Таких не берут в космонавты. Часть 1

Глава 19

Я вспомнил слова-признания известного советского артиста о том, что он злился при виде свободных мест в зрительном зале. Сегодня я видел: свободных кресел в школьном актовом зале было значительно больше, чем занятых. Но меня это совершенно не беспокоило. Я чувствовал, что спою на этой тесной сцене с превеликим удовольствием, даже если моё пение услышат лишь застывшие на настенных портретах вожди мировой революции.

Музыка ещё звучала — завораживала сидевших в зале слушателей. Я завершил вокальную партию. На пару шагов отдалился от края сцены. Пятился неторопливо. Всё так же поочерёдно рассматривал лица сидевших в зрительном зале школьников. Взглянул и на стоявших слева от меня актёров школьного театра — те походили на мраморные статуи. Остановился за спиной Черепанова, когда тот отыграл финал музыкальной композиции.

Музыка стихла.

Алексей сжал в кулаки пальцы.

Я прикоснулся к Лёшиному плечу и тихо сказал:

— Молодец.

Черепанов кивнул мне в ответ, повернул лицо в сторону зрительного зала, неуверенно улыбнулся. На две секунды в зале воцарилась почти полная тишина. Её в эти секунды нарушало лишь тихое дребезжание оконных стёкол, вздрагивавших от порывов ветра. Я встретился взглядом с глазами своей двоюродной сестры — Иришка улыбнулась и первая ударила в ладоши. Я увидел, как она пошевелила губами — сказала: «Молодцы».

От звука Иришкиных хлопков школьники и Фёдор Митрошкин вздрогнули, пошевелились — с них будто бы спало заклятие неподвижности. По актовому залу прокатился шум вздохов. Следом за вздохами раздались скрипы кресел. Только после этого сперва робко и неуверенно, но потом едва ли не оглушительно прозвучали овации. Хлопали в ладоши Зосимова и Митрошкин, аплодировали Клубничкина и Тюляев, рукоплескали обе Нади.

Я снова прикоснулся к плечу Черепанова, слегка оглушённого овациями немногочисленной сегодня публики. Поблагодарил слушателей наклоном головы (легко вспомнил некогда отработанный до автоматизма жест). Выждал пару секунд — позволил долгие годы прятавшемуся внутри меня обиженному маленькому мальчику насладиться этим небольшим триумфом. Но потом всё же вскинул руку и призвал слушателей к тишине.

— Спасибо, друзья, — произнёс я. — Мы с Алексеем ещё мало репетировали. Сами понимаете: я давно не практиковался. Уверен: в следующий раз мы исполним этот номер ещё лучше. Но пока так.

Я развёл руками — спровоцировал новые аплодисменты.

— У тебя здорово получилось! — крикнула Иришка. — Лёша тоже молодец!

— Вы молодцы! — поддержала Надя-маленькая, сверкнула яркими зелёными глазами.

Посмотрел я и в голубые глаза Мальвины.

— Девочки правы, — вынесла вердикт Зосимова. — Ты прекрасно спел.

Она взглянула на Митрошкина и спросила:

— Ведь так, Федя?

Фёдор кивнул, показал мне поднятый вверх большой палец.

— Замечательно! — сказал он. — Я будто снова побывал в столичном концертном зале. Профессиональное выступление. Песня тоже выбрана грамотно. Пожалуй, я бы включил её в праздничный концерт.

Он посмотрел на Лену и уточнил:

— Но решать этот вопрос нужно, безусловно, комсомольскому активу школы.

Зосимова улыбнулась, кивнула.

— Мы так и сделаем, — сказала она. — Обсудим этот вопрос с ребятами на следующем собрании.

Лена снова повернула лицо к сцене, отыскала взглядом мои глаза.

— Василий, — сказала она, — это всё? Или вы с…

— С Алексеем, — подсказала Иришка.

