Варлорд. Политика войны

Глава 11 Осада

Ох, и погано же оказаться меж двух огней!

На выстрел из Алькасара ближайшая баррикада взорвалась ответным огнем, из замка огрызнулись, а я полз по брусчатке, матеря неизвестного стрелка и молясь богу, чтобы не отстрелили важных деталей организма.

Последний метры я преодолел с шиком и блеском: с баррикады метнули веревку, я догадался в нее вцепиться, рывок — и я пересчитал все камни мостовой.

Хорошо, что не копчиком, но десятка полтора синяков заработал. Впрочем, что такое гематомы, если сравнивать с пулей? Попали бы мне в ягодицу, не говоря уж о худшем — и прощай, наработанный годами авторитет!

Изрядно побитый и помятый, в пыли и грязи, я ввалился в штаб осады, где без «Орлов Свободы» сохранялся относительный порядок.

— Они стреляли в парламентера! — свое возмущение генерал Рикельме высказал почему-то мне.

— Вот-вот, а мы с ними церемонимся, — согласился из угла мужик с квадратным лицом и в берете с нашитой красной звездочкой.

Кабельо в портупее, надетой прямо на гражданский пиджак, и даже в сорочке при галстуке, с потерянным видом сидел над пачкой корреспонденции:

— Что теперь делать с почтой?

— С какой еще, блин, почтой? — мандраж понемногу меня отпускал.

— С почтой в Алькасар, — он приподнял довольно толстую стопку писем.

Мать моя женщина, Москардо держит заложников, прикрывается женщинами и детьми, а эти благородство изображают, письма туда-сюда передают! На седьмой год пребывания в Испании местные не переставали меня удивлять, от осознания тряхнуло сильнее, чем под огнем, и я взревел:

— Да вы что тут, в бирюльки играетесь?

Пришибленные акустическим ударом командиры втянули головы в плечи, а Рикельме чуть было не уронил телефонную трубку.

— А в чем дело? — непонимания в глазах Кабельо хватило бы на пятерых.

— Да в том, что они могут передавать информацию Санхурхо или кто там! И координировать свои действия!

— А я говорил, — желчно заметил мужик в берете.

Он же единственный догадался выудить из кармана фляжечку и набулькал мне колпачок орухо. Адски крепкого, надо сказать, но я проглотил его, как воду.

— Давайте сюда, — я требовательно протянул руку и пошевелил пальцами.

Кабельо, будто загипнотизированный, передал мне письма.

— Кроме этой обычная почта была?

— Да, прислали газеты…

— Давайте тоже.

Мадридская El Socialista* и барселонская Solidaridad Obrera* перекочевали в мои руки.

Адреналин схлынул, накатила противная слабость:

— Я, пожалуй, часа два почитаю…

Испереживавшийся Ларри отвел меня в комнатенку на задах здания, выгнал из нее посторонних и даже сыскал подушку. Но спать я отказался, а вызвал к себе тех ребят Панчо, которые сидели на фабрике. А пока они добирались, просмотрел газеты.

* El Socialista — орган Соцпартии Испании, Solidaridad Obrera(Рабочая Солидарность) — орган CNT/FAI.

Редакционная статья за подписью Прието убеждала р-р-революционеров отказаться от безсудных расправ:

«Независимо от того, насколько достоверны ужасные и трагические известия о том, что произошло и происходит на землях, находящихся под властью наших врагов, не подражайте мятежникам; не подражайте такому поведению, умоляю вас, даже если день за днём к вам приходит вал имен товарищей и близких, чья приверженность идеалу обрекла их на предательскую смерть.»

Ну слава богу, если об этом написал Прието, значит, правительство обратило внимание на проблему. Взаимное остервенение зашло так далеко, что на расстрелы арестованных или просто схваченных «контрреволюционеров» собирались сотни и даже тысячи, как на расстрел епископа Хаэна. Церковников вообще гнобили массово, при том, что церковь в мятеже нигде не участвовала, максимум — выражала симпатию. Лютая ненависть, накопленная столетиями, выплеснулась и реализовалась в диких эксцессах. Слабые республиканские власти где не могли, а где просто не хотели остановить разгул стихийного террора — за исключением Северной зоны и части Каталонии. Баски просто сотрудничали с церковью, она им отвечала взаимностью и поддерживала Комитет обороны. В Астурии и Кантабрии мы сразу навели порядок, а вот в Каталонии чем дальше от Оспитальета, где стояли наши заводы, тем больше ситуация походила на среднюю по стране.

