Три подруги и все-все-все

Глава 2

— Так… что здесь произошло? — пискнула муза, волоча по полу тяжелую мраморную вазу из одного угла зала в другой. Пока тащила пыталась удержать невозмутимое выражение на красивом лице, но получалось из рук вон плохо. Наружу то и дело прорывался благоговейный ужас, с которым она посматривала то на меня, то на Даниэля.

Я ответить не успела.

— Поговорим? — теплые чувственные губы прижались к шее там, где было больно и где уже начали проступать синяки, оставленные Рафаэллой. Он будто бы намеренно прикоснулся к этому месту. То ли хотел подчеркнуть случившееся, то ли стереть то, что оставило на мне следы.

— Ладно, — у меня не было иного выхода, кроме как согласиться.

— Не здесь, — решил Даниэль и потянул меня прочь из зала, где очень скоро мы должны будем принести кляты, глядя друг другу в глаза.

Руся уронила вазу и растерянно выпрямилась, успев лишь проводить нас взглядом. Последнее, что я успела заметить — как она посмотрела в противоположный угол просторного, но пустынного зала, словно там кто-то был.

Когда мы приехали ко мне домой, Даниэль сразу пошел на кухню заваривать чай, а я направилась в ванную. Нужно было смыть с себя остатки сегодняшнего нелегкого дня и переодеться в чистое.

Вернувшись на кухню, я подошла к нему со спины. Он стоял, помешивая ароматный чай в чашке и рассматривая улицу сквозь распахнутое окно.

Во дворе резвилась детвора, счастливые детские визги врывались в квартиру, нарушая привычное спокойствие.

— Почему они на меня напали? — спросила я у спины оборотня, который моё появление заметил, но повернуться не пожелал.

— Потому что ты влезла туда, куда не должна была, — отрезал оборотень, расправляя шире плечи.

— Не понимаю, о чем ты, — я потрясла головой, обошла его, села за стол и обхватила ладонями кружку с чаем, которую он пододвинул ко мне. — Ты сказал, что это были твои ягуары. Это ты приказал им напасть на меня?

— Чтобы потом героически тебя спасти? — холодно рассмеялся оборотень. Веселья в этом смехе было еще меньше, чем снега в пустыне. — Милая, я не такой прекрасный актер, как ты.

Я вперила в него взгляд, сохраняя молчание.

— Да, — вздохнул Даниэль, проводя рукой по волосам. — Это мои коты. Точнее, мои… как бы это выразить… заместители. Ты знаешь про Солнце и Луну у вервольфов?

— Скандинавская легенда о двух сыновьях Фенрира, вечно бегущих за ночным и дневным светилами? — заморгала я, припоминая. — Которая стала основной для выстраивания верхушки власти у волков?

— Да. У нас тоже есть нечто подобное. Раф и Рафаэлла мои помощники, доверенные лица и защитники, когда того требует ситуация.

— Твои доверенные лица чуть не свернули мне шею, как рождественскому гусю, — выразительно округлила я глаза. — Особенно старалась девушка.

— Она бы все равно тебя не убила, — небрежно отмахнулся лидер ягуаров. И пусть он был лишь одним из двух вожаков, деля этот титул со старым художником, но он был тем, кто вел за собой молодых ягуаров, намереваясь в скором времени заполучить власть над всей стаей. В том, что у него это получится, сомнений не возникало. Ведь я собиралась помочь ему в восхождении к трону.

— Да? — с ехидством вопросила я. — А вот по её поведению это было как-то не очень заметно. Настроение у дамочки откровенно мстительное. Правда, я так и не поняла, кто и за что мне мстил!

Я громко отхлебнула горячий чай. Бабушка увидела бы — надавала бы по лопаткам за отсутствие манер.

Даниэль развернулся ко мне. Его необычные глаза свирепо блеснули.

— Рафаэлла целиком посвятила себя стае. И мне. Она за меня жизнь отдаст. В буквальном смысле. Если я прикажу ей ползти ко мне голой и на коленях, она будет ползти.

Меня едва не передернуло.

— Не то, чем стоит гордиться.

— Я хочу сказать, — он медленно подошел и уперся руками в спинку дивана с одной и с другой стороны от моей головы, так, чтобы заслонить собой и окно, и проникающий сквозь него солнечный свет, и весь мир целиком. — Что она не стала бы делать ничего подобного, если бы не верила в существующую угрозу.

