Варлорд. Политика войны

Глава 2 Итоги первой пятилетки

Обмякшая Барбара привалилась ко мне на заднем сиденье, занятый разгребанием последствий Ларри посадил за руль первого попавшегося водителя. Непривычный к «испано-сюизе» парень погнал так, что оторвался от грузовика с охранниками и на въезде в город чуть не снес положенный на мешки с песком импровизированный шлагбаум.

Скрипнули тормоза, машину чутка занесло, она встала наискось, а со всех сторон набежали легионеры, хватаясь за ручки дверей.

Секунда — и всех выдернули наружу, Барбара даже толком не поняла, что случилось. Я, честно говоря, тоже — привык, что машину «хозяина Овьедо» знают все вокруг и поступают соответственно, так что прежде чем сообразил, что легионеры видят меня в первый раз в жизни, успел лишиться пистолета.

Из ближайшего домика, где разместилась временная караулка, появился высокий, под метр восемьдесят, вальяжный офицер в круглых, как у Кольцова, очочках. Его поясной ремень под весом тяжелой кобуры перекосился, а портупея не соскальзывала с плеч вообще чудом.

— Что здесь?

— Полковник, рабочие, с оружием!

— Да какие, нахрен, рабочие… — начал было я, но с ужасом осознал, что на мне и на водителе стандартные «грандеровские» комбинезоны, которые носила половина Астурии.

— Расстрелять.

Я мгновенно взмок, два легионера прихватили меня за локти и потянули к стене, а на попытку заартачится просто треснули прикладом по башке. Как уже много раз при встряске включилось быстродействие мозга и всю следующую сцену я видел, как в тумане, просчитывая неожиданно осенившую меня схему поставок правительству Испании.

— Это машина сеньора Грандера! — успел вякнуть водила.

— Еще скажи, что твоя, — подпустил сарказма полковник и скомандовал стоявшим поодаль: — Отгоните в гараж штаба.

— Это моя машина! — неожиданно очнулась от апатии Барбара.

— Да-да, верю. Расстрелять.

И тут в Барбару словно бес вселился: она вырвалась из рук державшего ее легионера и кинулась к полковнику.

Тот даже ахнуть не успел, как Барбара вцепилась ему ногтями в морду — ну словно дикая кошка собаке! Его пилотка улетела в одну сторону, очки брызнули осколками на камне мостовой, а рассвирипившая Барбара драла полковника:

— Не лезь к чужому, не лезь! Я сеньора Грандер, я тебе…

Ближайший легионер вышел из ступора и попытался оттащить мою жену, но получил каблуком в пах и скорчился, а полковник судорожно скреб кобуру, отмахиваясь от наседавшей Барбары.

Наконец, с грехом пополам и ценой полудесятка царапин на рожах, ее оттащили, а у меня в голове все расчеты сменила единственная мысль: «Теперь точно конец».

От неминучей смерти нас спасло крайне своевременное появление отставшего грузовика с Ларри и охранниками, но самое главное — с четырьмя пулеметами. Последовала ожесточенная перепалка, в ходе которой легионерам доказали, что они не на того напали. Ларри отлепил меня от стены и с некоторым трудом затолкал в «испано-сюизу» Барбару, бросавшую яростные взгляды на располосованного полковника.

— Полковник, приношу извинения за свою жену, — попытался я загладить происшествие. — У вас есть врач?

— Только в гарнизоне, — он пытался привести в порядок расхристанную форму и заправить рубашку с воротником-апаш обратно в галифе.

— У нас хорошая заводская больница, не хотите проехать со мной?

— Нет, — даже шарахнулся от машины полковник, бросив безумный взгляд на сидевшую сзади Барбару.

— В таком случае, еще раз прошу прощения.

Всю дорогу домой Ларри с опаской оглядывался на Барбару, а я окончательно дошлифовал схему, которую я протолкну Хиль-Роблесу.

