Варлорд. Политика войны

Глава 9 Кровь и песок

Едва началась отдаленная стрельба, Крезен осторожно высунулся на маленький, в треть метра, балкончик номера оценить, что творится на улице.

Обстановка не радовала: на обоих ближайших перекрестках, куда выходила узенькая улица Сан-Франциско, строили баррикады. Ну как баррикады — люди тащили и сваливали в кучу что потяжелее, не задумываясь, лишь бы перегородить проезд.

Еще вчера, когда полковника, то есть уже бригадного генерала Варелу незнамо как вытащили из тюрьмы, и он немедля объявил военное положение, а профсоюзы в ответ — всеобщую забастовку, Крезен насторожился. Испанцы народ горячий, может, побузят и успокоятся, а может и нет.

Вечером Михаил проскользнул в ближайшую лавку, купил галет, хамона и вина про запас. Как в воду глядел — пожалте бриться, стрельба! Скептически цыкнув зубом, он тоже принялся строить баррикаду местного значения, прямо у себя в номере.

Комод и диван перекрыли дверь, валить сверху столик и стулья Крезен посчитал лишним — если уж прям сильно захотят войти, это не остановит, все рассчитано на случайных визитеров. А дальше… еда есть, вода (и даже горячая!) в номерах La Fonda de Paris имеется, дня три продержаться можно, а за это время либо шах, либо ишак, либо еще что.

Проверив кольт, Михаил вытащил из чемодана недочитанную книжку «Зеленые холмы Африки» и прямо в ботинках завалился на кровать, задрав ноги на спинку. К Хемингуэю он пристрастился еще в Парагвае, когда узнал, что американский журналист-выпивоха пишет неплохие повести.

Снаружи застрекотал пулемет, и Крезен выругался сквозь зубы — да уж, заехал к приятелю! Но пулемет замолк, Михаил открыл книгу, а где-то через полчасика задремал, вспоминая свою жизнь после войны в Парагвае.

Русского офицера определили в госпиталь Асунсьона, сам Эстигаррибия не погнушался навестить героя войны и заодно навесить офицерскую звезду Ордена Заслуг. «Лучше бы деньгами» подумал тогда Крезен, но откуда у Парагвая деньги?

Валялся он в госпитале вместе с тремя своими пулеметчиками, с ними же начал и рискованный бизнес трансграничной торговли. Поначалу безгрешные доходы росли, Михаил даже начал присматривать ранчо в Аргентине, но росла и конкуренция — на сладкое набежало много бывших вояк, не боящихся крови. А Крезен все-таки был чужаком, хоть из числа уважаемых в Парагвае русских.

В общем, не стоило убивать двоюродного племянника президента, можно было и договориться, да что уж сейчас… Пришлось скрываться, опасаясь каждого стука в дверь, перебираться в Бразилию, а из Рио, когда его почти настигли, удирать на первом же отходящем пароходе.

Саквояж с деньгами он прихватил, но с мечтой о ранчо пришлось расстаться.

Пароход шел в Лиссабон, и Михаил подумал, что неплохо бы навестить Ромералеса — что такое четыреста километров, раз уж проплыл полмира?

Навестил, чтоб его черти взяли.

Он все глубже проваливался в дрему и вот уже снова видел задрипанные бразильские отельчики, тени за углами, глаза убийц….

В дверь загрохотали кулаками.

Крезен вскинулся, сердце колотилось в ребра, его мгновенно прошиб пот — «Нашли? Добрались? Но как?»

— ¡Mierda! Открывай, сволочь красная, а не то прикажу стрелять! — остервенело орали из-за двери

— Я тебе сейчас покажу «сволочь красную», cabron! — в свою очередь остервенел Михаил и добавил обойму ругательств, выученную еще в Марокко.

За дверью притихло, а потом подозрительно знакомый голос осторожно спросил:

— Русо? Мигель? Это я, Ромералес!

— Энрике?

Через несколько минут, потраченных на разбор баррикады, Ромералес хлопал его по спине и орал своим бойцам:

— Carajo! Чуть было не убили своего!

— Лучше скажи, что происходит.

— В порту высадились регуларес и легионеры, сейчас мы покажем этой сволочи!

«Этой сволочью» оказался гражданский губернатор, засевший с тремя сотнями рабочих, моряков и солдат в своей резиденции. Еще держались алькальдия и радиостанция, а на улицах строили баррикады.