Solidaridad Obrera тоже выступила за гуманизм — Франсиско Аскасо, из-за которого меня чуть не грохнули фалангисты, призывал товарищей не хватать всех подряд, а укреплять вооруженные силы.

Но гвоздем номера, конечно, была статья Махно «Армия тружеников». Нестор Иванович с высоты своего опыта и авторитета обрушился на идиотский лозунг «Армия это рабство!»:

'Анархизм идеал слишком реальный, чтобы не понимать современности и тех событий, в которых так или иначе участие его носителей заметно, чтобы не учесть того, куда ему нужно направить свои действия и с помощью каких средств. Сегодня мы должны заинтересовать широкие трудовые массы делом добровольной вооруженной защиты Республики.

Организация трудовых масс в боевые отряды и вольные колонны невозможна без строгой сознательной дисциплины, без твердого руководства на поле боя, что показала Революционная повстанческая армия Украины. Командиры в своей инициативе по стягиванию отрядов в известной местности в одну боевую группу и по введению в ней революционной дисциплины самостоятельны. Они вводили и закрепляли в жизни группы эти организационные начала. В оперативном отношении они целиком подчинялись главному штабу РПАУ и мне непосредственно.'

Едва я закончил с прессой, как меня нашел Умберто, пылавший жаждой мести, а с ним еще три «Орла Свободы». Ага, птицы гордые, только клюют деревья. Им я сунул в нос газету с махновской статьей — изучайте и проникайтесь, а сам вместе с Ларри, Умберто и ребятами Панчо отправился в тюрьму.

Персонал в основном остался прежний, его разбавили новым руководством и «комиссарами», что порядку и строгости содержания никак не способствовало. Серьезно стерегли только «контрреволюционеров» на втором этаже, в остальной части тюрьмы службу несли шаляй-валяй. Удивительно, как при такой дырявой системе охраны заключенные еще не разбежались. Но Умберто все равно разразился гневной филиппикой насчет угнетения, необходимости разрушить все тюрьмы и так далее.

Пожилой надзиратель с роскошными седыми усами и сотрудник Панчо по моим критериям отфильтровали и представили на беседу пять человек. Умберто настаивал на большем количестве, мотивируя тем, что сидельцы — природные враги государства и, следовательно, всяких генералов и фашистов.

Надзиратель тихонько посмеялся в усы, я тут же забраковал одного из-за телосложения — слишком грузен. Еще двое оказались холостяками, а за последних насмерть встал Умберто, но я больше уповал на их семьи, которые поручил корректно интернировать на фабрике.

После короткой беседы с первым кандидатом, я задал сакраментальный вопрос:

— Скажите, Суэро, сколько вам нужно денег для счастья?

— Восемьсот пятьдесят песет, — сразу же ответил худой, как щепка, форточник.

— Вы меня не поняли. Не сегодня, а вообще, чтобы хорошо жилось на свете.

Суэро задумался, уставился в потолок, что-то считал, шевеля губами и, наконец, выдал результат — для хорошей жизни нужно шестьдесят тысяч песет.

Я прикинул — восемь тысяч долларов, плюс второй кандидат, плюс дополнительные расходы… Еще до разговора я положил ограничится суммой в пятьдесят тысяч и названная цифра влезала с большим запасом.

— Есть дело. Если исполните, получите сто тысяч песет, и я вывезу вас и вашу семью в США или Мексику, куда пожелаете.

Суэро подписался сразу же. Со вторым, домушником чуть более плотного телосложения, пришлось поторговаться, но как только он узнал, что предстоит сделать, тоже согласился:

— Они убили моего брата, сеньор. И его жену.

Пока я возился с уголовниками, наши доморощенные контрразведчики занимались перлюстрацией и анализом. По большей части послания содержали уверения в том, что все будет хорошо, бытовые и семейные новости, но некоторые письма вызвали подозрения.

— Возможно, это паранойя, но в двух письма есть схожие призывы молиться на Ассунту*, призывы помощи от неба и указание на четвертый час…

* Ассунта — праздник Вознесения Девы Марии, середина августа

Я просмотрел тексты — блин, может это код, может нет, но лучше не рисковать…

— Ассунта завтра, так? Нужно срочно вызвать звено «кобр» из Барселоны.