Как только мы переступили порог нашего коттеджа, Барбару накрыл дичайший отходняк: еще бы, за несколько часов ее могли изнасиловать, убить, оставить вдовой или калекой. Она сложилась тряпочкой в ближайшее кресло и только слабо шевелила пальцами, не в силах сказать и слова. Но стоило мне на минуту отвлечься, как она дотянулась до бара. Куда там фляжке Ларри — Барбара выхватила бутылку Fundador, коллекционного шерри-бренди, и присосалась прямо к горлышку, я даже ничего сделать не успел.

Только отнес в спальню, когда она минут через пятнадцать вырубилась, уложил в постель и отправился писать телеграмму Тане Яковлевой — как там внучку Бонапарта звали, которая психоаналитик? Такие скачки настроения и приступы ярости надо как-то приводить в меридиан…

Настороженность двух социалистов, которых эвакуировала из Правии летучая группа Панчо, сменялась удивлением по мере того, как их вели вдоль цехов, расписанных Риверой. Внутренние глухие стены украшали сплошь индустриальные муралы, на которых преобладали рабочие, шахтеры, оружейники и частенько попадались красные знамена. Диего не стал повторять фреску Рокфеллер-центра, а сделал нечто новое, в своем непередаваемо ярком стиле — человек побеждает природу, человек овладевает техникой, человек создает новый мир.

— Мы готовы выступить по радио Овьедо с призывом к сворачиванию забастовки, — сразу заявил мне старший, с заметной проседью в волосах.

— Тем более, что мы предложили это на второй день после высадки войск! — поддакнул младший, приглаживая непокорный клок волос надо лбом.

Первый общеастурийский ревком после этого самораспустился, а возникший на его месте второй ситуацию вообще не контролировал, все выступление распалось на мелкие мятежи в отдельных городах, которые африканцы легко задавили за пару недель. До реальных боев с ополчением шахтеров дело, слава богу, не дошло, но спорадические перестрелки случались.

— Потери хотя бы примерно известны?

Они заговорили наперебой:

— Убито больше трехсот! Арестовано свыше двадцати тысяч! В Мериде ограблены половина домовладений!

— Что у другой стороны?

Тут оба ожидаемо застеснялись:

— Мы удерживали от эксцессов. Но бесконтрольные толпы…

Ну да, ну да. Но в целом, церковь отделалась легким испугом — сожжено всего три храма, погибло пятеро священников и монахов. Армия потеряла около сотни, причем половину — моими трудами, на авиабазе.

Власти, разумеется, давали обратную картину и педалировали «бесчинства мятежников», завышая цифры своих потерь и старательно замазывая размах репрессий. Но даже при этом командование по приказу из Мадрида было вынуждено демонстративно повесить двух регуларес за грабежи и насилия.

В левой и независимой печати вышли несколько статей Луиса де Серваля с обвинениями колониальных войск и гражданской гвардии в избиениях, пытках арестованных, казнях без суда и следствия. Половину фактуры он негласно получил от Панчо.

Расстрелами увлекался тот самый высокий полковник, Хуан Ягуэ. Я когда узнал имя, в первый момент прямо остро пожалел, что не затащил его к нам в больничку. Вкололи бы чего полезного, чтобы он через пару дней кони двинул… А потом одумался — ну, положим, врач мой приказ выполнит. А дальше что? На место Ягуэ нарисуется другой полковник из «африканцев», все они одним миром мазаны. Этому хоть репутацию Барбара подпортила, вон, по всему городу хихикают, когда полосатую рожу видят.

— А куда делись деньги? — задал я самый главный вопрос.

Социалисты предпочли разглядывать углы кабинета и картины на стенах. Как обычно, в мутной воде кто-то наловил рыбки — пять миллионов песет, взятых в разгромленных банках, исчезли бесследно. Что характерно, о них, будто сговорившись, молчали обе стороны.

— Что планируете дальше?

— Уезжать надо… — с надеждой поднял на меня глаза старший.

Власти, воспользовавшись заварухой, арестовали кучу причастного и непричастного народа по всей стране. Повинтили треть барселонского Женералитета во главе с его президентом Компанисом, успевшим в начале октября поставить на голосование вопрос о независимости Каталонии. Арестовали говоруна Кабальеро, других социалистов, коммунистов и анархистов (их, кстати, меньше всего). Прието и тут подтвердил свои организаторские способности, ускользнув из страны.

