Таких не берут в космонавты. Часть 3

Глава 22

Шум аплодисментов стал тише, будто эмоции гостей поостыли при звуках моего голоса. Но зрители пока не обменивались впечатлениями — смотрели в сторону сцены, заинтригованные моим неожиданным обращением. Они наблюдали за тем, как я достал из кармана пиджака распечатанный конверт. Видели, как я неспешно вынул из него выдернутый из тетради лист. Я развернул бумагу и поднял её над головой. Взгляды зрителей, собравшихся в Большом концертном зале Дворца культуры имени Кирова, сместились с моего лица на страницу из тетради, которую я им показал.

— Товарищи, — сказал я, — это карандашный рисунок. Его нарисовал мой друг. Он превосходный художник. Он всего за один урок математики нарисовал портрет Юрия Алексеевича Гагарина.

Я потряс над головой развёрнутой страницей.

Зрители, услышавшие иронию в моих словах, улыбнулись.

Улыбнулся и Гагарин: теперь он улыбался вежливо и слегка смущённо. Я со сцены показал рисунок Черепанова Юрию Алексеевичу и всем остальным зрителям.

Сказал:

— Мой друг не попал на этот концерт. Билет ему не выделили, а купить билет в кассе он не сумел. Поэтому он попросил об услуге меня: попросил, чтобы я сегодня передал его рисунок Юрию Алексеевичу.

Я увидел в первых рядах зрителей волнение — сидевшие там граждане выясняли, что происходит на сцене, и запланировано ли это действо в сценарии концерта.

Краем глаза я заметил раскрасневшееся лицо Вероники Петровны Моргуновой.

Снова нашёл взглядом глаза Гагарина.

— Юрий Алексеевич, — сказал я. — Это вам. Подарок от моего друга Алексея. Мой друг очень старался. Теперь я вижу, что портрет получился очень похожим на оригинал. Сейчас я вам его принесу.

Я вернул разгневанным ведущим микрофон. Заметил, что Гагарин привстал. Но я не подошёл к краю сцены — направился к спускавшимся в зал ступеням. При этом я не опускал правую руку, где между большим и указательным пальцами сжимал край (нарисованного Черепановым ещё в январе) рисунка и конверт с заполненными полями адресов и с погашенной штампом маркой. Я сошёл к первому ряду. Подумал вдруг: многие ли сейчас сообразили, что я показывал им карандашную копию обложки журнала «Огонёк» за шестьдесят первый год — ту, с которой улыбался Юрий Гагарин.

— Товарищи, — неуверенно произнёс ведущий, — это был ансамбль народной самодеятельности «Буревестник». Давайте проводим музыкантов аплодисментами.

Ведущие показали зрителям пример: похлопали в ладоши. Возглавляемая Эдиком колонна музыкантов зашагала за сцену — парни оглядывались на меня. Посматривали на меня и зрители. Поэтому они проводили «Буревестник» недружными и неуверенными овациями. Я шёл по ковровой дорожке между креслами первого ряда и краем сцены. Держал руки поднятыми на уровень лица, показывал зрителям рисунок и открытые ладони. Замечал обращённые на меня ироничные, любопытные, но чаще недоумённые взгляды. Прикрытое медалью сердце подсчитывало мои шаги и будто бы меня поторапливало.

Я улыбался сидевшим в зале зрителям. Не выпускал из поля зрения обращённое в мою сторону лицо Гагарина. Я не пошёл на поводу у сердца — передвигался неторопливо. Не опускал руки. Всем своим видом показывал беспечность и дружелюбие. Будто проносил по рингу табличку с номером следующего раунда. Ведущие на сцене продолжили концерт (как ни в чём не бывало). Похвалили выступление ансамбля «Буревестник» (моё имя не произнесли, словно из мести за моё нарушение регламента). Они объявили следующий номер: озвучили название приготовившегося к выходу на сцену коллектива.