— Они здесь не сядут…

— Есть полоса в Камаренийя, она подготовлена к приему DC-2.

Небольшой грунтовый аэродром использовали с того момента, как у нас появились самолеты тяжелей, чем «белянка», которые уже не могли садиться на шоссе к заводу. И вообще, по шоссе должны ездить автомобили, а не самолеты.

В Барселоне запрос на отправку «кобр» восприняли спокойно, чего нельзя сказать об Овьедо. У Дуррути, как только он стал во главе обороны Северной зоны, прорезались невероятное хомячество и без малого патологическая жадность. Я, конечно, понимаю, что у него задач выше крыши, что людей, ресурсов и времени не хватает, но делиться-то надо!

Удалось выцарапать всего три радиостанции и двадцать членов общества альпинистов — Буэнавентура уперся и сказал, что больше не даст, ему и так не с кем перевалы держать.

До вечера мы худо-бедно спланировали атаку и занялись уголовниками.

— Алькасар видишь?

— Еще бы! — принял от меня бинокль Суэро.

Громада замка возвышалась на крутом склоне над Тахо всего в трехстах метрах от нас.

— Линзы прикрывай, — поставил я ладонь над объективами бинокля.

— Зачем?

— Чтобы на солнце не бликовали. Увидят — выстрелят.

Суэро мгновенно снял кепку и держал ее над оптикой.

— Полукруглые башни видишь?

— Турели-то? — блеснул фортификационным термином напарник Суэро.

— Они самые. Между ними двери, левая заложена полностью, правая — мешками с песком. В левом простенке надо взобраться и пролезть на второй этаж…

Суэро присвистнул.

— Ну ты задачки ставишь, начальник…

— … и вот по этой схеме, — я развернул лист с планом Алькасара, — определить, где там у них что.

Теперь в затылка зачесали оба.

— Особенно, как охраняется эта сторона. Часовые, патрули, пулеметы…

— Хрена ли на второй? Может, на третьем пусто?

— Наоборот. На третьем пулеметная точка, а на втором мы никакого шевеления не засекли. Короче, тихо-тихо пробраться туда, посмотреть и к утру вернуться обратно.

— Маловато будет, надбавить бы, — попытался торговаться Суэро.

— Я пойду, а ты думай, — перебил его напарник.

Суэро плюнул еще раз и махнул рукой.

После заката я выдал им черные балаклавы, фонарики, веревку, тонкие кинжалы и прочий затребованный инструмент.

Два гребца ловко переправили их на плотике, пристав не сильно дальше расчетной точки, самодельные ниндзя чуток подождали под бережком и полезли наверх. Я смотрел в бинокль до рези в глазах, пока совсем не перестал различать в темноте — и без того узенький серпик новой луны полностью скрылся за тучами.

Всю ночь ползали вокруг Алькасара, слушая, как там меняются часовые — уж не знаю, кто, Москардо или Ромеро, но службу наладили будь здоров. Хотя при таком контингенте — гвардейцы да кадеты — это не слишком сложно. Главное, что сторону, обращенную к реке, стерегут не так рьяно, как три остальные.

Ночной зефир, как ему положено, струил эфир, вместо Гвадалквивира шумел и бежал Тахо, звяканье винтовок часовых заменяло гитары звон, все как у Пушкина, только два уркагана никак не возвращались. В половине восьмого встало солнце, мы на всякий случай выслали патрули вниз по Тахо — вдруг снесло? — но нет.

Блин, неужели я ошибся и домушники нас сдали?

— Ну где твои борцы с государством? — окрысился я на Умберто, когда патрули вернулись ни с чем.

Анархист мрачно пожал плечами и промолчал.

Уголовники, блин. И какого черта я на семьи понадеялся? Перекати-поле ведь, ни кола, ни двора. Не знаю, как тут, в России вору вообще не положено семью иметь. И бравада эта их криминальная — дескать, только они настоящую жизнь живут, остальные — лохи!

Вот они и кинули лоха. А этот, небось, про брата присочинил для жалости.

Придется штурмовать вслепую.

От самоедства меня отвлек прилет авиагруппы — две «кобры» из Барселоны и транспортник из Овьедо, с альпинистами и радиостанциями — мы с Ларри и охраной помчались на аэродром.

