Таких не берут в космонавты. Часть 3

Глава 14

Под потолком актового зала ярко светились похожие на скопления белых шаров люстры. Блестели медали многочисленных гостей сорок восьмой школы. Запахи духов и одеколонов полностью затмили привычный запашок хлорки. От сидевших в первом ряду мужчин пахло табачным дымом. Из общего многоголосого гула то и дело выделялся то громкий звонкий смех, то хриплый кашель.

Я встретился взглядом с застывшей около входа в зал Серафимой Маркеловой — она махнула мне рукой, улыбнулась. На Илью Муромца она взглянула лишь мельком, без особого интереса. Тут же повернула лицо в сторону шагнувшей к ней черноволосой Галины, улыбнулась в ответ на её приветствие. Я заметил, что Илья Фёдорович сошёл с места и медленно направился в сторону Маркеловой.

Иванов точно позабыл о нашем диалоге. Он медленно и словно неуверенно двинулся по проходу между рядами кресел. Всё ещё пристально смотрел вперёд. Он будто бы держался взглядом за профиль Серафимы Николаевны. Следовал к нему, как на свет маяка, не выпускал его из виду. Муромец шёл на прямых ногах, чуть расставив руки — словно готовил для Маркеловой дружеские объятия.

Я последовал за физруком. Так же медленно: мы точно на охоте подкрадывались к дичи. Я шёл мимо гостей концерта, следил за движениями Ильи Фёдоровича. Слушал, как сердце в груди подсчитывало наши шаги. Меня окликнули. Я узнал голоса Иришкиных родителей, но не повернул голову — смотрел на пустые ладони Ильи Муромца. Заметил, как Галина повела Маркелову в сторону окон.

Муромец будто бы и не заметил, что Серафима Николаевна ушла с нашего пути. Он следовал прежним курсом, не следил за Маркеловой взглядом — всматривался в том же направлении, что и прежде: не спускал глаз со стоявших у входа людей. Я снова проследил за направлением его взгляда. Женщин у двери не увидел. Задержал внимание на изуродованном ожогами лице мужчины.

Сообразил, что именно к этому человеку и следовал Илья Фёдорович Иванов. Седовласый мужчина со следами старых ожогов на левой стороне лица заметил интерес физрука. Сперва с удивлением, а потом с кривоватой улыбкой он следил за нашим приближением. Я видел, как Муромец всё шире расставлял руки. Заметил, что Илья Фёдорович тоже улыбался: растеряно, неуверенно, недоверчиво.

Иванов остановился в двух шагах от топтавшегося у входа в зал гостя (невысокого, с короткими седыми волосами и с будто бы смятой кожей на левой части лица, одетого в слегка потёртый серый костюм без орденских планок). Заходившие в зал люди обходили их стороной, словно приливная вода, которая огибала прибрежные скалы. Физрук и гость концерта рассматривали друг друга.

Муромец махнул руками, произнёс:

— Леонид Аристархович? Как же это? Командир?

— Здравствуй, Илья, — ответил гость. — Рад тебя видеть.

Говорил он тихо и словно с трудом.

Иванов неуклюже подпрыгнул на месте. Ринулся к гостю, сграбастал его в объятия.

Леонид Аристархович похлопал Муромца по плечу.

Иванов прижал изувеченное ожогами лицо мужчины к своей щеке.

Повторил:

— Командир. Командир. Командир…

Я снова увидел: Илья Фёдорович улыбался, а по его лицу катились слёзы.

— Живой! — неожиданно громко сказал Муромец.

Он отстранился от «командира», заглянул ему в глаза.

— Леонид Аристархович, мне сказали, что ты погиб, — с обидой в голосе заявил Иванов. — Летом сорок четвёртого, под Витебском. Сказали, что вся ваша рота там полегла!

Он мазнул по влажным щекам ладонью.

«Командир» вновь продемонстрировал физруку кривую улыбку.

— Это правда, Илья, — ответил он. — Все полегли. Мало кто из наших тогда выжил.

Илья Муромец судорожно вздохнул.

— А ты живой, — сказал он.

— Я живой, — подтвердил «командир».

Сказал он эту фразу будто с иронией; будто говорил совсем не то, о чём подумал.

Исчез затор из гостей школы, собравшийся на десяток секунд у входа в актовый зал.

Я увидел, как в зал вошла Лидия Николаевна Некрасова. Меня она поначалу не заметила — Некрасова с тревогой во взгляде посмотрела на замерших друг напротив друга мужчин. Я отметил, что круги вокруг глаз классной руководительницы десятого «Б» класса не исчезли. Вот только выглядела Лидия Николаевна сейчас будто бы на пять лет моложе, чем во время нашей прошлой встречи.

Она решительно подошла к Леониду Аристарховичу, взяла его под руку.