Я дошёл до замершего в кресле Гагарина. Почувствовал на себе колючие взгляды сидевших неподалёку от первого космонавта Земли людей, облачённых в строгие костюмы. Юрий Алексеевич встретил меня ироничной улыбкой, за которой он спрятал смущение. Гагарин протянул в мою сторону руку — я передал ему рисунок Лёши Черепанова (вчера я действительно пообещал Алексею, что отдам этот портрет Гагарину лично в руки, хоть Черепанов меня об этом и не просил). Я вдохнул запах одеколона «Шипр». Пожал протянутую мне космонавтом руку — отметил крепость рукопожатия.

— Юрий Алексеевич, — сказал я. — Нам нужно поговорить. Сегодня. С глазу на глаз. Это очень важно. Вопрос жизни и смерти.

Я вслед за рисунком передал первому космонавту Земли конверт.

Гагарин принял его у меня, но не опустил на него взгляд.

— Я не шучу, — сказал я. — Это вопрос ЕГО жизни и смерти.

Я указал на конверт и добавил:

— Жду вас после концерта. За сценой. Уделите мне всего пару минут.

Гагарин удивлённо приподнял брови и всё же посмотрел на конверт.

— Это… от Юры Гарнаева? — сказал он.

Юрий Алексеевич заглянул в конверт — обнаружил, что тот пуст.

Он поднял на меня глаза.

Я выпрямился и повторил:

— За сценой. После концерта. Юрий Алексеевич, всего пара минут: с глазу на глаз!

Я на шаг попятился к сцене. Держал руки поднятыми на уровень груди — показывал Гагарину и сидевшим рядом с ним людям свои пустые ладони. Юрий Алексеевич посмотрел мне в лицо, кивнул. В зале зазвучала бодрая музыка. Я заметил обращённые на меня многочисленные взгляды. Выделил из них выразительный взгляд Вероники Петровны Моргуновой. Он будто бы сказал: сегодня я пел со сцены Дворца культуры имени Кирова в последний раз. Я улыбнулся: печально. С поднятыми руками направился в обратный путь. Сердце не сменило ритм, оно всё так же подсчитывало мои шаги.

За сценой меня первыми встретили хмурые музыканты ансамбля «Буревестник». Они не поздравили меня, как обычно, с удачным выступлением. Первым делом они поинтересовались, не сошёл ли я с ума. Потом спросили, что именно я отнёс Гагарину — я честно ответил парням, что подарил первому космонавту Земли рисунок своего друга и одноклассника Лёши Черепанова («того самого, помните его?»). Мне показалось, что парни мне не поверили. Я уселся на давно облюбованную лавку, вытянул ноги. Эдик склонился надо мной, принюхался. Он повернулся к музыкантам ансамбля и покачал головой.

Музыкантов оттеснили от меня ведущие концерта. Они обрушили на меня гневные речи и угрозы. Бесновались: сверкали глазами, грозно притопывали ногами. На фоне доносившейся со стороны сцены музыки их кривляние выглядело забавно. Оно позабавило не только меня — улыбнулись и приготовившиеся к выходу на сцену артисты (исполнители народных танцев). Я ответил ведущим, чтобы они поберегли голоса. Прижался спиной к стене и устало прикрыл глаза. Прикинул, что до окончания концерта осталось примерно полчаса. На возгласы ведущих я не реагировал — вскоре те смолкли, будто исчерпали энергию.

Вслед за ведущими меня побеспокоил невысокий неприметный мужчина со светло-русыми жидкими волосами и колючим взглядом (серый костюм на нём смотрелся не как праздничный наряд, а будто униформа). Мужчина замер рядом со мной, пару секунд разглядывал мою одежду. Он словно фиксировал в памяти все её детали. На сцене всё ещё звучала музыка, раздавался топот ног танцевавшего там коллектива. Неприметный мужчина посмотрел мне в глаза — моё сердце отсчитало пять секунд: всё это время мы с мужчиной мерились взглядами. Мужчина вынул из кармана удостоверение, показал мне его обложку.

— Комитет государственно безопасности, — сказал он. — Василий Богданович, вы отдали Гагарину конверт. Что лежало в этом конверте?

— Ничего, — ответил я. — Я дал Гагарину пустой конверт и страницу из ученической тетради с карандашным рисунком.

— Что за письмо было в конверте?

Мужчина говорил спокойно, вежливо. Смотрел мне в глаза.