— Вас таких набралось три сотни, куда вы уедете?

— Мы рассчитывали на вашу помощь… — растерялся младший.

Вот тут я их чуть матом не послал — как восстания затевать, так никто меня не слушает, у всех идеология глаза застит, а как облажались, то я спасать должен! Но взял себя в руки, успокоился и подумал, что я с этого могу поиметь?

Поимел я договор с соцпартией, по которому они обязались как минимум координировать свои действия со мной. Причем юристы составили его так, что после эмиграции, когда оказанная услуга не будет ничего стоить, подписи можно использовать как компромат.

А уж вывезти людей через «андоррский порт Хихон», где заметная часть оборота — грузы Grander Inc, вообще не проблема. Тем более из Парижа договор подтвердил Индалесио Прието, а сменивший «инженера Кочека» резидент передал добро от Советского Союза на обучение двух сотен испанцев в военных училищах. Главное, чтобы они вернулись к маю 1936 года, до летнего мятежа Франко.

К визиту в Мадрид я подготовился сразу после отмены военного положения в Астурии, но меня еще примерно месяц не трогали. Радикалы Лерруса и Конфедерация правых Хиль-Роблеса делили министерские портфели и зачищали политический ландшафт, разборки с Грандером могли и подождать.

Но все когда-нибудь кончается и в середине ноября Хиль-Роблес, сохранивший портфель военного министра, пожелал увидеть генерального поставщика армии Испании.

В Мадрид набился полный «боинг» — я, Ларри, референт Серхио и дюжина охранников, которых одели в полувоенную форму с портупеями.

Столица встретила непривычным холодом, противным мелким дождем и частыми патрулями военных и штурмовой гвардии. Притихли и поредели беспечные толпы на Пуэрто дель Соль и Плаза Майор, некоторые редакции закрылись ставнями с бумажными объявлениями «до особого распоряжения», даже колокола бесчисленных соборов звонили глуше обычного.

Веселье сместилось в частные клубы и дорогие рестораны, где обсуждали новое правительство и его первые шаги, с особым восторгом встречая сведения о грядущей аграрной контрреформе. Роблес протащил за собой в кабинет Лерруса несколько однопартийцев и «Независимые правые» получили, в дополнение к Военному министерству, портфели министров труда, внутренних дел, промышленности, юстиции и сельского хозяйства.

Четыре машины встали у подъезда дворца Буэнависта, охранники выстроились в две шеренги, пропустили меня с Ларри и Серхио внутрь, а затем вошли сами, грохоча сапогами по мрамору, к полному обалдению дежурных офицеров.

Таким вот клином и добрались до министерских апартаментов. С нашей прошлой встречи сам Хиль-Роблес осунулся еще больше, словно каждый прожитый год стоил ему трех. А вот обстановка, наоборот, сияла новизной — и светлые кресла с атласными сиденьями и гнутыми ножками, и богато украшенные золоченой бронзой шкафы и столы. Губа у министра явно не дура — это, кажется, стиль какого-то из французских Людовиков.

Картины баталий против Наполеона и восстания 1854 года сменились на полотна о Реконкисте. О, надо будет заказать, например, уменьшенную копию «Сдачи Бреды» Веласкеса в хорошей раме от Термена, от такого подарка Роблес точно не откажется!

Неожиданным дополнением к министру, картинам и мебели служил генерал Франко.

— Вы что себе позволяете? — оторопевший Хиль-Роблес едва успел показать на двух моих охранников, закрывших за мной и Серхио дверь.

— Что это за демонстрация? — более конкретно поинтересовался генерал.

— Знаете, — я вальяжно плюхнулся в кресло и показал на второе референту, — я стал несколько нервным после того как ваш, да-да, ваш, сеньор генерал, полковник чуть было меня не расстрелял.

Министр удивленно покосился на Франко.

— Сеньор Грандер был в рабочем комбинезоне и с оружием, его приняли за повстанца, — сквозь зубы процедил Франко.