Его глаза внимательно изучали мои.

— Она просто ревнует! — сорвалось с языка, потому что выдержать напор оборотня оказалось не так-то и легко.

Он был в светлой футболке. Его обнаженная шея находилась рядом с моим лицом, притягивая своим видом. Беззащитность, ведь это одна из самых уязвимых частей тела, напополам с демонстративным вызовом. То, что он вот так демонстрировал мне свою шею в нетипичном для оборотней жесте доверия, говорило о желании соблазнять и этим властвовать. Он знал, что привлекателен. Что запах его теплой кожи, чуть более горячей, чем у всех остальных, притягивает и заставляет желать прикоснуться к нему.

— А почему она ревнует?

От такого неожиданного вопроса даже мои затуманенные мозги чуть прояснились.

— Потому что… скоро наша свадьба! — мне казался невероятным сам факт того, что приходилось проговаривать вслух такие очевидные вещи.

— Вот именно, — его от природы розовые губы растянулись в плотоядной ухмылке.

Я отвернулась.

— Так скажи мне, милая, почему моя кошка пыталась тебя убить, а?

Я побоялась, что не справлюсь с эмоциями и что-то такое отразится на лице, что выдаст меня. А потому опустила голову, позволяя волосам упасть пеленой, попытавшись скрыться за ней.

— Рассказывай… или пожалеешь, — он не угрожал. Не просил. Он предупреждал, честно заявляя о своих намерениях, пребывая в полной готовности претворить в жизнь любое наказание. Именно на этом держался его авторитет в стае. Он не избегал жестокости, он ею наслаждался, шагая навстречу кровожадности, не опасаясь того, чего опасалось большинство из нас — окончательно превратиться в чудовище.

Неожиданно во мне всколыхнулась гордость и смелость.

Я с вызовом взглянула в золотистые глаза.

— Ты же помнишь, что я не какая-нибудь там бабочка, порхающая по цветочкам?

Он лишь шире заулыбался.

— Да, — ответила я на его непроизнесенный аргумент в собственную пользу, — тогда, у дома Фирусы, ты победил. Ты почти убил меня. Но это не значит, что ты сможешь побеждать и дальше.

Его пальцы приблизились к моему лицу. И мне больших усилий стоило, чтобы удержать себя на месте и не попытаться отодвинуться как можно дальше. Но нет, он не стал выпускать когти, а лишь прикоснулся к моей нижней губе и чуть оттянул её вниз, внимательно наблюдая за выражением лица.

— А еще я знаю, что больше всего на свете ты не хочешь причинять вред невиновным. Именно поэтому за много лет ты ни разу не воспользовалась своей силой по-настоящему. Так, демонстрировала некоторые фокусы, но даже когда твоя жизнь оказывалась под угрозой, ты не взывала к стихии. Потому что знала — будет много жертв. А ты не готова платить такую высокую цену, верно?

Он тихо рассмеялся.

— Даже если я начну убивать тебя прямо здесь и сейчас, ты попытаешься справиться без магии, поэтому бояться мне нечего, — он приник к моему уху, впился губами в мочку, так же быстро отпустил и прошептал: — Это тебе надо меня бояться, любимая.

Я прикрыла веки, избавляя саму себя от необходимости отвечать.

Его ладонь скользнула выше, легла на затылок и притянула к плечу, прижимая щекой к ткани, пахнущей свежестью кондиционера для белья.

— Не сжимайся так сильно, — он нежно погладил по волосам. — Какой мне смысл тебя убивать, если я уже оплатил нашу свадьбу?

Я и сама не заметила, как каждая мышца моего тела напряглась, готовая к встрече с опасностью.

— Просто ответь на вопрос. Ты ведь знаешь, что я всё равно узнаю правду, — и он прижал меня к себе сильнее, словно пытаясь выжать весь воздух.

Следовало признать… время пришло.

— Ваше потомство, — шепот был едва слышимым, но не для него.

— Что?

Даниэль удивился настолько, что даже его рука, все еще продолжавшая гладить меня по голове дернулась, а после пальцы подцепили волосы и сжали в кулак.

— Что ты сказала? — повторил он свой вопрос и натянул волосы, силой разворачивая мое лицо к себе.

