Аспирант. Москва. 90-е

Глава 13

ГЛАВА 13

Здесь, справа от туннеля подворотни имелся вход в подъезд. Двустворчатая дверь, очень старая. Одна створка полуприкрыта, другая открыта и еле висит на петлях. За ней видна жуткая, облезлая полутьма входного пространства, стен, лестничного пролета.

Но это, конечно, не главное.

— Э-э… Зда…здрассь, — прозвучало в качестве приветствия.

Перед нами стоял, видимо, обитатель этого самого нуарного подъезда. Панк.

У меня чуть не слетело с языка: «Ну вот, Юля, ты сподобилась увидеть одно из знаковых лиц современности…» Но я не успел. Сказала мама:

— Господи, — в очередной раз сорвалось с ее губ.

Что и понятно при виде такого зрелища.

Перед нами стоял молодой парень, чей возраст сложно определить. Может, восемнадцать, может, двадцать семь. В таком социальном слое лета человека размываются, причем даже не фигурально, а реально. Физиологические циклы начинают работать хаотично, и грубо говоря, на уровне днища за один год организм проживает лет десять.

В данном случае организм был облачен в заношенную, потертую кожаную куртку, всю в металлических заклепках, лопнувшую по шву на левом плече. Штаны и обувь — за гранью бытия и небытия, а голова… Ну, тоже близко к этому.

Опухшее прыщавое лицо. В заплывших веках щелочки глаз со светло-бурой с серыми прожилками радужкой. Приоткрытый слюнявый рот. Гнилые зубы. А наверху — лохмотья грязно-ржавого цвета, еще хранящие остатки формы «ирокеза», но уже сильно растрепанные. И запашок: заметно веяло от обитателя арбатских фавел немыто-затхлым духом. Ну и общее впечатление — вроде бы как таких человекообразных на свете быть не может?.. А они есть. Вот доказательство. Не опровергнуть.

— Слышь… — сипло произнесло существо. — А это… баблом не подогреете?

— Тебя? — спросил я с утонченной иронией, но вся эта тонкость ушла, естественно, как вода в песок.

— А то кого же, — солидно прозвучал ответ.

— Зачем? Вернее, за что?

Понятно, что диалог поддерживал я, поскольку женщины пребывали в психологическом ступоре.

Наш визави шмыгнул носом:

— Да так. По-братски. Человек человеку друг, товарищ и брат! А то на нулях вообще. Аж хавать нету ничего… Э! Показал бы мертвяка за бабки, да тоже нету пока.

— То есть? — я не очень въехал в последнюю фразу, хотя и ухватил в ней что-то скверное до крайности. — Какого мертвяка?

— Так это! — проситель оживился. — Тут такая история. Это на прошлой неделе… Или на позапрошлой?.. Да неважно! Короче, наши тут на хате, — он мотнул головой назад, — ширнулись аж до прямой кишки. Торчево кто-то подогнал… Змей, Глиста, Унитаз, еще там кто-то… Ну, и накрыло не по-детски, а по утрянке такие ломы жесткие пришли!.. Ну и от них, короче, Глиста взял, повешался на хрен. И висит. А Унитаз когда очухался, тоже колбасит его на всю х*йню… Смотрит: Глиста повешался. Он вмиг на улицу! И говорит: хотите на жмурика посмотреть, у нас на хате висит? Десять баксов! Гоните, покажу…

— Юра… — чуть не в обмороке пролепетала мама, — что он такое несет⁈..

Не в состоянии полностью разгрести мыслью весь панковский сленг, она, похоже, уловила главное.

Здесь, в некоем полу-бомжатнике прижилась коммуна маргиналов с соответствующим образом жизни. Наркотики для них как хлеб с водой. И вот однажды, употребив непомерную дозу, несколько человек испытали сильнейшую абстиненцию. Не выдержав ее, панк по прозвищу Глиста покончил жизнь самоубийством путем повешения, а его дружок с кличкой Унитаз, видимо, обладал организмом посильнее. Очнувшись в состоянии сильнейшей «ломки», он увидел висящего сожителя, и в похмельных корчах его осенило: а ведь такое зрелище можно продать⁈ Наверняка найдутся желающие за десять долларов увидеть настоящего, натурального покойника-суицидника!.. И вдохновленный идеей Унитаз побежал на Арбат.

Теоретически у этой истории не могло не быть продолжения в виде участкового, похоронной бригады… Но мы его не узнали, потому что рассказчик внезапно воспрянул от собственного бизнес-проекта:

— Слышь! А можно вот как: ты мне бабки дай, а я тебя сюда на Ступу проведу. Запросто! Скажу, это свой. Могу вообще сказать, что ты журналист или… э-э… этот самый… критик. Ага! Ступа у нас тут бывает, лабает в полный рост. Как приедет из Орла, так сразу к нам. Ну, если не забухает по дороге… Хочешь? Запросто! Да все вместе приходите, вон с телкой… Это телка твоя с тещей?