Поздоровалась с Ивановым и со мной.

— Илюша, куда ты пропал? — спросила шагнувшая из-за моей спины Наталья Андреевна Иванова.

Она посмотрел на изуродованное лицо Леонида Аристарховича, заметно вздрогнула. Стала чуть позади своего мужа: словно спряталась за его плечом. «Командир» не отреагировал на испуг жены Ильи Муромца — Лидия Николаевна чуть нахмурилась, прижалась к плечу «командира». Она посмотрела мужчине в глаза, улыбнулась. Я вспомнил: так же она смотрела на фото красавца-танкиста, своего мужа.

Муромец взглянул на супругу и сказал:

— Зая, познакомься, это Леонид Аристархович Некрасов. Помнишь, я тебе о нём рассказывал? Командир нашего партизанского отряда.

Наталья Андреевна неуверенно пожала плечами.

Илья Фёдорович будто только что меня заметил.

— В сорок первом я был зелёным срочником, — сказал он мне, — чуть постарше тебя, Пиняев. В первую же неделю войны меня контузило. Попал в плен. Если бы не Леонид Аристархович…

Физрук повернул голову, взглянул на мою классную руководительницу.

— Некрасов… — произнёс он. — Лидия Николаевна, так вы родственники?

— Это мой муж, — сказала Лидия Николаевна. — Леонид Аристархович Некрасов. Прошу любить и жаловать.

Она будто бы с вызовом взглянула на Илью Муромца и на его жену.

Мне показалось, что Наталья Андреевна посмотрела на учительницу немецкого языка с сочувствием.

Иванов пожал плечами.

— Надо же, — сказал он. — Я не знал.

Он покачал головой и заявил:

— Лидия Николаевна, у вас замечательный муж. Он герой. Только благодаря ему я сейчас жив. Как и многие те, кого он в сорок первом освободил из фашистского плена.

Муромец нервно пригладил костяшками пальцев усы.

— Я заметил, конечно, что у вас одинаковые фамилии. Но подумал: вы однофамильцы. Мало ли Некрасовых на свете. Вы сказали, что ваш муж погиб в сорок первом. Я не знал его имени. Я думал, что Леонид Аристархович умер в сорок четвёртом…

Физрук замолчал.

Лидия Николаевна улыбнулась и сообщила:

— Лёня жив. Это совершенно точно. У нас всё будет хорошо.

Она потёрлась щекой о плечо мужа — Леонид Аристархович погладил её по голове.

У моего правого уха прозвучал голос Черепанова.

— Здравствуйте, Лидия Николаевна!

— Здравствуй, Алёша.

— Вася, ты куда пропал? — спросил Черепанов. — Ленка Зосимова тебя ищет. Мы скоро начинаем.

Будто в подтверждение его слов прозвучал второй звонок.

Вместе с Черепановым я вернулся к сцене.

Лену Зосимову я там не увидел.

— Что это за страшный мужик стоял рядом с нашей класухой? — спросил Лёша.

— Это её муж, — сообщил я.

— Муж? — переспросил Алексей. — Она вышла замуж?

— Как я понял, это тот самый танкист, которого мы видели у неё дома на фотографии. Оказалось, что наш Илья Муромец с ним знаком. Они вместе воевали.

— Так он же помер, — сказал Черепанов. — Тот её муж. Ещё в начале войны. Класуха сама нам об этом говорила.

— Значит, не помер, — ответил я.

— Была же похоронка.

Я пожал плечами.

Сказал:

— Была. И что с того? Человек-то вот он: живой.

Черепанов оглянулся.

— Да, уж, — сказал Алексей. — Дела… Страшный-то он какой.

Я тоже обернулся — обнаружил, что Ивановы и Некрасовы всё ещё беседовали около дверей актового зала. Заметил: Наталья Андреевна Иванова посматривала на изуродованное ожогами лицо Леонида Некрасова с явным испугом. Увидел: глаза Лидии Николаевны наполнялись нежностью и восторгом всякий раз, когда она смотрела на своего мужа.

Класуха будто почувствовала мой взгляд.

Я встретился взглядом с глазами Лидии Николаевны.

Подумал: «Ей скоро сорок пять лет? Не похоже. Она не выглядит и на сорок».

Через служебный ход в актовый зал вошла Лена Зосимова. Я отметил: неё раскраснелись щёки, на её голове снова склонилась на бок пилотка. Лена замерла спиной к сцене, прижала к груди папку со сценарием сегодняшнего концерта и с текстом своих речей. Осмотрела меня и Черепанова с ног до головы. Вздохнула.

— Василий, Алексей, вы готовы? — спросила Зосимова.

Она посмотрела на нас строго, будто сержант на новобранцев во время торжественного построения.

— Всегда готовы, товарищ комсорг, — ответил я.