Услышав о необходимости перехватить самолет в четыре часа, летуны переглянулись, и старший задал естественный вопрос:

— А откуда они полетят?

— Хотел бы я знать, сами-то как думаете?

— Если Бадахос у них, — потеребил ухо молодой, — там хороший аэродром. И трасса Лиссабон-Мадрид хорошо облетана, заблудиться трудно.

— Тогда будем считать, что полетят из Бадахоса.

— Я бы часа в три вылетел навстречу и барражировал километрах в пятидесяти от Толедо, а как засек, радировал бы сюда, чтобы второй самолет вылетал, и уже вдвоем взяли в клещи.

На том и порешили.

Мы забрали «альпинистов» и вернулись в Толедо, объехав Алькасар со всех сторон. В штабе осады снова толклись анархисты, и со второго этажа доносились крики и угрозы. С лестничной площадки я увидел незнакомого лысого полковника в окружении «орлов» с направленными на него пистолетами.

— Эй, — подтолкнул я охранника, — дуй вниз, приведи всех наших.

Ларри и я вошли в комнату с пистолет-пулеметами наизготовку и сразу встали спиной к стене.

— Что происходит?

— Я полковник Торрес, направлен на замену генерала Рикельме!

Снизу затопали сапоги и ботинки, первым к нам добрался Умберто и тут же, ни говоря ни слова, встал плечом к плечу с Ларри:

— Какого хрена вы опять здесь? Я же придал вам пулеметные расчеты, чтобы вы изучили оружие!

— Это насилие над свободой воли!

— А что не насилие, в атаку ходить? — набычился Умберто. — Ладно, завтра пойдете в атаку со стороны реки.

Я чуть было не вякнул «Не надо!», но анархисты успели загомонить раньше:

— Нет! Мы там уже пробовали! Слишком круто! Колючки!

Но пистолеты опустили, а потом Умберто все-таки уволок их учиться.

С Торресом поладить сразу не получилось, количество пушек для общего штурма он счел недостаточными, требовал подвести мину под одну из башен и дождаться прибытия из Мадрида тяжелой батареи. Но сколько она будет ехать при тамошнем бардаке — бог весть, а время идет.

И с каждым днем мятежники на юге занимали все новые и новые города, а на севере копили силы и могли атаковать в любой момент. С каждым днем мятежники расстреливали все больше республиканцев и заподозренных в сочувствии к Народному Фронту. С каждым днем колонны Варелы и Ягуэ приближались к Толедо.

Возможно, Торрес согласился бы на нашу атаку со стороны реки, только я предпочел промолчать как рыба об лед — этого полковника я в первый раз вижу, где гарантия, что наши планы завтра же не станут известны в Алькасаре?

Но вот на штурм губернаторского дома (только не сегодня, а послезавтра!) Торрес подписался и заявил, что «это имеет тактический смысл». Когда он, утирая вечно потеющую лысину обширным платком, вымерял, куда следует поставить пушки, чтобы поддержать атаку, над городом раздался грохот, а потом донеслась стрельба с неба.

— Горит! Горит! — радостно заорал наблюдатель на крыше.

Мы выскочили на балкон — со стороны Сан-Бернардо, густо дымя и снижаясь, шел трехмоторный самолет с черным андреевским крестом на киле. За ним, настигая с высоты, гналась «кобра», вторая отвалила в сторону на вираж для следующего захода. Вдали, на запад от Тахо, в небо ввинчивался негустой столб дыма.

Снова протрещали пулеметы «кобры», от транспортника полетели куски и ошметки, самолет рыскнул, накренился, правый двигатель попал во вторую очередь и вся махина с воем пошла вниз, в сторону госпиталя.

Несколько секунд ожидания — и оттуда раздался взрыв, а «кобры», сделав круг над местом падения, прошли над городом, покачивая крыльями. Вслед им неслись восторженный рев и безнадежные выстрелы из Алькасара.

Отряд из «альпинистов» и бойцов Умберто мы формировали в парке Пасео де Мадрид, практически под стенами госпиталя. Выставленные вокруг часовые гоняли любопытных мальчишек, а мы получили возможность спокойно обсудить предстоящие действия. И даже чуть-чуть смоделировать их — на песчаной площадке начертили план Алькасара в натуральную величину, навтыкали веточек для обозначения углов и ходили двойками и тройками. Большего я предложить не мог — нас в учебке натаскивали на действия саперов в штурмовых группах, но практики не случилось, в боевой обстановке мы только разминировали. Но вот сделать нечто вроде вышибного заряда для дверей я мог, была бы взрывчатка, а ее на фабрике хватало. А уж придумать взрыватель из капсюля вообще не проблема. Совсем бы хорошо светошумовые бомбочки для такого дела, да только где их взять? Хотя вертелась у меня одна идейка…

— Первым идет кто? — состроил зверскую рожу Умберто.