Деятельный сверх меры Ромералес, все такой же пухлый и подвижный, закончил обыск отеля в поисках «красных», отослал под конвоем трех невезучих, а сам потащил Крезена к Вареле.

Генерал перемещался по городу, догнали его у резиденции губернатора, где стрельба уже закончилась, арестованные, повинуясь окрикам и пинкам конвоиров, убирали трупы.

— Вот, — показал на одно из тел Ромералес, — губернатор. Майор, представляешь? Мог бы примкнуть к здоровым силам, но выбрал всякую шваль.

На другой стороне города заговорили пушки — артиллерия разносила баррикады в рабочих кварталах. В ответ прозвучал выстрел с моря, снаряд пролетел над всем городом и разорвался в бухте.

В резиденции уже разворачивали штаб, Варела руководил зачисткой города без колебаний:

— Возможности брать пленных нет! Расстреливать на месте!

Ромералес затащил за собой Крезена и вытянулся:

— Генерал, кварталы Эль Ментидеро очищены!

— Отлично, капитан! А это кто? — генерал тяжело уставился на Михаила. — а, я помню вас, мы встречались в Наварре, русский!

— Так точно.

— Вы с нами?

Пользуясь постоянными перерывами из-за докладов, Михаил вяло отнекивался, не желая ввязываться в сомнительное дело. С моря снова грохнуло несколько орудий, снаряды летели в белый свет — рабочие атаковали арсенал при поддержке эсминца.

— Судя по тому, как они стреляют, матросня спохватилась и выбросила офицеров за борт. А если вы не удержите арсенал, — рявкнул в трубку Варела, — я выброшу вас!

— ¡Mierda! Теперь подкреплений не дождешься, — Ромералес сплюнул на залитую кровью мостовую.

— Погоди, а кто тогда перевез легионеров?

— Флот, Мигель, кто же еще. Да только матросы всегда за красных были, а офицеры за нас.

Крезен вспомнил страшные истории, ходившие в Добровольческой армии о зверских расправах над флотскими офицерами на Балтике и Черном море. И красные бронепоезда с командами сплошь из моряков. Все повторялось снова, и если правительство сумеет перебросить силы, мятежникам ничего не светит. А значит, надо думать, как выбраться из заварухи.

Но выбраться из построенного на острове Кадиса, да еще в разгар боев задача непростая, и Михаил просто наблюдал.

Против обученных и обстрелянных головорезов Африканской армии почти безоружные рабочие продержались шесть дней. Тем более пополнения, хоть тоненьким ручейком, но прибывали — сперва через Гибралтар и Альхесирас, потом на итальянских самолетах, наконец, когда республиканские корабли отошли в Танжер, на судах. К этому времени стало ясно, что мятеж так просто не задавить — несмотря на провалы в Овьедо, Барселоне, Севилье и Мадриде, треть страны оказалась в руках путчистов. А если учесть, что у республиканского правительства почти не осталось сухопутных войск, то шансы на успех возрастали многократно.

К окончанию боев с материка в город пробились фалангисты, в том числе два брата Ромералеса, Варела реорганизовал свои силы и двинул их на Севилью.

Когда один из отрядов занял Касос-Вьехос, деревню Ромералесов, братья отпросились навестить родню и прихватили с собой Крезена.

Старик Ромералес порадовался, что сыновья живы, но от мрачного настроения не избавился:

— Слишком много крови, Энрике. Я бы понял, если расстреляли заводил вроде Шестипалого, но зачем всех остальных?

— Они члены Федерации сельхозрабочих!

— И за это смерть? Эдак придется половину Андалусии убивать.

— Красную сволочь надо уничтожать под корень!

— А женщин насиловать зачем? Вы же добрые католики.

— Это все марокканцы!

Отец тяжело вздохнул и вышел.

Младший брат Ромералеса посмотрел ему вслед и, убедившись, что ни жен, ни матери нет рядом, вполголоса заметил:

— Жаль меня тут не было, вот бы я повеселился с сестренкой Шестипалого! Красивая девка…

— Что мешает? Мануэла в деревне, только лишилась своих волос, — пожал плечами средний.

— Как это?

— Всех баб этой швали трахнули и обрили наголо, а потом фалангисты прогнали их по городу.