Черепанов кивнул, сжал кулаки.

— Готовы, — произнёс он едва слышно.

Зосимова взмахнула папкой.

— Василий, Алексей, вы пойдёте первыми, — сказала она. — Сразу после моей вступительной речи. Поднимитесь на сцену, как только я объявлю ваш номер. Помните: начало концерта это очень важно. Впечатление от вашего выступления повлияет на отношение гостей к последующим номерам. Постарайтесь, чтобы всё прошло гладко.

Лена снова вздохнула и продолжила:

— Мальчики, очень вас прошу: никуда не уходите со своих мест. Чтобы я вас постоянно видела и не переживала, что наше мероприятие вдруг сорвётся. Помните, что ваши выступления — костяк сегодняшнего концерта. Если с вами что-то случится, праздник полетит в тартарары. Поэтому лишний раз не отлучайтесь из зала. Очень вас прошу.

Лена шагнула к нам, чуть запрокинула голову.

Я кивнул, поправил на голове у Зосимовой пилотку.

— Всё будет хорошо, Лена, — сказал я. — Мы с Черепановым — опытные артисты. С нервами уже совладали. Медвежьей болезнью не страдаем. Автографы поклонницам пока не раздаём, поэтому не отвлечёмся и не пропустим свой выход. Не волнуйся из-за нас. Занимайся своими делами. Мы с Лёшей тебя не подведём.

Я взглянул на Черепанова и спросил:

— Ведь мы сегодня не подведём Лену? Как думаешь, Лёша?

Алексей кивнул.

— Да, — ответил он.

Тут же покачал головой и уточнил:

— Не подведём.

Черепанов вздохнул и едва слышно добавил:

— Наверное.

Зосимова снова обняла руками папку.

Я сказал:

— Вот только я бы поставил наши стулья не в зале, а коридоре около служебного хода. Снаружи.

— Почему? — спросила Лена.

В её голубых глазах я заметил отражения своего лица.

Пояснил:

— Здесь, в зале, мы с Лёшей всё время будем на виду. После первого же выступления нас станут разглядывать, как кукол в витрине магазина. В таких условиях лишний раз не почешешься; не расслабишься и не отдохнёшь. Проведём весь вечер в напряжении. Словно без перерывов. Трудный получится вечерок. Не вижу в этом смысла.

Я пожал плечами.

— Лена, подумай сама. Из коридора мы с Черепановым никуда не денемся. До сцены оттуда не дальше, чем от этих портретов. Дверь будет приоткрыта. Мы услышим каждое твоё слово. Появимся на сцене сразу же, как только ты объявишь наш номер. При этом у нас появится время, чтобы перевести дух. В случае чего, найдёшь нас в любой момент.

Зосимова взглянула на стоявшие у стены стулья.

Пару секунд раздумывала, хмурила брови.

— Ладно, — ответила она. — Ты прав, Василий. Тут вы не расслабитесь. Перебирайтесь в коридор.

Лена посмотрела мне в глаза и строго сказала:

— Но только от двери ни на шаг! Слышите меня?

— Разумеется, Лена, — ответил я. — Мы никуда не денемся. Не волнуйся.

Мы вынесли стулья в коридор, под присмотром дежуривших у двери служебного хода комсомольцев установили их у стены. Я отметил, что здесь было прохладнее, чем в зале. Да в воздухе витал настраивавший на деловой лад привычный запах хлорки.

Я посмотрел на хмурого Черепанова и спросил:

— Переживаешь?

— Угу, — промычал Лёша.

— Это нормально, — заверил я. — Все перед концертом волнуются.

Я похлопал буквально рухнувшего на стул Алексея по плечу.

— Один-два выхода на сцену и успокоишься, — пообещал я.

Нарочито спокойным тоном добавил:

— Мы много раз репетировали. Так что не переживай. Всё будет хорошо.

Раздался третий звонок.

Алексей вздрогнул и заявил:

— Сейчас начнётся.

Я придержал рукой дверь, посмотрел сквозь узкую щель. В спину меня подтолкнул дежуривший у двери комсомолец. Он тоже смотрел в актовый зал.

Замершая у края сцены Лена Зосимова выглядела румяной, будто только что пришла с мороза. Она приветливо улыбнулась. Её глаза задорно блестели.

Голоса в актовом зале стихли. Взгляды гостей сорок восьмой школы скрестились на лице Зосимовой. Шумно дышал стоявший справа от меня Черепанов.