Вот только его вежливость звучала, будто скрытая угроза.

— Там было письмо от Заслуженного лётчика-испытателя СССР Юрия Гарнаева, — ответил я.

— Где сейчас это письмо? — спросил представитель КГБ.

— Оно у меня во внутреннем кармане пиджака.

— Дайте его мне.

Мужчина протянул руку в мою сторону.

Я отметил, что ногти у него на пальцах были аккуратно подстрижены. Сквозь чуть выветрившийся запашок табачного дыма почувствовал запах одеколона «Шипр». Сунул руку в карман — мужчина чуть сощурил глаза. Я сжал край письма двумя пальцами. Медленно извлёк письмо из кармана. Так же неспешно протянул его представителю КГБ. Мужчина выдернул письмо у меня из руки. Он на шаг отдалился от меня — примерно минуту я слушал музыку и наблюдал за тем, как представитель КГБ читал послание Гарнаева. Я видел, что мужчина наблюдал и за мной. Запах одеколона исчез, словно он мне лишь померещился.

— Это всё, что было в том конверте? — спросил наряженный в серый костюм мужчина.

— Всё, — ответил я.

Мужчина пару секунд сканировал моё лицо взглядом, словно проверял мой ответ детектором лжи.

— Зачем вы дали конверт Гагарину? — спросил он.

— Чтобы привлечь его внимание.

— Зачем?

Я дёрнул плечами.

— У меня в кармане ещё кое-что лежит, — сказал я. — Достану?

Мужчина выдержал двухсекундную паузу.

Он кивнул и ответил:

— Достаньте.

Я повторил те же манипуляции, которые недавно проделал с письмом — на этот раз я вынул из кармана открытку. Но не вручил её представителю КГБ — лишь показал ему. На лицевой стороне открытки было чёрно-белое фото Юрия Гагарина (с майорской звездой на погоне). Обратная сторона открытки не была заполнена — там красовалась отпечатанная в типографии надпись «Первый в мире лётчик-космонавт Герой Советского Союза ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ГАГАРИН» и похожий на герб знак с аббревиатурой «ИЗОГИЗ», серпом и молотом. Рамка для открытки и строки для адреса пустовали.

— Зачем это? — спросил представитель КГБ.

— Это открытка, — ответил я. — Хочу, чтобы Гагарин её подписал.

Мужчина будто пару секунд обдумывал мои слолва.

— Дайте её мне, — сказал он. — Гагарин её подпишет. Вам её скоро вернут.

Мужчина протянул к открытке руку.

Но я не отдал ему картонку с изображением первого космонавта Земли — покачал головой.

Я положил открытку на лавку рядом с собой (фотографией вниз), накрыл её ладонью.

— Нет, — сказал я. — Юрий Алексеевич пообещал, что подойдёт ко мне после концерта. Вот тогда он её и подпишет.

— Василий Богданович, не глупите, — сказал представитель КГБ, пристально посмотрел мне в глаза, нахмурил брови.

Теперь он выглядел грозным.

— Пиняев, вы понимаете, что у Гагарина сегодняшний день расписан поминутно? У него там куча важных и нужных встреч. Встреча с вами у него не запланирована. Это вам понятно? Поэтому ваша встреча не состоится.

Я отметил, что музыка и топот ног на сцене не смолкли.

Бросил взгляд на часы. Лишь после этого взглянул на лицо своего собеседника и снова покачал головой.

— Юрий Алексеевич пообещал, что встретится со мной, — сказал я.

— Этого не случится, Василий Богданович. Даже не мечтайте.

В голосе представителя КГБ прозвучали металлические нотки.

Мужчина сунул письмо Юрия Гарнаева в свой карман.

Музыка смолкла. На сцене вновь зазвучали голоса ведущих. Зал ответил на их призыв взрывом оваций. Под моими ногами задрожал пол. В арьерсцену вернулся наряженный в национальные костюмы танцевальный коллектив. Снова усилился запах табачного дыма — артисты запыхтели сигаретами сразу же, как только скрылись с глаз публики. Танцоры прошагали мимо меня — они вполголоса делились друг с другом впечатлениями от своего выступления. Следом за ними ушёл представитель КГБ; он ничего не сказал мне напоследок. Перешли ближе к сцене готовившиеся к выходу на публику музыканты.

