Таких не берут в космонавты. Часть 3

Глава 13

После обеда я объявил начало генеральной репетиции.

Поначалу единственным нашим зрителем на ней стала преобразившаяся Иришка.

Первым делом я исполнил песни под аккомпанемент Черепанова. Голос я не напрягал — отработал взаимодействие с Алексеем. Иришка заверила, что получилось у нас «отлично».

Лёша занял место на диване рядом с Лукиной — я отрепетировал сольные выступления.

В разгар «домашнего» концерта я понял, что часть песен на концерте исполню под гитару: так мне было привычнее — времени на возню с пианино не осталось.

Иришка не пошла в школу вместе с нами — заявила, что явится туда к началу концерта вместе с родителями (Виктор Семёнович и Вера Петровна ещё неделю назад сообщили нам, что придут на моё выступление — Иришкин отец заявил, что собственноручно «занёс» себя и свою жену в список приглашённых).

Ровно в семнадцать часов я и Черепанов ввалились в кабинет директрисы. Громыхнули гитарой, положили перед сидевшей за столом Клавдией Ивановной список песен. Буквально через минуту явилась и раскрасневшаяся Лена Зосимова. Она присоединилась к обсуждению сегодняшнего репертуара.

Долгих споров не было. Но снова случился незапланированный концерт: не все музыкальные композиции из моего списка директрисе и комсоргу школы оказались знакомы. Я будто бы для этого и пришёл с гитарой: тут же, в кабинете директора, озвучил Лене Зосимовой и Клавдии Ивановне три песни.

Мой список песен перекочевал в папку Зосимовой. Уже с пометками: я отметил в нём композиции, которые исполню вместе с Черепановым. Лена пообещала, что «органично» встроит моё выступление в сегодняшний концерт. Объяснила нам, где именно мы с Алексеем расположимся в зале.

Зосимова пояснила, что в спортзал вместе с прочими артистами нас не отправит. Чтобы мы сегодня были у неё «под рукой». Пояснила, что мы с Лёшей усядемся на стулья около служебного входа (рядом со сценой). Пообещала, что проинформирует нас, когда составит окончательное расписание номеров концерта.

Лена ушла для составления нового варианта сценария. Мы с Черепановым задержались в кабинете директрисы — Клавдия Ивановна напоила нас тёплым чаем с конфетами. Большую часть конфет слопал Лёша Черепанов: он не на шутку разнервничался в преддверии скорого выступления перед многочисленными зрителями.

Генку Тюляева мы встретили в вестибюле школы. Геннадий, в компании артистов школьного театра, топтался около окон, с тоской в глазах посматривал на суетившихся перед концертом школьников. Рядом с ним переминались с ноги на ногу братья Ермолаевы, вздыхала черноволосая Галина. Актеры словно ещё не поверили в то, что остались сегодня вне сцены.

С Тюляевым мы перекинулись парой фраз: не коснулись в разговоре ни болезни Клубничкиной, ни сегодняшнего концерта. Едва начавшуюся беседу прервала Лена Зосимова. Она окликнула меня и Черепанова, поманила нас к себе рукой. Лена увлекла за собой в кабинет литературы, где продемонстрировала нам изменённый сценарий концерта.

— Вася, я сделала, как вы просили, — сказала она. — Разбросала ваши песни так, чтобы лишний раз не тревожить Лёшу. Начинаем с вашего общего выхода. Следующую песню ты исполнишь один. Потом снова пойдёте на сцену вдвоём. Вот, взгляните. Всё это ещё обсуждаемо. Я имею в виду, очерёдность ваших выступлений.

Я уселся за парту, положил перед собой страницы со сценарием. Отметил, что стартует сегодняшний школьный концерт с моей песни: с той самой, которую мы с Лёшей сегодня сходу исполнили уверенно и без помарок. Я акцентировал на этом моменте внимание усевшегося рядом со мной на лавку Черепанова. Алексей нервно сглотнул и тут же кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Эту музыку я и с закрытыми глазами сыграю.

Я не высказал нареканий относительно сценария. Заявил, что не сомневаюсь: мы все сегодня отработаем чётко и грамотно. Выразил уверенность в том, что «гости будут довольны». Напомнил Зосимовой о скучавших в вестибюле школы театральных актёрах — предложил, чтобы Лена использовала их на концерте в качестве стюардов.

— … Чтобы ребята почувствовали себя при деле, — сказал я. — Пусть встречают у двери гостей, поработают в гардеробе, проводят шефов до их кресел в зрительном зале. Пусть почувствуют себя нужными и полезными. Пусть проявят свои актёрские таланты: подарят гостям школы приятные эмоции своей вежливостью и своими улыбками ещё до начала представления.