— … Да, с Алексеем, — повторила Зосимова, — исполните нам ещё что-нибудь?

Я взглянул на Черепанова; заметил, как тот нервно вытер о рубашку вспотевшие от волнения ладони. Я посмотрел на переминавшихся на сцене с ноги на ногу артистов. Указал на них рукой, взглянул на комсорга школы.

— Если вы не очень спешите, — сказал я, — мы с Лёшей исполнили бы для вас музыкальную композицию, которую Зацепин и Дербенёв написали специально для нового фильма Леонида Гайдая.

— Мы не спешим, — заверила Света Клубничкина.

Я заметил, что она будто бы невзначай приблизилась ко мне на пару шагов — при этом она отдалилась от стоявшего у неё за спиной Гены Тюляева. Комсорг школы взглянула на Клубничкину, чуть нахмурилась.

— Что ещё вы исполните? — спросила Лена.

— Песня композитора Александра Зацепина на слова поэта Леонида Дербенёва, — сказал я. — Написана для кинофильма «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». Его съёмки начнутся этим летом в Крыму.

Я повернулся к Черепанову, кивнул — подал ему условный сигнал.

Алексей тут же зашуршал страницами нотной тетради.

— Эту песню пока мало кто слышал, — объявил я. — Вы станете одними из первых. Мне сказали, что исполнит её для фильма Аида Ведищева. Но для вас её спою я. Песня называется… «Песенка о медведях».

Черепанов поднял на меня лицо.

Я спросил:

— Готов, Лёша?

Алексей кивнул.

— Начали, Лёша.

Я заметил, как руки Черепанова бодро пробежались по клавишам. Почувствовал, что от звуков музыка пританцовываю на сцене. Будто бы увидел себя сейчас со стороны. Но не себя нынешнего. А себя того: семидесятишестилетнего мужчину, полтора года пролежавшего на койке в гейдельбергской клинике. Вспомнил, как выглядели мои руки и ноги с атрофировавшимися от длительной неподвижности мышцами. Вообразил, как они болтались бы теперь при танце — будто большие белые макаронины.

Улыбнулся, пробежался взглядом по лицам слушателей и запел:

— Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…

Заметил, как шевелились губы бесшумно подпевавшей мне Иришки — сегодня моя двоюродная сестра во время репетиций прослушала эту песню примерно полтора десятка раз и выучила её слова наизусть. Увидел, как иронично улыбались наблюдавшие за моим приплясыванием на сцене Надя Степанова и Надя Веретенникова. Обратил внимание, что едва заметно пританцовывала под музыку и стоявшая в семи шагах от меня Света Клубничкина (её колени чуть вздрагивали).

— … Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, — напевал я. — Вертится быстрей земля…

У меня в голове звучал великолепный голос Аиды Ведищевой. Но я чувствовал, что пою сейчас не хуже. Мой Голос без труда справлялся с исполнением музыкальной композиции. Меня это радовало. По моей спине от удовольствия пробегали стаи мурашек. Я взглянул на сидевших в зале школьников — мне почудилось, что они разделяли мои чувства. Парни и девчонки улыбались, чуть раскачивались в креслах (будто тоже танцевали). Зосимова и Митрошкин едва заметно качали головами.

— … Крутят они, стараясь, вертят земную ось…

Я видел, как пальцы Черепанова весело порхали над клавишами пианино. Заметил, что Лёша будто сбросил с себя оковы стеснения. Он улыбался, и тоже тихо мне подпевал. Музыка полностью заглушала его голос. Но не заглушала мой, который звучал мощно и уверенно. Вспомнилось, как в детстве мне доказывали: невозможно оценить звучание своего голоса. Потому что мы слышим его будто бы изнутри. Я удивлялся таким словам: потому что всегда чётко оценивал, как пою.

— … Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Вертится быстрей земля…

Сегодня я пел превосходно. Подтверждение этому своему ощущению я видел в скрестившихся на моём лице взглядах. В прошлый раз, когда учился в десятом классе, за такие взгляды я бы продал душу. Они радовали меня и сейчас. Но я не меньше радовался и тому, что спокойно приплясываю на сцене, что без труда жестикулирую ещё недавно будто бы мёртвой левой рукой, что мой живот урчит от голода, а не побаливает, переваривая очередную горсть таблеток.

— … Вслед за весенним ливнем раньше придет рассвет…

Я выбросил из головы посторонние мысли. Теперь там звучали только слова песни. Но пел их уже не голос несравненной Аиды Ведищевой. Теперь и у меня в голове песня звучала в исполнении моего собственного Голоса. Чуть портила картину моего триумфа музыка. Но не по вине Черепанова — фальшивило школьное пианино. Оно словно испугалось: я воображу себя новым Элвисом Пресли. По глазам своих слушателей я понял: именно новым Элвисом они меня сейчас и видели.

— … Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Вертится быстрей земля.

Я замолчал, взглянул на ещё мелькавшие над клавишами руки Черепанова. На мгновение будто бы вновь очутился в прокуренном зале нью-йоркского ресторана «Матрёшка», где престарелый хозяин ресторана развлекал немногочисленных гостей игрой на фортепиано. Эта картина подпортила мне настроение. Я мотнул головой, прогнал воспоминание о своей встрече с Черепановым в США. Отметил, что сейчас Черепанов выглядел взволнованным, но довольным. А тогда он показался мне несчастным.

Музыка смолкла. Я похлопал Алексея по плечу — он запрокинул голову, ответил мне усталой улыбкой. Школьники вновь обрушили на нас звуки аплодисментов. Наверное, и я устал. Потому что на этот раз отреагировал на овации публики спокойно. Я спустился со сцены, подошёл к сидевшим в первом ряду комсомольским лидерам. Заметил, как Иришка показала мне поднятый вверх большой палец — поблагодарил двоюродную сестру улыбкой. Посмотрел на Зосимову и на Митрошкина.

— Ну, что скажете? — спросил я.

Выслушал речь комсорга школы, в душе которой явно боролась личина комсомольского вожака с личностью обычной советской девушки. Лена меня заверила, что песня о медведях просто великолепная. Сказала, что непременно спляшет под неё на школьных танцах. Зосимова заявила, что для грядущего концерта эта песня не годилась — я увидел, как после этих её слов иронично усмехнулась Иришка Лукина (потому что несколько часов назад я сказал Иришке и Лёше то же самое).

— Но первая песня нам подходит, — сказала Лена. — Не сомневаюсь, что ребята из комитета утвердят её для исполнения на концерте.

Она бросила взгляд на лицо Митрошкина — прочла там одобрение своим словам.

Снова повернулась ко мне и заявила:

— Василий, нужны ещё две или три песни. Патриотические. О комсомоле. О партии. О войне.

Я кивнул и заверил:

— Подыщу что-нибудь подходящие.

Пообещал Лене, что предъявлю ей песни для праздничного концерта через неделю.

От школы мы с Иришкой пошли не домой — провожали Черепанова.

Мы втроём шагали по освещённым редкими фонарями дорожкам. С неба валили крупные хлопья снега (как и в то двадцать второе января, когда я уехал из Кировозаводска). Мы запрокидывали головы, позволяли снежинкам касаться наших лиц. Иришка молчала, выглядела задумчивой. Она держала меня под руку. Черепанов вышагивал чуть впереди нас, точно показывал нам дорогу.

Алексей то и дело помахивал руками, болтал без умолку.

— … Я там пару раз ошибся, — рассказывал он. — От страха. У меня даже спина вспотела. Но я ни разу не сбился. Заметили? Пальцы болят с непривычки. Я давно уже не играл на пианино столько, сколько сегодня. Завтра руки будут болеть. Точно вам говорю…

У нас за спинами прозвучал громкий и заразительный женский смех.