— То есть она сейчас одна?

Младший подхватился, взял винтовку, проверил пистолет за поясом, заговорщицки подмигнул и был таков.

До утра он так и не вернулся, и капитан с братом и Михаилом отправился на поиски. Младшего они нашли на кровати в домике Шестипалого, с простреленной головой. Рядом, на полу, с такой же раной лежала наголо обритая Мануэла, сжимая в руке пистолет.

Ромералес как с цепи сорвался и помчался искать, на ком сорвать злобу. Но все везучие «красные» удрали, а невезучие уже лежали за кладбищенской оградой, наскоро присыпанные землей.

Наконец, кто-то сказал Энрике, что в участке гражданской гвардии сидят члены муниципалитета.

— Их-то за что? — удивился Крезен.

— Когда все началось, анархисты арестовали падре, а эти промолчали, — объяснил тот самый сержант гвардии, который скрывался у Ромералесов.

Все как в прошлый раз, даже красный след от лаковой треуголки на лбу, только крови в разы больше.

Ромералес потребовал отдать ему арестантов, сержант отказал, Ромералес умчался за подмогой и явился с командиром фалангистов, следом прибежал сам падре и попытался отговорить Ромералеса, поскольку члены муниципалитета никак не причастны и, наоборот, сделали все от них зависящее, чтобы с падре обращались хорошо…

Тщетно. Еще несколько холмиков добавилось за кладбищем, Ромералес напился на троих с отцом и средним братом, а Михаил впервые подумал, что все очень похоже на пережитое в России, но жестокость испанцев поразила даже его.

Сам не заметив как, Крезен оказался в составе той же колонны, что и Ромералес — а куда было деваться?

Посаженные на грузовики марокканцы и легионеры двигались от деревни к деревне, поначалу у каждой предъявляли ультиматум, а при сопротивлении подтягивали артиллерийскую батарею.

Но отпор от городка к городку сильно отличался: где-то бестолково стреляли из винтовок, даже не удосужившись укрепить въезды и опасаясь принимать бой в чистом поле, а где-то…

Четыре вылетевших из-за апельсиновой рощицы грузовика не разворачивались, как тачанки, а сразу ударили из станковых пулеметов, установленных над кабинами. Пока «африканцы» сыпались из кузовов в кюветы, нападавшие развернулись и скрылись в клубах пыли. Едва колонну привели в порядок, как еще три грузовика выскочили с другой стороны… Девять убитых, двадцать три раненых плюс две машины пришлось бросить из-за пробитых моторов.

Городок впереди словно вымер, но стоило приблизиться на триста метров, околица расцвела вспышками пулеметов, а когда «африканцы» залегли, и развернулась приданная колонне батарея, ударили минометы, накрыв пушки с третьего залпа.

— Словно заранее пристреливались, — зло прошипел Ромералес.

— Почему «словно»? — Крезен уже узнал этот стиль. — Точно пристреливались, это же «парагвайцы».

— Кто?

— Те, кто воевал в Парагвае. Машины те же, оружие то же, тактика та же. Готов спорить, когда подкрепления пойдут в атаку, городок окажется пуст.

Так и вышло.

Ромералес носился по улицам, выискивая «красных», но все, кого можно было записать в эту категорию, ушли на Севилью. А потом из нее тоже, но это не помешало марокканцам и легионерам устроить резню в рабочих кварталах. Мужчин, заподозренных в симпатиях к Народному фронту, убивали на месте или выбрасывали с балконов, над городом стоял неумолчный крик женщин и звуки выстрелов.

Ромералес занимался допросами немногочисленных пленных, которых по окончанию буднично и деловито расстреливали.

— Слушай, не слишком ли вы круто? — все больше недоумевал Крезен.

— А что, в России вы не так поступали? — огрызнулся Ромералес, отчищая с рукава бурые пятна.

Михаил попытался рассказать про то, как хорошо начал и плохо кончил адмирал Колчак, как раз из-за репрессий, но после слов о том, что офицеры и солдаты начали пороть мужиков, Ромералес бросил:

— Ну и правильно! С ними только так! Майора Баррона помнишь?

— Конечно.

— Так вчера сообщили — его сожгли вместе с семьей и поместьем. А в Барселоне еще хуже, там этот русский большевик Махно встал во главе анархистов и зачистил всю Каталонию!