— Вот-вот, — добавил Черепанов. — А то они зыркают на нас так, словно это мы им сорвали выступление.

Я предложил, чтобы гостей у входа в актовый зал встречали братья Ермолаевы. Сергей и Семён выполнили просьбу Лены Зосимовой, хоть поначалу они и выглядели недовольными. Однако назначенную им комсоргом школы роль привратников эти «двое из ларца одинаковых с лица» исполнили блестяще. Братья улыбались подходившим к дверям работникам тракторного завода, будто любимым родственникам. Вполне искренне благодарили их за визит. Ненавязчиво передавали их заботам Тюляева и Галины, которые провожали гостей до кресел в зрительном зале.

Мы с Черепановым в зал пока не пошли — стали в вестибюле рядом с дежурившей там директрисой. Словно изобразили её группу поддержки. Наблюдали за приходившими в школу гостями; и за тем, как встречали их улыбками братья Ермолаевы. Клавдия Ивановна признала «Ленину» идею с работой на концерте стюардов-комсомольцев превосходной. Наряд директрисы перед концертом почти не изменился. Лишь на её пиджаке снова появились два ряда орденских планок. Похожие планки я замечал и на одежде выходивших из школьного гардероба гостей сегодняшнего концерта.

Но увидел я не только орденские планки — заметил я и блеск медалей. На груди появившейся из гардероба невысокой черноволосой женщины с круглым лицом рассмотрел орден Красной Звезды и пять медалей (две из них — «За Отвагу»). Женщина заметила меня — улыбнулась. Поздоровалась она и с Клавдией Ивановной: махнула ей рукой, словно давней подруге. Я вспомнил её имя: Булкина Фавзия Гареевна. Это ей я первой вручил пригласительную открытку на концерт. Эту открытку женщина сейчас держала в руках — на входе в зал она предъявила её Ермолаевым, словно билет.

— Василий, ты знаком с Фавзиёй Гареевной? — спросила меня директриса.

— Пару недель назад вручил ей приглашение на сегодняшний концерт, — ответил я.

— Хорошая женщина, — сказала Клавдия Ивановна. — Работает фельдшером в третьей больнице. Прошла всю войну. Участвовала во взятии Белграда и Берлина. Была тогда ещё медсестрой: молоденькой девчонкой, как и я в то время.

Директриса улыбнулась.

— Мне рассказали, как Фавзия подняла в атаку свою роту после гибели командира, — сказала она, — при форсировании нашей реки. Это благодаря её подвигу мы в сорок третьем так лихо ворвались в Кировозаводск и выкинули отсюда фашистов.

Клавдия Ивановна качнула головой и заявила:

— Фая заслужила Звезду Героя.

Она вздохнула и добавила:

— Но не получила: не сложилось.

Я заметил, что явившиеся следом за Булкиной гости засуетились. Они будто бы вспомнили о чём-то важном. Гости выстроились в очередь, достали пригласительные открытки. Показывали друг другу подписанные в квартире Лукиных «приглашения» на концерт. Предъявляли их стоявшим около двери актового зала братьям Ермолаевым. Я отметил, что Семён и Сергей не растерялись — они деловито рассматривали открытки, с важным видом кивали головами, пропускали гостей в зал. Гости в очереди не суетились, не роптали. Терпеливо дожидались, когда Ермолаевы рассмотрят и их «приглашения».

Педагоги сорок восьмой школы, заходившие в зал вместе с работниками тракторного завода, смущённо пожимали плечами при виде открыток. Они оглядывались на директрису: явно чувствовали себя безбилетниками. Клавдия Ивановна успокоила их взмахом руки — показала коллегам, что «всё нормально». Учителя кивали, но в зал они заходили нерешительно. Словно ощущали себя нарушителями общественного порядка. Словно ждали в свой адрес строгих окриков и требование «предъявите билетик, граждане». Я увидел, как из гардероба вышел Илья Фёдорович Иванов (Илья Муромец). Шёл он в сопровождении жены.

На груди Натальи Андреевны Ивановой блеснула медаль.

Я присмотрелся.

— Это медаль «За оборону Ленинграда», — пояснила директриса. — Наташа, жена нашего Ильи Фёдоровича, родилась в городе на Неве. Ей было двенадцать лет, когда началась война. В Ленинграде она провела всю блокаду. Работала наравне с взрослыми.

Наталья Андреевна будто почувствовала, что мы говорили о ней.

Она обернулась, улыбнулась нам. Кивнула.

Её глаза весело блеснули.

Мы ответили на приветствие жены физрука: помахали ей рукой.

