я однажды встретил Черепанова, когда приезжал по работе в США. Помню: случилось это в две тысячи тринадцатом году. В тот день я беседовал в ресторане, в Нью-Йорке, с очередным вышедшим в тираж политиком из России, который мечтал издать свои мемуары на Западе. Политику порекомендовали меня его знакомые — их книги в моём переводе уже пылились на книжных полках Евросоюза и Соединённых Штатов Америки. Наши с ним общие знакомые заверили политика, что только Базилиус Шульц в полной мере поймёт и продемонстрирует западным читателям все тонкости и благородство "настоящей русской души"».

Я потёр подушечкой большого пальца чернильное пятно на своей ладони.

«Лёша Черепанов в тот день тоже демонстрировал иностранцам "русскую душу". Но на свой манер: он музицировал в ресторане, исполнял там песни из репертуара Михаила Шуфутинского. Я Лёшу поначалу не узнал — он меня заприметил и подошёл ко мне, когда моя беседа с политиком из РФ завершилась устным договором и скрепляющим его рукопожатием. К тому времени Череп уже весил примерно сто тридцать килограмм (при том, что со времён учёбы в десятом классе он не подрос ни на сантиметр). Помню, как невысокий краснощёкий толстяк указал на меня тонким длинным пальцем и воскликнул: "Да это же Вася Пиняев из Москвы!"»

Я усмехнулся — отреагировал на картинку, воскрешённую моей памятью.

«Эмма, представь себе: я его тоже вспомнил. Хотя мы с ним просидели в десятом классе за одной партой всего лишь две недели и он с возрастом сильно изменился, постарел. С Черепановым в тот день мы беседовали до закрытия ресторана (за фортепиано Лёша в тот вечер не вернулся). Оказалось, что это был его ресторан. Лёша открыл его, когда в начале девяностых, как и я, эмигрировал из России. Черепанов остался таким же болтливым, каким я его и запомнил. Он рассказывал мне о Кировозаводске и о своей школе — называл её "нашей". Приятная была встреча, пусть и неожиданная. Жаль, что судьба занесла его в Нью-Йорк, а не в Берлин, как меня».

Я снова посмотрел на Черепанова и шепнул:

— Лёха, какое у тебя отчество?

— Что? — переспросил Алексей.

— Отца твоего как зовут?

— Михаил.

Я кивнул и потребовал:

«Эмма, найди-ка мне информацию: какой ВУЗ окончил Алексей Михайлович Черепанов тысяча девятьсот сорок девятого года рождения. Учти при поиске, что в две тысячи тринадцатом году этот Черепанов был гражданином США, владельцем ресторана "Матрёшка" в Нью-Йорке».

«Алексей Михайлович Черепанов окончил Кировозаводский механико-технологический техникум пищевой промышленности», — сообщила Эмма.

Я снова взглянул на розовощёкого Черепанова.

«Да ладно. Эмма, ты ничего не перепутала? Он примеры из проверочной работы, как семечки щёлкал. Черепанов поступил в кулинарный техникум?»

«Господин Шульц, я перепроверила результаты поиска. Ошибку в них не обнаружила. Я нашла три ресторана "Матрёшка" в городе Нью-Йорк, существовавших в две тысячи тринадцатом году. Один из них по документам на сегодняшний день всё ещё принадлежит гражданину США Алексу Черепанофу. У этого владельца ресторана пять страниц в социальных сетях. В трёх из них отмечено, что Алекс Черепаноф окончил сорок восьмую среднюю общеобразовательную школу в городе Кировозаводск, СССР. И Кировозаводский механико-технологический техникум пищевой промышленности. Другой информации о его образовании на этих страницах нет».

«Вот это номер. Спасибо, Эмма. Теперь понятно, почему он занялся именно рестораторским бизнесом. Хотя и очень странно. Куда он подевал мечты о космосе? Или он их попросту перерос?»

«Господин Шульц, запрошенная вами информация отсутствует. Повторите, пожалуйста, вопрос».

«Понятно, что отсутствует, — сказал я. — О таких вещах люди в социальных сетях не пишут».

— Ребята, осталось две минуты, — объявила учительница. — Поторопитесь.