Мы смотрели друг другу в глаза. Все в наших отношениях было как будто бы не до конца. Не до конца любили, не до конца ненавидели, не до конца желали. Я смотрела на его губы, а перед глазами всплывало совсем другое лицо. Лицо того, с кем всегда было «до конца». И любовь, и ненависть, и желание прикончить, которое очень скоро воплотится в жизнь. Но даже стоя у его могилы, я буду помнить, с каким безудержным голодом меня тянуло к нему. И этот голод всегда был настоящим, в отличие от влечения, которое возникло между мной и Даниэлем из-за какой-то глупой раны.

— Пообещай мне, — попросила я. — Пообещай, что всегда будешь на моей стороне.

— Обещаю, — тихо выполнил он мою просьбу, проговорив эти слова только для меня одной и его горячие губы накрыли мои. Это был не просто поцелуй, это было воплощение всего того, в чем он был готов поклясться и чем был готов поделиться. Он делил со мной свои мечты о возобновленном величии ягуаров. Боль от одиночества брошенного ребенка, принятого на воспитание в чужую семью из жалости. Страх потерять то, что уже приобрел и оказаться слабым там, где слабость запрещена. В этом поцелуе он был весь передо мной как на ладони: откровенный, злой, яростный, порочный, дерзкий и мстительный. Он знал о себе всё, и хотел, чтобы и я знала. Потому что он собирался заставить меня принять все то, чем он обладал.

Когда наши губы разомкнулись, мы оба тяжело дышали. И, наверное, можно было воспользоваться моментом и отвлечь его, но в висках грохотала кровь и в впервые задумалась о том, а не обманываю ли я саму себя.

Я встала, достала с полки бутылку вина, легко вынул штопором пробку и налила полный бокал густой темно-гранатовой жидкости. По кухне поплыл запах фруктов и пряностей.

— Интернат, в котором вы росли, пока не были распределены по приемным семьям… Он был не единственным, — начала я тихо и неторопливо рассказывать после двух больших глотков. — Я знаю еще как минимум о трех таких же, разбросанных по стране. Вы — не единственное «спящее подполье». Существуют и другие оборотни-ягуары, которые не получили вашу весточку о сборе. Многие из них старше вас. Они давно выросли и завели собственных детей. Они живут обычной жизнью и тщательно скрывают свою тайну. Даже от супругов, с которыми имеют сыновей и дочерей. И эти дети тоже ничего о себе не знают.

Даниэль слушал внимательно, не перебивая, сев за стол и полностью сосредоточившись. Мне это в нем нравилось. Он умел легко переключаться, когда того требовала ситуация.

Когда я замолчала, он некоторое время размышлял.

— Откуда ты знаешь? — голос его звучал по-деловому, но он не смог полностью скрыть нетерпение.

— Я давно наблюдаю за Советом. И за теми, кто тайно на них работает.

Он потер лицо ладонью, чтобы с недоверием спросить:

— Хочешь сказать, что…

— Один очень влиятельный товарищ устранил прежних заведующих и посадил в руководящие кресла своих ставленников, — быстро отчиталась я. — Он давно контролирует эту сферу. Притворяется благотворителем, а на самом деле проворачивает всякие темные делишки. Например, отмывает средства, потому что банки в наше время очень придирчивы в вопросах «чистоты» полученных денег.

Текучие переливающиеся золотистые глаза, будто подсвечивающие лицо изнутри, всё еще искали подвох, заглядывая в мои.

— Видишь ли, я не плохо работаю с архивными документами. А в таких делах практически всегда остается бумажный след. От бюрократии никому не скрыться. Даже крысам Совета. Отчеты, налоговые декларации, бухгалтерские ведомости. Если быть достаточно упорной и видеть в столбике цифр что-то большее, чем просто нолики и палочки, можно накопать много информации.

Красивое лицо Даниэля смягчилось, мелькнула тень мрачного удовольствия.

— Когда я увидел тебя в первый раз, то сразу понял, что ты — проблема. Но теперь я знаю, что ты проблема умная и талантливая. А скоро ещё и станешь исключительно моей проблемой.

Я не смогла сдержать улыбку, которая, несмотря на всю сложность ситуации, получилась искренней.

— Как и ваш интернат, те, другие, тоже более не существуют. Только в отличие от вас, их воспитанников не распределяли по семьям. Все дети находились на попечении государства и частных спонсоров до совершеннолетия. Когда последние повзрослевшие дети покинули приютские стены, интернаты ликвидировали. В свое время мне удалось найти почти всех выпускников. И я начала за ними приглядывать. Мне помогала одна милая девушка, которая посвятила много времени нелегкому ремеслу няни.