— До войны у Наташи была большая семья, — тихо сказала Клавдия Ивановна. — После блокады она осталась одна. В сорок третьем году её наградили медалью одной из первых, в одно время со Ждановым. Наташа получила эту награду раньше, чем паспорт.

На груди Ильи Муромца я заметил орденские планки — примерно такое же количество, как у нашей директрисы. Я наблюдал за тем, как Наталья Андреевна и Илья Фёдорович стали в собравшуюся около дверей актового зала очередь. Муромец держал в руке открытку, которую я вручил его жене. Выглядел он таким же сонным, как обычно. Посматривал вокруг себя меланхоличным взглядом, изредка поглаживал свои усы. Я отметил, что гости сорок восьмой школы не спешили в актовый зал. Они хвастали друг другу пригласительными открытками, обменивались устными приветствиями и рукопожатиями.

— Двадцать минут до начала концерта, — произнёс Черепанов.

Он стоял слева от меня, нервно покусывал губы.

— Мальчики, идите на свои места, — сказала директриса. — Лена наверняка уже ищет вас, волнуется.

— Сейчас пойдём, Клавдия Ивановна, — сказал я. — Пусть только гости рассядутся по местам.

Я посмотрел вслед Ивановым, перешагнувшим порог актового зала.

Сказал:

— Почти все учителя уже пришли. Я не видел только Эдуарда Василевича Евгениева.

Я повернул лицо в сторону директрисы и спросил:

— Он сейчас в спортзале следит за порядком?

Директриса покачала головой.

— За порядок в спортивном зале сейчас отвечают Максим Григорьевич и Вероника Сергеевна, — сказала она. — Эдуард Васильевич на концерт не придёт. Он сегодня присматривает за внуками. Их отец работает в ночную смену, а мать вчера родила двойню. Число внуков у нашего Эдуарда Васильевича уже перевалило за десяток. Мы его вчера поздравили всем коллективом. Жаль, что его жена до этого дня не дожила. Хорошая была женщина. Родила ему троих детей.

Клавдия Ивановна вздохнула. Она снова кивнула, улыбнулась — поприветствовала явившихся в школу гостей.

«Васильича на концерте не будет, — мысленно отметил я. — Скорее всего, он не пришёл на концерт и в прошлый раз. Вряд ли моё появление повлияло на начало родов у его дочери».

Я увидел, как в вестибюль школы вбежала шумная группа пионеров (участники школьного хора). Директриса встретила детей строгим взглядом. Школьники пугливо замерли, развернулись и поспешно удалились в направлении спортзала (где сейчас собирались задействованные в концерте артисты).

Я посмотрел на Черепанова и сказал:

— Нам всё же пора, Лёша. Пожалеем нервы Зосимовой. Заранее займём свои места.

— Правильно, ребята, — сказала директриса. — На Лене сейчас лежит очень большая ответственность. Не тревожьте её без необходимости. Удачи вам, мальчики.

Я и Черепанов хором ответили:

— Спасибо, Клавдия Ивановна.

К служебному входу в актовый зал мы подошли, когда прозвучал первый звонок. Он раздался, как и в обычном театре, за пятнадцать минут до начала представления. Около двери стояли комсомольцы-дежурные (выступавшие сегодня в роли посыльных). Они лениво переговаривались, изредка прикрикивали на появлявшихся в коридоре пионеров (те, будто иллюзионисты, неизвестным образом просачивались сквозь двери спортзала). Дежурные поздоровались со мной и с Черепановым, сообщили о том, что нас разыскивала комсорг школы. Зосимова будто услышала своё имя: выглянула из актового зала.

— Вася, Лёша, где вы ходите? — спросила она. — Забыли? Сегодня с вашего номера всё начнётся.

Я не без интереса оглядел Ленин наряд: летнюю полевую гимнастёрку РККА образца тридцать пятого года с юбкой, пилоткой и с кожаным ремнём комсостава РККА со звездой на латунной пряжке. Пилотка на голове Зосимовой чуть склонилась на бок, блеснули серп и молот на новенькой звезде-кокарде. Папка в руках комсорга заменила командирский планшет. Лена сурово взглянула на меня и на Алексея. Покачала головой. Её коса будто стряхнула пыль с гимнастёрки. Черепанов виновато пожал плечами. Я улыбнулся. Отметил, что форма сидела на Зосимовой идеально, словно пошитая по фигуре.

— Бойцы Пиняев и Черепанов явились для прохождения службы, — отчитался я.

— Входите, — сказала Лена.

Она попятилась в зал, поманила нас за собой.

Во главе своего маленького отряда я шагнул через высокий порог. Услышал хорошо знакомый гул голосов зрительного зала. По коже пробежали мурашки. Я скорее не увидел, а почувствовал, как вздрогнул ступивший вслед за мной в зал Черепанов.