— Зачем вам потребовалось оружие?

— Я американец, у нас принято носить при себе пистолет, — с этими словами я откинул полу пиджака, вынул и выложил перед собой Кольт М1911.

Генерал нервно сглотнул, министр уперся руками в край стола, будто хотел его отодвинуть. Серхио приятно улыбался, а я продолжил борзый наезд, стараясь обвиноватить хозяев раньше, чем они меня:

— Мало того, что меня чуть не расстреляли, так ваши солдаты попытались изнасиловать мою жену и ее горничную! Вопреки приказам вломились на территорию аэродрома! И разграбили два склада в Хихоне, вот заверенный список убытков.

— Но вы их перестреляли!

— Конечно. Я же предупреждал, что попытки вторжения буду пресекать огнем.

— Это самоуправство!

— Самоуправство это бессудный расстрел, а защита частной собственности, в том числе силой оружия, более чем законна. Во всяком случае, на этом выросла такая великая страна, как США. У нас все просто: посторонний на участке — можешь стрелять!

Мы собачились еще полчаса, перечисляя действительные и мнимые прегрешения, в дело пошло все, вплоть до благодарственного письма архиепископа Овьедо Луиса-и-Переза за спасение монахов и священников, пересидевших бучу у нас в спортзале. Я даже предложил провести на заводах фильтрацию, так как твердо знал, что все скрывавшиеся у меня «нежелательные элементы» уже покинули Испанию.

Наконец, Хиль-Роблес выдохся и буркнул:

— У вас Ленин нарисован!

— Не только Ленин, сеньор министр. Еще Риего, Кромвель, Вашингтон, Кирога, Боливар, Гарибальди и многие другие. Рабочим нравится, а я считаю, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. До тех пор, пока мои рабочие выполняют производственные задания, мне их развлечения никак не мешают. Кстати, по экспорту или поставкам вооружений и боеприпасов претензии есть?

Разговор понемногу свернул в деловое русло, то есть в сторону торговли, и вот тут они вдвоем навалились на меня, выдуривая не батальон, а целый танковый полк. И вроде бы мне самому интересно, чтобы у республиканцев в Мадриде оказалось побольше танков, но беда в том, что уступки делать нельзя. Потому как уступил раз, уступишь и два. А где два — там и три, вот так по шажочку, по шажочку загонят в статус вечно должного. Как овцу, которую стригут, а потом забивают на мясо.

Нет уж, лучше пусть они уступают и чувствуют себя должниками.

— Заводы технически не смогут произвести столько танков в указанные сроки без срыва экспортных поставок, — пошелестел бумагами Серхио.

— А там убытки, сроки, штрафные санкции… — поддержал я. — Военное министерство готово мне все это компенсировать?

— Нет! — резче, чем следовало бы, отказался Роблес.

— Как вариант, могу предложить поставку американских танков. У меня хорошие отношения с президентом Рузвельтом, — афишировать свой последний афронт на крейсере я, разумеется, не стал, — можно будет получить приемлемую цену.

— Боюсь, она все равно для нас неподъемна.

— А другие товары? Нефть, бензин, продовольствие? — кинул я завлекалочку.

И выложил расписанную в деталях схему, пришедшую мне в голову во время несостоявшегося расстрела.

— Договор на пять лет? А причем тут Банк Мексики?

— Место хранения испанского золота в обеспечение аккредитивной сделки. Американские поставщики получают оплату только после отгрузки товара в ваш адрес, Банк Мексики контролирует соблюдение обязательств и передает золото только после их исполнения.

— Но какой интерес американцам работать без предоплаты? — сообразил Франко.

— Это уже мое дело, мы разобьем сделку на несколько мелких этапов, я профинансирую один-два в самом начале, а дальше буду выступать в качестве гаранта. Вы читайте, там все есть.

Если мои визави не дураки, а к этому вроде нет никаких предпосылок, они должны увидеть в представленных документах специально предусмотренные возможности намыть бабок себе в карман. Откаты, завышение цены, комиссии, попилы — мало ли вполне легальных или нелегальных способов нажиться, сидя на бюджете?

