Амлет, сын Улава

Глава 9. Пьянка как предчувствие.

Мне до того не доводилось бывать в Рейкьявике, да и в других больших городах, где одновременно живут дружины дружин, тоже. Сказать по чести, никаких других городов, кроме Исафьордюра, я живьем не видел, и искренне полагал свой родной город чем-то вроде самого сердца Крайней Полуночи.

Ничего особенно интересного от Града Дымных Столбов я не ждал, и в этом оказался сразу прав и неправ: впрочем, все по порядку.

Знатный норвежец Ингольф Арнарссон встретил нас вчера ровно так, как подобает: ни в малой доле не меньше, и на ту же долю не больше, и это было очень правильно: каждый должен стоять на своем месте, вровень с сопричастными.

Неизвестно, кто мог стать видоком и послухом той почетной встречи, и кому бы он потом рассказал об увиденном и услышанном! Мы ведь не глупые ирландцы, чтобы давать повод для обиды и драки на пустом месте, пусть поводом и станет умаление чести, мнимое или явное.

Разместили в главном доме, и это было почетно и приятно: каменные стены с деревянным полом и потолком, достаточной мягкости постель, от которой не пахнет вонючей и невкусной франкской выпивкой, а значит – в ней не водится клопов, окно, забранное, как и у нас дома, не бычьим пузырем, а настоящим дорогим стеклом, пусть и кусками небольшого размера.

- Вещи можешь оставить здесь, - ответил отец на незаданный вопрос. - В доме моего друга не воруют… По крайней мере, у друзей хозяина.

Я послушался: опыт отца, казавшийся мне до того куцым и незначительным, уже успел развернуться во всю свою несказанную мощь, и этим следовало пользоваться.

- Иди пока, пройдись. Посмотри на город. И вот, возьми, - на раскрытой ладони отца лежало целое богатство — пять серебряных марок, новых и цельных, с необрезанным краем.

- Это много, отец! - изумился я. - На это серебро можно пять дней поить малую дружину, и еще останется матери и сестрам на подарки!

- Ты молодец, что помнишь о родне, - отец, будто забывшись, потрепал меня крепкой рукой по холке, - но именно это серебро принадлежит тебе. Ты принял участие в морской битве, и, пусть добыча с дикарей получилась ничтожно мала, что-то она да стоила.

Я забрал монеты: бережно и по одной, и смотрел на них теперь совершенно иначе. Понимал: даже своему сыну Улав Аудунссон не даст нечестной доли, а значит — это серебро действительно мое по праву.

- Я дам тебе совет, сын, если ты, конечно, захочешь его получить — по своим-то совершенным летам, - отец сразу и шутил, и был серьезен. - Заплати этими монетами за то, что будет тебе нужнее всего в новой жизни.

В город пошли я и мы на моих ногах, с нами же отправились братья, встречавшие моего отца в порту.

- Так надо, сын, - пресек отец возможные возражения. - Большой город полон самого разного народу, и не все эти люди имеют должные представления о вежестве. Ты, конечно, можешь выступить достойно, и крепко вздуешь обидчика, но лучшая битва — та…

- Что ты выиграл до ее начала, - к месту вспомнил я наставления как-оказалось-далеко-не-такого-старого Гунда. - Я все понимаю, отец, и благодарен тебе за науку и заботу.

- Вот и хорошо, - обрадовался Улав. - Идите, только возвращайтесь не очень поздно: вечером будет пир, а после него тебе надо будет как следует выспаться на твердой земле.

Шли втроем, пусть и было нас четверо: Хетьяр молчал.

Вообще, мое первое впечатление о нем, как о весельчаке и балагуре, оказалось не совсем верным. Он, прозванный при жизни Строителем, все веселье свое проявлял как бы приливами, будто большое море, что накатывается на низкий берег.

Приливы эти бывали не так часты, как мне сначала показалось, или, что вернее, сейчас у него были свои, особенные дела духов, до которых нет дела живым людям.

Сейчас у Сигурдссона был, получается, отлив, и общаться мне оставалось с Братьями. Говоря по правде, они мне оба нравились, и разговор должен был получиться интересным и поучительным.

- Куда пойдем, Улавссон? - вежливо, по отчеству, спросил меня Левый Брат.