— Сеньор Граната! — вразнобой ответили сидящие на песке.

— Один?

— По ручку с сеньорой Граната! — заржали бойцы.

— А потом?

— Мы!

— Правильно! А если выдернута чека…

— … сеньор Граната нам больше не друг!

После легкого отдыха в виде занятий по теории двойки-тройки снова принялись бродить по нарисованной схеме. А меня от макушки до пяток вдруг пронзило острое понимание, что завтра половина, а то и больше, этих обученных и обстрелянных ребят, нашего золотого фонда, может не вернуться из боя… Сердце екнуло с такой силой, что я едва не отыграл назад и поспешил удрать в мастерские фабрики, готовить заряды.

Ночью пятеро нырнули в Тахо, облазали и подготовили места высадки, а обратно вернулись вшестером — нашелся Суэро.

— Да спалились по-глупому, я Эктора удержать не смог, он все хотел за брата отомстить. Вот и отомстил… Двоих зарезал, а тут еще трое из-какой-то дырки в стене, ну и застрелили, я еле спрятаться успел. Но ты не кипешуй, начальник! Как шухер улегся, я вылез и все посмотрел.

— Давай, показывай.

Профессия домушника требует умения ориентироваться в незнакомом здании и оставаться невидимым, так что Суэро справился неплохо. Он пририсовал на схемке два пулеметных гнезда, караулку, кухни, спальни кадетов, помещения классов и прочее по восточной стороне замка, дальше выбираться не рискнул. Главное, что он подтвердил — между полубашнями-турелями есть мертвая зона, откуда удобно взбираться на стену. Мы даже нашли ту дырку на плане, откуда вышли те трое — в толстенных стенах в нескольких местах врезаны коридорчики и винтовые лестницы.

Утром полковник Торрес направил последний ультиматум полковнику Москардо — бумагу обернули вокруг камня и запулили в сторону Алькасара, слать парламентеров после того, как в меня стреляли, дураков нет.

Там некоторое время поменжевались, а потом семенящими шажками вышла женщина, испуганно приседая при каждом звуке и поминутно оглядываясь, подобрала камень и метнулась обратно.

Через полчаса такой же камень прилетел в нашу сторону. Ну, тут анархисты не могли не понтануться — «орел» вразвалочку сходил за посланием и так же неторопливо вернулся обратно.

Несмотря на провал «воздушного моста» и очевидный голодный паек, что по еде, что по боеприпасам, Москардо ультиматум отверг. И, разумеется, отказался выпустить женщин и детей.

Через час выкаченные на улицы Сан-Хусто, Капуцинос и Алькасар пушки начали пристрелку по башням замка, а мы заняли позиции в ожидании темноты — переправлять «альпинистов» днем никто не рискнул.

Умберто еще раз накачал «Орлов» и усилил их своими бойцами с пятью ручными пулеметами. Я уж хотел сделать втык, эти пулеметы пригодились бы и в других местах, но потом решил, что дом губернатора можно считать задачей-минимум, а пока анархисты под воздействием накачки и группового чтения статьи Махно, надо ковать железо.

Оставалось дожидаться радиосигналов «альпинистов» — о высадке, о подходе к замку, о проникновении внутрь и только после этого начинать общую атаку.

Но у полковника Торреса, не знавшего про наши приготовления, были иные взгляды.

Он в очередной раз утер лысину и взялся за телефонную трубку:

— Сеньоры, мы начина…

— Стоять, блин! — я с размаху ударил по рычагам аппарата. — Ждем сигнала от шахтеров!

— Вы что себе позволяете! — выкрикнул Торрес, но тут же въехал: — Каких еще шахтеров?

— Они подбираются через канализацию, — вдохновенно наврал я.

— Почему вы не уведомили???

— Операция согласована с полковником Менендесом и генералом Миахой! Мне приказали держать все в тайне до последнего момента!

