Таких не берут в космонавты. Часть 3

Глава 10

По тёмному двору проехал автомобиль. Свет его фар скользнул по не зашторенному окну спальни. На секунду он осветил бледное лицо моей двоюродной сестры. За это время я хорошо рассмотрел широко открытые Иришкины глаза. Увидел, что обе косички на голове Лукиной шевельнулись, будто змеи в причёске мифической Медузы Горгоны. Лукина пошевелилась, чуть приблизилась ко мне — пружины кровати тихо скрипнули. За шкафом на Иришкиной половине комнаты громко тикал будильник. Он отсчитывал время до сигнала к моему (и Иришкиному) утреннему пробуждению.

— Сестрёнка, ложись спать, — сказал я. — Завтра поговорим.

Иришка дёрнула головой.

— Я не усну сейчас, — заявила она. — Поговорим сейчас.

Я зевнул, и закрыл глаза.

Почувствовал толчок в бок. Улыбнулся.

— Вася, не спи! — сказала Иришка. — Так не честно! Поговори со мной. Почему ты решил, что Генка сбрил усы не ради меня?

Я снова увидел над собой блеск Иришкиных глаз.

Сказал:

— Потому что по-другому не бывает, сестрёнка. Смирись с этим. Люди, и мужчины в частности — очень эгоистичные существа. Какими бы бескорыстными наши поступки ни выглядели со стороны. Твой Тюляев — не исключение. Это нормально. Так заложено в нас природой. Поэтому не обманывай себя. Не считай Генку «особенным». Сними розовые очки. Воспринимай реальность такой, какая она есть.

Иришка повела плечом.

— Но ведь Генка же их сбрил, — сказала она. — После моего намёка. Разве не так?

— Всё так, сестрёнка. Всё было именно так. Вот только ты неправильно распознала цель Генкиного поступка. Его цель состояла не в том, чтобы ты порадовалась. Не обманывай себя. Бескорыстный Дедушка Мороз остался в детстве. Но детство уже закончилось. Реальность такова, что бескорыстных людей не бывает. Нами движет желание порадовать себя любимых. Мы думаем в первую очередь о себе.

— Неправда! — возразила Лукина. — Не все же мужчины эгоисты…

— Все, — сказал я. — В том числе и я, и твой отец, и Тюляев.

— Почему же Гена не сбрил усы на прошлой неделе? Или не сделал этого месяц назад? Почему он их убрал только после того, как понял: мне он больше нравится без усов?

Косички снова шевельнулись.

— Чтобы понравиться тебе. Разве я с этим спорил?

— Но ты же сказал…

— Я сказал, что сделал он это ради себя любимого. Не понимаешь?

Иришка покачала головой и ответила:

— Нет. Не понимаю.

Я приподнялся, прислонил подушку к спинке кровати. Опёрся об неё спиной — мои глаза оказались на одном уровне с глазами двоюродной сестры. Иришкино дыхание теперь холодило кожу на моей груди.

— Ты рассуждаешь о Генкином поступке, отталкиваясь от того, чего хочешь ты. Ведь это твоё желание: чтобы Тюляев заботился о тебе, порхал вокруг тебя, словно бабочка вокруг цветка. Разве не так?

Я выдержал паузу.

— Допустим, — сказала Иришка.

— Теперь задумайся, чего хочет Геннадий.

Лукина повела плечом и спросила:

— Чего же он хочет?

— В настоящее время он хочет тебя: хочет быть рядом с тобой, хочет тобою обладать. Считает тебя своим ценным призом. Потому он и сбрил усы. Чтобы получить то, чего хочет он. А не потому, что так захотела ты. Улавливаешь разницу между этими двумя поводами? Внешне они выглядят схоже. Но в корне отличаются друг от друга. Хотя для тебя они сейчас обозначают одно и то же.

— Почему это? — спросила Иришка. — Если Генка сделал это не ради меня…

— Мы всегда и всё делаем только ради себя, — сказал я. — Даже когда спасаем человека при пожаре. Нас и в этом случае волнуют только свои желания. Мы уверены: если струсим — будем всю жизнь себя в этом упрекать. Представляем, как предстанем в глазах окружающих в геройском ореоле. Все эти мысли пролетают в разуме за мгновение, почти неуловимо. Мы лишь делаем для себя вывод: надо.

Я усмехнулся.

Сообщил:

— Венец нашего эгоизма — это когда мы требуем, чтобы и другие разделяли наши «хочу». Но это уже глупость. Или самообман. Ты же не глупая девчонка, сестрёнка. Выброси эти детские фантазии из головы. Никто не исполнит твои желания, лишь по доброте душевной. Он это сделает только тогда, если такой поступок удовлетворит и его собственное «хочу». Понимаешь, о чём я говорю?

— Не совсем, — сказала Иришка.