Мне показалось почему-то, что они оба, Левый и Правый, уже сами все придумали, и сейчас станут подталкивать меня к какому-то решению, особенному и понятному. Идти, навроде бычка не веревочке, не хотелось, и, значит, стоило призадуматься.

Призадумавшись же, я остановился. Рейкьявик — большой город, и в нем, наверняка, много интересного… Отец же просил вернуться не очень поздно. Мысль появилась в моей ушастой голове, но сначала надо было решить один очень важный для взрослого человека вопрос.

- Скажите мне, достойные мужи, - проявил я ответное вежество, - как мне вас называть? Каковы ваши славные имена?

- Эрик, сын Магнуса из Ведрафьордюра, - чуть поклонился Левый Брат.

- Хольм, сын Рёрика из Ведрафьордюра, - поддержал его Правый.

Я обменялся с ними крепким мужским рукопожатием: не ладонями, как принято и достойно, когда знакомятся мальчишки, но крепким обхватом запястья. Вопроса об очередности не возникло: кто как представился.

Про Ведрафьордюр, как говорят даны, или, по-исландски и норвежски Ватнаборг, мне слышать уже доводилось: это особое поселение, построенное викингами на самом юге Ирландии, почти там, где острые скалы делят надвое Теплую Реку Моря.

- Мое имя вы оба знаете, но все равно представлюсь в ответ: я — Амлет, сын Улава из Исафьордюра. Вы же двое, получается…

- Не братья, но братья! - лукаво подмигнул Правый Брат-или-нет. - Наши достойные отцы до нашей встречи даже не были как следует знакомы, пусть и жили в одном городе, притом не очень большом. Мы же с Эриком побратимы правом своей крови, а не отцовской!

Хольм расстегнул крепкий наруч, подтянул вверх рукав нарядной рубахи, и показал тонкий шрам, идущий по предплечью изнутри. Шрам оказался длинным, и был украшен по краям будто бы тонкой вязью, собравшейся из мелких сосудов. Такую вязь я не единожды видел в бане, на ногах пожилых мужчин, только там сосуды были крупнее, и проявлялись безо всякого видимого порядка.

- Видишь, Амлет, мы настоящие побратимы, по полному обряду! Сама Вар Ивальсдоттир приняла нашу клятву и скрепила ее своими тайными рунами! - Правый Брат вернул на место рукав и застегнул часть доспеха. - У Эрика такой же, только он дал хейт — не снимать доспеха, если не находится под крышей. Потом, если не веришь, покажет…

- В мыслях не держал оскорбить достойного недоверием, - поспешил уверить я сразу обоих названных братьев.

В голове немного зашумело, но сразу прояснилось: дух-покровитель то ли завершил, то ли забросил, свои важные дела, и явился полюбопытствовать происходящим.

- Надо же, как интересно, - обрадовался Хетьяр. - Такой сложный обряд, обращение к сущностям второго-третьего порядка, ради признания родственником постороннего человека… Кстати, если им вдруг будет интересно, скажи, что отсюда, с эфирного плана, они оба действительно выглядят родными братьями. Впрочем, ты ведь и сам что-то такое сразу почуял, да?

Идти решили на тинг: там всегда что-то интересное, то голосование, то судебный поединок, то кого-то бьют кнутом.

Пока шли, Хетьяр объяснял мне, что такое «эфирная плана» — оказалось, что это Гальдурсхейм, иначе — целый мир духов. Я о нем до того ничего не слышал, но ведь много дивного создали асы… Постановил сам для себя, что расспрошу Строителя позже.

Пришли.

Тинг города Рейкьявика меня немного даже расстроил: вчуже казалось, что он должен быть намного больше, чем в моем родном городе, и настолько же больше вмещать народу.

Площадь же оказалась почти такая же, как в Исафьордюре: разве что, чуть шире во все стороны была площадка для судебного поединка, и присыпали ее умные люди не соломой, а свежей древесной стружкой.

Мы обошли ее всю: я посмотрел на никем сейчас не занятый позорный столб, потоптался, оценивая удобство, по самому краю судебной площадки, заглянул через порог в самые интересные лавки. Заходить никуда не стал: и без того обход кажущейся небольшой площади занял больше времени, чем я себе представлял.