Я поднял с лавки открытку, посмотрел на чёрно-белый фотопортрет Гагарина. Отметил: этот Юрий Алексеевич выглядел чуть моложе, чем тот, которого я увидел недавно в зрительном зале. Я положил открытку рядом с собой на сидение, вновь прислонился спиной к холодной стене. Взглянул на взволнованные лица готовившихся к выступлению музыкантов. Почувствовал, что немного им завидую: я бы тоже сейчас с удовольствием шагнул на сцену, взглянул бы на лица зрителей, порадовал бы сидевших в зале советских граждан своим пением. Я вздохнул, усмехнулся. Сверился с часами, прикрыл глаза.

«Эмма, назови мне сегодняшнюю дату», — сказал я.

«Господин Шульц, сегодня пятница двадцать второе мая две тысячи двадцать шестого года», — ответил голос моей виртуальной помощницы.

«Какая погода сейчас в Гейдельберге?»

«В городе Гейдельберг сейчас двадцать четыре градуса по шкале Цельсия…»

«Прекрасно, Эмма. Почти, как у нас в Кировозаводске».

Я вздохнул.

На сцене вновь зазвучала музыка.

«Эмма, что там происходит сегодня в мире? — спросил я. — В этом вашем две тысячи двадцать шестом году. Найди русскоязычный новостной сайт. Озвучь мне последние новости…»

«…Пятый день продолжается забастовка рабочих нефтяной отрасли, — говорила Эмма, — вызванная решением правительства о сокращении добычи нефти…»

«Стоп, Эмма», — скомандовал я.

Голос виртуальной помощницы смолк.

Я прислушался. Переждал овации публики (они прозвучали громко, но будто бы вяло: словно гости концерта устали аплодировать). Я проводил взглядом покинувших сцену артистов. Взглянул на спины подглядывавших на сцену танцоров, представителей выступившего недавно детского коллектива. Прослушал обрывки прощальной речи ведущих концерта.

Ведущие замолчали. Послышался шелест опустившегося занавеса. Он чуть приглушил раздавшиеся в зрительном зале голоса и смешки покидавших свои места зрителей. Ведущие прошли мимо меня, они обожгли моё лицо недовольными взглядами. Я снял пиджак, бросил его рядом с собой на лавку. Посмотрел на циферблат часов.

Гагарин пришёл за кулисы через семь минут после окончания концерта. В сопровождении группы солидно наряженных граждан. Всё ещё скрывавшиеся здесь от своих руководителей школьники-танцоры узнали первого космонавта Земли, обалдевши приоткрыли рты. Гагарин одарил детей своей знаменитой улыбкой, отыскал меня взглядом — я сидел у стены в полном одиночестве, прижимал ладони к скамье (под правой ладонью прятал открытку). Дети к Гагарину не подошли, словно испугались сопровождавших Юрия Алексеевича строгих граждан в деловых костюмах. Они следили за ним, широко распахнув глаза.

Я поднялся на ноги — без резких движений. Выждал, когда ко мне подойдут Гагарин и его сопровождающие. Снова отметил, что Юрий Алексеевич выглядел сейчас заметно старше, чем на моей открытке. Ростом он был примерно с Лёшу Черепанова — шагавшие рядом с первым космонавтом Земли граждане возвышались над Гагариным минимум на треть головы. Я посмотрел на Юрия Алексеевича сверху вниз (но не свысока). Заметил, как он взглянул на мою медаль. Гагарин и его спутники обступили меня с трёх сторон. Их глаза блеснули. Взгляд первого космонавта Земли мне показался усталым.

Гагарин вновь улыбнулся и рукой указал на медаль.

— Василий Пиняев, — сказал он. — Из Кировозаводска. Бывший москвич. Бывший участник детского хора. Комсомолец-герой. Который этой зимой спас парнишку во время пожара. Я помню тебя, Василий. Ты смелый парень. Жена показывала мне статью о тебе в «Комсомольской правде». Даже две статьи — во второй написали, что тебя представили к медали. Не знал, что тебя уже наградили. Эту медаль ты заслужил. Поздравляю.