— Он не большевик.

— Да какая разница, красный! Церкви жгут, монастыри грабят, епископов убивают!

Епископа Хаэна действительно убили в Мадриде, епископа Сьюдад-Реаля прямо за рабочим столом, епископов Кадиса и Альмерии расстреляли в Малаге. Новости эти распространялись быстрее молнии, Крезен подозревал, что неспроста.

— Так что спасибо тебе за фокус с карандашами, — закончил чистку Ромералес, — но я лучше буду по старинке, пальцы резать. Все равно потом расстреливать, какая разница.

В августе силы Варелы пополнили наконец-то переброшенными из Африки частями и доставили по железным дорогам оружие и боеприпасы, разгруженные в Лиссабоне с немецких судов, а генерал Санхурхо приказал наступать на Бадахос (как утверждали, это решение продавил Франко). Прорываться вдоль границы, чтобы установить связь с Северной армией Саликета особой нужды не было, при благосклонном отношении доктора Салазара связь и так держали через Португалию. Там же перебрасывали оружие и подкрепления, но ханжи из Лиги Наций уже высказывали свое «фи». К тому же, территорию у красных все равно надо отвоевывать.

Варела сформировал несколько колонн под командой Хуана «Ягуара» Ягуэ, в каждую входили бандера Легиона, табор регуларес, батарея артиллерии на реквизированных грузовиках. Восемь или девять тысяч человек, им даже придали зенитные орудия и некоторое прикрытие с воздуха, хотя республиканцы продолжали безнаказанные налеты.

Одна «кобра» почти у самой Таблады настигла грузный немецкий транспортник и двумя очередями отстрелила ему хвост. Ju-52 с ужасным ревом пытался дотянуть до близкого аэродрома, но рухнул в обводной канал Гвадалквивира прямо на глазах Крезена и Ромералеса.

Дорога на Бадахос оказалась значительно легче — здесь не выскакивали с флангов грузовики с пулеметами, не падали на голову мины, не ждали пулеметные засады в заранее отрытых окопах.

Бросок на грузовиках, подавление разрозненного сопротивления, аресты подозреваемых, расстрел. И дальше — бросок, подавление, расстрел, бросок, подавление, расстрел. Михаил смотрел и никак не мог поверить, что испанцы, офицеры, обходятся с жителями Эстремадуры и Андалусии хуже, чем они обходились с кабилами в Марокко! Сколько раз брошенная в обход марокканская кавалерия встречала колонны выставкой отрезанных голов ополченцев, сколько раз по улицам гнали обритых наголо женщин…

В деревне Амендралехо пришлось оставить целую роту — сотня милисианос засели в старинной церкви с толстыми стенами, которые не брала артиллерия.

— Ничего, — грозился Ромералес. — Посидят недельку без жратвы и воды, сдадутся как миленькие!

— И что с ними будет?

— Расстреляют, — безразлично пожал плечами капитан.

— Весьма расточительно, мы пленных фильтровали и ставили в строй.

— Что, и никого не расстреливали?

— Почему же, большевиков и жидов, хотя разница невелика.

— Ну вот, мы тоже. Слышали, вчера батальон рекете занял Ла-Линеа и перестрелял там две сотни масонов? Хотели удрать в Гибралтар, к англичанам под крылышко!

Крезен вытаращился на Ромералеса — серьезно? При том, что масонов среди испанского офицерства пруд пруди, тот же Кабанельяс!

— Ну вот такие они, карлисты, не любят масонов.

— Слушай, Энрике, но так нельзя! В конце концов, это война, это пленные…

— У них нет военной формы, значит, они бандиты, и законы ведения войны к ним неприменимы.

— Они опомнятся, Энрике. Опомнятся и размажут вас, как некогда размазали нас.

— Вы слишком мрачны сегодня, Мигель. Размажут? Ну что же, умрем с честью! Вы не забыли девиз Легиона? Да сгинет разум, да здравствует смерть!

Ромералес захохотал, и Крезен вдруг понял, что собеседник крепко поддал.

Где-то под Зафрой их нагнали первые немцы с итальянцами, причем среди них оказался лейтенант берсальеров Альдо Бертони, знакомый Михаилу еще с Парагвая.

— Дуче посылает все необходимое! — важно заявил Альдо, едва они успели порадоваться встрече. — Скоро здесь будет целый корпус добровольцев, многие с опытом войны в Эфиопии!