- Ожидал иного, сын Улава? - спросил Правый Брат Хольм. Верно, разочарование мое так явственно проявилось на морде, что выражение распознал даже человек, никогда до того не имевший дела с ульфхеднарами — это я знал точно, ведь невеликий его гальдур не пах никем из собакоголовых людей.

- Это малый тинг, - поддержал брата Эрик. - Тут, совсем рядом, в часе неспешного хода к восходу от стен города, специально выстроен отдельный тингвеллир, и все по-настоящему серьезные дела решаются там. Представляешь, там могут сойтись в одном поединке до десяти воинов с каждой судебной стороны!

Я представил. Картина впечатляла, и я дал себе слово обязательно сходить и посмотреть на такое замечательное место, тем более, как мне сейчас вспомнилось, о чем-то подобном рассказывал и мой отец.

- Тебя, вообще-то, уже почти ждут, - то ли к месту, то ли нет, напомнил Хетьяр. - Если я правильно понял этих ребят, до большого тинга идти час только в одну сторону, и только от границы города. Час туда, час обратно, час посмотреть — будет немного позднее, чем о том тебя просил отец!

Я согласился внутри себя.

- Скажи, Магнуссон, - спросил я Левого Брата, который показался мне любящим хмельное и пьянящее поболее, чем побратим — верно, так я решил из-за тонких, но уже заметных на широком носу синеватых прожилок. - Где здесь ближайший крау? Хочется поднять миску и осушить ее за прибытие и знакомство!

Вместо Левого ответил Правый.

- Если хочешь отметить прибытие в достойной взрослого мужа компании, то нам с тобой надо вернуться в дом сына Эрна, - или мне показалось, или Хольм поспешил перебить Эрика, не дав тому ответить на мой вопрос. - Сегодня ведь пир, ты забыл?

Пир помню плохо: начался он почти сразу, как мы вернулись, и мне, вопреки протестам отца, сразу поднесли изрядную долю хмельного меда: я вылакал ее, под одобрительные выкрики гостей, всю, и почти сразу же уснул прямо за столом.

Помню сквозь сон, как меня куда-то вели, как я сумел самостоятельно раздеться и упасть кулём на широкую кровать. Помню, пусть и не явственно, как кто-то поднял с пола и положил на крышку большого сундука мой пояс с кинжалом и кон-цен-тра-тор. Помню, что засыпал я еще при свете того же дня.

Проснулся уже в темноте и в тревоге. Прислушался, принюхался: из соседней комнаты пахло крепким медом и доносился богатырский храп. Я немедленно узнал сонную повадку своего отца: даже мать моя, Гундур Тюрсдоттир, нередко бранила мужа за то, что он не всегда дает ей спать!

Прислушался еще раз: никаких странных или страшных звуков или опасных запахов не услышал, но тревога моя, тем не менее, росла и крепла. Что-то приближалось, и ничем хорошим это что-то закончиться не могло.

Обратиться к внутреннему чутью — тому, что пониже спины — оказалось неожиданно сложно. Достойные мужи, верно, весь вечер пели хвастливые песни, и скальды дергали для них струны, и гальдур оказался разрежен так, будто поблизости устроили целое песенное состязание.

С большим трудом, но мне удалось, все же, зацепить время за самый край. В этот раз мне нужно было не то, что обычно, поэтому я не стал тянуть пелену на себя, а как бы оттолкнул ее прочь.

Тревога моя, подчиняясь тихой Песни на самых крохах гальдура, все же обратилась понятными картинами, запахами и звуками.

Видел я большую волну, идущую по гавани. Волна эта сметала на своем пути и кажущиеся совсем маленькими ладьи, и огромные кнорры. Слышал я рев пучины вод, треск крепких бортов и крики гибнущих людей. Обонял я смрад морского дна: так пахнет ил, выброшенный на берег из самой глубины. Чуял я, как несильно и неопасно сотрясается земля.

Я понял: где-то в море, совсем недалеко, пробудился вулкан, и Волна Гавани пришла от него!

Потянул время на себя, и пришел в себя. «Три часа» — вдруг явилось внутри головы. «Волна придет через три часа!»

Разбудить отца удалось не сразу.

Утро встретили в том же зале, где перед тем бражничали.