В дверь кабинета решительно постучали. Школьники дружно приподняли головы, повернули лица в сторону входа в класс. Дверь приоткрылась — из-за порога донёсся тихий женский голос: «Вероника Сергеевна, можно вас на минуточку?» Математичка встала из-за стола, прошла мимо доски с заданиями к двери. Вышла в коридор — я услышал её слова «Что случилось? У меня проверочная идёт», прежде, чем учительница прикрыла дверь. Я тут же вернул Черепанову его исписанную примерами промокашку; отдал Алексею и свою, относительно чистую. Череп сунул их в тетрадь с рисунками и снова кивнул в ответ на моё очередное «Спасибо».

Вернулась в класс Вероника Сергеевна.

Она взглянула на часы и объявила:

— Ребята, после урока не расходитесь. Сразу после звонка все вместе идите в спортзал. Там во время перемены состоится собрание учеников старших классов.

Громкая трель школьного звонка будто бы подчеркнула важность её просьбы.

Вероника Сергеевна выждала, пока дребезжание смолкло, и сообщила:

— Всё. Урок окончен. Сдавайте тетради.

— Небось, директриса снова нам расскажет, что в этом году будет много выпускников, — предсказал Черепанов. — Скажет, чтобы мы подналегли на учёбу, если надеемся на поступление в ВУЗ. Будто мы сами этого не понимаем. Классуха нам это с начала года твердит, как заведённая. Мои родители тоже об этом почти каждый день говорят.

Черепанов вышагивал по коридору слева от меня — за правую руку меня придерживала Иришка Лукина.

Школьные коридоры вновь заполнились звонкими детскими голосами.

— Вы уже определились с поступлением? — спросил я. — Где продолжите учёбу после школы?

— Я в наш университет пойду, — ответила Иришка. — Поступлю на педагогический факультет. Надеюсь.

— А я подам документы в Высшее авиационное училище лётчиков, — заявил Черепанов.

Мы с Иришкой синхронно повернули головы, взглянули на Лёшино лицо.

— Лётчиком будешь? — сказал я.

Черепанов тряхнул головой и сообщил:

— Космонавтом.

Я заметил, как улыбнулась Иришка.

— Лёша, в лётное училище только с хорошим здоровьем берут, — сказала Лукина. — Мне об этом брат говорил. Он тоже раньше лётчиком хотел стать. Но потом передумал. Этим летом он поступил в Московский институт радиоэлектроники и горной электромеханики.

— Всё нормально у меня со здоровьем, — сказал Черепанов. — Я с сентября почти каждое утро зарядку делаю! И рост у меня для космонавта в самый раз. Такой же, как у Юрия Гагарина: один метр и шестьдесят пять сантиметров.

На полпути к спортзалу наш класс встретила классная руководительница. Лидия Николаевна пересчитала нас; сообщила, что пока не в курсе того, зачем нас собирала директриса. Взволнованной она не выглядела — скорее уставшей: мне показалось, что мешки под её глазами со вчерашнего дня стали темнее. Пионеры при нашем появлении пугливо шарахались к стенам. Около гардероба наш путь пересёкся с траекториями движения одиннадцатого «Б» и десятого «А» классов. Парни, шагавшие впереди нашей группы, остановились, пропустили оба класса вперёд. Двинулись дальше следом за десятым «А» — замыкали шествие старшеклассников.

К спортзалу наш класс подошёл последним, словно находился на низшей ступени в иерархии старших классов. Я отметил, что моих одноклассников это обстоятельство не смутило, словно было для них привычным. Мы вошли в спортзал. Лукина тут же выпустила мою руку, пошла рядом с подругами. Черепанов шагал рядом со мной. Я заметил, что его щёки вдруг стали темнее, будто от духоты или от смущения. Проследил за Лёшиным взглядом. Увидел зелёные глаза светловолосой девчонки — они пристально смотрели мне в лицо. Память подсказала, что это та самая девица, которая присутствовала вчера на моём концерте в актовом зале: Света Клубничкина.

Сегодня Клубничкина не хмурила брови — она улыбалась (демонстрировала мне ряды ровных крупных белых зубов). Причём, улыбалась Светлана именно мне; что явно не укрылось от внимания черноволосого Геннадия Тюляева, следившего за ней из нестройного ряда учеников одиннадцатого «Б» класса. Тюляев окинул меня изучающим взглядом, будто увидел впервые. Посмотрели на меня и стоявшие по левую руку от него кудрявые братья Ермолаевы. Я равнодушно пробежался взглядом по рядам одиннадцатиклассников. Отметил, что одиннадцатых классов в этом году в сорок восьмой школе выпускалось три — это в полтора раза больше, чем десятых.