— Здравствуйте, товарищи! — бархатистым контральто объявила комсорг школы. — Сегодня мы собрались в этом зале, чтобы вместе со всей страной отметить День Советской армии и Военно-морского флота. Мы не забыли, что двадцать третьего февраля тысяча девятьсот восемнадцатого года молодые отряды Красной армии, впервые вступившие в войну, наголову разбили немецких захватчиков под Псковом и Нарвой. Продвижение врага на революционный Петроград было остановлено. Мы помним, что именно поэтому день двадцать третье февраля тысяча девятьсот восемнадцатого года был объявлен днём рождения Красной армии…

Лена говорила громко, не подглядывала в папку, которую держала в руках. Смотрела на гостей школы. На кокарде её пилотки блестели серп и молот.

— … Мы любим нашу Советскую армию, — говорила Зосимова. — Помним, что она и сейчас стоит на страже мира, охраняет наш мирный труд. Именно благодаря Советской армии и Военно-морскому флоту, самым сильным из всех армий, существующих на нашей планете, мы с уверенностью смотрим в будущее. Мы помним, что было много трудных битв, в которых закалилась наша Советская армия. Мы не забыли обо всех тех, кто в составе армии-победительницы дал решительный отпор ордам немецко-фашистских захватчиков. Как чтим и память воинов, разбивших отряды врага в восемнадцатом году под Псковом и Нарвой…

Я услышал шаркающие шаги — повернул голову и увидел снова выбравшихся из спортзала пионеров. На этот раз они появились в сопровождении нашего учителя литературы.

— Началось? — спросил Максим Григорьевич.

Я кивнул и ответил:

— Началось.

— … Первыми на эту сцену поднимутся ученики десятого «Б» класса нашей школы Василий Пиняев и Алексей Черепанов, — сообщила Лена Зосимова. — Они исполнят для вас песню. Встречайте! Давайте все вместе поприветствуем ребят аплодисментами.

Я бросил взгляд на бледного Черепанова и скомандовал:

— Выходим, Лёша. Спина прямая. На лице улыбка.

Я распахнул дверь и первый вошёл в зал.

Убедился, что Черепанов шёл за мной следом.

Мы сразу же свернули к сцене и под присмотром множества глаз поднялись на сцену. Заметившие нас гости концерта откликнулись на просьбу Лены: они взбодрили нас пока ещё не заслуженными овациями.

Мы с Алексеем поприветствовали зрителей отработанным на репетициях жестом. Я пока не смотрел на лица людей в зале. Подошёл к пианино, проследил за тем, чтобы Черепанов открыл на нужной странице нотную тетрадь.

Подал Лене уловный сигнал (кивнул).

— Музыка Ежи Петерсбурского, слова Якова Галицкого и Михаила Максимова, — объявила Зосимова. — Песня «Синий платочек». Исполняют ученики десятого «Б» класса нашей школы Василий Пиняев и Алексей Черепанов.

Лена похлопала в ладоши — зал поддержал её овациями. Зосимова бросила взгляд на Лёшу и на пианино. Мне почудилась в этом её взгляде тревога и неуверенность.

Я чуть склонился к голове Черепанова и шепнул:

— По моему сигналу.

Смахнул с сплеча Алексея невидимую пылинку. Повернулся лицом к зрителям, «включил» на своём лице улыбку. В актовом зале стихли почти все звуки. Лишь то здесь, тот там тихо поскрипывали кресла, да ритмично постукивало у меня в груди сердце. Я пробежался взглядом по головам собравшихся в зале людей. Увидел знакомые лица — заметил, что меня тоже узнали. Мне подмигнула женщина, которая не так давно угощала меня пирожками. Внимательно смотрели на меня Серафима Маркелова и Булкина Фавзия Гареевна. Увидел я Иришкиных родителей и работников газеты «Комсомолец».

Почувствовал, что улыбаюсь искренне: по-настоящему радуюсь тому, что поднялся на эту сцену, и тому, что сейчас спою. Я выждал, пока Зосимова спустилась со сцены. Проследил за тем, как Лена замерла у стены под портретом Ленина (в трёх шагах от сидевшего в кресле рыжеволосого Фёдора Митрошкина). Поправил выглядывавшие из-под пиджака манжеты рубашки. Отметил: Черепанов ещё не прикоснулся к клавишам, но я уже слышал музыку. В моей голове уже звучал голос Клавдии Шульженко, в чьём исполнении я чаще всего слышал подготовленную нами для старта сегодняшнего концерта песню.

Я повернулся к Алексею, посмотрел ему в глаза и (одними губами) беззвучно скомандовал:

— Поехали, Лёша.

Черепанов кивнул и опустил руки на клавиши.

В актовом зале впервые за сегодняшний вечер зазвучало пианино. Мелодия полилась плавно. Настроенный мною музыкальный инструмент почти не фальшивил.

Я заглянул в карие глаза Фавзии Гареевны Булкиной (они блестели сейчас так же ярко, как и медали у неё на груди).

Уверенно пропел:

— Помню, как в памятный вечер падал платочек твой с плеч, как провожала и обещала синий платочек сберечь…