— Черт знает, что такое… Как прикажете командовать в таких условиях?

— Как обычно, полковник, только чуть-чуть позже.

В штабе-то все прошло относительно тихо, а вот Умберто чуть не застрелили — анархисты рвались в бой, с их точки зрения задержка означала предательство.

Так или иначе, все улеглось, и где-то часу в десятом, когда солнце уже село, рация дважды пискнула.

— Готовность пятнадцать минут!

Вязко потекли секунды, вытягивая нервы. Когда рация пискнула еще раз, я чуть было не подпрыгнул, настолько это оказалось внезапно, хотя именно этого и ждал.

— Готовность пять минут!

Где-то в темноте артиллеристы подтаскивали снарядные ящики к орудиям, рабочие-электрики готовились запустить прожектора, в ближайших к позициям мятежников домах бойцы сжимали вспотевшими ладонями винтовки, а пулеметчики который раз проверяли прицелы.

Два длинных, два коротких.

— Начали!

На улице загудели, нагреваясь, лампы, через пару секунд бахнула первая пушка, за ней вторая, третья…

Город взорвался треском винтовок, грохотом пулеметов, криками «¡Viva la Republica!», «¡Viva la anarquia!». Из Алькасара отвечали огнем и возгласами «¡Santiago!» и «Arriba España!».

Жахнула ракетница, желтый след прорезал ночь и воткнулся в каменную стену, рассыпав фейерверк искр, за ним еще несколько, но пять или шесть достигли цели — в окнах замка полыхнуло, засветилось, заплясали язычки огня.

Пушки гвоздили по башням, не переставая, разбивая камни кладки в щебень, который разил не хуже осколков.

У дома губернатора вспух ослепительный шар — анархисты пустили в дело связки динамита, а следом, поливая перед собой из пулеметов, в дом прорвалась первая группа. Сзади уже тащили сходни, по которым запрыгивали остальные.

В этой какофонии я едва расслышал вызов — радист надрывался, пытаясь докричаться до меня.

— Что там?

— Они взяли юго-восточную башню!

— Давай сигнал на тот берег!

Группа усиления ринулась к реке, таща плотики и туго набитые патронами ранцы.

— Полковник, побольше шума! Сейчас самое главное!

Через полчаса анархисты окончательно вышибли мятежников из дома губернатора и садили из пулеметов по окнам Алькасара. С пистолетной дистанции промахнуться невозможно, и вскоре четверо шахтеров, укрываясь за двумя колоннами, обрамлявшими портал, накладывали вышибной заряд на могучие пятиметровые ворота.

А вот пушки, одна за одной, замолчали.

— В чем дело, полковник?

— Снаряды кончились, мы не рассчитывали на такую интенсивн…

— Застрелю, суку!!! — я ринулся вперед, но Ларри успел удержать и не допустить до смертоубийства.

Кровавый туман плавал перед глазами — я теперь очень хорошо понимал анархистов, видевших везде предательство.

Грохнуло так, что квартал вздрогнул, на секунду поднялся в воздух, раздался на кирпичики, а потом сложился обратно — анархисты вышибли ворота. С зарядом я переборщил, но кто же знал, что там створки не такие толстые, как я посчитал…

Атакующие вливались в Алькасар, полковник Москардо не нашел ничего лучшего, как выпихнуть вперед женщин и детей.

И если бы не альпинисты, вышедшие осажденным за спины, и не плотность огня пистолет-пулеметов, еще неизвестно, чем бы кончился штурм.

А так он кончился нашей победой.

Я еще успел увидеть, как рассыпаются в любезностях полковники Торрес и Москардо, соученики по Военной академии, как выносят и укладывают рядами трупы, как по-детски, с прыжками и объятиями, радуются анархисты, как Умберто выводит заложников…

Сил хватало только на то, чтобы сидеть и тупо глядеть в стену.

Мужик в берете потряс меня за плечо:

— Сеньор Грандер, вы тут? Вам звонят из Мадрида.

Я на автомате взял трубку.

— Эй, Джонни, — послышался далекий голос Панчо. — Догадайся, кто приехал.

— Кто? — вяло отреагировал я.

— Наш Мигель!

— Какой, блин, Мигель? — честно говоря, меня в тот момент не волновали никакие гости.

— Мигель Мартинес, который был в Парагвае с Ильей и Эрнесто! И он хочет тебя немедленно видеть!