Впишутся — будут обязаны по гроб жизни, более того, я смогу держать их на поводке, регулируя финансовые объемы. Ну, я так надеюсь. А если что — у меня будет возможность слить информацию о коррупции и воровстве в министерстве.

Ну и попутно сплошной выигрыш: поставки начнутся не раньше, чем через год и минимум наполовину окажутся у республиканцев, а я постараюсь, чтобы эта доля была еще выше. Плюс США при блеске золота наплюют на любое невмешательство, и республика будет получать необходимое «во исполнение договора 1934 года».

Министр и генерал дочитали бумаги, все больше воодушевляясь, но тут не Америка, солидные люди не соглашаются без двух-трехдневного обдумывания. Роблес взял паузу, а согласованные намерения предложил отметить ужином в его любимом ресторане.

— Надеюсь, он не размером с вокзал, как в «Ритце» или «Гранд-отеле»?

— Нет-нет, это небольшой семейный ресторан, очень уютный.

На выходе оба еще раз вздрогнули, когда в приемной навстречу поднялись с диванов Ларри и мои охранники. У широкой мраморной лестницы мимо нас, злобно зыркнув в мою сторону, промелькнул и скрылся за поворотом коридора полковник Ягуэ.

— Ягуар, — задавил смешок Франко.

— Почему?

— Прозвали, после пятен и полос, полученных от вашей жены, — хохотнул Хиль-Роблес.

Ужин прошел весьма успешно. И даже эффектно — я чуть было не подавился, когда Роблес на голубом глазу спросил:

— А что вы думаете насчет последнего изобретения Теслы, его лучей смерти? Вы же, кажется, работали с ним?

Неугомонный гений не столь давно оповестил весь мир, что изобрел дальнодействующее оружие для дистанционного уничтожения целых армии. Вроде потока заряженных частиц, позволяющего сбивать эскадры самолетов. Пресса, как обычно, подняла шумиху вокруг Tesla Teleforce, но даже в XXI веке ничего подобного на вооружении не стояло. Поверить, что все насмерть засекретили и никто ни разу не соблазнился использовались такую имбу во время бешеной гонки вооружений, я никак не мог. Значит, либо все изобретение — пустышка, либо бомбардировщик или ракета с ядерным боеприпасом оказались дешевле и эффективнее.

— Секунду, дайте вспомню… Вот! «Излучения направленной бездисперсной энергии в природных средах», оно?

— Да, что-то подобное, — согласился Франко.

— Вынужден разочаровать, у сеньора Теслы это идея-фикс, но никаких практических результатов по сей день не имеется. Кроме того, даже если представить, что такая установка будет построена, для ее функционирования потребуется энергия всех электростанций Испании. А с чем связан интерес, если не секрет?

Генерал и министр опять переглянулись и Роблес объяснил:

— Мы получили письмо с предложением построить несколько станций по два миллиона долларов каждая.

— То есть по пятнадцать миллионов песет? Недурно, недурно… десяток станций… это же без малого половина бюджета министерства, не так ли?

Собеседники отреагировали неопределенно. Я повеселил их рассказами о совместной работе с Теслой и мы отдали должное потрясающему говяжьему косидо — Роблес не обманул, ресторан действительно достойный.

Под конец ужина Франко доверительно спросил, а куда, собственно, делись все смутьяны, которые прятались у меня на заводе?

— Выслал в Парагвай, пусть там бузят.

Уже когда прощались, Роблес, поглядывая на ожидавшую меня охрану, не удержался:

— А правда, что вас тоже называют jefe?

— Да, мои американские сотрудники звали меня boss, а местные просто перевели. Так что это не «вождь», никакой конкуренции вам.

Ф-фух. Теперь осталось втюхать схему поставок Рузвельту.

До конца 1934 года мы успели отправить первую партию танков «Овьедо-1» в Советский Союз — после летних переговоров Оськи с торгпредством (то есть с делегацией военных) мы подписали договор на поставку целой сотни машин, вместе с продажей документации и лицензии на их производство. Хиль-Роблес поморщился, но сделку утвердил — а что, СССР ныне вполне респектабельное государство, уже три месяца, как член Лиги Наций.

