Три подруги и все-все-все

Глава 4

— Не хочу, — отрезал парень. Встал, налил кипяток в мою любимую кружку. Помешал ложечкой содержимое, сделал большой глоток, совершенно не боясь обжечь рот, а после отставил кружку и вернулся, оказавшись ещё ближе, чем был до этого.

— Я хочу, чтобы ты была со мной, — проникновенно проговорил он и двумя пальцами прикоснулся к моему лицу. Силу не демонстрировал, держал аккуратно, будто я хрустальная. — Почему мы не можем быть вместе? Только вдвоём… без всех остальных.

— А может… просто переспим, м? — с вызовом предложила я, смело глядя ему в лицо. Мой взгляд был дурным, нечестным, лживым. Его — тяжёлым, давящим, душащим. — И ехать никуда не придётся. А? Давай!

— Не хочу, — выдохнул Гриша.

— Что так? — зло расхохоталась я, зло и надменно.

— Тебя такую — не хочу, — с трудом выговорил оборотень сквозь крепко сцепленные зубы.

— А какую хочешь? — в лоб спросила я. — Говори, не стесняйся. Меня чужие эротические фантазии давно не шокируют. Я такого во дворце отца насмотрелась…

Терпение парня лопнуло. Он сжал подбородок, резко вздёргивая вверх и вынуждая подняться, практически ставя на цыпочки.

С хрусталём было покончено.

— Расчётливая холодная сука, — прошипел он мне в губы. — Хочешь меня отвадить или просто провоцируешь? — он был готов идти до конца. Мы оба это знали. Ему зачем-то нужна была я. Я же и самой себе была не очень-то нужна, но тоже была готова отправиться в последний путь без надежды на спасение.

Отпустив моё лицо, он толкнул, заставляя упереться поясницей в край стола.

— Ди, — ласково улыбнулся оборотень, склоняясь надо мной, с мрачным удовлетворением наблюдая, как я выгибаюсь между ним и столом. Облокотившись ладонями о столешницу, он запер меня собой, своим телом, как в клетке. — Нельзя провоцировать того, кому нечего терять. Это всегда плохо заканчивается, понимаешь?

— Значит, тебя провоцировать можно? — играя в детскую наивность, распахнула я глаза шире. — Ведь тебе есть что терять!

— Да, — медленно проговорил он и также медленно облизнул губы, не моргая. — Есть.

Ситуация начала выходить из-под контроля. Я попыталась отодвинуть его и освободиться, но вместо этого словно дёрнула за поводок.

Одним движением, слишком быстрым даже для оборотня, Гриша прижал меня к себе одной рукой, принудив выдохнуть весь воздух из груди, а другой сжал щёки, удерживая голову в одном положении. Я могла бы начать сопротивляться, но именно этого он и ожидал. Он ждал, что я дам ему повод.

Повод пойти дальше.

— Ты сообразительная. И умеешь держать себя в руках, верно? — он не спрашивал, просто рассуждал вслух. — Ты сумела подчинить себе дух мёртвой жрицы, будучи ребёнком. Сумела удерживать зло под контролем много лет, а когда потеряла контроль, то смогла его уничтожить. Сделала то, что до тебя не удалось никому, хотя пытались многие. Интересно, как так получилось, что ты проявила слабость? Небрежность тебе несвойственна.

Я молчала, закусив губу.

— Погоди, — начал догадываться он. — Или это всё из-за того ранения? Я прав, — утвердился он в верности собственных рассуждений. — В ночь, когда тебя зацепил ягуаретта, тварь смогла сбросить оковы… Где Роза? — неожиданно сменил он тему.

— Далеко, — кратко отчиталась я.

— Дай угадаю. Пока я ищу Максика, она ищет тело Кетцаля?

Я постаралась сохранить невозмутимость.

— Никому так не нужны сторонники, как тебе. Надеешься заручиться дополнительной поддержкой? — идеально ровная кожа на лбу Гриши собралась удивлёнными складками. И всё же, несмотря на все свои недостатки, соображал он очень быстро. — Или же хочешь спасти несостоявшегося жениха? Думаешь, он в этом нуждается?

— Мы всё в этом нуждаемся, — устало проговорила я.