Наш класс занял свободное пространство между десятым «А» и шведской стенкой. Классная руководительница прошлась перед нами, подравняла наши ряды. Я встал в первом ряду, около Черепанова. Слушал болтовню Черепа (тот рассказывал мне о прелестях учёбы в лётном училище). Рассматривал стоявших на другой стороне зала школьников (одиннадцатый «А» класс). Отметил, что девчонок и парней там было примерно одинаковое количество (у нас в классе число девиц вдвое превышало численность представителей мужского пола). Справа от меня в строй протиснулась Иришка. Она прикоснулась плечом к моему локтю, отбросила за спину косички.

— Девчонки сказали, что нас сюда из-за вчерашнего пожара пригнали, — шепнула Лукина.

Шепнула она громко — её услышал Черепанов.

— Снова расскажут нам правила пожарной безопасности? — спросил он.

Иришка дёрнула головой — стегнула меня по руке косичкой.

— Девчонки слышали, что ищут поджигателей сарая, — всё так же шёпотом сказала она. — Наверное, потребуют, чтоб те признались. Пригрозят последствиями. Или даже милицией.

Она кивнула.

У нас за спинами прозвучали громкие вздохи.

— Признаются они, как же, — пробормотал Черепанов. — Они же вчера чуть Кольку Осинкина не сожгли. Их за такое запросто из комсомола вышвырнут. И даже в тюрьму посадить могут.

«Эмма, — сказал я, — посмотри, что пишут в интернете о пожаре рядом с сорок восьмой кировозаводской школой. О том, который случился семнадцатого января тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Меня интересует причины того пожара».

«Господин Шульц, я не нашла никакой информации, по вашему запросу».

«Что, вообще ничего? Такого не может быть. Во время того пожара погиб ребёнок. Об этом должны были говорить. Если не официально, то хотя бы на уровне сплетен и слухов. В комментариях на форумах, например. Эмма, поищи хорошо».

«Господин Шульц, я не нашла никакой информации, по вашему запросу».

«Странно. Очень странно».

Я снова пробежался взглядом по лицам стоявших напротив меня школьников — заметил пару симпатичных девичьих мордашек. Краем уха слушал, как перешёптывались стоявшие рядом со мной Череп и Иришка. Лукина доказывала, что поджигателям лучше признаться в содеянном преступлении. Черепанов твердил, что виновников пожара не найдут — иначе бы по их души уже явились милиционеры. Я заметил, как в спортивный зал решительным шагом вошла наряженная в серую юбку до колен и в белую блузу высокая девица. Моё внимание привлекла её длинная (до поясницы) светло-русая коса. Девица замерла, огляделась. Зашагала к нашему классу.

Я невольно залюбовался ей походкой: обладательница длинной косы шла через спортзал, будто манекенщица по подиуму. Следов косметики я на её лице не рассмотрел. Но кожа на лице девицы выглядела идеально, будто после похода к косметологу. Залюбовался я и её стройной фигурой («ноги от ушей»). Взглянул в её большие голубые глаза (как у киношной Мальвины). Заметил, что едва ли не все стоявшие в зале парни скрестили на ней свои взгляды. Уставился на эту девицу Черепанов, смотрели на неё Тюляев и братья Ермолаевы. Даже девчонки притихли — впились в шагавшую от бедра обладательницу роскошной косы завистливыми взглядами.

Девица подошла к старосте нашего класса (я так и не узнал у Иришки фамилию и имя этой девчонки), спросила:

— Где Василий Пиняев?

У неё был красивый и редкий голос: бархатистое контральто.

Ученики десятого «Б» класса синхронно повернули головы в мою сторону. Взгляды одноклассников указали на моё лицо.

Девица не дождалась ответа, продефилировала в мою сторону. Остановилась на расстоянии вытянутой руки от меня, посмотрела в мои глаза. Мне показалось: стоявшие рядом со мной одноклассники затаили дыхание. Я и сам невольно застыл, рассматривая своё отражение в больших чёрных зрачках. Девица взмахнула длинными ресницами. Провела по мне взглядом: сперва от моих глаз до носков моих ботинок — затем её взгляд проделал обратный путь. Вот только до моего лица он не добрался — замер на уровне моей груди. Я увидел, как обладательница роскошной косы (и длинных ресниц), сурово нахмурила брови.

— Пиняев, — произнесла она, — почему на тебе нет комсомольского значка?

— Потерял.

Девица сняла со своей блузы значок и прицепила его мне на джемпер.

Сказала:

— В пятницу, в семь часов вечера. Двадцать второй кабинет. Приходи.