Я вздохнул.

— Объясню тебе на Генкином примере. Мы с тобой уже выяснили, чего он хочет. С этой точки зрения и взгляни на его жест с усами. Усы Геннадий принёс в жертву именно своему «хочу». Сделал он это, лишь когда убедился, что такой поступок добавит ему, Генке, привлекательности в твоих глазах. Потому что он борется за ценный приз. Помнишь, мы с тобой уже беседовали о «ценности»?

— Помню.

— Случай с усами доказал, что Тюляев всё ещё считает тебя «ценной». Разве не так?

— Наверное, — ответила Иришка.

— Ты неплохо поработала, сестрёнка. И тогда в кафе. И при общении с Генкой у себя дома. В целом, ты вела себя правильно. Теперь ты пожинаешь плоды своих усилий. Разве не так? Генка тебя явно заметил. Ты его заинтересовала. Что будет дальше — зависит от тебя. Чем дольше будешь в Генкиных глазах ценным призом, тем больше будет «сбритых усов». Не почивай на лаврах — вот, что главное.

— Так я и не… это, не почиваю, — сказала Лукина.

— Разве? — спросил я. — А вот мне показалось, сестрёнка, что ты расслабилась. Вижу, как ты повторяешь любимую ошибку всех женщин. Ты посчитала, что если понравилась мужчине однажды, то будешь нравиться ему всегда. Я тебя разочарую: это не так. Генкин интерес к тебе не ослабнет лишь до тех пор, пока ты представляешь ту самую пресловутую «ценность» в его глазах. Я ясно излагаю?

Иришка покачала головой.

— Не совсем, — ответила она.

Я взмахнул рукой.

Пояснил:

— Чем ценнее приз, тем он желаннее для мужчины. Мы с тобой это уже обсуждали. Вот только ты позабыла, что ценность всегда относительна. Мужчина везде и во всём ищет подтверждение своего высокого статуса в обществе. Стремится к повышению того самого статуса. Битва за ценный приз — это лишь часть борьбы за статус. Мужчина получает то, что хотят другие — доказывает, что он лучший.

Я спросил:

— Пока всё понятно говорю?

Лукина тряхнула косичками.

— Да, — произнесла она. — Понимаю.

— Прекрасно, — сказал я. — Тогда поясни мне, сестрёнка, как Геннадий определит твою ценность?

— В каком смысле?

— В прямом, в каком же ещё? Как он в борьбе за тебя почувствует себя победителем? Как поймёт, что он лучше других? Что ему подскажет, что удачная охота на тебя, Иришка, поднимет в глазах окружающих его статус? Статус для мужчин — это главное. Помни об этом, если хочешь, чтобы мужчина бросил к твоим ногам убитого мамонта. Ты же хочешь бивни и шкуру мамонта, сестрёнка?

Я увидел, как пошевелились брови на чуть посеребрённом лунным светом Иришкином лице.

— Зачем мне шкура мамонта? — спросила Лукина.

Я ухмыльнулся и уточнил:

— Не знаешь, зачем тебе цветы и мороженое, новое платье и новые туфли, красивые серьги и кольца? Открою тебе секрет: в наше время шкура мамонта выглядит не так, как она выглядела в каменном веке. Но она не потеряла своей значимости и ценности. Для мужчины — она знак того, что он лучший. Для женщины — это показатель её ценности в мужских глазах. Теперь понятно?

— Ну… почти.

— Сейчас станет ещё понятнее, — пообещал я. — Ты помнишь, что именно делает женщину ценным призом? Я тебе об этом уже говорил. И нет, это не ваши «женские прелести». Ценность любого товара определяет спрос. Чем больше желающих заполучить товар, тем выше его ценность. Так же и с женщиной. Чем больше мужчин сражаются за знаки её внимания, тем желаннее победа в борьбе за неё.

Я вздохнул и спросил:

— Как много парней делают тебе комплименты, сестрёнка? Как часто парни смотрят тебе вслед? Сколько раз в этом месяце тебя пригласили на свидание? Почему на тебя не засматриваются одноклассники и парни из параллельных классов? Помнишь, как это было в кафе? Почему ты не покажешь Генке, что он выбрал тебя не в отделе уценённых товаров, а отхватил всеми желанный дефицит?

Иришка растерянно моргнула.

— Как же я это покажу? — спросила она.

— Да как захочешь, — ответил я. — Есть много способов. Выбери любой, какой тебе больше нравится.

— Например?

— Например… слезь с моей кровати и включи свет.

— Зачем?

— Сделай, что я сказал. Сейчас всё объясню.

Пружины на кровати снова поныли — Лукина неохотно встала. Застонали половицы.

Я зажмурил глаза — в комнате вспыхнул свет.

Лукина вернулась в мою часть комнаты, развела руками и спросила:

— Ну, и… что?