Но как бы не бахвалился итальянец, немцы уже разгрузили в Кадисе первый торговый пароход с зенитками, самолетами и персоналом люфтваффе. Проскочил он между республиканскими кораблями буквально чудом, будь там хоть несколько толковых офицеров, хрен бы чего вышло, кроме грандиозного скандала по всей Европе — Германия тайно помогает мятежникам! Причем громче всех орали бы лицемеры англичане, сами закрывшие глаза на транзит оружия и боеприпасов через Гибралтар.

Толку от немецких летчиков и зенитчиков пока не наблюдалось — «кобры» весьма успешно валили что транспортники, что истребители.

— Этот ваш Грандер изрядная сволочь, — Бертони за ужином не ограничивал себя в вине и разговаривал свободно.

— Почему это мой? — удивился Крезен. — Если вы о грузовиках и самолетах, так они есть по всему миру.

— Если бы только грузовики, — буркнул Ромералес. — Это ведь он арестовал генерала Молу и подавил выступление в Овьедо! Это его рабочие арестовали Годеда в Барселоне! Ничего, попадется еще!

А Михаил вздрогнул — вдруг померещилось, что все сделанное «золотым мальчиком», начиная от сгребания денег, разработки всяких штучек для радио, строительства заводов именно в Испании и заканчивая обкаткой людей и тактики в Парагвае, было ничем иным, как подготовкой к этой войне.

Нет, не может быть, это просто совпадение! Крезен с силой потер лицо, прогнал неуместные мысли, налил себе вина и постарался перевести тему:

— Санхурхо хотел наступать сразу на Мадрид, но Франко прав, нельзя оставлять такой гадюшник в тылу.

— Мне кажется, Санхурхо вообще сдает, — развязно бросил Ромералес, — он слишком стар для такого. Вы слышали про его чемоданы?

И капитан выдал историю, как генерала перевозили из Португалии. Он соглашался лететь только с «личным пилотом», на маленьком самолетике, и ни за что не хотел расстаться с баулами парадной формы. Пилот уговаривал оставить лишний груз или хотя бы полететь на более крупном английском самолете, но генерал был непреклонен. Это стоило ему контузии при неудачной посадке, а пилот вообще погиб.

Ягуэ усеял трупами весь путь до Бадахоса — здесь, в Эстремадуре, слишком многим досталась земля конфискованных в ходе аграрной реформы латифундий. В общий счет пошла и колонна ополчения, шедшая из Мадрида на помощь городу — ее всю вырезали марокканцы.

И если деревни и городки по дороге брали относительно легко, то Бадахос встретил наступавших неприветливо. Ворота в мощных бастионных стенах ополченцы заложили мешками с песком, ненадежную гражданскую гвардию разоружили и выпихнули из города, с округи к ним подошли несколько сот человек работников плантаций и заводиков Грандера (Грандер, опять Грандер!). Но у республиканцев были только две старые пушки и очень мало винтовок.

Перед самым штурмом Ягуэ получил два подарка — несколько итальянских танкеток «Ансальдо» и… посланную Санхурхо группу журналистов из Америки, Франции и Португалии. Оставалось устроить показательное взятие города.

Несколько часов, с самого рассвета, Бадахос долбила артиллерия, но вечером атака захлебнулась сразу за небольшим редутом Пивилас, прямо перед воротами Каррос и Тринидад.

Ягуэ, красный от злости, выслушал телефонный нагоняй от Варелы и приказал саперам взорвать ворота.

Всю ночь шла перестрелка, а утром, после страшного взрыва, разметавшего мешки с песком, в атаку двинулись танкетки и цепи легионеров. В город удалось войти лишь через несколько часов упорного боя и ценой немалых потерь. К вечеру республиканцы держались только в похожем на замок соборе — здании с мощными стенами и сорокаметровой башней колокольни.

Резня и грабежи началась сразу же, как только марокканцы и легионеры ворвались в город, а когда весь Бадахос оказался в их руках, всех заподозренных начали сгонять на арену для боя быков.

При малейшем сопротивлении убивали штыками и саблями на месте, хватали всех, кто отдаленно напоминал рабочего или имел несчастье носить комбинезон-моно. Ошалевшие корреспонденты переступали черные лужи, вздрагивали от пулеметных очередей внутри Пласа де Торос, морщились от криков умирающих и насилуемых.