— Нет, только ты, — не согласился Гриша. — Потому что если ты разъединишь этих двоих, вернув Змею его родной облик, то не придётся убивать бывшего босса, верно? — хмыкнул Гриша и погладил меня по волосам. — Это также одна из причин, по которой ты отдала силу Чумы Розе. Ты не хочешь убивать… Больше нет. Или не можешь? Глупый был поступок, кстати. С ней ты была сильнее.

— Ты не понял главного, — наставительно произнесла я. — Да и вообще никто этого не понял. Чума — это не сила. Это — обязанность. Я просто избавилась от лишней ноши.

— А я тоже ноша? — прямо спросил Гриша. — Или ты просто используешь меня так же, как и ягуаров? Как всех вокруг? — его лицо отобразило презрение. — Ты что, вообразила себя гейшей и надумала торговать собственным телом? — стало обидно. Слова злые и несправедливые. — Ты хоть знаешь, почему Даниэль столь неожиданно захотел тебя себе?

Парень склонился близко-близко, так, что я могла почувствовать запах его кожи. Пахло нагретыми на солнце лесными ягодами, душицей и грозой. Знакомый из далёкого детства запах, образующийся, когда высоко в небе сверкают электрические разряды.

— Не в природе ягуаров дать своей добыче уйти. Когда он рассёк твою кожу, то оставил метку, — сообщил мне Гриша, демонстрируя наслаждение от моей растерянности и беспомощности. И это было именно тем, что я испытывала, сжатая его руками. — Свою метку. Такого раньше никогда не было. Потому что никто не выживал. А ты выжила. Даниэль всё знает, конечно же. И про метку, и про её действие. А справиться с собой не может. Какое-то время ему удавалось держаться от тебя в стороне, но потом вы случайно столкнулись. И стало совсем невыносимо. И будет становиться лишь хуже с каждым днём. Он сильный, очень сильный, но его одержимость будет расти, как и ревность. Так будет продолжаться до тех пор, пока один из вас не умрёт. Потому что действие метки не исправить и саму её не стереть.

— Откуда ты знаешь? — прошептала я пересохшими губами. — Про метку.

— Я её чувствую, — проронил он, нехотя отпуская меня и безрадостно отходя.

— Как?

— Как лёгкий зуд, который сколько не чеши, а всё равно не пройдёт, — ответил он грустно.

— Разве тебе не неприятно?

Мне бы было. Фантомный зуд не просто противный, он сводящий с ума.

Гриша скованно улыбнулся, легко прикоснулся подушечкой большого пальца к моей нижней губе и ответил:

— Нет. Это же ты.

Допил одним глотком свой остывший кофе. И ушел не попрощавшись.

Вернулась муза и молча полезла за бутылкой вина и бокалами.

А я перезвонила Нисе.

— И что мне теперь делать? — спросила я у подружки.

— А не надо было мужиков соблазнять, — раздражённо фыркнула она.

— Я никого не соблазняла!

— Тут бы я поспорила, — с сомнением повертела Ниса головой. — Хотя, возможно, у тебя это выходит самопроизвольно.

— Как там Лозовский? — в ответ мило поинтересовалась я. — Ты вроде его проверять пошла.

— А чего ему сделается? — пожала она плечами. — Жив курилка. Оказывается, он уснул в ванной.

— Смотри, чтоб не утонул, — предупредила я, а после попросила: — И сама не утопи.

Новый день начался с новых сюрпризов.

— Зачем ты это сюда приволокла? — поигрывая деревянной ложкой, спросила я, скептично рассматривая клетку.

На плите тихо кипел суп. Над пускающей пузыри поверхностью поднимался негустой пар. По кухне расползался запах провансальских трав. Я не была уверена, добавляют ли их в горячее, но не нашла ничего другого в своих запасах. Для большей полезности и насыщенности вкуса следом за специями закинула в кастрюлю укроп, петрушку, красный перец и основательную жменю чеснока.

— «Это» — попугай, — муза поправила клетку, водружённую на стол, и зачем-то представила мне пернатого: — Зовут Чирик.

— И зачем он здесь? — выгнула я бровь.

— Затем, что его хозяйка не здесь! Твоими стараниями, между прочим! — завелась Руся, тряхнула пакетом, родом из ближайшего сетевого магазина, и всучила мне килограммовую пачку птичьего корма. — Всю прошлую неделю он был моей ответственностью. Теперь твоя очередь!