Иришка, как и я, щурила глаза.

— К зеркалу подойди, — велел я. — Опиши мне, что ты там увидишь.

Лукина послушно развернулась и прошагала по узкому проходу между стеной и шкафом.

Половицы замолчали.

Я выждал пару секунд и потребовал:

— Рассказывай, сестрёнка. Что видишь?

— Себя я вижу, — ответила Лукина. — Себя в старой маминой ночнушке. Что ещё я должна увидеть? Что грудь у меня маленькая?

Я ухмыльнулся.

— Маленькая или большая грудь — это понятия относительные. Особенно в твоём случае. Нормальная у тебя грудь, не переживай. Женская грудь любая важна, женская грудь каждому мужчине нужна. Я тебя не про грудь спросил. На голову свою посмотри. Разве ты заинтересовала парней в кафе такой причёской? Что это за косички у тебя опять, как у Тоси Кислициной из фильма «Девчата»?

Половицы обиженно пискнули, словно Лукина около зеркала переступила с ноги на ногу.

— Сам бы попробовал каждую ночь спать на бигудях! — откликнулась Иришка. — Хорошо тебе говорить. Плюнул утром на руку, пригладил волосы и пошёл в школу. В Тосю Кислицину, между прочим, самый красивый парень в фильме влюбился. Ему Тосины косички очень даже понравились. Мне кажется, что Генка Тюляев чем-то похож на Илью Ковригина из фильма «Девчата».

— Ты не в лесу живёшь, как этот Ковригин, — сказал я. — Мужчины сравнивает твою внешность с внешностью других девчонок, а не с медвежьими и волчьими мордами. Генка не лес в тайге валит. Он на сцене в среду выступит. На танцах после концерта ему девчонки глазки строить будут. Чтобы он этого не заметил, ты должна затмить всех других девиц. Но не этими же Тосиными косичками!

Услышал, как Лукина вздохнула.

— Я завтра перед сном бигуди накручу, — пообещала Иришка.

— Бигуди, — сказал я, — это хорошо, это прекрасно. Но это полумеры. В этот раз они не сгодятся. Или сгодятся лишь в крайнем случае. Да и потом… в четверг ты снова с косичками в школу явишься? Сестрёнка, ты ещё не надумала сменить причёску? Ты уже не пионерка. Тосей Кислициной выглядеть не обязательно. И уж точно тебе не стоило бы бегать за мужиками с кастрюлей по тайге. Как считаешь?

Иришка выглянула из-за шкафа. Стыдливо отбросила с плеч косички.

— Что, считаю? — сказала она. — Ты про причёску или про кастрюлю спросил?

— Плевать мне на кастрюлю, — заявил я. — У тебя есть два дня, сестрёнка, чтобы сделать новую стрижку. На танцы ты придёшь красивая и нарядная. Сразишь там наповал всех парней, а не только Тюляева. Но для этого придётся над собой поработать. В среду в школу не пойдёшь. Отправишься в парикмахерскую. Утром попросишь маму — она посоветует хорошего мастера. Заодно она и с ним договорится.

Лукина прикоснулась руками к косичкам — поочерёдно на них взглянула.

— Какую стрижку мне нужно сделать? — спросила она.

— Модную. За которой несложно ухаживать.

— Меня из школы с такой стрижкой не выгонят?

— Сделай приличную. Как у спортсменки и комсомолки. А не взрыв на макаронной фабрике.

— Это что за стрижка такая?

«Эмма, какая причёска была у Натальи Варлей в фильме „Кавказская пленница“?»

«Господин Шульц, у актрисы Натальи Варлей, сыгравшей Нину в фильме „Кавказская пленница“, была причёска объёмное каре с густой рваной чёлкой».

— Сделай себе каре, — сказал я.

— Как у Клубничкиной? — удивилась Иришка. — Вася, ты с ума сошёл?

Я потёр подбородок.

Задумался над тем, почему Света Клубничкина не походила на Наталью Варлей.

— Сделай каре с чёлкой, — сказал я.

— Это что за стрижка такая? — спросила Лукина.

Я вздохнул и потребовал:

— Карандаш и тетрадь принеси. Нарисую.

Иришка шустро метнулась к своему столу — вернулась она с черновиком по математике и с простым карандашом в руках.

Я в меру своего скромного таланта изобразил на тетрадной странице Иришкино лицо: чуть раскосые глаза, острые скулы, подбородок с ямочкой. Портрет в целом получился похожим на оригинал. Хотя Черепанов нарисовал бы Иришку лучше. К Иришкиному лицу я добавил причёску Натальи Варлей. Отметил, что моя сестра с новой причёской выглядела, как минимум, необычно. Подумал о том, что получившийся образ мало чем походил на образ Светы Клубничкиной.