В переводе на нормальный русский содержание монолога было таково: здешнюю «хату» регулярно навещает широко известный в узких кругах панк-рокер Константин Ступин, проживающий в городе Орле, в будущем автор бессмертных мемов «ты втираешь мне какую-то дичь» и « рок-н-ролл на говне не построишь». Дает домашние концерты, скажем так. Собственно, весь панк-рок «Ступы» — хриплый вой и поток бреда под дурное дерганье гитарных струн, но своя толпа поклонников у него есть. И даже спонсоры находились. Другое дело, что он, как истинный панк, самозабвенно все просирал… но это и вправду другое дело.

Короче говоря, нас достаточно любезно по меркам данного общества приглашали на камерное выступление. Предлагая оплатить аванс. Хотя наверняка Ступа орет и бренчит безвозмездно, то есть даром — исходя из платежеспособности его слушателей.

Юля сдвинула брови, светло-синие глаза потемнели. От «телки», надо полагать. «Теща» же совсем окоченела от возмущения. Докладчик, впрочем, этого не заметил. Ощерился в ухмылке. Зубов во рту сильно не хватало.

— Гы-ы… Нормальная, молодец! А то вон у меня была одна из наших… Отрыжка, погоняло такое. Ну ничего так, только е*анутая… Ширялась до зеленых глюков. Говорила, на приходе какие-то кванты видит, или кварки, что ли… На физмате училась, бросила.

Он вздохнул.

— В Питер уехала, с тех пор не видел. Может, сдохла, не знаю… А твоя-то ничего, ага! Есть за что подержаться!

У мамы и сестры от увиденного и услышанного, видимо, любые слова кончились. Обе стояли молча. Юля беспомощно посмотрела на меня.

— Так, — промолвил я. — А тебя самого как звать?

— Меня-то? Перхоть!

Это было сказано даже с гордостью и было бы смешно, если бы не было так отвратительно.

— Ясно. Команду «Кругом!» умеешь выполнять?

— Чего?..

— Того!

И не дождавшись ответа, я схватил неформала за рваный рукав, дернул. В куртке что-то треснуло, а ее обладатель шатнулся, по инерции развернулся на сто восемьдесят градусов.

Ну, а мне того и надо. Умеренно-сильным толчком в тощую ягодичную область я отправил этого героя-любовника в родную помойку. Взмахнув руками, он нырнул в подъезд, споткнулся, грохнулся под лестничный пролет в пыль и какие-то мешки, с мусором, что ли.

— Туда и дорога! — откомментировал я, захлопнул обе дверные створки, повернулся к своим:

— Ну как вам столичные реалии?

Мама точно расколдовалась:

— Так, ребятки! Ну-ка шагом марш отсюда. Юля, живо!

Юля, может, хотела что-то еще вякнуть про секс-шоп, до которого мы так и не дошли, но глянув на маму, похоже, струсила. Язычок прикусила и не решилась возобновить тему.

— Идем, — кратко сказал я.

Выйдя из подворотни, мама решительно повернула влево. Душа ее кипела и бурлила:

— … нет, это же кошмар! Ужас! Я такого себе и представить не могла!.. Да чтобы в нашей молодости… Да нет, это невозможно! Ну ладно, были там так называемые стиляги, над ними смеялись. Но они же не такие как этот! Да их там, выходит, целая орава… Я не знаю, что сказать, у меня просто слов нет. Это наша молодежь, это наше будущее⁈

Она не замечала, что говорит громко. Кое-кто из прохожих оглянулся.

— Мама, тише… — прошипела Юля. — Ты не на трибуне!

Мама голос сбавила, но продолжила с теми же гневом и яростью:

— Куда мы идем? Куда? Кто за это ответит⁈

Как попала она в колею социальной философии, так уже не могла оттуда вырулить, тем более, что последний вопрос был риторическим:

— … Вся эта наша власть, пропади она пропадом! Горбачев, Ельцин… Гайдар, тьфу! Чубайс. Бурбулис какой-то, чтоб ему пусто было!..

— Горбачев с Гайдаром уже не у власти, — с язвинкой вставила Юля. — Бурбулис, в общем, тоже.

— Неважно, — отмахнулась мама. — Они все распустили, развалили. Все разрушили! Производство развалено, сельское хозяйство в упадке… Ребята, я же не где-нибудь работаю, а в статистике! Вижу! Да, у нас стараются, как могут, цифры тянут, черное белым красят. Но и с этим одна печаль-тоска выходит… А без этого?.. Да вот пример! Юра, ты же помнишь наш мелькомбинат? На южном въезде в город.