Алесей замолчал, обернулся. Но почти сразу же разочарованно вздохнул, качнул головой.

Посмотрел на меня и спросил:

— Вы не видели, Светка на меня смотрела, когда я играл?

— Пару раз посмотрела, — сказал я.

Иришки громко фыркнула и заявила:

— Больно надо мне было следить за этой твоей Клубничкиной!

— Конечно, ты же со своего Геночки глаз не сводила, — огрызнулся Черепанов.

Иришка резко остановилась. Но не выпустила мою руку. Поэтому я тоже замер.

Лукина с вызовом взглянула обернувшемуся Черепу в глаза и спросила:

— Что ты сказал⁈ Повтори! На кого, по-твоему, я смотрела⁈

Черепанов остановился, смущённо ухмыльнулся. Махнул рукой.

— Ой, да ладно, — сказал он. — Мы же не слепые. Видим, как ты на Тюлю засматриваешься.

— Кто? Я? На Тюляева?

Иришка всё же отпустила меня. Она возмущённо всплеснула руками.

С кроны ближайшей к нам берёзы посыпался снег, в воздухе закружилось снежное облако.

— Разве не смотрела? — спросил Алексей.

Лукина шумно вдохнула, словно намеревалась крикнуть.

Но тут же выдохнула, махнула на Черепанова рукой и заявила:

— Ой, всё…

— Слушайте, ребятки, — сказал я. — Как вы смотрите на то, чтобы завтра немного прогуляться?

Черепанов и Лукина будто вдруг позабыли о своей перепалке, повернули ко мне лица.

— Куда… прогуляться? — спросила Иришка.

В глазах Алексея я прочёл тот же вопрос.

Развёл руками, сказал:

— Понятия не имею. Я в этом городе уже почти две недели. Но нигде ещё не был, кроме как у вас в гостях и в школе. Понимаю, что сейчас зима. Сам ненавижу прогулки по холоду. Но Кировозаводск большой город. Наверняка же тут есть где отдохнуть в выходные. Кафешки, к примеру. Или рестораны…

— Ты про кафе «Юность» говоришь? — поинтересовался Черепанов.

— Почему, про «Юность»? — спросила Иришка.

Две секунды она и Алексей смотрели друг другу в глаза, словно боролись взглядами.

— Лёша, почему ты вспомнил именно про «Юность»? — перефразировал я Иришкин вопрос.

Черепанов дёрнул плечами.

— Так… многие ребята из нашей школы туда по воскресеньям захаживают, — сказал он.

— Ты про свою Клубничкину говоришь? — спросила Иришка.

— Тюляев тоже там бывает, — сказал Алексей.

— Ладно, — произнёс я. — Давайте посетим «Юность». Проголосуем? Кто «за»?

Добавил:

— Я угощаю. В честь своего приезда.

Черепанов тут же поднял вверх правую руку.

Иришка повела плечом и будто бы неохотно обронила:

— В «Юность», так в «Юность». Какая разница…

Мы с Иришкой на полсотни метров отошли от дома Черепанова, когда моя двоюродная сестра спросила:

— Вот что он нашёл в этой Клубничкиной?

Она покачала головой.

— Вася, ведь в ней же нет ничего особенного, разве не так?

Я усмехнулся.

— Почему ты у меня спрашиваешь? Почему не спросила у него?

— У кого?

— У Черепанова.

Иришка взмахнула рукой.

— Причём здесь Черепанов? — спросила она. — Я тебе о Гене Тюляеве говорю.

Я усмехнулся и сказал:

— Тем более. Откуда я знаю? Сама у него поинтересуйся.