Вообще, продажи танков и «аэрокобр» после парагвайской эскапады шли на ура: боливийцы с «виккерс-шеститонными» и «оспреями» облажались, сместив интерес рынка в нашу сторону. Белл аж подпрыгивал от радости, подписывая очередной контракт на десять-двадцать самолетов — общее число уже перевалило обещанные ему две сотни, все хотели если не эскадрилью, то хотя бы несколько самолетов для испытаний.

Не стал исключением и Советский Союз, вслед за танками мы запустили в производство первую партию «кобр» для ВВС РККА.

Но документы про возможный апгрейд заранее подготовленными комплектами я решил придержать до 1936 года — вдруг утечет? Тем более, с контрразведывательным обеспечением в СССР пока не очень, даже красные командармы позволяют себе выбалтывать лишнее в ходе зарубежных командировок.

Но в любом случае, у Красной Армии будет теперь нормальный танк, а модернизировать их за пять лет до 1941 они всяко успеют. И наверняка придумают на основе конструкции что-нибудь свое, с противоснарядным бронированием.

Попутно я надеялся, что за полтора года советские танкисты и летчики освоят мою технику и в 1936-м появятся в Испании практически сразу: материальную часть ведь не надо тащить с собой, танки и самолеты будут на месте, садись и пользуйся.

Ушла первая партия в пять танков в Мадрид, за ней последовали пять «аэрокобр», которые передали учебной эскадрилье в Табладе, под Севильей. На этом фоне я задумался о складе «готовой продукции» в Барселоне — при мятеже Астурию вроде как отрезали от основной республиканской территории, одних мадридских танков будет маловато, нужен запас в Каталонии.

Обосновать его появление можно поставками в Турцию, на Балканы и в СССР. Можно замахнуться на продажи в Королевство Египет, благо арабы уже интересовались, но если я влезу в британскую вотчину, островитяне меня с говном съедят — они и так зубы точат за просадку «виккерсов», хоть я и воевал на «стороне» британской Royal Dutch Shell.

За два дня перед Рождеством мы с Барбарой выпали из моего поезда в объятия Маяковского и Яковлевой на Лионском вокзале Парижа.

Володя выглядел веселым, но изредка в глазах проскальзывала грусть, причиной которой оказалось настойчивое желание кремлевского руководства видеть «лучшего и талантливейшего поэта советской эпохи» в Москве. Где посадить на привязь, как Горького, которому вместо обещанной Италии выдали дачу в Крыму.

Татьяна же радовалась, как ребенок, и немедля утащила Барбару в загул по магазинам (не без тайного желания прибарахлиться на халяву, ну да пусть).

А меня Ларри повез за Сену, в Сен-Клу. Там в графском парке черный пруд, а за прудом — симпатичное здание в стиле барокко, где разместилась клиника Шато де Гарш.

Принимала меня лично принцесса Греческая и Датская Мари, правнучка Наполеона — приятная тетка лет пятидесяти, с живыми черными глазами, в меховой накидке по зимнему времени.

Вот ей я и поплакался на закидоны Барбары.

Мари внимательно меня выслушала, задала несколько неожиданных вопросов и вообще была чрезвычайно любезна, растопив мое недоверие к мозгоправам.

На следующий день мы приехали уже вдвоем, и Мари точно так же обаяла Барбару. Там я жену и оставил, по крайней мере месяца на два. А что — парк в четыре гектара, хоть обгуляйся, Париж и Таня под боком, а еще я самым наглым образом позвонил в Елисейский дворец нашему адвокату Пьеру Фландену. Но как президенту Аэроклуба Франции, а не премьер-министру, и договорился о полетах для Барбары.

Некоторое время я торчал в Париже, занимаясь делами нашей конторы на авеню Опера, а через неделю после Нового года, убедившись, что у Барбары все в порядке и она не собирается бежать из клиники, смылся в Андорру.