Первый космонавт Земли уже во второй раз за сегодняшний день пожал мне руку.

Затем он показал мне конверт: тот самый, который полчаса назад получил от меня.

— Ты хотел поговорить со мной, Василий, — напомнил Гагарин. — Говори.

Я посмотрел Гагарину в глаза и напомнил:

— Юрий Алексеевич… наедине.

Тут же добавил:

— Это очень важно. Вопрос жизни и смерти.

Гагарин чуть сощурился, кивнул. Он повертел головой — посмотрел на своих сопровождающих.

Его спутники недовольно нахмурились.

— Товарищи, — сказал Гагарин, — вы не оставите меня и комсомольца-героя? Буквально на пару минут. Товарищи, я помню, что у нас запланировано на этот вечер. Уверяю: я вас надолго не задержу.

Я почувствовал на своём лице испепеляющие взгляды. Но были и любопытные. Солидно одетые «товарищи» одарили первого космонавта Земли улыбками — очень разными: одни улыбнулись иронично, другие льстиво и угодливо. Они переглянулись, неохотно всё же отступили от меня и от Гагарина на полдюжины шагов. Загалдели, словно показали: им не было дела до моей беседы с Гагариным. Я отметил, что теперь на меня и на Юрия Алексеевича с одной стороны смотрели юные танцоры — с другой на нас поглядывали похожие на важных чиновников солидно одетые граждане.

Гагарин снова показал мне конверт и сказал:

— Слушаю тебя, герой. Что тебе написал Юра Гарнаев? Какой у тебя ко мне «вопрос жизни и смерти»?

Космонавт посмотрел на меня без своей фирменной улыбки — его взгляд стал серьёзным.

Я чуть склонил голову и сообщил:

— Юрий Алексеевич, одиннадцатого июля в Англии начнётся чемпионат мира по футболу. Сборная СССР на этом чемпионате победит в своей отборочной группе. В четвертьфинале наши футболисты со счётом два-один обыграют Венгрию. В полуфинале мы проиграем с тем же счётом два-один сборной ФРГ. А в матче за третье место мы с всё тем же «два-один» уступим португальцам. Запомните: наша команда в трёх финальных поединках на чемпионате мира сыграет с одинаковым счётом «два-один». Но лишь однажды он будет в нашу пользу. Победят на чемпионате англичане. Они в финале обыграют немцев со счётом четыре-два: победят в дополнительное время.

Я пристально посмотрел Гагарину в глаза. Заметил недоумение в его взгляде.

— Юрий Алексеевич, чемпионат мира завершится тридцатого июля. Тогда вы убедитесь в правдивости моих слов. Найдите меня. Обязательно. Я буду здесь, в Кировозаводске. Тогда я вам расскажу о том, как в следующем году двадцать четвёртого апреля на конечном этапе спуска на Землю из-за отказа парашютной системы корабля «Союз-1» погибнет лётчик-космонавт инженер-полковник Владимир Михайлович Комаров. А ещё расскажу, как в том же году шестого августа во время тушения большого лесного пожара во Франции в катастрофе вертолёта Ми-6ПЖ погибнет заслуженный лётчик-испытатель Юрий Александрович Гарнаев.

Я указал на конверт в руке Юрия Гагарина — первый космонавт Земли опустил на него взгляд.

Сердце у меня в груди отсчитывало потраченные на разговор секунды.

— Юрий Алексеевич, расскажу вам, как двадцать седьмого марта шестьдесят восьмого года во время тренировочного полёта на самолёте МиГ-15УТИ, — сказал я, — вблизи деревни Новосёлово Киржачского района Владимирской области погибнут первый космонавт Земли полковник Юрий Алексеевич Гагарин и инженер-полковник Владимир Сергеевич Серёгин. Прощание с Гагариным и с Серёгиным состоится тридцатого марта шестьдесят восьмого года. Урны с их прахом установят в Центральном Доме Советской Армии. На Красной площади состоится траурный митинг. Урны с прахом Гагарина и Серёгина захоронят у Кремлёвской стены с воинскими почестями.