Субботний вечер я провёл в обществе семьи Лукиных. Сидел на диване в гостиной, поджав под себя ноги. Слушал, тихое бормотание телевизора. Вера Петровна разместилась рядом с телевизором в кресле, посматривала на экран, вязала спицами мужу серый жилет. Она то и дело поправляла на лице очки и будто бы подражала бормотанию телевизора: подсчитывала петли. Виктор Семёнович сидел за столом. Посматривал то на меня, то на копошившихся в аквариуме рыб. Покусывал загубник трубки. Иришка разместилась рядом со своим отцом. Опёрлась локтями о столешницу. Изредка зевала и потирала глаза.

Ещё в начале вечерних посиделок мы с Иришкиным отцом разговорились о перспективах развития автомобильной промышленности. Виктор Семёнович рассказал, что сейчас среди его коллег ходили слухи о скором начале строительства в СССР большого завода по производству легковых автомобилей. Поведал: поговаривали о том, что для этих целей поначалу даже хотели переоборудовать «наш» Кировозаводский тракторный завод, как это сделали с бывшим Запорожским комбайновым заводом. Но теперь, как слышал Иришкин отец, обсуждали именно строительство нового производства «в Минске или в Киеве».

— В Тольятти, — сказал я.

— Это… в бывшем Ставрополе, что ли? — переспросил Виктор Семёнович. — Откуда знаешь?

— Слышал. Он знающего человека. Он сказал, что Киев и Минск не подойдут для строительства завода по стратегическому расположению в случае войны. Он заверил: выберут Тольятти.

Виктор Семёнович взмахнул трубкой.

— Ну, может быть, — сказал он. — Ставрополь — неплохое место. Что ты ещё слышал про этот завод?

— Проект завода сделают итальянцы.

— Почему не немцы и не французы?

— Наши выбрали «Фиат», — сообщил я. — Пока, правда, неофициально. В этом году итальянцы представят новую модель малого класса Fiat 124. Её наши и возьмут в качестве основной базовой модели для производства на новом заводе.

Иришкин отец качнул головой, ухмыльнулся.

— Интересная информация, — сказал он. — К нам такие новости из столицы ещё не дошли.

«Эмма…»

«Господин Шульц…»

— По прикидкам моего знакомого, во второй половине июля Тольятти утвердят, как место для нового завода, — сказал я. — В середине августа подпишут контракт с итальянцами. Техническое оснащение завода тоже будет за итальянцами.

— Интересно…

— Сразу после нового года ЦК ВЛКСМ объявит строительство Волжского автомобильного завода Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Туда поедет молодёжь со всей страны. Ожидают, что весной семидесятого года с конвейера сойдут первые автомобили.

— В семидесятом? — переспросил Иришкин отец.

Он пожевал загубник трубки — смотрел на аквариум, будто что-то подсчитывал в уме.

— Похоже на правду, — сказал он. — К середине семидесятого должны успеть. Но завод к семидесятому не сдадут.

— Первую очередь рассчитывают сдать в начале весны семьдесят первого года, — сообщил я.

Виктор Семёнович мечтательно зажмурил глаза, словно вообразил приятную картину.

— Я бы тоже поехал на эту стройку, — заявил он. — Весело там будет. Интересно.

Иришка вздохнула.

Виктор Семёнович удостоился настороженного взгляда своей жены и тут же уточнил:

— Но я уже не комсомолец. Так что останусь в Кировозаводске. У меня и тут дел предостаточно.

После упоминания о «делах», Иришкин отец снова посмотрел на аквариум.

Сказал:

— Новый завод — это хорошо. Новый завод стране нужен. Очереди на машины сейчас длиннее, чем на получение жилплощади. Нам бы вот тоже автомобиль не помешал. Так ведь, Вера Петровна?

Лёша Черепанов в воскресенье зашёл за нами, как и договаривались: ровно в полдень. В отглаженных брюках, с румяными после мороза щеками. От него пахло одеколоном и табачным дымом.

Я посмотрел в зеркало на своё отражение, поправил на голове меховую шапку и сказал:

— Что ж, ребятки, давайте-ка посмотрим, какая она эта ваша «Юность».