С моими выводами согласилась и Лукина. Иришка взяла мой рисунок в руки, подошла к зеркалу. Сравнила мой рисунок со своим отражением. Будто бы раздражённо отбросила с плеч косички.

— Переставлю будильник на час назад, — заявила она, — поговорю утром с мамой. Генка ради меня усы сбрил. А я ради него отрежу эти дурацкие косы.

Утром я сквозь сон слушал, как Вера Петровна Лукина на повышенных тонах общалась с дочерью. Слышал преувеличенно трагичные причитания Веры Петровны и слёзный голос Иришки. Подумал о том, что моя двоюродная сестра характером больше походила на свою маму, а не на своего отца. Отметил, что Виктор Семёнович Лукин в общении жены и дочери участия не принял. За утро я ни разу не услышал его голос, словно Виктора Семёновича утром дома и не было.

Иришка разбудила меня, едва только её родители ступили за порог. Я увидел на лице своей двоюродной сестры победную улыбку. За завтраком Иришка сообщила: у неё «всё получилось». Лукина сказала, что мама одобрила её выбор стрижки. Заверила меня, что Вера Петровна сегодня «договорится» с парикмахершей. Иришка радостно сверкнула глазами и заявила, что в среду на танцы после концерта явится не только нарядная, но и с новой стрижкой.

Радостно сказала:

— Пусть эта Клубничкина лопнет от зависти!

Тюляева по пути в школу мы сегодня не встретили, потому что отправились на занятия раньше обычного времени. Весь путь до школы Иришка представляла, как ахнут при виде неё «мальчишки» — завтра на танцах. Прикидывала, что скажет Клубничкиной, если та обвинит её в «подражательстве». Радовалась тому, что пропустит завтра уроки в школе (ради похода в парикмахерскую).

У школьного гардероба мы встретили Надю Веретенникову.

— Вася, это правда, что тебе скоро медаль дадут? — спросила она.

— Конечно, дадут, — ответила ей Иришка.

Нядя-большая взглянула на мой комсомольский значок.

— Здорово! — сказала она, словно увидела не значок, а медаль за «За отвагу на пожаре».

О медали меня перед уроком спросили ещё два одноклассника.

Причиной этих расспросов я поинтересовался у Черепанова.

Алексей пожал плечами и ответил:

— Это я им рассказал. А что такого? Тебя же обязательно наградят.

Сегодня в спортзале перед началом урока физкультуры я продемонстрировал Черепанову тот самый приём, которым «вырубил» Романа Шипулю. Слушал меня не только Алексей, но и другие мои нынешние одноклассники. Они стояли справа и слева от меня — Лёша посоветовал им не становиться передо мной.

— Всё просто, — сказал я. — Кувыркаемся через плечо. Если бьёшь правой ногой, то кувырок идёт через правое плечо. Подходишь ближе к сопернику. Делаешь кувырок. Падаешь за соперником: с правой стороны от него. За счёт падения вперёд удар становится жёстким, тяжёлым, нокаутирующим. Вот, смотри.

Я стал в стойку. Рукой показал расстояние до противника. Сделал кувырок, махнул в воздухе ногами.

Услышал восторженные «вау!»

— Это… как это? — переспросил Черепанов.

Он неуклюже кувыркнулся по полу — спровоцировал смешки десятиклассников.

Лёша поднялся с пола и попросил:

— Покажи ещё раз.

Я повторил приём.

Моя правая пятка вновь рассекла воздух там, где была голова воображаемого противника.

Я мягко перекатился через плечо. Вскочил на ноги и снова стал в переднюю стойку.

— Неплохо, Пиняев, — раздался у меня за спиной голос физрука, — хорошая акробатика.

Я обернулся в тот самый момент, когда прозвенел звонок на урок. Увидел, как Илья Муромец поднёс к губам свисток и продублировал сигнал школьного звонка.

— Построились! — скомандовал физрук.

Он тут же добавил:

— Пиняев, подойди.

Илья Муромец окинул меня сонным взглядом и протянул мне большой блестящий ключ.

— Сходи в тренерскую, принеси два волейбольных мяча, — сказал он. — Увидишь их. Они на полу в сетке лежат.

С ключом в руке я двинулся на выход из зала.

Физрук взглянул на неровную шеренгу десятиклассников и словно нехотя скомандовал:

— Равняйсь!‥

В тренерской пахло примерно так же, как и в мужской раздевалке спортзала.

Сетку с мячами я увидел ещё с порога, едва только вспыхнул свет. Я взял два мяча и пошёл к выходу.

Но около заваленного всякой всячиной стола я замер. Потому что заметил на столе финский нож с чёрной рукоятью.

Секунд десять я рассматривал «финку».

Подумал: при должной сноровке таким ножом несложно было бы зарезать женщину.