— Зачем тебе всё это?

Я покусала губу, а потом всё же решилась.

— Я искала сторонников. Совет желает моей смерти. Они решили избавиться от меня в тот же год, когда я покинула морское королевство. Они не могли действовать открыто, потому что иначе это привело бы к войне, которую старики, несмотря на всё своё безумие, не хотели начинать. Но и смириться с моим существованием они не могли.

— Почему?

— Потому что у морского королевства с Советом был договор, заключенный много сотен лет назад. Мы не пытаемся расширить свою власть и не отправляем представителей наших интересов на сушу. У себя делаем что захотим, но на земле подчиняемся установленным стариками законам. В свою очередь Совет получает индульгенцию на бесчинство и безнаказанность на подвластном ему куске территории, но власть стариков заканчивается там, где начинается вода. Любая вода — от реки до океана. Ресурсы пополам.

— Ресурсы?

— Человеческие. То, что оказывается в воде, там и остается. То, что в воду не лезет — принадлежит Совету. Через какое-то время после того, как отец женился на моей матери и родилась я, Совету донесли кое-какую информацию. На основании добытых шпионами сведений, Совет решил, что отец затеял недоброе. И решили пойти в атаку первыми. Но на самом деле, всё началось даже не с меня. И не с моей матери, а намного-намного раньше. Просто Совет решил уравнение поздновато. И очень огорчился от своего опоздания.

Даниэль уловил мою грусть. Выпрямился и протянул руку, показывая, что я должна к нему подойти. Усадив к себе на колени, словно маленькую девочку, он обнял.

Слушая, как бьется его сердце, я думала, как много можно и нужно рассказать.

Я не стала упоминать Чуму. И о том, что мститель несколько раз приходил и за членами Совета тоже, а потому был у них как кость в горле, которую требовалось удалить радикальным хирургическим путем. Чума для стариков была опухолью, которую они хотели вырезать, чтобы выжить и сохранить свой отлаженный мирок. Не стала я рассказывать и про то, что Совет долгое время не подозревал — Чума всегда происходит из одного и того же рода.

Нашего рода. Моего.

Но именно это они узнали в один из дней, и так получилось, что это был день моего рождения.

— Что они сделали?

— Они отправили ко мне своего лучшего бойца. Но он не справился. И тогда стал выжидать, чтобы поймать момент и воткнуть мне нож в спину. Он всегда был рядом. Я это знала. Я росла с мыслью, что мой убийца поблизости. И выжидает. Долгое время мне было очень страшно, пока я не решила бороться с этим страхом. Я приблизилась к нему, чтобы из цели и пугливой антилопы превратиться в хищника.

— У тебя получилось? — спросил он шепотом, проведя костяшками пальцев по линии моего подбородка, чуть поворачивая голову к себе, чтобы видеть моё лицо.

Я всё еще не привыкла к нему, к его прикосновениям и проявлением привязанности, которая возникла так резко, что продолжала сбивать с толку. Я не привыкла к этому сочетанию неисчерпаемой нежности, которая могла в одну секунду смениться гневом на грани садизма.

— Нет. Я все еще антилопа.

Резкое движение и наши губы вновь встретили. Поцелуй был неожиданным, глубоким, опаляющим и жестоким. Часть меня хотела продолжать, чтобы забыться в нем, в этом почти болезненном чувстве, а другая, разумная, кричала, что прежде, чем начинать лечение, нужно наложить швы.

Ощущения стали почти невыносимыми для нос обоих, и он разорвал поцелуй, прислонившись своим лбом к моему.

— Ты не передумала? — его теплое дыхание погладило щеку, повторяя путь таких мягких сейчас пальцев, которые спускались вниз по шее. Намеренно медленно, намеренно опасно. — Ты выйдешь за меня?

— Да, — выдохнула я, боясь моргнуть.

— Из всех мужчин ты выбрала меня. Сама выбрала. Помни об этом всегда.

Он единственный был готов пойти со мной против Совета. Не сотрудничать с ними, не работать на них, не пытаться стать одним из них. А просто взять — и уничтожить. Радикально? Да. И именно то, что мне было нужно. Поэтому если он хотел свадьбу — я была готова надеть на себе хоть сто одну фату.