— Ну, еще бы!

— Так вот. Приватизировали. Казалось бы: уж куда лучше! Муку молоть, которая всегда нужна, в любые времена, при всякой власти. Золотое дно!.. Так нет же! Не знаю, чего и как они там мелют, но комбинат в убытке. На грани банкротства. Приватизаторы… Как так? Я не понимаю. И это одна лишь наша область! А по всей стране? А Чечня⁈ Что там творится?

— Мама! — вспылила сестра, — все, хватит об этом! Вам с папой дай волю, вы такой депрессняк разведете!..

— Ах, Юля! Это не депрессия, это знание изнутри. Лучше бы и не знать…

— Во многом знании много печали, — замкнул я разговор. — Это общеизвестно. Но не будем о грустном! Жизнь идет, и надо просто стараться делать ее лучше. Каждому, каждый день, каждый час, в своих маленьких масштабах. Вот как-то так… Ладно! Каковы дальнейшие планы?

— Да нам уж и на вокзал скоро надо, — сказала мама. — Хотелось бы засветло домой попасть. Сейчас ведь как? Опасно в темное-то время…

— Да ладно тебе! — отмахнулась Юля.

— Нет, не ладно, — я решительно поддержал маму. — Все верно тебе говорят. Мам, а у вас по преступности данные есть в статуправлении?

— Это не у нас, в другом отделе. Они как-то с МВД связаны, там все для служебного пользования. Но, конечно, сарафанное радио работает! Конечно, жуть что творится!..

— Поняла? — строго сказал я. — Думай всерьез, ты не маленькая.

Юля недовольно фыркнула, но промолчала.

Мне категорически не хотелось говорить ни ей, ни маме про маньяка. Во-первых, просто лишний раз волновать, тревожить ни к чему. А во-вторых — все равно мимо ушей пропустят. Это уж психология. Пока снаряд не прилетел, каждый думает, что пронесет… Нет! С этой проблемой мне справляться самому.

А насчет приезда засветло — мысль совершенно здравая, и мы взяли было курс на Казанский вокзал, но Юле возжелалось в «Макдональдс». Тот самый, первый в СССР, на Тверском бульваре. Бывшее кафе «Лира». Поехали туда. Мама, правда, пустилась ворчать, что весь этот фастфуд — гадость, отрава, и тому подобное… Вот и Жириновский, дескать, то же самое говорил.

Владимира Вольфовича она крепко уважала.

Поэтому в «Маке» демонстративно взяла лишь кофе. Ну, а мы с сестренкой ублажили себя и бургерами, и картошкой фри, и мороженым. Юля поохала насчет вреда для фигуры, и тем не менее, стремительно умяла все, что взяла. Да и то сказать, в ее-то возрасте бояться за фигуру!.. Ешь все, молодому женскому телу все впрок.

Словом, поели, доехали до Казанского, в аккурат успели на пригородный. Посадил я своих родных женщин, помахал им ручкой… И минут через двадцать сел на электричку, как раз до Выхино и доехал. Подкупил продуктов в ларьках, прошел мимо деревянно-равнодушной Светы, которая все так же продавала газеты… Поднялся к себе.

В лифте почему-то подумал про Антоныча. Как-то даже и пресно без него. Зайти, что ли, вечером?.. Хотя, конечно, вряд ли, теперь тут редко появляется.

Но уж, конечно, сильно грустить я не стал. Да и никак не стал. Жизнь идет, забот много… Вернулся к идее, с которой собирался идти к Гриневу. Толковая задумка, скромничать тут нечего. Но тактику еще надо продумать. Ну что ж, на то и голова, чтобы думать. В том числе и о тактике.

И я включил внутренний компьютер. С тем миновал лифтовый холл, повернул к себе…

Все-таки материализация мыслей существует! Моих, по крайней мере.

— Юра! — радостно заорали сзади на весь этаж.

Конечно, так драть горло мог лишь Антоныч.

Я обернулся. Семен, сияя, шел ко мне. Теперь он был в зеленом пиджаке. Естественно, фирменном. Кашемировом и двубортном.

— Юра, привет! Дело есть!..

Избито острить про «дела у прокурора» я не стал. Предложил свой вариант:

— Ну, это понятно, что делишек у тебя быть не может. Не по уровню. Только дела…

Нувориш довольно гоготнул.

Надо сказать, что несмотря на сюртук цвета «крокодил Гена», галстук, белая рубашка и черные брюки были подобраны с отменным вкусом, со знанием дела, дорого и не «богато», но глубоко солидно. Да и сам зеленый доспех как-никак свидетельствовал о принадлежности к элитному клубу. И ненавязчиво, тонкой аурой окружал мощную фигуру роскошный аромат мужских духов.