— Понятия не имею, как содержать попугаев, — растерялась я, присматриваясь к весьма крупному пернатому. Это была белая птица, раза в три крупнее обычных волнистых попугайчиков, с рядом оранжевых пёрышек вокруг глаз и внушительного клюва. И с забавным хохолком, который смешно дёргался каждый раз, когда яркое тропическое создание начинало крутить головой.

Заметив внимание к своей персоне, птица глянула на меня умными глазами, будто бы оценивая и решая, достойна ли я быть её нянькой.

— Можно подумать, я — опытный орнитолог! — фыркнула муза. — Но кому-то придется за ним присмотреть, чтобы не сдох, иначе подружка расстроится.

Умолкнув, она начала коротко втягивать в себя воздух принюхиваясь.

— А чем это так странно пахнет? — и она потянулась к плите, чтобы почти сразу отпрянуть и замахать рукой в воздухе, отгоняя пар: — Решила микробов погонять? Фу-у-у-у-у, с чесноком ты переборщила.

И муза зажала нос пальчиками.

— Хоть из нас троих ты готовишь лучше всех, но всё равно в этом деле ужасна, — прогундосила Фируса в собственный кулачок, продолжая дышать ртом. — К чему все эти вялые кулинарные потуги?

Я опустилась на стул, продолжая поглядывать на плиту.

— Со вчерашнего вечера чувствую себя не очень. Какая-то непонятная слабость… Простыла, наверное. Подумала, что супчик по бабушкиному рецепту поможет взбодриться.

— Про ингредиенты спрашивать не буду, — сразу предупредила муза. — И пробовать тоже не хочу.

— Даже не собиралась предлагать, — пожала я плечами.

— Подожди, — Руся убрала руку от лица, вновь заговорив нормальным голосом. — Ты решила, что простыла?

Я кивнула. От этого движения сразу заболели шея и затылок.

— Ты когда последний раз простужалась? — и подруга взялась щупать мой лоб. Ничего нового не нащупала, лоб как лоб, а потому быстро остановила свои врачевательные порывы.

— Не помню, — вздохнула я. — Кажется, никогда.

— Конечно, никогда, с чего тебе болеть-то? — и Руся широким жестом перекинула распущенные волосы через плечо, всем видом выражая своё отношение к моей теории. — Ты не можешь простыть, Ди. Если ты и больна, то точно не человеческой болезнью. Хотя… погоди! А может…, - и она закрыла ладошкой в изумлении распахнувшийся рот.

— Нет, — отвергла я версию подруги, на лице которой боролись огорчение и радость. Чему она огорчилась, а чему радовалась знать хотелось, а вот выяснять — не очень. Слишком трудозатратно, мне, даже чтобы открывать рот и говорить, приходилось прилагать усилия. — Не беременна.

— Ты уверена? — забеспокоилась Фируса.

— А ты?

Суп пора было снимать, но так не хотелось шевелиться, что я попыталась выключить плиту деревянной ложкой. Я неуклюже тыкала ею в поворотные переключатели, чувствуя себя сонной мухой, пришибленной неожиданно наступившей осенью.

— Конечно, я не беременна! — воскликнула Фируса, обескураженно наблюдая за моими движениями. — Я практикую самый лучший способ предохранения на земле — воздержание!

Не выдержав, она выхватила у меня ложку из рук, выключила плиту и швырнула ложку в раковину. Потом накрыла кастрюлю крышкой, пытаясь не слишком откровенно морщиться от запаха.

Я безвольно уронила руку на стол и положила туда же голову.

— Ты бледная, — оценила подружка, налила воды в стакан и сердобольно подсунула мне под нос.

— Я всегда бледная, — промямлила, почти не разлепляя губ и наблюдая за тем, как пузырьки минералки взлетают вверх, исчезая у поверхности.

— Обычно ты просто бледная, а сегодня ты похожа на общипанную синюшную курицу, скончавшуюся от старости и голода, — не поскупилась на прилагательные муза. — Мне не нравится.

— Кстати, о курицах, — я с трудом подняла голову, поглядела на попугая с разных сторон. Пернатый в этот момент был занят важным делом — чисткой перьев, а потому мы ему были неинтересны. Куда больше птицу занимала опрятность собственного хвоста. Но почему-то казалось, что он всё равно нас внимательно слушает. — Ты его кормила?