Крезен и Ромералес шли по тесной улице Сан-Хуан, изрешеченной пулями, усеянной битым стеклом и расколотой плиткой, заваленной телами. Михаил попытался сосчитать погибших, но сбился на второй сотне — кряжистый седой мужик под стеной один-в-один походил на отца Ромералеса, если бы не снесенная выстрелом челюсть. Еще запомнилась истекшая кровью женщина с отрубленными кистями, лежавшая в двух шагах от собора.

Его защитники сложили оружие, но стрельба прекратилась ненадолго — фалангисты прикончили сдавшихся прямо там, в церкви.

Ночью Михаила мучали кошмары — снилась Гражданская в России, только в гораздо более жестоком, испанском варианте: дроздовцы вырезали село за селом и шли на Москву по безлюдной пустыне.

Чтобы перебить очевидно негативное впечатление у корреспондентов, Ягуэ собрал всех на импровизированную пресс-конференцию. Послушать собрались и Крезен с Ромералесом, и Альдо Бандини, и парочка немецких «туристов», и многие другие.

— Полковник, почему вы расстреляли всех раненых в госпитале? К тому же, некоторые источники утверждают, что палаты попросту забрасывали гранатами.

— Красные сожгли пятьдесят человек в Фуэнте-де-Кантос! — тут же взвился Ягуэ. — Они расстреляли сорок наших товарищей здесь, в Бадахосе! Они хотели аграрную реформу? Мы дали им по два метра земли!

— Но зачем было расстреливать сотни людей?

На лице полковника отразилась ненависть к тупым штафиркам:

— Мне что, тащить их с собой в Мадрид? Кормить их, следить за ними? Или оставить тут, чтобы город снова стал красным? Нет уж, Бадахос будет самым белым из всех городов Испании! И вообще, это не армия, это фалангисты и дикие марокканцы!

Два немца за спиной Михаила тихо переговаривались:

— Я воевал во Франции, но никогда не видел такой жестокости и свирепости…

— Согласен, герр майор. Командованию не стоит отправлять сюда регулярные части, таких эксцессы деморализуют наших солдат.

К вечеру Ромералес узнал причину неадекватного состояния Ягуэ — полковник получил неожиданный нагоняй от Санхурхо за «излишнюю демонстрацию репрессий», то есть приглашение журналистов. Не исправило его настроение и благодарность от Франко — Санхурхо сделал новость о нагоняе публичной, а осторожный и хитрый Франко поддержал Ягуэ приватно.

Через два дня, когда все утихло, последними у стены кладбища расстреляли бежавших через реку и выданных португальскими властями обратно. И трех молодых людей весьма приличного вида по обвинению в шпионаже — у них нашли три пистолета и несколько радиоприемников, которые изрешетили из пулемета вместе с хозяевами.

— С чего взяли, что это шпионы? — пошевелил ногой осколки ламп Михаил. — Мало ли у кого есть радиоприемники…

— Они не открывали дверь, — сжал губы всезнающий Ромералес и бросил косой взгляд на Крезена.

Михаил молчал, а Энрике, настороженно спросил:

— А чем ты занимался в Америке?

— Да так, брал частные заказы, — попытался увильнуть Крезен.

— Ты хорошо стреляешь?

— Неплохо, — Михаил понемногу догадывался, куда клонит приятель.

— Нам нужен новый, молодой вождь. Храбрый и решительный, который не будет держаться за тряпки.

— Ты имеешь в виду Франко?

— Да! Ему всего сорок четыре года, его любит армия!

В голове у Крезена закрутились колесики — похоже, Ромералес хотел предложить ему контракт на Санхурхо. Контракт очевидно чреватый — хитрозадый галисиец хочет чужими руками избавится от конкурента в борьбе за верховную власть, после чего за жизнь исполнителя никто не даст и ломаной полушки.

Но все равно, отсюда надо выбираться и поскорее. Значит, надо запросить большие деньги, половину вперед, и сразу же ехать в Кадис, где квартирует Санхурхо. Может, завалить его, может, сразу уйти в бега, но о второй половине денег надо сразу забыть.

Михаил помолчал и твердо взглянул Ромералесу прямо в глаза:

— Что я буду с этого иметь?