— Спокойно, Лёша, — сказал я. — Выдохни. Никто тебя не укусит.

— Народу-то сколько собралось… — пробормотал Алексей.

— Вот ваши места, — сказала Зосимова.

Она указала на стулья, которые стояли у стены под портретами Карла Маркса и Фридриха Энгельса в пяти шагах от лестницы, ведущей на сцену. Я по привычке запрокинул голову и прочёл надпись над сценой: «Да здравствует великое, непобедимое знамя Маркса-Энгельса-Ленина! Да здравствует Ленинизм!»

— Ждите здесь, мальчики, — сказала Зосимова. — Скоро начнём.

Она сопроводила свои слова строгим взглядом и поспешила к служебному выходу. Я посмотрел ей вслед. Снова подумал о том, что форма сидела на Зосимовой идеально. Увидел, как Лёша послушно побрёл к своему месту и устало плюхнулся на стул. Сам я не отправился под портрет Энгельса — подошёл к сцене, повернулся лицом к зрительному залу. Посмотрел на лица людей. Почувствовал, как хорошее настроение собравшихся в актовом зале граждан наполняло меня бодрящей энергией — в точности как тогда, в детстве. Ощутил, что едва ли не дрожу от нетерпения в ожидании своего выступления.

Я обернулся и посмотрел на пианино, увидел прислонённую позади него к стене гитару. Поборол желание прямо сейчас взобраться на сцену и взглянуть в зрительный зал под более привычным углом: сверху вниз. Невольно взглянул на часы — до второго звонка осталось чуть больше семи минут. Я подмигнул нервно покусывавшему губы Черепанову. Наклоном головы поздоровался с взглянувшей в мою сторону женщиной — той самой, которая угощала меня пирожками. Снова улыбнулся круглолицей Фавзие Гареевне. Отыскал глазами застывших около входа в зал работников газеты «Комсомолец»: Анастасию Реву и усатого Николая.

Отметил, что в зале ещё остались свободные места. Но и Тюляев с Галиной то и дело провожали до пока пустовавших кресел новых гостей. Я увидел, как Генка отвёл Виктора Семёновича и Веру Петровну Лукиных к будто бы нарочно занятым для них в третьем ряду местам. На груди Иришкиного отца я приметил наградные планки — вспомнил, как Лукин совсем недавно упомянул об окопах около реки Южный Буг. Поискал взглядом Илью Фёдоровича Иванова. Но заметил лишь Наталью Андреевну, его жену (рядом с Фавзиёй Булкиной). Я скользнул взглядом по залу. Обнаружил, что Илья Муромец сейчас шёл к сцене.

Смотрел он при этом мне в лицо.

Физрук остановился в шаге от меня, опёрся рукой о край сцены.

Он пристально взглянул мне в глаза, спросил:

— Пиняев, ведь это ты утащил из тренерской комнаты нож?

Я не заметил в его взгляде ни злости, ни негодования — в нём по-прежнему читалась лишь усталость.

— Только не отнекивайся, Пиняев, — сказал Илья Муромец. — Нож пропал сразу после твоего визита за мячами. Это ты его взял. Больше некому. Признавайся.

Физрук пригладил рукой усы.

— Обещаю, что никому об этом не расскажу, — добавил он. — Не бойся. Только скажи честно, Пиняев. Зачем он тебе понадобился? Рассказывай, куда ты его дел.

Я дёрнул плечом и ответил:

— Я выбросил его в урну около магазина «Гастроном».

— В урну? Зачем?

— Финский нож — это опасное оружие. В школе ему не место.

Сонливость во взгляде физрука сменилась удивлением.

— Выбросил в урну? — переспросил Иванов. — Пиняев, ты это серьёзно сказал?

— Совершенно серьёзно, Илья Фёдорович, — ответил я.

Физрук покачал головой и поинтересовался:

— Пиняев, ты идиот? Хлеб-то теперь чем резать? Чем я открою консервы?

Илья Муромец покачал головой. Я не услышал, что он пробормотал. Но заподозрил, что учитель физкультуры одарил меня нелестными эпитетами. Иванов развёл руками, посмотрел на лица сидевших в первом ряду гостей: он словно искал у них поддержку. Физрук снова качнул головой. Затем он поднял взгляд выше и сместил его в направлении главного входа в актовый зал. Краем глаза я заметил, что в дверном проёме появились новые гости. Увидел их и Илья Фёдорович. Он уставился на шагнувших в зал людей; замер, задержал дыхание. Мне показалось, что Илья Муромец побледнел.

Я тоже взглянул на группу явившихся на концерт граждан.

Увидел, что впереди других, лицом к залу стояла Серафима Николаевна Маркелова.