— Утром, — ответила Руська, вместе со мной наблюдая за имуществом нашей общей подружки. — Следующий приём пищи в обед, то есть, — Руська сверилась с часами, — через два часа.

— Зачем так часто? — возмутилась я, даже энергии чуток прибавилось.

— Потому что он ещё птенец, — пояснила муза. — То есть, ребёнок, а их надо кормить часто.

И странно покосилась на меня.

— Чего?! — вытаращила я глаза на этого самого птенца. — Как-то он крупноват для ребёнка!

— Это порода называет какаду. Они могут достигать шестьдесят сантиметров в длину и веса в один килограмм.

Я закашлялась, представив, что рядом на постоянной основе будут обретаться не только две назойливые двуногие особы, но и ещё одна килограммовая птица. Это пугало. По опыту, то, что оказывалось в моей квартире, поселялось в ней навсегда. Одного волка-оборотня вон до сих пор отвадить так и не смогла.

— Кстати, — вспомнила муза. — Чирик должен летать каждый день минимум по двадцать минут, иначе заболеет. А ещё какаду очень общительные, любят привлекать внимание, громко кричать и имитировать услышанные звуки. Не ругай его за это, а то начнёт выдирать себе перья.

— А если он нагадит где-нибудь? — ещё чуть-чуть, и я сама у кого-нибудь что-нибудь выдирать. И попугай мне в этом деле не соперник.

— Уберёшь, — безразлично проронила муза. — Я же убирала.

— И зачем Нисе эта громкая головная боль? — недовольно поинтересовалась, и моя собственная сразу усилилась.

— Может быть, она чувствует себя одиноко? — тихо предположила муза отворачиваясь.

— Чтобы она не чувствовала себя одиноко, я отдала ей Лозовского. Можно сказать, преподнесла на блюдечке, разве что каёмочку не нарисовала. Прям на нём.

— Не надо было ей таскаться за ним, — как бы невзначай проговорила Фируса, постукивая ноготком по столу. — Даже в спортзал за ним попёрлась, а его там и так уже эта неудачливая певичка караулила. Забавно. Я бы посмотрела, как они караулили его наперегонки.

— Не будь такой злой, — попросила я. — Сама с ним спала и планы на него строила.

— Да, было дело, — не стала отпираться муза. — И хотя интрижку я завела вынужденно, но… он оказался прекрасным любовником, — Руська облизнула губы, прищуриваясь, словно лиса. — Опытный, нежный, заботливый, внимательный, нежадный. Всегда вспомнит про годовщину и заметит новый маникюр, — и она воззрилась на собственные ноготки, пытаясь скрыть что-то. — И не такой удушливый, как твой Князь.

— Чего? — изумилась я неожиданному заявлению. — Почему это он удушливый?

— Потому что давит своим авторитетом так, что дышать нечем. Слишком непреклонный, слишком строгий, слишком требовательный! Он не умеет договариваться, только диктовать всем свою волю!

— Не знаю, о каком вампире ты говоришь, но точно не о том, которого знаю я. Этот сумеет договориться даже с распорядителем ада.

— Только потому, что он и есть распорядитель ада! И потому что с тобой он другой, — Фируса загадочно улыбнулась. — Хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, — а после почти без перехода: — Знаешь, я бы была не прочь остаться с ним.

Я выпрямилась, забыв, как моргать. И дышать. И разговаривать.

— С Яном?! — вырвалось, когда удалось разлепить губы.

— Да ну! — и Руська рассерженно махнула на меня рукой. — С Димкой!

— П-ф-ф-ф-ф, — я обратно сгорбилась и улеглась головой на стол. — Хотела бы… Но не осталась.

— Да, потому что я ему неинтересна, — она признала это легко, хотя я знала, что её гордость была поранена.

Трудно жить, зная, что тот, кто нужен тебе, прекрасно проживёт в мире, где тебя вовсе не будет.

— И Ниса ему тоже неинтересна, — отрешённо заявила муза, — но ты всё равно отправила их вдвоём в эту бесполезную погоню за иллюзией.

Я бесцельно глядела на стакан с водой, всё глубже погружаясь в опустошение.