- Обошлось, ну, или почти обошлось: не иначе, этому городу помогла сама Хлин Фьёргиннсдоттир! - говорил незнакомый мне тонкомордый ульфхеднар, старый настолько, что масть его была не седой, а и вовсе молочно-белой — совсем иного оттенка, чем бывает у тех, у кого просто светлая шерсть. - Все корабли удалось вывести из гавани и развести в разные стороны, лодки втащили на высокий берег, следом за ними ушли люди, знатные скальды же, наполовину еще пьяные, спели защитный полог. Я, кстати, - поморщился чему-то своему говорящий, - не одобряю пьянства: ни похвальба, ни колдовство не бывают в меру с залитых глаз!

Я слушал говорящего от входа в зал, отчего-то робея войти.

- Сейчас, однако, вышло иначе, - седой псоглавец ухмыльнулся. – Пьяное колдовство оказалось таким сильным, что не просто не пустило волну дальше края прилива, а и вовсе погнало ее вспять! Подумать только, пострадал всего один склад, выстроенный в неположенном месте, да незадачливый хозяин этого дурацкого сарая! Что скажете, общество?

Общество зашумело.

- Не понимаю, чем ты недоволен, мой старый учитель, - подал нетрезвый голос черный, как уголь, волосами муж, пьяно обнимающий крутобокую франкскую лютню. - Все же оказалось к лучшему и закончилось хорошо!

- Твой старый учитель страшно рад, что у вас получилось все так, как было задумано, - недовольно откликнулся седошерстный. - А если бы нет? Вот именно ты, Стиан Торенссен, прозванный за буйный и драчливый нрав Шагратом, как мне помнится, мастер не попадать в ноты! Фальшивая же Песнь обязательно приведет к чему-то плохому, ну, ты помнишь…

Сын Торна покраснел и заткнулся: видно, что вспомнить ему удалось очень хорошо.

Я вдруг понял: за столами и просто на скамьях сидят одни только скальды, даже хозяина дома, знатного норвежца Ингольфа, сына Эрна, не оказалось среди присутствующих!

- Ну и вот, вы сидите тут, могучие и знатные скальды, гордитесь собой, кто-то уже складывает в уме первые висы новых саг о могучей песенной доблести, - продолжил обличающие речи неведомый мне пока учитель многих. - Вот только кто из вас сейчас способен Петь? Хотя бы прогнать хмель — а у некоторых уже и похмелье — и вернуть ясность ума?

- Хмель пройдет, похмелье пройдет следом: так заповедали великие асы! - трубным, низким голосом возгласил еще один скальд, ради разнообразия, не пьяный и даже не похмельный. - Нет урона чести в том, что достойные мужи немного перебрали на пиру, и тем более не могли они остаться в стороне, когда городу грозит беда!

- Не знаю тебя, муж многих достоинств, - спокойно ответил старик. - Кто был твоим учителем и в каких краях тебя учили? Еще можешь представиться, чтобы два раза не вставать, пусть ты, в пример некоторым, и не пьян.

- Имя мне Дан, сын Офурсти. Рос в Аустрикки, землях южных саксов, Песне учился сам, - вопрошаемый встал, оказавшись выше многих. Еще он был слишком худ для такого сильного голоса. - Не пью же я потому, что однажды со мной приключилось…

- Прости, Офурстиссон, за то, что прерываю твой рассказ. Уверен, это долгая и интересная сага, и мы обязательно послушаем ее всю — только закончим с важными делами, - старший скальд поднял руку.

Совпало. Последний хмель выветрился из моей юной и буйной головы, и я вдруг понял, кому именно почти ничего не могли возразить знатнейшие из скальдов.

Достойных мужей возил, пусть и словесно, как щенков носом по полу, тот, ради встречи с кем мы с отцом и прибыли днем — уже вчерашним — в богатый и крепкий город Рейкьявик.

Видимо, почуяв внимательный взгляд, Учитель Скальдов обернул ко мне свою совершенно лисью морду.

- Значит, это ты, Амлет Улавссон из Исафьордюра, - весело и грозно спросил Снорри Ульварссон, прозванный Белым Лисом, создатель и владелец земель Сокрытого Острова, - муж, могучий нижним чутьем, все провидел и всех спас?