И я подумал, что это результат работы над нашим толстосумом супруги с тещей, которая и есть художник по костюмам. Ровно по профилю.

Мысль вторично материализовалась, потому что скрепив встречу рукопожатием, Антоныч заговорил озабоченно и с напором:

— Слушай! Есть интересная тема…

Теща его, как известно, трудится на киностудии Горького. Это, конечно, не телевидение, но все же миры сильно пересекающиеся. И вот у нее образовалась возможность получать пригласительные билеты на съемку в разных телепрограммах. В массовке, понятно. Конечно, она это сделала для дочки: из массовки есть шанс прорваться в участники той или иной передачи, а там, как знать, и в звезды может путь открыться… Конечно, как Фортуна сыграет, никто не знает, но Фортуна Фортуной, а сам шевелись. Не поспоришь!

Билетов этих теща урвала с запасом, так что теперь Антоныч приглашал знакомых в Останкино сниматься в эпизодах, можно сказать.

Хм! Любопытно. В прежней моей инкарнации этого не было. А что, сходить, что ли, в самом деле?.. Чем плохо?

— Завтра в четырнадцать ноль-ноль, — втолковывал костюмершин зять. — Пошли! Прикольно же развеяться!..

Я задумчиво пожал плечами.

— А что за передача?

— А-а… э-э… Как же она, зараза… «Понять друг друга», что ли.

— Что-то не слышал про такую.

— А хрен ее знает! Не помню точно. Да какая разница! Просто пойдем, посмотрим. Класс!

— А еще кому предложил?

Не успел Антоныч ответить, как из лестничной двери внезапно вывернула Ирина. Лицо серьезное, даже насупленное.

— О! — вскричал меценат. — Да вот хотя бы! Ира, слушай!

И повторил то, что говорил мне.

Я не сомневался, что Ирина шла ко мне, и вряд ли с чем-то веселым. Уж больно сумрачное у нее было лицо, и на меня она как-то старалась не смотреть.

Общага — та же деревня по скорости и непредсказуемости информационного обмена. Неужто весть о нашем с Катей прегрешении уже порхнула из уст в уста?.. Да по здравому размышлению — не должно такого быть! Вероятность, конечно, ненулевая, но даже и не десятипроцентная.

Ну, а раз так, то нечего и грузить себя несуществующими проблемами.

— Ладно, — согласилась Ирина, но так же хмуро. — Значит, завтра в два?

— Да. В час встречаемся на выходе из метро ВДНХ. Мы с женой будем там вас ждать.

— Хорошо.

И она прошла дальше по коридору — вроде бы к кому-то, мало ли к кому там можно зайти… Но я совершенно убежден, что шла она ко мне, а план мгновенно изменился при виде Семена. И проход вдаль — для отвода глаз. Военная хитрость.

— Ну ты тоже давай! — заключил Антоныч. — Жду.

— Так кого ты еще хочешь позвать?

— Кого?.. Да Вадика, он мужик нормальный. Ну еще кого-то… Ну, там посмотрим.

— Понял. До завтра!

— Бывай!

Назавтра выяснилось, что на съемки отрядились четверо: я, Вадим, Ира и Таня, обладавшая удивительной способностью оказываться в центре событий. Прямо талант такой специфический… Ну, собрались, пошли.

От вчерашнего чудного тепла и следа не осталось. Все небо затянуло серым облачным покровом, резкими порывами налетал прохладный ветер. В газетной палатке трудилась Катя, в теплых шапочке и курточке, в джинсах. На нас она не взглянула, обслуживая покупателей, а я, чуть приотстав, сумел стянуть в одну обзорную панораму ее с Ириной… Та прошагала мимо, даже не глянув в сторону продавщицы. Да и по всей невербалике, которая выдает движения наших душ — нет, абсолютно ничего не колыхнуло аспирантку в девушке из палатки.

Конечно, это не доказательство, дураку ясно. Да и в целом все Иринины вербалика и невербалика погрузились в болтовню с Татьяной, у которой рот не закрывался, и вообще удивляюсь, как за двадцать семь лет язык у нее не стерся. И в метро наши дамы, ловко прорвавшись в вагон, плюхнулись на сиденья, продолжая увлеченно трындеть неизвестно о чем, а мы с Вадимом стояли неподалеку.

Ехать нам было с одной пересадкой на «Китай-городе», но далеко. Гранцев, вообще немногословный, молча смотрел в окно, на наши призрачные отражения, за которыми неслись стены тоннелей… А где-то на «Волгоградском проспекте» вдруг обратился ко мне:

— Слушай, Юр! Хотел я с тобой потолковать по-взрослому.